Гранатовый сок

Вышли они далеко за полночь, когда воздух был тяжел и наполнен ароматами, которые могли быть только весной — цвела черемуха, душил багульник, готовилась первая гроза. Тьма скрывала лица, оберегая от возможности быть узнанным, и за это ей стоило быть благодарными. Это не было серьезным делом, не было секретным прожектом или же незаконной миссией, но сердце под темной тонкой накидкой заходилось в панической агонии. Признавать этого ему не хотелось, но страшно было. До дрожи в руках, до прерывистого дыхания, с попытками реже вдыхать носом щекочущий аромат соцветий. Настолько же глупо, насколько и волнительно. Да, именно так — это была глупая затея, идея, подкинутая товарищами по гимназии. Мол, не боится ли многоуважаемый господин Штольц? Раз уж он так выступает за трезвый ум, свободный от народных поверий, не будет ли ему сложно сходить ночью туда, откуда, судя по слухам, лезла вся нечисть? Было стыдно признать, но что-то взыграло в нем в тот момент... и он согласился. Искренняя вера в то, что все слухи надуманы и преувеличены не мешала иррациональному страху все больше захватывать тело. Сознательно Ингвар понимал, что никакого... Колдовства или неких существ, в которых так верят местные не существовало, но темнота и напряжение делали свое дело. В шорохе листвы слышались насмешливые шепотки, в треске веток под ветром — скользящие шаги, а каждая тень будто становилась явью самого страшного кошмара. Они приближались к цели. — Не передумал? — лишь огромная сила воли помогла Игнвару не вздрогнуть от тихого голоса одного из «сопровождающих». Чужое дыхание оседало на ухе и шее, посылая мурашки неприязни по всему телу. Лишний раз набирать отвратного воздуха в лёгкие не хотелось, и поэтому пришлось ограничился покачиванием головы. Взглядом обвел ржавое, витое ограждение, качающиеся кроны деревьев. Всего ничего, лишь взять цветы с могилы упокоенной не далее чем вчера юной девушки, убитой особо жестоко. Дело её гремело по всему Екатеринославу, и уже кое-где шептались, что обязательно она выйдет мстить душегубу, как только положат её в землю. Через низкий забор он перелез без особого труда, махнул рукой своим наблюдателям. Их отправили чтобы он не попытался обмануть и не сбежал, но на кладбище они пойти сами боялись, верили во всю чепуху, что летала обрывками фраз в гостиных и залах. В очередной раз вспоминая указания о положении могилы, которыми так любезно поделились гимназисты, он старался идти неслышно. Особого резона не было, ведь никто бы не услышал его: единственный сторож спал, напившись до бессознательности, а никаких восставших мертвяков, разумеется... Не существовало. Тьма уже не укрывала, а нависала плотной фатой, лишая и видения и ощущения безопасности. Луна, тонкий полумесяц, на несколько мгновений выглянула из-за туч, и снова скрылась. Кончики пальцев нервно подрагивали. Где-то каркнула ворона, прорезав немоту ночи, сердце подскочило прямо к горлу, стуча в висках. Неосознанно хотелось начать шептать молитву, да уйти отсюда подальше, признать поражение перед остальными. Что это вообще за слепая гордость в нем проснулась...? Оставался лишь один поворот до нужной могилы, выискивать свежую среди старых, потрёпанных крестов было не так трудно, однако... Однако ему показалось, что вот это надгробие некой Анны, с достаточно помпезной эпитафией, умершей множество лет назад, встречается ему не в первый раз. Ингвар смахнул эту мысль как невозможную. Он точно запомнил маршрут, потеряться среди ровных тропинок было сложно, да и надо было торопиться. Из дома он ускользнул с огромным трудом, только чудом не разбудив брата, и лучше было бы, если бы его отсутствие осталось незамеченным. Шаг ускорился, по сторонам он озирался всё чаще, и всё больше понимал — не показалось. Безызвестная Анна показалась на его глазах ещё раз, позже — третий, четвертый. Погнувшаяся скамейка, засохшие стебли, рябина, с горечью наклонившаяся над могилой. Снова закаркала ворона. Луна так и не вышла из-за тучи. Внутри что-то не выдержало, оборвалось, и сломя голову Ингвар побежал прочь, точно в противоположную сторону от злополучной могилы. Дышал он хрипло, загнано, одежда мешала и сковывала движения. Смазывались пейзажи перед задернутыми паникой глазами, от бега горели лёгкие, пришлось остановиться, отдышаться, смотря в землю. Поднимая глаза он увидел лишь острые ветки рябины. Вспоминались, как когда-то давным давно он услышал одну из служанок, что поздно вечером бормотала молитву. Странно-взволнованно, вглядываясь в даль леса. Когда же он осторожно поинтересовался, что происходит, она испуганно оправдывалась: сын ушел за свежими травами в лес, да так и не вернулся, она мол старается духа опасного отвадить, блуда, что людей путает да губит. Силился он вспомнить хоть одно средство, что тогда наговорила ему женщина, но мысли от ужаса убегали всё дальше. Первые несколько минут он старался найти хотя бы одно рациональное, научное объяснение, но всё разбивалось о реальность. Страшную реальность, где он не мог выбраться с кладбища. Вдалеке послышался смех, жуткий, неживой. Холод пробирался под накидку, заставлял содрогаться всем телом, колол покусанные губы. Если так и продолжится, он потеряет силы, упадет без сознания где-то среди холодного камня, да останется тут до утра, и неизвестно, что с ним тогда будет. Ингвар заставил себя сесть возле Анны и прислонился к надгробию, тихо извинившись за непочтительность. Сил думать не было. Что-то подбиралось. Тихо, незаметно, зло. Готовилось обнажить яркие вены, провести еле чувствуемым холодком по спине, заставить бежать ещё дальше, до потери пульса и ума. Чтобы путник, сбившийся с дороги, никогда не вышел из порочного кольца. Устало Ингвар прикрыл глаза, ещё не ощущая опасности, но послышался треск, шаги, шорох одежды — и когда он в ужасе распахнул их обратно, перед ним в темноте оказали две красные точки. — Ах, вот кого матушка не учила ночью за порог не выходить. Всё тело остолбенело. Цвет был точно красный, почти алый, не спутать ни с каким другим, не выдать за отблеск фонаря или качающиеся тени листьев. Остального не видно, слишком плотно обволакивала их тьма, но зато слышно — тихий ехидный смешок, шуршание ещё не убранной с осени листвы. Не слышно было только дыхания. Слова все застревали в горле, к глазам, к огромному стыду, подступали слезы. Вспомнилась Ингвару та девушка, умершая недавно. То, как описывали её изуродованное лицо, вывернутые конечности. Фигура приблизилась вплотную, втянула носом воздух, клацнули зубы где-то совсем рядом с шеей. — Совсем молодая кровь, сладкая... — раздалось глухо, хищно. Тело начала бить нервная дрожь, но двинуться он не мог, был вплотную прижат спиною к холодному граниту могильного камня. Сзади — упокоенная Анна, спереди — существо, явно собирающееся отправить Ингвара туда же, где сейчас она. Ни влево, ни вправо выхода не было, только тьма, тьма и смерть. Заостренный ноготь прошёлся по шее, задевая завязки накидки. Не надавливая, нет, но предупреждающе оставляя белую полосу на коже. Клыки щёлкнули возле уха, и совсем не подходящий ситуации насмешливый голос прошептал: — Штаны снимай, милок, да побыстрее.