Перемирие

      На следующий день у него было приглашение сразу на обед — плавно перетекающий в ужин: естественно, последний его день в Англии необходимо отметить с особым размахом. В кабинет он пытался попасть, но, надавив на ручку, обнаружил, что тот заперт. Эл он, кстати, тоже нигде не встретил — и проснулся уже один. Значит, скоро придут слуги и смахнут все последствия вчерашнего пожара.       Ну что ж. Он сделал что мог.       Рюдзаки, конечно, на приём не пришёл. Впрочем, он сдержал слово — и до сих пор действительно не появился ни на одном. И в тот, первый день, он, вероятно, явился только из-за Лайта — чтоб забрать его в поместье. А после смог спокойно исчезнуть от внимания общества, прикрывшись своими делами и чудаковатым амплуа, тем более прекрасно зная, что навряд ли о его отсутствии будут сильно горевать. Завидно, конечно, было его свободе, но Ягами уже свыкся со своей ролью, постоянным вниманием и послезастольными шутками.       О том, какими делами сейчас может заниматься Эл, он предпочитал не думать.       — Э, уважаемый мистер Уиллс, признайте — это скверная шутка. Всего полбокала бренди — а вы, похоже, совсем забыли, что находитесь в компании почётных гостей. И женщин, — многозначительно добавил один из присутствующих, мистер Морган. Компания перед тем уже переместилась в бильярдную, и вышеупомянутый Уиллс уже успел пошутить что-то про кий, натёртый мелом…       Лайт как раз стоял возле стола и разговаривал с маленькой очаровательной блондинкой с крупными светлыми локонами, мило спадающими на лоб. Услышав, что реплика относилась в том числе к нему, он улыбнулся.       — Что ж, в каждом обществе уместны свои шутки, — примирительно сказал он, наклоняясь над столом — и прицеливаясь по шару именно что кием. Где-то послышались смешки. — А вообще — мы ничего не слышали, — добавил он, обращаясь к Сьюзен — так звали девушку: — Правда?       Та заулыбалась.       — Нет, отчего, — не унимался Морган. Хороший ещё вопрос — на кого сильнее действовало вино: уважаемого джентльмена, похоже, стала одолевать скука. — У вас ведь может сложиться превратное впечатление о нашем обществе!       — Уверяю вас, беспокоится не стоит, — ровно возразил Лайт. — Превратным моё впечатление точно не будет.       — Будто мы не можем найти других тем для разговоров! Дамы и господа! — воскликнул он, поворачиваясь и обводя взглядом комнату, желающий вцепиться поскорей в какую-нибудь жертву. — Кто из вас может что-либо предложить? Ба! Мистер Ларрингтон!       Эл-таки явился к вечеру сегодня на приём. Играть он не играл, сидел, как обычно, в большом кресле возле стены и делал вид, что что-то читает в утренней газете.       — Вы ведь даже не сообщили нам, как у вас живётся нашему гостю! Да и вы, господин Ягами, — громко продолжил он, — молчите как рыба! Впечатлил ли вас приём? Я вам должен сказать, — подмигивая Лайту, заговорщицки протянул он, — вы уникум и счастливчик: никто из нас в дом уважаемого мистера Ларрингтона ни разу не был приглашён. Все мы, — он обвёл рукой присутствующих, — имели удовольствие любоваться особняком только издалека. Вам понравилось?       — Весьма, — удовлетворил его любопытство Ягами (особенно вспоминая про отсутствие кровати). — Мистер Ларрингтон очень старался, — добавил он, посмотрев на Рюдзаки.       — Это видимо, в благодарность за гостеприимство вы сожгли мой кабинет, — совершенно спокойным голосом отметил тот.       — Всего лишь стол, — хладнокровно парировал Лайт, снова наклоняясь к игре. Щелчок — и с многократным клацаньем шарики рассыпались по зелёному, как молодая трава, сукну.       Морган, кажется, присвистнул.       — Вот это да! Господин Ягами, я надеюсь, наш стол в безопасности, — или мистеру Коллинзу (так звали хозяина теперешнего особняка) уже стоит начинать волноваться? — начал он под дружное одобрение. Лайт едва ли не сказал, что это зависит от того, будет ли достопочтенный Коллинз подкрадываться к нему из-за спины — но сдержался. О некоторых деталях того события упоминать не стоит.       У него слишком быстро завелись тут личные тайны.       И ему не в новинку — но до сих пор все секреты принадлежали только ему, и теперь у него странное ощущение, когда это изменилось.       — Мистер Ларрингтон, — переключил внимание тот же Коллинз. — Господин Морган прав: вы весьма нечасто нас посещаете. Может, хоть вы разбавите нашу скучную компанию и поведаете что-нибудь новенькое? Есть ли у вас в запасе какое-нибудь интересное дело? Раз уж вы занимаетесь расследованиями.       — То есть вы считаете, что преступления — более подходящие истории, если вы желаете произвести впечатление на иностранных гостей? — вступил в спор с Коллинзом ещё один мужчина.       — Нет, отчего же, — Рюдзаки вдруг наклонился в своём кресле, приняв позу попрямее, чтобы открыто разговаривать со слушателями. — Если почтенное общество желает интересной темы — можем поговорить, например, — о Кире.       «Наверное, кто-то открыл окно, — подумал внезапно Лайт, почувствовав как сквозняк дотронулся до полоски кожи на затылке. — Тут ведь дымно». Ему не хотелось оборачиваться и проверять — ведь никто к окну не подходил: в стекло начинали бить крупные размашистые капли — набухающая свинцовым смогом туча, к вечеру появившаяся на горизонте, наконец дотянулась до долины — и накрыла своим сизым брюхом поместье.       — О Кире?       — Именно. Это преступник из Японии, который сам начал убивать злодеев. Он прислал в редакцию газеты письмо — и опубликовал обращение, что якобы стоит за справедливость и чистоту, хотя, конечно, — пробормотал Рюдзаки, уставившись куда-то в неинтересную газету, которую всё ещё держал в руках, — мы прекрасно понимаем, благородные джентльмены, что ни о какой справедливости тут речи идти не может… Он просто преследует свои эгоистичные интересы — или, — он вдруг перевёл взгляд на Ягами — внимательный и слегка обжигающий, как ядовитое растение, — опьянел от собственной силы. Или и то и другое.       Лайт стиснул зубы.       Всё не так.       — Вы сами наверняка об этом слышали, — продолжил Эл, уже публике.       — А ведь верно, — заметил Морган. — Точно, припоминаю… Это было настолько необычно, что и тут стало известно… Но мы, безусловно, не можем быть так же прекрасно осведомлены в этом деле, как вы! — быстро переключился он обратно. — И что же? У этого Киры, должно быть, немало жертв — и его до сих пор не изловили?       Что у Эл прекрасная осведомлённость, это точно, чёрт бы его побрал…       — Его не так просто изловить, — отметил Эл. — Он не народный мститель, господа, — о нет. Он не использует ни нож, ни револьвер: его жертвы погибают от сердечных приступов. И рядом с ними в этот момент, как правило, никого — кроме близких или конвоя.       — Чёрт возьми! — воскликнул Морган. — И правда занятная история! Но, господа и дамы, какая удача! Нам с вами очень повезло, что у нас здесь есть тот, кто может нам что-то поподробней рассказать...       Ну конечно.       — Господин Ягами, вам-то должно быть что-то известно про этого вашего убийцу?       — Он не мой, — отбил Лайт, и, легко улыбнувшись, добавил: — Как справедливо заметил мистер Ларрингтон, на след Киры очень сложно выйти, поэтому я о нём знаю не больше вашего.       — Вы весьма скромны, — хихикнул кто-то из компании. — Могли бы и похвастаться достижениями вашего полицейского управления.       Лайт пожал плечами.       — Сожалею, но хвастаться пока особо нечем.       — …Что неудивительно. Очень сложно поймать преступника, не зная даже, как он убивает… — заметил Эл — и перевернул в пальцах предмет, только что вытащенный на свет из кармана —       …маленький бумажный кораблик¹⁰.       На две трети потемневший от огня — на две трети поглощённый тьмой.       С оторванным безжалостной пастью пламени и обугленным бортом — страшная калечащая рана, раскрытое нутро, с чёрными лохмотьями по краям, как уродливое кружево демонического паука.       На этот раз даже снов не понадобилось.       Море вскипело перед глазами, забирая обратно свою убийцу из глубин, — и сразу швырнуло в лицо — из вскрытой под ногами палубы — как туловища исполина-кита, раздирая, перемешивая сознание, — куски дерева и горячего железа: кости и плоть развороченного бока корабля, кричащего, как живое существо…       Хорошо, что у него был кий — Лайт опёрся на палку, обхватил верхушку пальцами, — так, что они побелели.       Он даже отсюда мог разглядеть знаки на частично сохранившейся глади — лист обгорел так, что остались видимыми только несколько имён, — но всё-таки не был уничтожен полностью (чёрный шов по краю, торчащие сломанными рёбрами доски, горячие обломки снаряда, огонь и в ноздри бьющий едкий запах…): может, Тетрадь хуже обычной бумаги горит в огне — он не проверял… И имя Куро Отохарада¹¹ всё ещё проступало на ней — как клеймо или шрам.       Куро Отохарада был известным преступником с южного хребта Японских Альп. Война ничего не оставила от небольшого посёлка, где он родился и вырос, — и от фабрики, где работал. Но вместо того, чтобы пойти ей служить, он предпочёл грабить и убивать на перевалах Акаиси¹², через которые не иссякает поток путешественников к восточному побережью острова, — перейти горы можно далеко не повсюду.       Вполне неудивительный выбор.       Организованные ради поимки сыскные отряды более полугода не могли его изловить — в прекрасно знакомых ему горах, где он провёл все детство и юность и которые ему были известны, как собственные пять пальцев. Но Лайту горы не мешали.       — Как я и сказал, — медленно — и как-то угрожающе глухо, будто приближение вала, продолжал Эл: — Он не мстит — но позиционирует себя скорее как мессию. И у него, — проворачивая бумагу в пальцах, впиваясь глазами в каждый чёртов иероглиф, — есть почитатели, — Лайту показалось, что что-то невыносимо сдавило рёбра — он опёрся на стол. — И даже, — Эл снова перевёл на него внимательный взгляд, — для кого-то Кира — и правда бог…       — Боюсь, — процедил Ягами, — в таком случае узнать о нём хоть что-то будет крайне непросто.       — Конечно, — невозмутимо согласился Эл, глядя прямо на него. — Правда же! — добавил он. — Почтенная публика просит. Почему бы вам нас не впечатлить?       У Лайта моментально пересохло в горле. Он подхватил шампанское со стола и сделал большой глоток. Он не заметил, что, кажется, перепутал свой стакан с бокалом Сьюзен.       — Я уже сказал, — снова сквозь зубы выдавил Лайт, — что я бы с удовольствием поведал бы вам что-нибудь интересное — если бы только сам знал. Ни у кого нет ни малейшей догадки, кто такой этот Кира — и как он убивает.       — Если только, — перебил его Рюдзаки, чуть склонив голову набок, — чем правда стал немного напоминать нескладную птицу, — он сам не расскажет.       Нет.       — Что вы имеете в виду? — легко, как только мог — но с тонкой ореховой ноткой нетерпения нахмурился Лайт, снова непринуждённо кладя кий на стол, склонившись низко над ним, не злясь и не споря — и поднимая только глаза на говорящего. Если уж он не может остановить этого сумасшедшего гения — так пусть хоть другие остановят его чушь в адрес посла, пока Лайту ещё прилично играть, будто он ничего не понимает.       — Мистер Ларрингтон, я повторюсь, я…       — Я думаю, вы гораздо больше знаете о Кире, чем пытаетесь показать, — резко, совершенно невежливо, недопустимо перебил его Рюдзаки — опуская глаза на покалеченное оригами, — и Лайт сейчас увидел, какие мягкие, тёмные, длинные у того ресницы. Наблюдение оочччень вовремя, чёрт. Эл снова поднял взгляд, спрашивая честно и немного удивлённо: — Разве нет?       Ягами заметил, как Сьюзен вдруг посмотрела на него — с бьющимся по краю радужки, взявшимся откуда-то страхом. Вокруг уже стали переглядываться. Плохо. Он умеет заставить поверить. И Лайт, который сам это не понаслышке знал, сейчас оказался на другой стороне медали.       Ему ничего не было известно о собственных страхе и растерянности — и потому он читал их в чужих глазах.       — С чего вы это взяли? — холодно и спокойно выдержал атаку Лайт, прицеливаясь по шару. — Я. Ничего. Не могу сказать, — так, будто его и правда сейчас доведут до края — но он очень хорошо вышколен, и несмотря на такую крайнюю бестактность сохраняет себя; и чтоб дальше ещё не напугать Сьюзен — не хватало ещё повестись на эту примитивную игру.       Удар — слишком сильно, чем это необходимо, так, что второй игрок на другой стороне стола вздрогнул — шарик, отлетев от противоположного края, сбивая по пути своих сотоварищей и устроив на поле настоящий хаос — долетел до Лайта обратно.       Эл качнул пострадавшим в огне бумажным обрывком.       — Тогда как вы объясните…       Сейчас.       — Извините, — негромко, но внушительно чётко произнёс Лайт, так, чтоб слова его — точно как бильярдные шарики — ударились в каждый угол комнаты, и отпечатались на обоях, — я должен вас оставить, — и быстрым шагом вышел из комнаты (боже, хотелось бы выскочить), практически вырвав у лакея плащ.       Уже снаружи он услышал оклик за спиной.       — Лайт, стой!       Лайт! — он уже отмотал поводья и выводил из стойла оседланного, косящего глазом белого коня. Лошадь всхрапнула, когда он слишком резко дёрнул за повод. — Лайт, там дождь!       — Что ж, — сквозь зубы процедил он, поднимаясь в стремени. — Желаю удачи, раз ты сахарный, — и с места взял в галоп.       Если надо, то дожди в Англии не уступают таковому сезону у него на родине — лило как из ведра. И небо и земля исчезли полностью, перестали существовать, растворились во всё поглотившей массе — только тьма и вода, изредка разрежаемые далёкими вспышками молний, — до самого края мира, до самой глубокой фибринки, из которых — на деле — состоял и будет состоять свет. Лайт мельком подумал, что если сейчас его летящий карьером конь наступит на какую-нибудь ветку — или попадёт ногой в кротовью нору — то конец им обоим.       Сквозь топот, грохот ливня и хлопанье мокрого плаща он слышал глухие выкрики за спиной — но темнота заливала его глаза. Он резко натянул поводья и развернулся.       — Лайт, послушай! — Эл остановился тут же, слабо видно — глубоко дыша.       — Что?! — крикнул Ягами, пытаясь перекрыть рёв стихии. — Ты ещё что-то хотел сказать? Думаю, что уже достаточно!!       — Не надо делать вид, будто ничего не существует! — проорал Эл ему в ответ. — Ты прекрасно знаешь, почему я заговорил о Кире!       — Ничего. Не. Существует, Рюдзаки! — налетел резкий порыв ветра, и Лайту пришлось чуть ли не надорваться, чтобы перекричать. — Всё только — плод твоего воображения! И слушать я тебя не собираюсь!       Совсем рядом, метрах в тридцати справа, небо расколола толстая, как молодое дерево, слепящая молния — и на одно мгновение всё стало видно, будто днём: мокрую гриву коня, не менее мокрые, налипшие на лицо чёрные волосы Эл, потоки воды, льющиеся по нему, — и чёрные провалы, которыми он на Лайта смотрел, — будто тьма вокруг них и тьма отрёкшегося от солнечного света неба вобралась в них — и там и осталась. Такую тьму древние, наверное, воспевали в песнях, слагали о ней легенды — о том, как она, брошенная на землю, становится живой.       А позже — сжигали бы на кострах за пособничество дьяволу.       Шарахнуло так, что зазвенело в ушах. Лайт готов был поклясться, что видел комья земли, полетевшие в стороны, там, где плеть молнии вспорола чёрную плоть поля. Его жеребец, и без того нервный из-за поведения всадника, встал на «свечку».       Рюдзаки что-то ещё ему прокричал, но он, наклонившись вперёд и осадив коня, потерявший интерес, развернулся — и рванул дальше.       Пронесясь по аллее, даже в такую дикую ночь освещённую непогасшими фонарями, он вылетел во двор и там остановился. Спешился, просто бросив поводья. За его спиной возник и тоже стих топот — карий конь протрусил мимо вперёд, уже без всадника. Ягами продолжил быстро шагать дальше — к дому, не оборачиваясь.       — Лайт, подожди! — пальцы схватили его за плечо, пытаясь остановить и развернуть —       и Лайт ударил. Повернувшись, просто ударил с размаху в скулу, сбив Эл с ног. Подошёл к нему быстрым шагом — и вдруг сам оказался на земле.       — Что ж, — негромко сказал Эл, пялясь своими глазищами на то, как Ягами поднимается с размокшей глины и, косясь на него, вытирает рукавом лицо. —       Перемирие было коротким.       В темноте не разобрать, от чего мокро — крови или воды, которые текли по нему, смешиваясь, но ааах —       как давно Лайт перестал видеть разницу. _____________________________________________________________________ ¹⁰ – японское искусство оригами довольно древнее, но кораблики из бумаги впервые стали известны в России после Русско-японской войны 1904-1905 гг. – от пленных, когда само собой возрос интерес к военным кораблям. Когда о них узнали в Европе – я найти не смогла. Так что, возможно, это тоже небольшое допущение) ¹¹ – в каноне – первый преступник, которого "на пробу" убил Лайт. В оригинале захватил в заложники детский сад. Здесь мы придумали для него другое занятие) ¹² – горный хребет так наз. Южных японских Альп о.-ва Хонсю.