Изолятор

Из круглого отверстия в потолке на неподвижно сидящую фигуру падал звëздный свет. Он отражался от серой кожи, создавая еле заметное сияние. От массивного ошейника к стенам расходились провода. Рельефные руки, окрашенные чёрным, были сложены за спиной. Заключённый походил на изваяние или памятник. Вот только Капитанам Пиратского Альянса не ставят памятников — не заслужили. Ни в одной из тринадцати галактик. Пираты — народ непокорный. Они присягали и предавали, ненавидели и обожали, проклинали и преклонялись. Разные, но такие одинаковые мерзавцы. И все, как один, от него отвернулись, когда конфедератам удалось разрушить его план и одновременно дело всей жизни. Глот отбывал пожизненное заключение. Изолятор на Титане, планете каменных джунглей, был построен для особо опасных преступников, таких как он. Одиночные унылые камеры с многоступенчатой системой защиты располагались на разных уровнях, чтобы арестанты не видели ни друг друга, ни шанса на побег. Их окружали серые стены, темнота и беспросветное одиночество. Кто-то сходил с ума, кто-то делал вид, что сходит с ума. Здесь никогда не гасли звëзды. Они ласкали и манили Глота своей причудливой музыкой. Они пели ему колыбельные, и иногда он позволял себе погрузиться в сон. На корабле кипит жизнь. В каютах слышится смех, ругань, на мостике ловко управляется капитанский старпом с причудливым проколом в ухе. Ночью он приходит в кают-компанию. Его капитан не спит, он смотрит в иллюминатор и думает о чëм-то невъебически важном. Он, наверное, никогда не спит. — Старпом Весельчак У докладывает, по случаю удачной операции команда нажралась и дрыхнет, — пират вытянулся в струнку, козырнул, затем рассмеялся. — Ну и задали жару, ты бы видел, во что они превратили каюту Гаха. Авгиевы конюшни, не меньше. — Неудивительно, У. Ведь зачинщиком веселья был ты. Капитан поворачивается к нему, приподнимая уголки рта. «Какие мы сегодня добрые» — думает Весельчак. Затем поднимает тахту и переносит её под иллюминатор, демонстрируя недюжинную силу, в наличии которой не сомневался ни один член команды. Похлопывает по тугому кожаному сиденью, приглашая капитана. Нахал. — Они в жëстком отрубе. Думаю, надолго. У вытягивается во весь рост, закидывая руки на затылок. Капитан опускается рядом и кладëт лысую, как шар для боулинга, голову на живот У. Старпом под ним ëрзает, устраиваясь поудобнее. Звëзды отражаются в фиолетовых глазах Глота. Он принял расслабленную позу, однако со стороны это выглядело так, будто его хватил паралич. Длинное серое бревно, руки по швам, ещё и не дышит. Хотя, он никогда не дышит. — Неудобно? — поинтересовался У. — Я просто рад тебя видеть. Глот сарказма либо не оценил, либо не понял. Какое-то время они молчали, всматриваясь в бескрайний простор космоса. Пираты летали вместе уже много лет, и всегда, глядя на звëзды в одиночестве, любовались ими как в первый раз. — Расскажи о Земле, У. И Весельчак рассказывает. О солнце, горах и реках, морях и лесах. Об умных, добрых людях и благоустроенных городах. О своей семье, которая почти стëрлась в памяти. О доме, в котором его ждала мама, о цветах и полях, равнинах и водопадах. — А ещё там поют песни. Раньше пели, по крайней мере. Глот слушал, не перебивая. Тогда Весельчак, прикрыв глаза, негромко запел: «Светит незнакомая звезда. Снова мы оторваны от дома. Снова между нами города, Взлётные огни аэродромов… Здесь у нас туманы и дожди. Здесь у нас холодные рассветы. Здесь на неизведанном пути Ждут замысловатые сюжеты… Надежда — мой компас земной, А удача — награда за смелость. А песни… Довольно одной, Чтоб только о доме в ней пелось.» — Ты скучаешь, — пробормотал Глот, повернув голову так, чтобы видеть лицо У, в котором мелькнуло незнакомое доныне чувство. Капитану хотелось неотрывно смотреть на него, изучить каждую чёрточку, каждую морщинку у смешливых голубых глаз. Весельчак лишь усмехнулся. Глот помолчал ещё, словно что-то обдумывая, потом кашлянул и поднялся. Он сложил руки вместе, глубоко вдохнул и с чувством издал низкий звук. Выглядело это жутковато. Старпом приподнялся и облокотился на руку, глаза удивлённо распахнулись. Он впервые слышал родной язык капитана. У хотел было открыть рот, но Глот снова издал череду резких звуков, похожих на металлический скрежет. У скривился. Как бы он ни уважал всякие такие религии и культуры, его барабанные перепонки явно не были способны выдержать этот концерт. Неужели он пел так плохо, что серенада Глота послана ему в наказание? К счастью, прилив капитанской музыкальности скоро иссяк. Весельчак, скроив гримассу, похлопал в ладоши. — Что же…что же ты сказал? — Это была песня о моëм доме, — Глот вернул голову на своё место на животе старпома. — Которого больше нет и не будет. Весельчак перестал улыбаться. Он и не подозревал, что капитан умеет ностальгировать и скучать по чему бы то ни было. А ещё У имел серьёзный недостаток: сначала делал, а потом думал. И сейчас он собирался поступить так, как подсказывало пиратское сердце. Он приподнялся, заставляя Глота сделать то же самое, и осторожно обнял его, обхватив руками тощую спину. Глот открыл глаза. В памяти ещё проносились моменты вечера, свидетелями которого стали одни лишь далёкие звëзды. Его планеты нет, и У тоже больше нет. Добродушного, верного У. Вдруг из-за спины раздался такой знакомый голос. Чёрное сердце Глота пропустило удар. С него упали оковы, они пожали руки, закрепляя очередную сделку. Решётка камеры рассыпалась под мощным ударом меча. — Обнимемся? — Не успеем.