* * *
Начало учебного года всем и всегда давалось трудно. Учителям тоже, ведь к ним каждый день приходили ученики, забывшие половину всего, что было выучено в прошлых четвертях. Некоторые, конечно же, помнили, но таких пересчитать по пальцам проще. В их число входил и Чонвон, пока Рики отсиживался за ним, играя в телефон. Старшие классы, в принципе, сосредоточены на подготовке к экзаменам, только в двух начальных четвертях даются и изучаются новые темы. В оставшихся учеников натаскивают на итоговые тесты. Яну по плечу давалось всё. Кроме грёбанного английского. Чёрт бы побрал его с тысячами и ещё кучами времён, правил написания простого предложения. Однако без труда не выловишь и рыбу из пруда, поэтому приходилось сидеть, зубрить определения. И так один вечер Чонвон учил груды конспектов, в другой пропадал на тренировках по тхэквандо, а в третий до поздна гулял в большой компании. Всё же хорошо, что у него есть много знакомых и пара верных друзей. Не будь бы их рядом, то многое бы в жизни не случилось и сейчас бы не происходило. Только была одна загвоздка. Ей являлся Пак Сонхун. Парень постоянно находился рядом с Хисыном, который близок с Джейком, а тот дружит с Рики. Проще говоря, Пак слишком часто оказывался рядом, пристально наблюдал, будто делая какой-то отчёт в голове, ведя дневник с изменениями в Чонвоне. Только он напрягал, а всё остальное проходило просто шикарно. Ян пытался сливаться с толпой, прятаться за широкие спины и плечи других, хоть бы не ощущать напряжение от чёрных омутов Сонхуна. Он боялся, что парень продолжал общаться с Джеем, что-то говорить про него в диалогах, даже ненароком упоминать. С одной стороны, это больше никак не касается его, особенно после всех прошедших событий. С другой... Прошло крайне мало времени, чтобы забыть Джея. Чтобы забыть голос чужой, имя своё, произнесенное им в абсолютно другой интонации, и чувства. Последнее — самое трудное. Юноше приходилось бежать от самого себя на протяжение полугода, забываться в куче дел, встреч и людей. Он хотел избавиться от всех приносящих боль воспоминаний, эмоций, ощущений. Однако на такое уходило больше двух лет (минимум). И по сей день Чонвон не оставался наедине с собой. Сидел за уроками дольше обычного, перечитывая предложения вновь и вновь, лишь бы не слышать отголоски душащих мыслей. Надевал наушники, если тревога начинала окутывать с ног до головы. В свободное время читал книги: всё без разбора брал в руки, даже те, которые помнил наизусть. За три месяца успел перечитать весь шкаф с журналами и книгами. Пришлось иногда ходить в библиотеку или покупать отдельно полюбившиеся произведения. Чтение успокаивало и отвлекало от всего. Однако всё так просто не проходит, не забывается по щелчку пальцев.* * *
Так как Сону ушёл в университет и пары начинались с девяти, то Рики и Чонвону приходилось вдвоём шлёпать в школу в восемь. Оба по-чёрному завидовали старшему, особенно в моменты, когда сил не хватало на простой подъём с кровати. А вот Ким успевал следить за Яном, его состоянием и внешними признаками тревожного состояния. Юноша и сам иногда не замечал явных факторов, начинал уже после ощущать и понимать. С недавнего времени такой контроль почти сошёл к нулю, и это не могло не радовать. Не радовало только в моменты, когда внезапно взявшаяся паника и тревога накрывала с головой. Совсем недавно это снова произошло. Чонвон, как и всегда, сидел за рабочим столом, конспектируя параграф по истории. Время позднее — 00:30. Завтра он проснётся с большими серыми синяками под глазами, которые впоследствии будут замазаны дешёвым консилером. Хотелось бы спокойно доделать крайний урок, однако нервы и нестабильное эмоциональное состояние решили по-другому. Апатия и тревожность снова застали Чонвона в неожиданный момент. Однако он уже знал, как с ними справляться: куда бежать и что делать. Юноша поспешно встал из-за стола, отодвигая стул свинцовыми ногами. Руки его с недавнего времени всегда были холодными, а в какой-то момент становились вовсе ледяными. Он встал на носочки, молясь, чтобы не упасть и не создать шум поздней ночью, и закинул руку на полку, где лежали тетрадки, учебники и три пачки сигарет. Выудил одну из нескольких, зажигалку достал из прикроватной тумбочки, самой последней ячейки. Мгновение и пока что слегка трясущиеся руки преподносили к губам дымящуюся сигарету. Чонвон открыл окно и наполовину вылез в него, чтобы в комнате не воняло особо. Лёгкие шторы тут же опасно заколыхались, пока лицо и половина верхней части тела оказались на прохладном воздухе. Заботливый Ли Хисын добровольно отдал ему все запасы своих сигарет, приговаривая, что покупать в столь юном возрасте опасно. Ян принял нужный и полюбившийся подарок, улыбаясь в лицо, а про себя думая, какого чёрта его юный возраст — это 16 лет. Хисын-то на три года всего старше (небольшой разрыв ведь). Многие почему-то за возраст цеплялись, особенно Джей. И это бесило, до вспышек агрессии бесило. Чонвон тяжело выдыхал из лёгких едкий дым, который на пару секунд ощущался спелой вишней во рту. Вишнёвые сигареты для девчонок — говорили большинство, но ни Хисын, ни Джеюн ни капли не похожи на девчонок. Юноше было просто необходимо снять стресс, выдохнуть его в сигаретный дым, выплюнуть на асфальт, выбить из себя оздоровительными лещами по своим же щекам. Он не щадил себя, прекрасно понимая, что если не выбить всю дурь, то будет только хуже. Тогда руки станут трястись в ужасном треморе, глаза застелит пелена слёз, а ноги перестанут держать его на ногах. Чонвон вставал напротив зеркала в такие моменты, чтобы видно было, какой он жалкий. Ненависть к себе из-за подобного состояния возрастала с каждой секундой. Однако после всех истерик и часовых нахождений в апатии он увидел, как сильно и молниеносно вырос в эмоциональном плане. Странно и неразборчиво звучало, но так оно и есть на деле: странно и неразборчиво. Прошлый Чонвон до сих пор страдал бы по Джею, рыдал бы ночами напролёт в несчастную подушку, закрылся бы от всех и, в конце концов, забил бы на себя. И сейчас, стоя напротив зеркала, Ян видел свою фигурку, окутанную во мрак и страх. Щёки светились красными следами, оставшиеся от собственных ладоней, которые в свою очередь зудели до неимоверности. Он не ощущал боли, только правильность всего происходящего, пробирающуюся в каждую жилку и вену вместо крови. Лучше бить, калечить себя и видеть синяки от ударов, чем мокрые следы от слёз на подушке, которые вызывал один мудак из жизни.