until the end of time

— Хён, ты тут? Гониль вздрогнул и поднял голову, тут же жмурясь от бьющего в глаза света из коридора. Он успел привыкнуть к темноте, царящей в комнате для практики, и надеялся, что ему никогда не придётся вынырнуть из неё. Свет, как нож, резал его на мелкие кусочки, а потом сжигал заживо, заставляя глаза слезиться от едкого дыма. Отчего-то горел Гониль, как резина, противно и грязно, воняя так отвратно, что люди ещё долго обходили бы место его гибели стороной. — Ты чего-то хотел? — голос Гониля дрогнул, несмотря на то, что тот пару раз прочистил горло. — Я думал, ты уже ушёл, — признался Чонсу, прикрывая дверь за своей спиной. Гониль мог догадаться, какую жалкую картину тот видел, пока на его резиновое лицо падал свет. Но правда ли остаться с ним в тёмной комнате было лучше, чем продолжать это видеть? — Не хочешь тогда пойти вместе? Можем поесть по дороге. — Иди один, я ещё попрактикуюсь, — Гониль попытался было улыбнуться, но вспомнил, что теперь его лицо вряд ли можно было увидеть. Выдавливать из себя эмоции оказалось неожиданно тяжело и даже больно. В и без того набитую неприятными мыслями голову пробился голос, рычащий, что Гонилю не место в музыкальной индустрии, если он не может притвориться счастливым. Будто других загонов ему было мало. — Это ты так практикуешься? — с усмешкой уточнил Чонсу, приваливаясь спиной к двери. Широкие плечи окончательно закрыли узкое окошко, через которое в комнатку лился тусклый свет, и Гониль закрыл лицо руками, вдруг чувствуя, как близко к глазам подбираются слёзы. Темнота только разжигала страхи и сомнения. Она подговаривала мысли расти и становиться внушительнее, и даже крошечная догадка о том, что Гонилю не подойдёт роль айдола уже казалась самой значимой вещью в жизни. Сразу после ещё одной, которая стесняла душу уже несколько месяцев. Гонилю не подходит место лидера. Он не сможет справиться. — Здесь нет барабанов, ты не занимаешься, — не унимался Чонсу, будто Гониль не мог отлучиться на несколько минут, чтобы передохнуть. Наверное, и правда не мог. Ему нужно было трудиться в поте лица, чтобы становиться лучше, чтобы быть достойным дебюта, чтобы подавать пример своим младшим. Им всем стоило посвящать работе каждую свободную секунду, а не сидеть в тёмных комнатах, лелея свои сомнения и страхи. — Гониль-хён, правда, пойдём, — позвал ещё раз Чонсу. — Уже поздно. Тебе надо отдохнуть. Вот только сил не было. Ни на продолжение практики, ни на возвращение в общежитие. Гониль боялся потянуться к телефону, чтобы проверить, как долго он сидел в темноте и даже не двигался, собираясь с мыслями. И всё безрезультатно. Он ужасно устал. — Я не хочу возвращаться, — собрав остатки себя по кусочкам, сдавленно выговорил Гониль. Ему пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не позволить себе расплакаться. Он не хотел признаваться даже самому себе, как сильно боялся снова оказаться в кругу белых стен, но причин оставаться в компании становилось всё меньше. — Почему? — незамедлительно уточнил Чонсу, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. — Ты правда не понимаешь? — выпалил Гониль, не контролируя количество отвращения, растворившегося в фразе. Чонсу не заслужил того, чтобы с ним говорили так неуважительно, но все силы уходили на то, чтобы не дать волю слезам. Он уже взрослый, он не должен плакать, особенно перед своими младшими. Особенно перед Чонсу. Он обязательно извинится перед ним позже. Обязательно купит ему еды и похвалит на репетиции больше, чем обычно, но когда-нибудь потом, когда к нему вернутся силы. На этот раз Гониль не смог сдержать первую слезу, сбежавшую из плена быстро моргающих век. С каждой секундой день становился всё хуже, поводов для извинений становилось всё больше. Так ему ни за что не хватит денег на прощение от каждого из ребят. — Из-за Джуёна? — тихо уточнил Чонсу, после нескольких секунд молчания. Гонилю показалось, что он даже не спрашивал, просто говорил, как факт, подтверждал, что прекрасно помнит их ссору. Наверняка он уже придумал, что нового высказать Гонилю по этому поводу, как ещё раз ткнуть его носом в собственную вспыльчивость, из-за которой их макнэ чувствовал себя плохо. И все упрёки, какими бы разнообразными они ни были, сводились бы к тому, что место лидера Гонилю не подходит. Он должен был найти подход к сложному характеру Джуёна, а не злиться за его опоздания, недоученные партии, бесконечное уныние и безразличие к их группе. Они все переживают плохие времена, но это не значит, что Джуён может себе позволить игнорировать свои обязанности в угоду своему упадку сил. Как и Гониль. Он должен был оставаться терпеливым, должен был помочь Джуёну преодолеть трудности и снова уверенно встать на ноги, но вместо этого он накричал на него, и весь оставшийся день не говорил ничего, кроме гадостей. Хотя и никакого «оставшегося дня» не было. После того, как Гониль впихнул Джуёна в репетиционную, где их ждали все остальные, практика продолжалась не больше пяти минут. Потом Джуён расплакался снова и сбежал, даже не забрав свои вещи. Только тогда Гониль понял, что наговорил лишнего. На него осуждающе смотрел даже Хёнджун, обычно отмалчивающийся, если вокруг происходило что-то не то, а вот Джисок молчал, хотя всегда находил, чем заполнить неловкие паузы. Эта ситуация не была паузой. Она была точкой, стереть которую не представлялось возможным. Казалось, даже если Гониль попросит прощения, даже если признает свою ошибку, ничего не вернётся на круги своя. В группе навсегда повиснет напряжение, сгущающее воздух и замедляющее решения, и виноват будет только Гониль. Ему вдруг живо представилось, как он зашёл бы в общежитие, смех из которого был слышен даже в коридоре. На долю секунды он увидел бы, как Джуён улыбается, показывая всему миру свой оскал волчонка, услышал бы, как Джисок звонко говорил бы глупую шутку, заметил бы, как Сынмин смотрит на них с долей нежности, как Хёнджун открывает рот, чтобы добавить что-то. Но всё веселье прекратилось бы в тот момент, когда Гониль появился рядом. Гравитация сгладила бы изгибы улыбок, усталость перекрыла выражения их лиц. Больше не было бы ни шанса. Потому что Гониль плохой и злой лидер. — Хочешь поговорить? — осторожно поинтересовался Чонсу, когда Гониль уже не мог сдерживать слёз. Он изо всех сил старался ничем не выдавать своё состояние, надеясь, что его слабость не заметят, но один простой вопрос выбил его из колеи окончательно. Громкий всхлип врезался в стены маленькой полупустой комнаты. — Оу… — Иди в общежитие, — грубо стирая с щёк влагу, выдавил Гониль. Уже поздно было скрывать что-то, но стыд всё равно тянул плечи к земле всё сильнее с каждой секундой, пока Чонсу продолжал стоять у двери. Это злило. Почему он не может просто оставить Гониля в покое, особенно, если его об этом просят? — Или ты тоже хочешь рассказать мне, что я не прав? — Кто-то это говорил? — искренне изумился Чонсу и снова встал ровно. Будто готов был защищать Гониля. — Кто? — Сынмин, — Гониль глубоко вдохнул, выпрямляя спину. От воспоминаний о том, как прямолинейно Од делился своим мнением, почему-то становилось легче. Слышать критику было больно, но от осознания, что проблему понимал не только он, на душе становилось спокойнее. Если вдруг Сынмин решит поднять вопрос о смене лидера, Гониль, может, будет даже рад. Наверняка Чонсу справится с этой ролью лучше. Может, получится даже у самого Сынмина, но не у Гониля. — Если тоже хочешь, то давай, — рвано вздохнув ещё раз, Гониль поднял голову, впервые за разговор смотря Чонсу прямо в глаза. Тот не выглядел ни злым, ни сочувствующим. Он надул щёки, как часто делал, когда думал о чём-то, и эта повседневная привычка окончательно разрушила атмосферу душевных терзаний, которую Гониль успел построить вокруг себя за день. Разве случилось что-то необычное? Вёл бы тогда Чонсу себя так обыденно? — Давай, начинай: Ку Гониль, ты идиот и был не прав. — Ты был не прав, — послушно повторил Чонсу, снова заставляя слёзы подобраться к глазам. Гониль успел поверить, что ему не станет больно снова. — Но Джуён тоже. Ты зря вспылил, но я понимаю, почему это случилось. «Какого чёрта ты говоришь мне об этом?!» — вскрикнул бы Гониль, если бы горло не передавил острый ком. Одно неловкое движение и он взорвался бы, разметав ошмётки плоти Гониля по стенам. На слова Сынмина такой реакции не было. Было смирение, обида, злость и желание защититься, несмотря на полное принятие своей вины, но больно почти не было. Сейчас стало так больно, что хотелось кричать, царапать свою кожу до крови и кататься по полу в попытках потушить ледяной пожар где-то в груди. — Хён, я просто хотел сказать, что ты можешь приходить ко мне, если хочешь поговорить, — продолжил Чонсу, замявшись, когда плечи Гониля мелко задрожали. Он снова плакал, не имея возможности по-другому усмирить боль. — Или если тебе плохо. Гониль ничего не ответил. Он даже не думал об этом, прекрасно зная, что вместо слов изо рта вырвутся только рыдания. Его сгибало пополам от всего, что он хотел бы выбросить из себя вместе со слезами. Большая тёплая ладонь легла на плечо неожиданно, чуть не напугав Гониля до чёртиков. Если бы он не был так поглощён собственными мыслями, он услышал, как Чонсу подошёл ближе, — Хён, знаешь… ты сколько угодно можешь быть неправ, но я всё равно буду на твоей стороне, — тихо, но уверенно сказал Чонсу, второй рукой поглаживая волосы Гониля. Хотелось выбраться, оттолкнуть и накричать на Чонсу тоже. Он точно не понимает, что творит, не осознаёт, что Гониль должен понести наказание за свою вспыльчивость. Его надо не ласково гладить по голове и прижимать в объятиях, а дать понять, как сильно он ошибся, накричав на Джуёна. Чтобы он больше никогда не совершал таких ошибок. — Ты можешь доверить мне что угодно, я поддержу тебя, — продолжал Чонсу, когда руки Гониля неуверенно обвили его в ответных объятиях. Кофта, в которую он уткнулся лицом, медленно приобретала два мокрых пятнышка. — Ты не должен оставаться один. Поэтому я буду с тобой. До конца.