На нём бесценный компромат

Все произошедшие события повторяются перед глазами, будто их запечатали на пластинку и матают на несколько кругов. В сознании всё всплывает знакомый силуэт синеволосого парня, что обреченно смотрит на него, прежде чем уйти прочь, куда подальше, лишь бы не видеть всего этого. К горлу покатил предательский ком, не позволяющий связать и два слова. Эдгар готов поклясться, что тот его никогда не простит, забудет и навсегда вычеркнет из своей жизни, будто это был кошмарный сон, который больше никогда, к его счастью, не повторится. Как он мог сказать столь обидные до изнеможения слова, да ещё и любимому человеку? Вот уёбище. Нужно извиниться. А простят его или нет - уж точно не ему решать. Похоже, влюбляться - было самой главной ошибкой жизни челкарь. Теперь он всегда, пока не сдохнет в муках, будет корить себя за такую глупую оплошность. Такое не прощается. Внутри всё сжималось, сердце стискивалось, не желая нормально работать, а после начало щемить. Желудок блядски поедал стенки своим же, если так можно выразиться, ядом. Пришлось скрючиться от боли в душе и вообще всём теле, схватившись за живот, в котором, судя по всему, бабочки начинали постепенно умирать. Мучали они парня ещё долго, пока тот бессовестно не проваливался, из раза в раз, в неглубокий, хоть и желанный, сон. Горло неприятно саднит от, давно появшегося там, кома чего-то, что не давало нормально дышать. Просыпаясь уже, наверное, раз пятый, если не шестой, эмо-парень всё также лежал, пока его всего сжимало в тисках. Голова жутко трещит, желая, чтобы её хозяин расслабляюще помассировал виски и выпил нужную таблетку, может две, вот только этого не произошло. Он и не думал что-либо делать. Ему просто нечего делать, да и мочи нет. Подняв голову так, чтобы он мог разглядеть свою излюбленную стену, юноша это и принялся делать, потихоньку рассматривая, некогда рассклееные по ней, различные фотографии. Каждая из них имела свою историю и эмо готов поспорить, что фотографии — самое полезное, что придумало человечество. Тут они с Колетт едят из одной чашки лапшу. Здесь девушка сфотографировала штаны Гриффа сзади, от чего она была с широченной улыбкой, правда видно было её лицо не полностью, да и размыто немного. На изображении слева в обнимку стояли Эмз и Биби, показывая «козу» и жест, который обычно используют рокеры-металлисты. Правее их ночёвка. Тогда они всей компанией тусовались в частном доме Бастера. Чуть ниже ещё маленький Эд обнимает родителей, беззаботно улыбаясь, в прочем, как и те на фотографии. Ещё пара семейных фоток, несколько с друзьями, с их шумной компанией. Шарфастый это ценил. Его сознание на момент озарила улыбка, но после исчезла, а лицо помрачнело. Он. Все воспоминания начали расплываться, стоило наткнуться на ту самую не так давно распечатанную фотографию - он надеется не бывшего - друга. По щекам, как будто сам того хотел, в очередной раз за последние дни, потекли ледяные, одновременно обжигающие, слёзы, от которых уголки глаз неимоверно жгло и начинали появляться, немного темнее основного тона кожи, стрелки. Сердце опять сжалось, разбиваясь на тысячи мелких осколков, что ранили не только Эдгара, но и, скорее всего, азиата тоже. Хотелось верить в это. Да, нет же.. Нет этому дураку прощения. Зачем он вообще родился? Зачем всё это? Может лучше было бы умереть ещё раньше произошедшего, ещё раньше знакомства и влюблённости.. Не находя ничего более нужного, чем это, юноша потянулся к телефону, под чехлом которого лежало оно. Совсем новое, заточеное и прекрасно острое. Безусловно, в здравом уме к подобному никто бы не прибегнул, вот только, как можно понять, у эмаря сейчас довольно-таки трудный период, который он не мог переживать иначе. Без вреда своему здоровью. Присев на край кровати, Эд прислонил лезвие к запястью правой руки. Возможно не было возможности об этом узнать, но тот был левшой, потому, соответственно, удобнее для него было начать с правой руки. Поднеся железо ближе к венам, парнишка, не медля, провёл поперёк тех, конечно же, не так глубоко, как мог. Всё же, сдохнуть так позорно и с этой ублюдской фотографией на стенке — слишком глупо. Сделав ещё несколько похожих ран, из которых совсем скоро начала течь алая жидкость, стекая к самым локтям или заканчивая свой путь, безнадёжно падая на пол. У парня кровь могла идти довольно долгое время, из-за такого - довольно редкого, на минутку - патологического заболевания, как гемофилия, обусловленная именно этим признаком. Наконец сорвав с идиотской, по его мнению, стены изображение любимого, Эдгар по новой залился непрекратимыми крокодильими слезами, при том сжимая уже мятую фотографию, после откидывая её куда можно подальше, дабы не видеть и не страдать. Если бы не этот Фэнг, всё бы было хорошо. Не было бы и никаких проблем. Эти страдания из-за него. Через пару часов - или всё-таки минут - его комнату было не узнать: повсюду раскиданы вещи, помятые фотографии и всё, что вообще могло находиться не на своём месте, а безнадёжно лежать на полу. Подобные срывы у парня были крайне редко, а если случались, то лучше держаться от него подальше и заранее купить всё то, что он мог запросто сломать. Щёки опухли, глаза неистово болели, будто он вовсе не ревел, а делал что-то более болезненное и жизнеопасное. Кровь высохла, но раны всё также неизменно ныли, щипали и пульсировали. Кажется, Эдгар потерял все свои когда-то былые силы и готов умереть да хоть сейчас. И плевать он хотел на все существующее. Ему абсолютно похуй и на родителей и на друзей. И на Фэнга. Нет. Так вот продолжаться точно не может. Он соберётся и извинится перед своей любовью. Юноша же не может так просто отпустить Фэнга, да и тем более, когда тот в неведении его чувств. Нужно сначала получить хотя бы отказ в них, прежде чем делать с собой что-либо. Да, именно. Так он и поступит: попросит прощения и признается в любви. А дальше уже решать Фэнгу: принять его или, не приняв, отказать и навсегда забыть, не пытаясь понять. Шаги, донельзя спешащие шаги. Пыхтение и напряжённое сопение. Волосы вразброс вздымаются на ветру, мешая наблюдать за происходящим вокруг. Хотя, какая разница что там может происходить, если у него есть своя более важная - касательно его жизни и смерти - цель? Прохожие жутко раздражают, пинаясь и толкаясь, при этом возмущаясь. Нужная дверь, в которую он не спешил звонить или стучать, на случай, если звонок не работает, вот только парень уже заранее знает о его рабочих свойствах. Звон. Дверь отворили, даже не глядя в глазок, тут же замерая на месте. Тишина, которую ничто и никто не смеет прерывать. Кажется, эти гляделки продолжались ещё долго, если бы только синеволосый не заметил на чужих руках кровавые подтëки. Густые брови нахмурились, а глаза осуждающе осматривали всё тело стоящего напротив юноши, но, убедившись в том, что это единственные, судя по всему, порезы на его тушке, Фэнг вздохнул. Непонятно: тяжело или с облегчением. Но, сказать честно, он был немного рад тому, что не обнаружил более ни единого намёка на увечья. Освобождая проход в квартиру и пропуская парня, заодно смерив того внимательным взглядом, запирая за ним дверь. Челкарь ему показался мало того тихим, так ещё и каким-то обречённым и уставшим, не желавшим поднимать взгляд на возлюбленного. Естественно, такое поведение хозяина квартиры, ждавшего объяснений и извинений, не очень устроило. Пройдя в гостинную, парни неспеша сели на - как раз таки на тот, на котором спал в прошлый раз Фэнг - диван. Мягкая обивка прогнулась под весом, а некоторые доски заскрипели. Не смотря на то, что он был на новомодный манёвр, некоторые шурупчики и прочие детали успели подржаветь. — Я хотел извиниться,—наконец разрушил, казалось бы, неразрушимую тишину, эмо-парень, стряхнув одним жестом руки тёмную чёлку с глаз, всё также не поднимая те. Было, честно говоря, стыдно перед азиатом за те выебоны и обиды, что провоцировало чувство обязанности в извинениях. — Слушаю тебя,—наблюдая за приятелем, проговорила модель, явно волнуясь не меньше того. По спине пробегали мурашки, стоило сероглазому что-нибудь сказать, при этом поправляя свой любимый полосатый шарф, прикрывая по-идиотски покрасневшие от стыда щёки. — Было глупо с моей стороны срываться на тебя. Ты, даже не зная о моей фобии, пытался помочь, а я, как последний дурак, отверг твою доброту. Прости меня, если можешь,—как бы подытожил юноша, всё не решаясь повернуть голову в сторону возлюбленного, где-то в глубине души надеясь на хороший исход. — Хм..—узкоглазый решил немного поразмыслить. Перед ним его друг, который извиняется за слова, сказанные с горяча. Чтобы он хотел услышать, будучи этим самым другом? Конечно же, банальное и, тем не менее, такое важное: «я тебя прощаю». Если бы не добродушие Фэнга, он, быть может, ни за что и никогда не простил бы фотографа, но как же синеволосый может этого не сделать? Это же Эдгар. За последнее - тем более проведённое вместе - время, азиат стал испытывать к тому настолько странные и сильные чувства, с которыми не может что-либо сделать, даже если сильно захочет. Может быть, из этих чувств состоит одно, ранее совсем незнакомое. А вдруг это называется именно любовь? Это же ужас. Влюбиться в парня. Если об этом узнают его родители — ему и Эду явно не сдобровать. Но.. неужели их это будет так волновать, в особенности самого Фэнга? За счастье надо бороться, как говорится. Всё же, для кареглазого главное — это его личное и, естественно, своего друга, счастье. Нет ничего ценнее дружбы, даже если это и не дружба вовсе, а такая сложная штука, как любовь. Он, конечно, простит своего друга. Он простит и своего Эдгара, если и в роли парня. Его личного. Его собственного. — Да, я.. я прощаю тебя. И ты меня тоже прости, идиота. Потащил тебя в воду, даже не спросив,—минут десять размышлений и вот он: должный и честный ответ. Честность — второе имя модели. Глаза друга не поднялись, на лице челкаря была видна милая улыбка, что улыбнуло и самого хозяина квартиры. Через, примерно, секунд пятнадцать, шарфик поднял голову, при этом прижимаясь к приятелю, глядя прямо в глубокие глаза. Дыхание участилось, пульс бился где-то в голове, в висках, не давая нормально сосредоточиться на этом мире. — Фэнг... Ты самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречал,—на румяном лице играло смущение, вперемешку с восхищением, но также и доля страха. Страха отвержения,— Не могу понятно объяснить это чувство, но просто знай, что я люблю.. тебя. На чужой же физиономии проскользнуло недоумение, после которого - широко раскинув двери - пришло осознание. Нечитаемые эмоции Фэнга сменились с глупо-каменного на радостно-принятое. Выходит.. его симпатия взаимна? С ума сойти. Это так приятно, из-за чего уши и щёки приятно защипало, приобретая красноватый оттенок. Теперь у них всё будет по-другому. Их ждёт счастье, на пути к которому ничто не может встать. Вместе они готовы ко всему, что принесёт им жизнь. Их любовь взаимна, а это сейчас главное.