***
Все прелести чудесного и невероятно солнечного летнего дня парни прочувствовали на себе в полной мере, стоило им только пройти несколько метров от дома, так как себе они оба решили побыть на спорте, и даже если бы не хотели, то машины у них в любом случае не было, и показать всем свою независимость от кого-либо. Да и выгулять свои новые парные образы, как и все вещи в их квартире, даже белье, они тоже невероятно хотели. Старший отдал предпочтение белой футболке и черным штанам карго с множеством ремешков, на ноги он обул самые обычные черные кроссовки и веселые носки из двух разных пар, вторые половинки которых находились на чудесных ножках младшего. В противоположность брату Риндо был одет также за исключением того, что последовательность цветов была иная: темный верх и светлый низ, а также на его голове красовалась панама с разноцветными брызгами краски. По мелочи братья на себя нацепили ещё несколько цепочек с крестами и колец, но сильно с этим не замаричивались, так как всё равно планировали незаметно наблюдать за своей будущей жертвой. Добравшись до ближайшего кафе и заняв столик в теньке напротив окна, парни заказали себе по охлаждающему напитку и принялись внимательно наблюдать за происходящим на улице. За окном, словно занятые букашки, передвигались угрюмые люди и скучающие парочки, которые лениво бродили по улице, словно речная форель, готовая быть сожранной голодными челюстями. Желудок Рана скручивался от холодного восторга, когда всё его существо понимало, что один из множества безликих, проходящих сейчас перед ними, потенциально мог быть тем человеком, которого они так ждут для своих необычных развлечений. — Что насчет него? — спрашивает Риндо, смотря на толпу и кивая головой в сторону лысеющего мужчины средних лет, который пытался подобрать упавшие деньги рядом с банкоматом. — Я бы предпочел кого-то с пышной шевелюрой. — Ладно, может… Она? Мы как-то давно не веселились с женщиной, а особенно после казино полгода назад. Высокая сука со слишком широко расставленными глазами была похожа на лягушку. Она была очень сопливой, когда плакала. Это может быть весело, — сначала Риндо поморщился от неприятных воспоминаний их неудачного соблазна одной персоны, хоть в этом их вины и не было, так как та девушка всего-то была лишена чувства прекрасного и не могла оценить по достоинству божественную натуру братьев, а после ехидно заулыбался, уже вспоминая, как разукрасил личико её мужика и слегка сломал конечности самой наглой даме. Ран слегка наклонился вперед и положил подбородок на ладони, опираясь локтями о стол, а после лениво перевел свой взгляд на второе предложение младшего. Ее волосы были длинными и густыми, и Ран мог легко использовать их в своих целях, чтобы схватить ее, но его интерес угасает, когда он замечает отсутствие обручального кольца на ее пальце, благо, девушка не прятала руки и активно показывала своему собеседнику эту маленькую особенность. — Кто-то, у кого есть семья, — неожиданно для себя делает вывод старший и переводит взгляд на брата: — Кто-то, у кого будут люди, которые будут скучать по нему, когда я заберу его навсегда. Мысль о том, чтобы присутствовать на похоронах жертвы, утешать семью умершего и предлагать скорбящим дешевые банальности: «Я уверен, что его страдания не длились долго» и «Я уверен, что убийцу накажут за его смерть» — заставляет его дрожать, несмотря на влажность, которой пропитан воздух. Манипулировать историей даже после смерти, контролировать то, как горевали их близкие, и получать удовлетворение от осознания того, что комната рыдающих и скорбящих собралась там неосознанно из-за него — это достаточный прилив власти, чтобы сделать Рана еще более уверенным в своем решении действительно сделать это, чем раньше. — Рин-Рин, мне не нужен одинокий человек, — Ран вздыхает и начинает лиловыми глазками искать официанта, демонстрируя свое недовольство. — Какой смысл покупать новую машину, если у нее нет дисков? Риндо отражает его вздох и начинает представлять себя королем, который выбирает подношение для бога. Еще один наклон головы в сторону потенциальной цели, и Ран снова исключает её. — Уродливый. — Эм, он? — Слишком жирный. Ран почти не смотрел в его сторону, вид озадаченного Риндо заставил его почувствовать себя еще жарче. Терпение Риндо наконец-то начинает иссякать, и он поворачивается, чтобы открыть рот, готовый огрызнуться на неоднократное отстранение Рана, прежде чем сочтет это бессмысленным и обескураживающим. Его плечи опускаются, и он вздыхает, как старушка, прежде чем пересесть под бок брата и положить на его плечо свою голову. Ран не отодвигается, чтобы освободить ему место, сохраняя контроль над мягких сидением и заставляя Риндо вплотную прижаться к своему телу, довольный своей уступкой. Младший снова фыркает, но уже довольно, как будто бы он знал, что всё так и будет, и скрещивает руки на груди. Это приятное зрелище, и Рану нравится, как его челка откидывается в сторону, обнажая чистый лоб, который вечно скрыт под занавеской волос из-за чего старшему всегда грустно. Он не осознавал, что скучает по этому. — Итак… — начинает Риндо, поворачивая голову, чтобы посмотреть на него, и касается коленкой его ног: — если ты собираешься придираться ко всем, кого я предлагаю, то почему бы тебе не решить самому? Ответ срывается с губ Рана, как роковой приказ, прежде чем он осознает, что говорит. — Ребенок. — Что?.. Ребенок? — Риндо слегка приподнимается и смотрит на него какое-то мгновение, приоткрыв губы в недоверии. Ран выдерживает его взгляд, и Риндо не может найти ни намека на нерешительность в его сиреневых глаз. Хайтани получает то, что хочет он сам, и Риндо снова размещает голову на его плече, смеясь, прежде чем закинуть ногу на ногу и, воспользовавшись инерцией, наклониться к шее Рана, облизывая засос, над которым его издевались. Его дыхание — это принципиальное обещание, и Ран задается вопросом, действительно ли он так сильно возражает против жары. Подтвердив свое намерение, Ран поворачивается к нему и скользит рукой по бедру Риндо, дразня переднюю часть его штанов. — Ты болен, — наконец говорит Риндо, и Ран чувствует его ухмылку, когда он целует его за ухо, этот жест выдает обвинение за комплимент. — Ностальгия, — парирует Ран, поправляя его. Его рука покидает бедро Риндо и перемещается на его колени: — Ты сегодня такой раздраженный, что я скучаю по тому моменту, когда ты едва был мне по грудь и никак не мог дотянуться до шкафов самостоятельно. Мой милый, наивный маленький Риндо. Кто мог знать, что ты способен на такие ужасные вещи? Риндо тихо скулит, когда Ран начинает вести рукой выше, прежде чем резко подскочить и быстрым шагом направиться в уборную, чуть не врезавшись по пути в официанта с их заказом. Наглая сексуальная демонстрация начинает привлекать внимание божества, которое уже в предвкушении облизывает губы и не спеша покидает своё место, успев предупредить официанта, что он может оставить напитки себе, и заплатив ему больше необходимого. Лицемер. Вот вам и нежелание выделяться. Добравшись до уборной, Хайтани окончательно выпустил свою истинную натуру и стал хищно улыбаться, рассматривая брата, что так усердно пытался смыть водой свой чудный румянец. — Ну, надеюсь, это избавит тебя от всех этих мыслей. Знаешь, я уже не ребенок. — Может быть и не на бумаге, но ты всегда будешь для меня милым младшим братом, — воркует Ран, обхватывая его крепкую талию и приподнимая его за ноги, заталкивая в кабинку туалета и уже во всю начиная покрывать его шею красными метками, которые после расцветут и окрасятся в приятный сине-фиолетовый оттенок.***
Когда человек находит цель в жизни, возникает определенная кинетическая энергия. И тело Рана дрожит от предвкушения в такие дни, когда эта самая цель была определена. Именно страх определял границы их территории, и Ран, как в трансе, почувствовал, что его ведут за пределы улиц, по которым он и брат обычно гуляли. Каждое новое лицо, с которым соприкасался его кулак, становилось тренировкой для получения настоящего приза, который он очень скоро получит. Ребенок. Подросток. Теперь, когда он был почти взрослым, мысль о том, чтобы прервать жизнь, которая только что началась, охватила старшего с демонической похотью. Конкурирующие банды, которые так долго огорчали их, были быстро размазаны по асфальту, поскольку оба брата чувствовали необычайный прилив сил и вдохновения для более изощрённых способ уничтожения врагов. Это был контроль, которого Ран всегда жаждал. Ни деньги, ни слава, а именно способность держать в своих руках что-то невообразимо драгоценное и быть тем, кто это разрушит, палачом всех возможностей. Возможно, желание разрушать было так же присуще ему, как и желание исцелять, с которым рождались меньшие дети, но Ран был непоколебим в своем видении. Образы в его сознании заплаканных щек и широко раскрытых глаз, принадлежавших тому, кто не прожил достаточно долго, чтобы точно знать, какой легкой добычей они стали, оставили Рана с чувством опьянения и ненасытности. Как долго они продлятся? Будут ли они драться, будут ли они умолять? Возможно, Ран сказал бы им, что отпустит их на свободу, только для того, чтобы в конце концов лишить их этой крошечной надежды. Как весело было бы смеяться над неверием на их лицах, что это действительно происходит, когда он пришел к ним со своей любимой телескопкой. Потому что это тоже было частью великого плана. Они никогда раньше не планировали свою работу, всегда полагаясь на любые преимущества, которые только имели в данный момент, беря то, что было доступно, и на лету превращая это в оружие. Но возвращение с собой пленника означало, что у них появится возможность гораздо более творчески подходить к своим методам и инструментам. От этих возможностей у Рана закружилась голова. Да, это должен был быть ребенок, но не слишком маленький. Кто-то моложе и доверчивее, чем когда-либо был его брат. Кто-то, кто напомнит ему о его собственном детстве, когда все было новым для изучения. Кто-то, чей безграничный потенциал будет навсегда утрачен и разорван ради развлечения Рана. Потому что жизнь стала устаревшей и предсказуемой, а Ран родился слишком привилегированным, чтобы ему когда-либо приходилось учиться чинить то, что сломалось. Поэтому вместо этого он брал то, чего ему не хватало, у окружающих, завоевывая вместо ожидания, и крадя самый заветный потенциал, который только молодая жизнь могла сохранить для себя, чтобы поглотить. В конце концов, это было лучшее, что Ран заслуживал и, наверное, поэтому всем сердцем желал поскорее это заполучить, даже если придется устроить кровавый дождь.