О следах и шрамах...

      Авантюрин верит, что все в этой жизни оставляет свой след.       В каком-то смысле он сам — лучшее подтверждение этой мысли. Каждая деталь в его образе, каждое отточенное до идеала движение, каждая фраза, сказанная с неизменной улыбкой на устах — ничто иное как след давно минувших дней.       Когда прошел всего месяц со смерти его последнего владельца, Авантюрин всеми силами пытался скрыть любые следы своего прошлого. Дурацкие зеленые линзы совсем ему не шли, высокие воротники рубашек душили подобно стали, движения казались слишком наигранными, слишком павлиньими, никак не перекрывающие старые рабские привычки смотреть под ноги и сгибаться, будто шея и руки все еще стянуты между собой тяжелыми цепями.       Было трудно.       Трудно просыпаться и тереть запястья, убеждаясь в очередной раз, что ничего кроме бледных шрамов на них нет. Трудно маскировать следы панической атаки, когда ворот стягивал шею слишком крепко, не давая вдохнуть полной грудью. Труднее всего было смотреть на людей и не видеть в них чудовищ. Слишком свежи воспоминания чужих рук на теле, грязных языков и жестоких оскорблений. Хотелось вытравить все прошлые воспоминания, перекрыть чем-то новым, ярким, таким броским и блестящим, что никто никогда не разглядит за роскошью все грязные следы, что не смываются ни водой, ни золотом.       И Авантюрин старается еще больше. Прокалывает уши сам, не доверяя свое тело даже самым проверенным мастерам. Измазывает руки в кровь, терпит боль, но результатом остается доволен. Его сестра прокалывала себе уши таким же способом. И вот на руках уже ее кровь, а Какаваша забивается в углу ванной, пытаясь унять дрожь и непрошенные слезы.       Все оставляет свои следы, Авантюрин уже четко это осознал, но смириться все не может. Замазывает несколькими слоями тонального крема ненавистную метку на шее, линзы заменяет броскими очками, длинные рукава — часами и браслетами, скрывающими старые шрамы. Вместо гримасы ужаса — улыбка, вместо опустошенных глаз — смех и бахвальство. Авантюрин хороший игрок. И люди ему верят. Все, кроме того единственного, чье имя означает "истина", а глаза видят все сокрытое за золотом и блеском.       Веритас Рацио тоже верит, что все в этой жизни оставляет свой след.       Но совершенно не понимает, что в его прошлом оставило такой сильный след, что жизнь связала его с Авантюрином: ходячей катастрофой, райской пташкой, что сама себя заперла за золотыми прутьями.       Для Рацио он — нерешенная загадка. За каждой деталью скрытое прошлое, за золотым замком еще десяток таких же, хоть всю жизнь подбирай ключи — не разберешься.       Веритас не может понять, что за след на нем оставил этот чертов картежник. Когда все это началось? При первой их встрече, когда Авантюрин пытался застрелить себя чужими руками, а Рацио еще несколько часов после не мог унять трясущиеся руки? При их второй встрече, когда уже не такой пьяный и не такой самоуверенный Авантюрин протягивал новому коллеге коробку конфет с глупой припиской "прости, что чуть не самоубился твоими руками" и совсем глупая грустная мордочка кота после. Возможно, после десятка их встреч, когда Веритас нежно сжимал тонкую талию, гладил щеки, выцеловывал на шее целые звездные системы и тихо-тихо шептал "люблю".       Авантюрин и Рацио знали, что все в их жизни имело свой след. Знали, когда солнечным утром долго-долго держали руки у глаз любимого, загораживая солнце и давая мирно поспать еще немного. Знали, когда спеша то в штаб КММ, то на лекцию в университет, все равно находили время оставить дурацкие записки на столе с пожеланиями на день. Знали, когда в ночи сцеловывали слезы друг у друга с разгоряченных лиц, не давая соленым дорожкам оставить свой след на бледной коже.       Знали и тогда, когда нежно снимали друг с друга украшения и бесконечные слои одежды, зацеловывая старые шрамы, гладя пальцами метки их такого разного прошлого. Веритас часами держал любимого в руках, оставляя почти невесомые поцелуи на старом клейме, надеясь лаской и заботой заменить следы боли и ужаса на следы трепета и искренней любви. Авантюрин такими же часами лежал на коленях любимого, слушая глубокий голос, вслух читающий свою очередную непонятную научную работу, и вскользь называющий себя "заурядностью".       — Свет мой, если ты зауряден, то я скорее воробей в ржавой клетке, нежели прекрасный павлин.       — Дурак, ни один павлин не сравнится с тобой в великолепии.       Идет время, теперь следы в их жизни переплетаются в прекрасные узоры и разделяются на двоих. Авантюрин оставляет легкий след от помады на щеке Рацио, когда тот пытается скрыть слезы от очередного провала с обществом гениев. Предлагает купить половину их разработок и взорвать где-нибудь на пустынной планете. Рацио смеется через слезы, отклоняя предложение. Ему нет дела до взгляда Нус или великой славы в рядах гениев, он просто желает помогать людям.       И помогает, оставляя красные полосы на спине любимого, когда тот сдавленно скулит от его ласк и только сильнее выгибается, пытаясь стать ближе, слиться в единое целое, остаться вместе одним ярким следом на лике вселенной.       В очередной раз стоя перед зеркалом, Авантюрин даже не пытается скрыть следы на своей шее ни слоями косметики, ни грубой тканью рубашки. Зачем, если ее так заботливо перекрывают чужие губы? Глядя в то же зеркало, Рацио даже не пытается сокрыть эмоции за старой гипсовой головой. Зачем, если все твои мысли и так давно лежат в маленьких бледных ладонях самого прелестного человека вселенной?       Греясь в любимых объятиях, смотря друг на друга через одно зеркало и, явно опаздывая на любые запланированные встречи, они видят не старые шрамы и оставленные чужими руками следы. Только их самих, в самом чистом своем проявлении. Маленькую птичку, что позволила себе дремать в заботливых руках. И грозную сову, открывшую золотое сердце лишь одному любимому человеку.