Последняя ночь

      Пушистые волокна возмущенно похрустывали под тяжестью армейских сапог. Солнце уже спряталось под одеялом из облаков, опуская на январский лес темную пелену ночи. Деревья стали тенями, между которых пробивались только слабые лучи луны, озаряя непроходимые заснеженные тропы. Союз пробирался по лесу, ориентируясь по разбрызганным кровавым полосам на девственно белом снегу, которые оставлены никем иным, как раненым немцем, которому, как удачно, русский успел пробить левую ногу.       Ох, как же Совет был рад сейчас, как удачно они встретились. Рейх совершенно не ожидал его застать здесь, потому и внезапный выстрел проворонил, успев только затеряться в россыпи деревьев. По кровавой дорожке на снегу было понятно, что силы у того на исходе, уж слишком большие пятна крови жадно впитывал в себя снег, скорее всего, пуля раздробила кость.       Ему это на руку, с такой травмой нацист далеко точно не ушел. Как и оказалось, немец нашелся совсем скоро, привалившись к стволу сосны, вымученно зажимаясь от холода, мерзлыми пальцами притягивая раненую ногу к себе, пока кровь продолжала неумолимо литься из простреленной конечности.       СССР остановился в двух шагах от него, слушая жалобный скулеж и всматриваясь в заплаканные глаза. Третий устало и загнанно дышал, хрипя на каждом вздохе. Слезы против воли продолжали течь из стеклянных глаз, ледяной воздух перебирал темные пряди мужчины, голову на удивление не прикрывала фуражка, скорее всего, она слетела с него, когда тот пытался спастись.       Делая последние шаги к загнанному в тупик врагу, коммунист, не теряя времени, вцепился тяжелыми ладонями в ломкие и худые, словно из воскового музея, плечи нациста, силой заставляя подняться на больные ноги. Не особо обращая внимания на болезненный вскрик, придавил трясущееся тело спиной к шершавой коре дерева.       — Что же ты, шавка, только ко мне в руки попав, сразу трястись начал, как лист на ветру? — яростно прорычал он в побледневшее лицо.       Воздуха катастрофически не хватало, шершавая ладонь слишком сильно давила на грудь. Рейх тяжко дышал, даже не пытаясь сопротивляться. Левую ногу он уже почти не чувствовал, холод сделал боль менее острой. Лучше это конечно не сделает, обморожения ему не избежать, но хотя бы из-за сужения сосудов кровь быстрее свернулась, и перестала так обильно течь.       Не дождавшись ответа или хоть какой-то реакции на его слова. Совет еще раз показательно тряхнул его за плечи. Он словно хмелел от власти над беззащитным врагом, она разогревала, резво гнала кровь по венам. Вдруг русский резко переменился в лице, сухие губы растянулись в кривой улыбке. Руки, которые до того находились на костлявых плечах, сместились ниже, ровно на уровень ремня на галифе.       — Сейчас то ты запоёшь, собака облезлая.       Немец не сразу сообразил, что конкретно под этим подразумевал Союз, но когда без предупреждения с него сдернули исподнее.       До него дошло. Не убить он его собирался, а унизить и лишить последнего, что осталось у проигравшего - чести. Рейх резко встрепенулся, изо всех сил старался вырываться и даже бить русского, куда дотянуться была возможность.       — Что? Не хочется, да? – русский без каких-либо усилий перехватил трепещущие запястья одной своей широкой ладонью и свёл над головой мужчины.       — D-du wirst nicht wagen, du wirst nicht sein... — заплетающимся языком, испуганно выдавил из себя немец,голые ноги неприятно обдувало северным ветром, раненная конечность вновь ударила тупой болью, затянула, заныла, из-за чего делать резкие движения у немца все желание опять отбила.       Союз прижался носом к незащищенной шее. Колючая щетина сразу же неприятно оцарапала тонкую кожу. Вдыхая запах перепуганного тела, на удивление русскому – тот пах только горьким шоколадом и леденящим лесом. Даже наличие запекшейся крови на белоснежной щеке не перебивало его природный запах. Дурея от крышесносного аромата, СССР грубо прижался руками к голым бёдрам, что сразу же разогнали жар по обмёрзшему телу.       — Halt, bitte bleib stehen, b-bitte! — Почти крича, на родном начал немец, судорожно сжимая ноги — Пожалуйста, прошу, только не ты... — устало прикрывая глаза, повторил сказанное уже на русском языке. Рейх не мог поверить что СССР был способен на такое.       Почти никак не отреагировав на сказанное, Союз лишь продолжил раздевать и водить по оголённым местам ладонью. Наклонившись к уже открытой груди, он прихватил губами один из сосков. Маленькая бусина сразу же затвердела под горячим и мокрым языком. Испуганно дёрнувшись, Рейх затрясся, ощущая на спине и пояснице горячие по сравнению с его кожей руки, которые без стеснения наглаживали, сминали, растирали замёрзшую кожу.       Когда Совет отпустил его натёртые кисти, Рейх больше не пытался сопротивляться. Здравый смысл подсказывал, что это будет совершенно бесполезно. Лишь затравленно глядел на ужас, который собирается сотворить с ним коммунист.       — Не будешь рыпаться, возможно, не прибью тебя. — зло прошептал Союз ему в плечо, приспуская уже на себе штаны, чтобы достать тяжёлый, истекающий природной смазкой член.       Рейх был готов задохнуться от ужаса, когда увидел, что в него собираются засовывать. Зажмурив глаза и отчаянно вжавшись в ствол дерева, он старался позорно не зареветь прямо на глазах у русского.       Союз, не смотря на сильное желание вытрахать из него всю дурь, не жалеючи, понимал, что если не повозиться с растяжкой хоть немного, то больно будет не только немцу, но и ему. Так что зло глянув в слезящиеся глаза, Союз бесцеремонно всунул два пальца тому в клыкастую пасть.       — Соси.       От страха Рейх сразу же вобрал пальцы в рот, водя языком по среднему и указательному, добротно смазывая слюной. Головой понимая, что если не сделает это качественно, то будет большая вероятность, что коммунист его не просто порвет, а разорвет на двое. Слезы стекали по покрасневшим от холода щекам, задевая тонкие губы и стекая на вертящиеся во рту фаланги.       Союз продолжал толкать твёрдые пальцы глубже в глотку, через чур сильно, что ими удавалось задевать заднюю стенку горла. Предаваясь каким-то своим мыслям, русский не сразу заметил кашель и кряхтение со стороны Рейха.       — Достаточно. — Совет резко выдернул пальцы из затраханного ими же рта.       Придерживая второй рукой того за раненую ногу, чтобы ничего не мешало растяжке, он бесцеремонно протолкнул сразу два внутрь. Тут же начиная агрессивно вертеть ими внутри прохода, больно давя на стенки, буквально скребя по ним, при этом с злорадством поглядывая на жмурившееся лицо немца, который не знал куда ему деться от Союза и больших, мужских пальцев у себя в заднице.       — Хватит... b-bitte, это больно, Ах! — резкое движение кончиков пальцев задевают простату мужчины, из за чего Рейх с новым рвением начинает ёрзать в хватке русского, стараясь хоть как-то помешать конечностям надавить на комочек нервов ещё раз.       Он прекрасно помнит эти пальцы, прекрасно. Единственный момент - в их первый раз Союз был до ужаса деликатен, осторожен, стараясь не навредить или, чего хуже, не поранить во время процесса. Он доводил его до плачущих стонов одними только ритмичными, нежными движениями. Тогда немец и подумать не мог, чем все закончится.       Продолжая водить пальцами по стенкам перепуганного немца, грубо проталкивая их внутрь, чтобы поскорее растянуть тугие мышцы, СССР понимал, что дольше терпеть не сможет. Перевозбуждённый орган сочился смазкой и показывал этим всю свою готовность. Решая, что уже достаточно подготовил Рейха, чтобы тот не заорал от боли, вынул мокрые, горячие пальцы и размазал остатки влаги по органу. Поудобней перехватил тело в своих руках, впечатал того носом в кору дерева.       — Надеюсь ты запомнишь эту ночь на всю оставшуюся жизнь, Рейх. — прошептав замеревшему немцу, горячо дыша прямо в ухо, он с хриплым, облегчённым стоном ворвался в чужое, слабо подготовленное нутро, почувствовав слабую боль и одновременно обжигающее удовольствие от горячей узости плоти. Задрожав, начал рвано и жарко вдалбливаться в чужое тело, мозолистыми руками хватаясь за гусиную шею, оттягивая назад, чтобы после вцепиться зубами во все еще холодную плоть, слушая тихий скулёж и судорожные всхлипы.       Голые бёдра метались туда-сюда от хаотичных толчков, Рейх из-за всех сил старался не заорать от резкой, режущей боли, которая звоном отдавала в ушах. Из глаз опять брызнули слёзы, потекли по розовым щекам. Зубы немец стиснул, чтобы никакие звуки из него не вырвались и не давали русскому еще большего зрелища. Все, что он мог делать, это драть ногтями кору дерева, продолжая сжиматься на члене мужчины.       — Что же ты молчишь? — взяв того за волосы, СССР повернул голову немца к себе, заглядывая в больные, заплаканные глаза — Уже забыл, каким громким и ненасытным был раньше?       В подкрепление этим словам с силой насадил того до основания, получая громкий вскрик и новый прилив удовольствия.       — Раньше тебя было не стряхнуть с моего хера, думал, что ты прирасти к нему был готов. — отнимая того от дерева, прижал к себе, продолжая мощными рывками входить уже в мягкого и поддатливого немца.       Рейх с горечью всхлипнул, чувствуя, что по бледной ноге тоненькой струйкой потекла кровь. Тёплая и липкая.       В этот момент он понял, что не в силах изменить произошедшее, и чувство отчаяния медленно сгрызало его сознание, оставляя только привкус утраты, и приближающегося конца.       — А после ты мог часами не отлипать от меня, устало нежась в постели.       Придерживая того за впалый живот, Союз не унимался и с улыбкой продолжал напоминать ему самые лучшие худшие моменты его никчёмной жизни.       Рукой он нащупал небольшую выпуклость. Очевидно, это была головка его члена, которая с каждым новым грубым движением задевала и надавливала на все внутренние нервы, от чего немца здорово потряхивало на каждом толчке.       Уже не сдерживаясь, Рейх начал хрипло дышать, всхлипывать, почти не закрывая рот из за рвущихся из него звуков. Он откинулся назад, укладывая голову русскому на широкое плечо, схватил трясущимися руками его за ладони, которые надёжно держали его за поясницу и живот. Очень хотелось провалиться под землю от стыда и страха, забыть эту ночь как страшный сон.       — Пока я драл тебя в твоем же кабинете в 39, ты клялся мне в вечной любви и верности, — делая последние толчки, он утробно зарычал, неотрывая взгляда от лица мужчины — ты же помнишь, да Рейх?       — Помню... — тихо, еле слышно прошептал немец и прикрыл красные от слез глаза.       В порыве самых разных чувств Союз приблизился к приоткрытым, искусанным губам и нежно поцеловал. Без языка, почти детский, невинный поцелуй, параллельно с этим второй рукой, несильно надавил на выпирающий бугорок на животе, вызывая приятную дрожь у последнего и кончил внутрь с тихим, облегчающим стоном.       — Я никогда не прощу тебе это, Рейх.