***
Конечно, кот интересовал Армина в самую последнюю очередь. Вечер после института был прекрасным и впервые без дождя или града со снегом - холодно, но в теплой рубашке с мягким мехом и толстой водолазке было более, чем комфортно. В восьмом часу вечера после учебы единственное, что хотелось сделать — это разложиться на атомы, но он уже пообещал сегодня в институте профессору, что обязательно придет. Плечи оттягивал тяжеленный рюкзак, доверху забитый книжками по судебно-медицинской экспертизе, дурацкими тетрадками с наклейками, которые, конечно, вызовут у профессора неоднозначную ухмылку, пенал - с цветными ручками - и милым ластиком - динозавриком. Возможно глупо было тащить учебники к преподавателю, но лишним тоже не будет - он основательно подготовился, пусть Райнер его похвалит, скажет, что он хороший ученик. Армин постучал в крепкую, металлическую дверь с латунной цифрой семнадцать, бликовавшей под мерзким, блевотно - желтым светом темно-зеленого подъезда: - Профессор Браун?, - тихо позвал он, неуверенный, что мужчина вообще дома. Райнер мог быть где угодно по долгу души, сердца и работы - от какого-нибудь стриптиз - клуба - от этой мысли из ушей Армина едва ли не пошел легкий дымок, а щеки предательски заблестели, напоминая о ебанутой миссии в стиле какой-нибудь игры про мафию - до внеочередного свежего трупа в пойме реки, который непременно должен вылавливать именно заебанный до почечной колики Браун. Вздохнул спустя минуту, - профессор?, - обреченно. Может, вообще спит? С секунду Арлерт постоял в тишине и услышал что-то похожее на шум за дверью. Притих, вслушиваясь и анализируя. Наконец раздалось нечто среднее между “да блять” и “секундочку”, пара нот шарканья тапочками и невероятно громкое, оглушающее кошачье мяуканье, прежде чем дверь дважды щелкнула и открылась, являя холодному подъезду профессора Брауна с перекинутым через плечи полотенцем в абсолютно домашней одежде. Он выглядел…уютно. И почему Армин вообще подумал о нем в таком ключе? Что уютного может быть в почти - сорокалетнем - мужике в домашних спортивках и майке а-ля алкоголичка да еще и с красными пятнами по всему телу из-за, видимо, чрезмерно горячего душа… Райнер прокашлялся, привлекая к себе внимание, мягко улыбаясь - блять, сколько он пялился на него? - и отошел от дверного проема: - Прошу, - легкий приветственный мах рукой и железная дверца с громким стуком заперлась прямо за спиной Арлерта, оставляя его наедине с собственным начальником и его безумно толстым, очаровательным котом, - его зовут Карбюратор, не спрашивай, - заранее ответил Райнер, видимо, не впервые встречаясь с подобным вопросом в своей практике. - Он такой толстяк, - с невероятным удовольствием в голосе сказал мальчишка, опускаясь на колени к животному. Тот охотно подставлял большой, мягкий и пушистый животик под пальцы юноши, ласково и весьма басовито мурча - правда напоминал карбюратор. Райнер клыкасто улыбнулся, посмеялся и пробормотал что-то вроде “да, я случайно откормил его”, прежде чем скрыться за углом арки. Армин лишь оторвал взгляд от животного, чтобы визуально оценить хотя бы коридор. Он был небольшим, как и наверняка сама квартира, но удивительно педантично обустроенным и аккуратным. Шкаф - и это он даже не про Райнера - для вещей, обувница, пуфик, без пыли и грязи, на пуфике - стопки книг, на комоде рядом со шкафом - стопки тетрадок, видимо, студенческих. На стене - график, на который было страшно смотреть, столько там было дописок и исправлений аккуратным, но абсолютно по врачебному нечитаемым почерком, которым профессор обычно ставил им неуды за лабораторные работы и писал “плохо, переделай”. Освещение тусклое, но теплое, приятное - не такое, от которого было бы мерзотное ощущение больницы и не давящее на душу, как в подъезде, скорее создающее искусственно приятный полумрак. Три двери - видимо, в туалет, ванну и спальню, арка - на кухню, откуда виднелся краешек бежевой стены и шумел холодильник, а еще стучал чайником сам мужчина. Армин стеснялся изучать пространство сам, потому просто сбросил ботинки и аккуратно, едва ли не на цыпочках, прошел следом. И да, он зря тащил кипу макулатуры - конечно, у профессора все было. Учебники по базовой гистологии, патологической анатомии, судебно-медицинские практикумы и огромные, огромные тонны черновичных листов, но помимо этого аккуратная креманка со сладостями и две кружки горячего чая. И если от вида ебаных учебников хотелось выть, то от чая Арлерт точно не откажется. *** - …таким образом мы можем утверждать, что окраска по Цилю - Нильсену в данном случае будет наиболее правильной в связи с особенностями строения клеточной стенки, - монотонно объяснял профессор, кажется, уже второй час подряд. Армин сейчас просто сдохнет. Даже не просто, а прям по учебнику - гистологически особенно сдохнет. Чтоб красить было проще. Сначала ему было правда интересно - Браун умел завлекать студентов интересными историями и разговорами с ноткой апломба, рассказывать классные клинические случаи да и вообще - он был очень классным преподавателем даже несмотря на то, что регулярно сам себя хаял в своих умениях доносить информацию. Главной проблемой доктора был его голос. Глубокий, низкий баритон с норвежскими нотками и периодически вылетающей латынью сначала очаровывал, а затем - убаюкивал, при том весьма успешно; обычно стойкий к такого рода черной магии Арлерт клевал носом уже после полутора часов, что не удивительно - преподавательскую интонацию сильно дольше он и не слушал, а на работе Браун совершенно другой. Не такой чарующе - тепло - домашний, словно имбирный пряник с медом. Вырвало из состояния прострации мальчишки мягкое замечание, смешанное с хохотком: - Да ты уже спишь, ребенок, - и последовавший за ним легкий щелчок по носу, - засиделись мы немножко, да уж… Армин проморгался, удивленно наблюдая за рослой фигурой Брауна, активно листающей учебник по судебной гистологии, видимо, в поисках чего-то конкретного; а после - перевел взгляд на часы и едва сдержал вымученный выдох. Электрический прибор, совмещенный, видимо, с какой-то колонкой, показывал без пятнадцати одиннадцать. Просидели они гораздо дольше, чем юноша предполагал, и теперь главной его проблемой были две вещи: первая - начавшийся ливень. Вторая - как добраться на другой конец города в общежитие с рюкзаком в начавшийся ливень. Вопрос был со звездочкой, потому что автобусы уже не ходили, а на ценник такси студент даже смотреть не хотел - сердце и студенческая душа не позволяла, да и в бюро младшим стажерам платили не то, чтобы очень много. Видимо, озадаченность и общее кислое состояние отпечатались на лице мальчишки большими красными буквами, иначе последовавшее предложение не могло быть объяснено: - Можешь переночевать у меня. Чему ты так удивлен?, - профессор расхохотался под возмущенным взглядом паренька, представляя, что тот успел себе надумать за сотую секунды, - мы уже спали вместе в ординаторской и ты видел меня в колготках в сетку в стриптиз - баре, не думал, что тебя это так смутит, Армин. Армин тоже так об этом не думал. Он вообще не думал, если честно - не предполагал, что они настолько засидятся и уж тем более даже в теории не вносил, что попадет в тот самый дебильный троп из романтической книжки про одну кровать. Хистория сейчас просто завизжала бы. - Даже не Арлерт?, - уколол мужчину юнец с легкой ухмылкой, намекая на преподавательскую любовь называть собственных студентов по фамилии. Райнер лишь улыбнулся, пожав плечами, мол, “ну обстановка такая вообще-то”. Поднялся, убирая кружку и захлопывая учебник - конечно, с милой закладкой с кошечками в блестках - очень странной для взрослого мужика за тридцать. Остановился в дверном проеме, на секунду оборачиваясь, прежде чем окончательно исчезнуть в шкафах коридора: - Райнер. Можно даже не профессор.***
- Мне теперь непривычно, - смущенно пробормотал себе под нос Арлерт, кутаясь в тяжелое, добротное одеяло, которое мягко покалывало его за щиколотки - зато как тепло было, божечки, - как это даже не профессор, я уже привык, даже дедушке рассказал, что работаю с именитым деятелем медицины и все такое. Интонация мальчишки была скорее смешливая, чем возмущенная. Приятно было постепенно забывать рамки и маленькими кусочками стирать их остатки. Первым, кажется, это сделал доктор Гувер, хотя тот в принципе не терпел подобной, как он выражался, “поганой субординации”. Потом был Жан, и вот теперь - Райнер. - Я боюсь спросить, что ты относишь в категорию “все такое”. Баритон мужчины звучал приятно и мягко, расслабленно, резонируя низкочастотной вибрацией с каждым предметом в комнате и заставляя плечи Армина невольно расслабиться. Отчего-то невероятно было наблюдать за тем, как рослый мужик менял и путался в пододеяльнике, периодически матеря его на чем свет стоит, стоял и вертел хлопковый прямоугольник, почесывал пятерней в затылке и рассказывал какие-то старые шутки, которые были не смешными в силу возраста, но вызывали капитальный прилив дофамина в голову Арлерта. Еще и подушка была невероятно удобной, примятой правильно, под шею, и такой прохладной, что глазки слипались сами собой. Это называется уютом ведь, верно? Арлерт приоткрыл голубой глаз, фокусируя взгляд на маленькой ниточке на рукаве домашней футболке профессора. Тот уже, конечно, плюхнулся рядом, методично шурудя в каких-то записях и хмурился. Армин даже сам не узнал свой голос - полусонный, похожий на какое-то мявканье: - Ну, спать в преподавательской футболке на пять размеров больше, например. Или…спать с преподавателем. Это же ну, как бы…кхм, “все такое”? Вышло больше неуверенно и скомканно, чем смешно - а хотелось именно смешно. Словно он сам только что сказал Райнеру, что собирается с ним “спать” в самом нежнейшем смысле этого слова и без намека на интим, но бог его знает, что человеческое сознание может вложить в эти глупые пару слов. Во всяком случае, Браун хохотнул, видимо, восприняв это как глупую шутку. Арлерт хотел огреть по голове сам себя при одной мысли о том, что был бы правда не против спать с профессором. Хотелось бы свалить все на какие-нибудь подростковые гормоны - но ему двадцать пять - или банальное сексуальное влечение - к которому не относится желание проводить с почти-сорокалетним-мужиком все свободное время; но не сваливалось, конечно, конечно не сваливалось, только крепче садилось в его очаровательной белобрысой голове, пускало корни и росло - цвело - пахло, особенно тогда, когда сам доцент подливал ответных знаков внимания в качестве первосортного удобрения. Будучи совсем маленьким ему говорили, что любить тяжело. Со временем Армин понял, что тяжело любить не только противоположный, но свой пол, хоть и чуть проще в их реалиях. После он понял, что ему в принципе тяжело влюбиться; партнеры - однодневки ему не были нужны, а подходящих кандидатов не наблюдалось даже в радиусе целого города, где среди геев и бисексуалов можно было найти только носителей СПИДа, сифилиса и какой-нибудь проказы. Или больных, отбитых ублюдков. Сейчас он понимал, что тяжело жить, влюбившись в мужчину старше себя. Как будто мало ему и от простого чувства влюбленности было проблем, нужно обязательно приперчить это сверху опциями “за тридцать”, “мой начальник”, “мой препод”, “сидит в моей выпускной комиссии” и подсластить “ну, он хотя бы гей и вроде даже как-то и не против”. - Армин, у тебя сейчас, м-м, поверхностная височная вена лопнет, что-то случилось? Хотелось в лоб спросить, действительно ли Браун такой тупой и непробиваемый и не замечает всех этих мечтательных взглядов и тяжелых вздохов, или он просто притворяется на потеху самому себе и своему собственному эго. Любой ответ убьет Армина в моменте, а потому мальчишка предпочел идиотски стушеваться, пряча нос в большом одеяле, неловко хватаясь за край покрывала; может, хоть оно ему поможет. Райнер хмыкнул, отложил записную книжку на маленькую тумбочку у кровати. Склонил голову, хмурясь - словно с интересов - и сказал: - Это какие-то ваши подростковые невербальные знаки? Армин, у меня есть племянница, и она обычно так смущается когда говорит о мальчиках…О-у, - мужчина мягко гоготнул, сползая вниз по подушке, ложась почти вровень с самим Арлертом. О мальчиках, мать твою. Ты мальчиком был лет восемнадцать назад, кабан. Все он прекрасно понимал, чертов упырь - единственное, что пронеслось в голове юноши, злобно, вихрем, даже несколько обиженно. Райнер, блять, все прекрасно понимал и скорее всего понимал с самого начала, с самого первого долгого взгляда юноши, с первого тяжелого вздоха - отчего-то не издевался, не смеялся и не тешился, хихикая и глумясь, например, с Бертольдом о том, что в него втрескался очередной практикант. Сколько таких вообще было? Наверняка десятки, если не сотни. Со всеми ли влюбленными студентками Райнер вел себя так, как с ним? Армин не хотел себя обнадеживать, не хотел хвататься за хвост кометы, чтобы не расстраиваться после; вдруг он не единственный ординатор, о котором Браун так сильно пекся и переживал, которому тот доверял и позволял вот так просто взять и остаться рядом, лечь в собственную постель и ходить на элективы за просто так - даже не за условное “спасибо”. Голова Арлерта в секунду начала пухнуть до состояния “еще немного и я взорвусь”, да так, дышать становилось тяжело - то ли астматический приступ, то ли нужно вылезти из-под одеяла. Райнер опередил его, стягивая теплый кокон с кончика носа-кнопки студента, с какой-то невероятной серьезностью осматривая его лицо; мальчишке даже в голову не могло прийти, что он там именно мог начать рассматривать, однако дискомфорта это доставляло знатно. Большой и указательный палец мягко потянули его за нос, вынуждая юношу громко ойкнуть и упереться взглядом в откровенно веселое лицо Брауна; точно больной, а он тут из-за него себе и фантазий настроил, и головную боль приобрел. - Расскажешь дяде Райнеру, что ты там напридумывал, м? Слишком серьезная интонация для человека, который секунду назад тянул его за нос. Армин посмотрел на него абсолютно однозначным взглядом, мол, “ты и так все знаешь, падла”, и нахмурился, вцепляясь пальцами в край одеяло с исключительным намерением снова в него спрятаться. - Не-а, так не пойдет, я тупой непробиваемый на намеки садист с дипломом врача, - елейно, словно пятикласснику объяснял Райнер, - тебе нужно сказать мне словами, чтобы я не наделал через минуту страшных глупостей, forstått? - Я не понимаю норвежский. - А я не понимаю пантомиму, сечешь? На этом моменте Армин понял, что он просто пропал. Ситуация сложилась из ряда вон выходящая и абсолютно однозначная; просто так сказать, что он краснеет от “ну просто потому что вы лежите рядом со мной мне как-то неловко” уже не прокатит - Арлерт видел его в костюме, сшитом для какой-то шлюхи, и почему-то неловкости не испытывал. Сказать правду - шагнуть в страшную темноту, и хоть сам по себе профессор ужаса ему не вселял уже давно отчего-то невероятно тяжело шевелился язык, словно присох ко дну ротовой полости, стоило Армину попытаться сказать хоть что-то отдаленно похожее на “вы мне нравитесь” или “я в вас влюблен”. Получилась какая-то смесь из этих двух фраз, глупая, до ужаса неловкая и очень правильная, хоть и нескладная - лишь бы только садист с дипломом врача услышал и не заставил повторять это вслух. Второго раза Армин не переживет. Он и так зажмурился до звездочек перед глазами. Юноше стало невыносимо жарко и жутко тесно буквально в секунду; тесно едва ли не до ломоты в ребрах, так, что воздух вышибло из легких, а по спине потекли капельки горячего пота, с легкостью скользившие по изгибу позвоночника - размер футболки позволял. Арлерт с секунду подождал и открыл глаза, сначала даже не понял, что его обняли. Так наверняка обнимаются очень близкие люди. Дедушка никогда так его не обнимал, всегда было легкое мужское из серии “я горд за тебя, внучок!” и не более. Не приятели и даже не друзья - слишком крепким и глубоким было это объятие и даже не из-за той физической силищи, таящейся в самом Райнере. Не такое… Пламенное? Нуждающееся? Возможно, из-за того огромного желания любить, спрятанного свертком за решеткой ребер в желании тщательно скрыть и никому не показывать? Могло ли оно быть таким…обжигающим? - Вот видишь, - тихо, шелестяще, - а ты боялся, - согревая ушную раковину мягким шепотом. Он и правда боялся. Только чего именно и сам не понял, подумает об этом потом - обязательно расскажет, как же не рассказать - но не сейчас. Сейчас хотелось лишь обнять в ответ, прикасаясь кончиками пальцев к широкой спине, прижаться носом в яремную ямочку между ключиц и вдохнуть запах кожи - горячий, немного отдающий еловым гелем для душа и капельку потом, собравшимся во впадине. Вдохнуть, задержать дыхание и отпечатать на нейронах обонятельного мозга то, какие ассоциации будет вызывать этот запах, чтобы в моменты грусти и печали вернуться в этот вечер, в этот запах чистой наволочки и звук гулкого, мотороподобного биения огромного сердца, покоящегося под правой рукой юноши. Армин прикрыл глаза, ориентируясь по мягкой, неосязаемой ниточке, что вела их все это время, шаг за шагом; подставил лоб под сухие, обветренные губы, не сдерживая ажиотажа и улыбки осмелел и прижался ближе, не оставляя самому себе пути для того, чтобы стушеваться и сбежать. Райнер держал его крепко, жарко и очень-очень близко - но все еще не прижимал насильно, готовый отпустить, если мальчик испугается или передумает, если будет не уверен в происходящем. Арлерт, блять, ни за что не передумает. Мальчишка воспользовался единственным моментом, когда профессор соизволил оторваться от зацеловывания его пунцовых щек, стягивая с его переносицы очки. Была маленькая толика моментов, которые гложили юнца: - Вы ведь все понимали с самого начала, да?, - интонация делано обиженная, едва ли не театрально, та, что вызывает улыбку и желание пощекотать подмышками. - Это допрос? - Да. - Перед младшими по званию не обязан отчитываться, ай, ладно, хорошо, - не выдержав давления в виде зажатого носа запричитал мужчина, - не сразу, но почти. Считай, что мне тебя сдали. - Кто? - Это так важно? Ладно, убери свои пальчики от моего носа, - мягко перехватил его ладонь Браун, переплетая пальцы, - Бертольд. Убьешь бедного доктора Гувера за его глазастость? Такой подставы от доктора Гувера мальчишка не ожидал, думая, что его как минимум не интересуют сердечные дела сменяющихся как мухи ассистентов. - Шары из орбит выколю, если дотянусь, ага, - постарался максимально мрачно ответить Армин, все же не сдержав смущенной улыбки. Райнер без очков выглядел едва ли не еще более притягательно, чем с ними. Слепой, как крот, он щурился, разглядывая в сполохах прикроватной лампы очертания лица Армина так внимательно, словно тот вот-вот исчезнет и оставит вместо теплых объятий ледяной, гнетущий душу холод. Невольно тот и сам напоминал какого-то подростка - то ли в своем отчаянном желании любить, то ли в каком-то невероятном, проявляющемся на работе максимализме. Может и не так сильно разница в возрасте важна для Армина? Ему же не пятнадцать, в конце концов. - Почему же вы сами молчали? - Не был уверен, что меня кто-то способен полюбить. Вот и тормозил как-то. Да и момента подходящего не было, а у очередного трупа на колено вставать как-то…не очень романтично, не находишь? Так просто, словно это была аксиома. То, что возможно для самого Райнера не требовало доказательств - “меня невозможно полюбить”. Арлерт встрепенулся, распахивая глаза в удивлении, пропуская мимо ушей очередную шутку, маскирующую упрек мужчины в свою же сторону, хватаясь за лямку домашней майки профессора. Уже вот-вот хотелось что-то заявить, сказать, оно бурлило в голосовых связках и кипятило сознание, но не вышло - не из-за того, что Армин не решился. Райнер не позволил. Приложил указательный палец к губам, заставляя сложить их трубочкой, а после расслабить и закрыть. Мягко улыбнулся, снова притягивая мальчишку к себе, сталкиваясь с ним лбом - тоже мягко, без резкой боли в костях - ворошил руками короткие волоски на пшеничном затылке, едва ли не медитируя. - Это все - для тебя, - он обвел глазами комнату и Армин даже не сразу понял, о чем он. Потом дошло, что он не про удивительно хорошую отделку стен в спальне и даже не про электив по судебной гистологии - про ситуацию. Вся та нежность, хранимая в мозолистых руках и теплые объятия - для него, для Арлерта, - обо мне поговорим потом, хорошо? Расслабь голову, мой мальчик, - поцелуй, даже скорее чмок в купидонову дугу чуть ближе к носу, чем к самим губам. И даже если бы юноша хотел возразить - у него бы не вышло, - ты буквально десять минут назад клевал носом, а сейчас устраиваешь мозговой штурм. Кто ж так делает? - Вы, - ощущая накатывающую почти что из ниоткуда усталость промямлил мальчишка, - каждый день на работе. - Мне можно, а тебе - нет. Армин не стал спорить, сползая чуть ниже, немного ерзая и даже капельку пофыркивая - устраивался поудобнее на чужом плече, невольно отмечая, что вообще-то спать на большом бицепсе было едва ли не лучше, чем на ортопедической подушке. И примерно во сто крат теплее. Руки уложил на грудь мужчине - конечно, куда же еще - вызывая у того невольный теплый смешок, полный какой-то пряной сладости. Кажется, Райнер что-то ему запел. Вроде даже колыбельную, но юнец не вдавался подробности, медленно отдаваясь в ласковые языки сна, расслабившись в абсолютном ощущении защищенности и комфорта. Профессор даже удивился тому, как быстро тот складно и тихо засопел, периодически посвистывая явно забитым носовым ходом. Конечно, он отметил это, поморщившись – нужно будет обязательно заняться, чтобы у пацана не дошли дела до гайморита. Было даже смешно. Габи никогда так быстро не засыпала. Ей явно было чему поучиться у замученного ординатора. - Просто Райнер, мой хороший, - зачем-то прошептал в пространство мужчина, устраиваясь удобнее на новой, жутко неудобной перьевой подушке, которая его сейчас не то, чтобы уж очень волновала, - сладких снов, kjære. Карбюратор в удивлении мяукнул спустя часа два, недовольно отмечая, что его любимое место справа от хозяина было отчего-то занято другим телом, и с грустным громоподобным мурчанием улегся в ногах, закапываясь в один из вечно свисающих пледов.