Пение птиц и аромат цветов

Расслабившись окончательно, Шэнь Цинцю оказался прижат к груди шиди, слушая мерное биение его сердца и вдыхая знакомый уже, успокаивающий запах цветов и лимона. Веки налились свинцом и открыть глаза теперь представлялось непосильной задачей. На краю проваливающегося в сон сознания мелькнула вполне обоснованная мысль, что немного отдыха сейчас будет очень кстати. К тому же выбираться из надежного кольца рук совсем не хотелось, да и притяжению тепла исходящего от Лю Цингэ сопротивляться было совершенно невозможно. Он отдохнет всего пару кэ и будет снова полон сил. Все равно шиди не откажет ему в небольшой слабости, Шэнь Цинцю знал это наверняка. Покачиваясь на волнах полудремы и окруженный надежным теплом Шэнь Цинцю повернул голову, устраиваясь поудобнее на чужом плече. Тело отчаянно протестовало даже против такого небольшого движения и отдавало тупой болью куда-то в основание шеи. Запах лимона, жасмина и неизвестных весенних цветов был теперь совсем близко и обволакивал, оборачивал в кокон, смешиваясь с привычными запахами Цинцзин, Бамбуковой Хижины и самого Шэнь Цинцю. Причудливо переплетались ароматы зеленого чая и жасмина, успокаивая волнующуюся душу; давили мягким весом возвращая к реальности запахи чернил, и бумаги. Лимон и мята словно встряхивали, тревожили что-то внутри, возвращая острую потребность и желание… чего? Шэнь Цинцю не мог разобрать. Но самым приятным был нежный аромат весенних цветов, исходящий от Лю Цингэ, ставший как будто еще более интенсивным. Он смешивался с запахом бамбука, пропитавшим весь Цинцзин, и будил в душе что-то такое, чему ловкий в речах Мастер Сюя постеснялся дать название. С Лю Цингэ всегда было так. Он заставлял чувствовать слишком много, ощущать слишком остро, пугая и вынуждая отступить, скрыться, спрятаться. Он поднимал с самого дна души такие вещи, которые совсем не хотелось вытаскивать на поверхность, но этому неумолимому напору было невозможно сопротивляться. У Лю Цингэ был особый шарм — не светящийся ореол протагониста или аура первой красавицы, но что-то более естественное и простое, а оттого задевающее куда сильнее. Все в нем было одновременно очень простым и очень сложным, понятным с первых секунд и не поддающимся разгадке даже спустя года. Он был будто бы единственным в своем роде драгоценным камнем, или произведением искусства, созданным в единственном экземпляре — словом, Лю Цингэ был по-настоящему уникален. Шэнь Цинцю давно смирился с тем, что загадку эту ему не разгадать, но пытаться все равно было довольно забавно. Это напоминало очень затянувшуюся игру, в которой не было совершенно никаких правил и единственное, что имело значение — увлеченность обеих сторон. И что ж, теперь Шэнь Цинцю мог с уверенностью сказать, что одна из сторон была увлечена в достаточной мере, чтобы продолжать эту небольшую игру. Возможно даже слишком увлечена. Думать об этом одновременно и хотелось, и не хотелось. Хотя скорее все же второе — совершенно не хотелось, но было необходимо, а потому, как часто бывало в его жизни, Шэнь Цинцю должен был сделать это несмотря на острое нежелание. С губ сорвался тяжелый вздох и Шэнь Цинцю едва ощутимо двинул рукой, сильнее, отчаяннее цепляясь за чужое плечо. Лю Цингэ только крепче прижал его к себе, словно пытаясь сплавиться, слиться в одно целое. Его тело было теплым и едва ощутимо подрагивало, излучая чистую силу и ровный ток ци, сердце в груди билось мерно и гулко, а крепкие мышцы прекрасно ощущались даже через несколько слоев ткани. Быть в руках Лю Цингэ было не просто хорошо и приятно, это ощущалось настолько правильно, что хотелось плакать — потому что правильным это не было. Но что он мог поделать? Даже вечно холодный и отчужденный Мастер Сюя был всего лишь человеком, у него, в конце концов, были чувства, как бы ни было сложно в это поверить. Он был всего лишь человеком и, как и любой человек, был не властен над порывами своей души и желаниями сердца. Так не должно было быть, потому что Лю Цингэ — такой, какой он есть — не мог закончить с кем-то вроде главного злодея. И даже если бы не статус главного злодея, разве можно представить, чтобы прославленный Бог Войны в итоге… Лю Цингэ — благородный, честный, талантливый, красивый, словом, воплощение всех возможных добродетелей, мечта любой девушки… Самое большое, что положено такому человеку, как Шэнь Цинцю — это его искренняя дружба и доверие. Хотя, если так посмотреть, то и этого многовато. Но что он мог сделать с собственным сердцем? Лю Цингэ просто был — всегда рядом, упрямый и надежный, заботливый, до безумия самоотверженный — он просто был и этого было более чем достаточно. Ему даже не пришлось ничего делать, чтобы Шэнь Цинцю… Хотелось плакать. Возможно, он просто изголодался по человеческому теплу в этом сумасшедшем мире с его сумасшедшими нормами приличия. Или это весна и ее вечное необъяснимое влияние на разум людей. Или очередной ориентированный на па-па-па плод извращенной фантазии Самолета, который неизвестным образом попал в его организм и теперь… Шэнь Цинцю захотелось ударить самого себя. Хорошо, что у него все еще не было сил и он мертвым грузом висел на своем шиди. Это все было так глупо, какой смысл сейчас искать оправдания, если настоящая причина ясна как день? Он ведь просто… Ну, наверное, то самое. Да, это было очевидно, но признаться даже самому себе было непосильной задачей. Казалось, если произнести то самое слово — хоть вслух, хоть про себя — то что-то неумолимо изменится и вернуть «как было» уже будет невозможно. Наверное, стоило чуть подробнее изучать вопрос собственных предпочтений, пока для этого была возможность — но в прошлой жизни его в принципе никто и никогда не интересовал в романтическом смысле. Или, во всяком случае, не интересовал достаточно, чтобы действительно задуматься о чем-то серьезном. Но теперь… Вообще-то, Шэнь Цинцю не смог бы объяснить, что было по-другому теперь, но он точно чувствовал, что то, что происходило сейчас… В общем, это явно был интерес в романтическом смысле, и он был достаточно силен, чтобы Шэнь Цинцю задумался. Может быть, не о чем-то серьезном, но тот факт, что он задумался о чем-то связанном с романтическими отношениями уже был успехом. И вообще, это было довольно логично — главный злодей ведь не мог положить глаз на будущих жен протагониста, а учитывая, что в этом мире каждая симпатичная девушка по умолчанию была будущей женой Ло Бинхэ… К тому же он ведь спас шиди тогда, в пещерах Линси, кардинально изменив ход сюжета и теперь, очевидно, этот самый сюжет без присмотра Системы и присутствия Ло Бинхэ свернул в совсем уже нереалистичную сторону. В общем, все это оставляло Шэнь Цинцю с весьма узким пространством для маневра и не было ничего удивительного в том, что в итоге именно Лю Цингэ, с которым они были практически неразлучны, стал… Пульсация в затылке совсем не утихала и, кажется, даже стала сильнее. Шэнь Цинцю сдвинулся еще немного — теперь он почти уткнулся носом в шею Лю Цингэ — и попытался расслабиться снова. Размеренное дыхание над ухом успокаивало и постепенно сонливость снова накатила теплой волной, смывая все сложные и неудобные мысли. Шелест бамбука за окном и бережно покачивающие его теплые руки окончательно убаюкали уставший разум и Шэнь Цинцю провалился в уютную полудрему. Кажется, хлопала дверь — Шэнь Цинцю не был уверен, но ему показалось, что он слышал разговор учеников. Слишком уставший, чтобы даже приоткрыть глаза, он отмахнулся от внутреннего голоса, вопящего о необходимости срочно проснуться и не ставить себя в неудобное положение. Зачем? Лю-шиди с ним и решит любую проблему, пока шисюн отдыхает. Тем более что они дома, это их право делать что угодно, да и… Ну да. Они дома. Конечно, Шэнь Цинцю только сейчас заметил, как совершенно естественно стал воспринимать Бамбуковую Хижину их домом. Хотя, с тем количеством времени, которое Лю Цингэ тут проводил, действительно можно было сказать, что он живет на Цинцзин — шиди разве что не ночевал тут. Практически все свое свободное время он тратил на чай и разговоры с шисюном, а иногда и вовсе просто молча наблюдал за уроками или работой Мастера Сюя. Его присутствие стало таким знакомым и привычным, что Шэнь Цинцю и правда не заметил, когда отсутствие Лю Цингэ поблизости стало тревожить его. Почему он только сейчас осознал, насколько очевидные вещи игнорировал? Все это время прямо под носом… И он не то чтобы не заметил — даже не заподозрил, что что-то не так… Что делать со всеми этими внезапными осознаниями и откровениями собственного сердца Мастер Сюя не имел ни малейшего понятия. Он был исключительно умен, в его голове умещался невероятный объем информации, но когда дело касалось таких вещей он был совершенно бесполезен. Единственный человек, к которому Шэнь Цинцю мог бы обратиться за советом, был автором сотен и тысяч страниц отвратительного па-па-па без намека на романтику и чувства, и, очевидно, тоже не блистал глубокими познаниями насчет реальных взаимодействий между людьми. Впрочем, еще у него были цзэцзэ... Кто-то заговорил над самым ухом, послышалась возня неподалеку, но полусонный разум не уловил слов, и спустя пару фэней снова стало тихо. Носа коснулся запах жареной рыбы и бульона — видимо, Мин Фань принес обед. Неважно, там наверняка есть пара согревающих талисманов, можно не торопиться и поесть чуть позже… Просыпаться совсем не хотелось и Шэнь Цинцю отчаянно цеплялся за уютное тепло объятий Лю Цингэ, боясь даже пошевелиться лишний раз, чтобы не разрушить очарование момента. Он снова провалился в мягкую негу полудремы, почти засыпая. Лю Цингэ за все это время — сколько? Шэнь Цинцю не смог бы сказать точно, но был уверен, что не меньше половины шичэня — ни разу не шевельнулся. Он все так же сидел на одном месте, прижимая шисюна к себе и осторожно поглаживая его спину. Когда он в последний раз вот так вот просто обнимался с кем-то кроме цзэцзэ из весеннего дома? Шэнь Цинцю не помнил. Над ухом снова заговорили — в этот раз чуть громче, и до расслабленного сонного разума наконец начали долетать обрывки фраз. Шэнь Цинцю недовольно поморщился, теснее прижимаясь к теплому телу. Его плечо осторожно огладили, слегка потрясли пытаясь разбудить, и Шэнь Цинцю наконец приоткрыл глаза, лениво оглядывая комнату. На столе и правда стоял обед — все еще теплый, судя по поднимающемуся к потолку пару — Мин Фань снова превзошел себя и умудрился принести такое количество самых разных блюд, что разбегались глаза. И почему это всегда происходило только когда за обедом или ужином к нему присоединялся шиди? Хотя, кажется, теперь причина была вполне очевидна… Чувствуя, как краснеет, Шэнь Цинцю повернул голову, неосознанно пряча лицо в изгибе чужой шеи. Над ухом послышался звук, отдаленно напоминающий смешок, и его снова слегка встряхнули, бережно вытягивая из полусна. Шэнь Цинцю лениво моргнул, открывая наконец глаза и оглядывая комнату. Его чуть приподняли, бережно усаживая удобнее, все еще не давая отстраниться, и он перетек обратно на грудь шиди, медленно стряхивая с себя остатки сна. — Как ты себя чувствуешь? — в голосе Лю Цингэ слышалась неприкрытая забота и это смущало, наполняло все внутри щемящей нежностью. Он запрокинул голову, встречаясь взглядом с взволнованными серыми глазами и почувствовал, как расплывается в ласковой улыбке. — Уже хорошо, не стоит так переживать, — кажется, это немного успокоило его шиди и тот кивнул, улыбаясь уголком губ. Шэнь Цинцю ясно ощущал, что все так же находится в кольце рук Лю Цингэ, но не стал делать попыток выпутаться из объятий, купаясь в этой нежности и заботе. Что поделать, Мастер Сюя был, вообще-то, очень тактильным человеком, когда дело касалось близких и дорогих ему людей, и добровольно лишать себя этого удовольствия не собирался. — Чжанмэн-шисюн искал меня здесь, — Лю Цингэ просто обронил эту фразу и не стал давать никаких пояснений. Шэнь Цинцю пораженно замер, глядя на него широко распахнутыми глазами, чувствуя, как внутренности омывает волной жгучего стыда и привычного уже раздражения. Если Юэ Цинъюань искал Лю-шиди здесь, значит, не нашел его на Байчжань, а все знают, что если Лю Цингэ нет на собственном пике, то он или покинул Цанцюн, или снова на Цинцзин. Юэ Цинъюань пришел сюда в поисках Лю-шиди лично, очевидно по очень важному вопросу, пока они… Пока он… Поток мыслей зашелся сумасшедшим бегом и Шэнь Цинцю не знал, как его остановить. Он чувствовал одновременно жуткий стыд, растерянность и даже злость — в основном на себя, немного на Лю Цингэ — в конце концов, тот мог бы его разбудить — и в достаточной степени на главу Цанцюн. — По какому поводу? Что-то срочное? — Лю Цингэ только отрицательно качнул головой, но поймав вопросительный взгляд все же решил посвятить шисюна в детали. Его щеки очаровательно порозовели, и он смущенно отвел глаза, выглядя при этом почти обиженным: — Нет, я… Я не доложил о своем прибытии на Цюндин и сразу отправился сюда, так что… Чжанмэн-шисюн просто… — что ж, Лю Цингэ мог бы не продолжать, все и так уже стало вполне понятно. Необоснованное недовольство главы Цанцюн, удивительно напоминающее ревность, было заметно любому. Бесконечные навязчивые — почти удушающие — попытки Юэ Цинъюаня сблизиться с «Сяо Цзю» невероятно раздражали, но это была не та ситуация, на которую Шэнь Цинцю мог как-то повлиять. Точнее он мог, конечно, но все варианты в его голове подразумевали появление более или менее серьезного конфликта, а это было не самым благоприятным исходом, так что оставалось только терпеть. Он не понимал до конца, была ли эта реакция вызвана тем, что именно Лю Цингэ проводил с Мастером Сюя неприлично много времени, или это скорее было результатом того, что тем, кто проводит неприлично много времени с Мастером Сюя был не Юэ Цинъюань. Если по-честному, он не очень-то хотел в этом разбираться. Кажется, Шан Цинхуа не вызывал у главы Цанцюн настолько ярких эмоций, но с Самолетом Шэнь Цинцю проводил намного меньше времени, чем с Лю-шиди, так что однозначные выводы тут сделать было сложно. В любом случае Шэнь Цинцю уже изрядно поднадоели и слишком частое присутствие главы Цанцюн на пике Цинцзин и бесконечные задания Лю Цингэ, которые вместо него могли бы решить даже несколько старших учеников. Из рассказов Самолета об оригинальном сюжете он понимал, что причины натянутых отношений главы Цанцюн и Шэнь Цинцю были вполне обоснованны и в тайне даже принимал сторону Шэнь Цзю. Впрочем, сейчас его это действительно не касалось — он не был Шэнь Цзю и не собирался решать проблемы двадцатилетней давности. К тому же, у Юэ Цинъюаня ведь было достаточно времени и тот факт, что он начал по-настоящему пытаться стать ближе к Шэнь Цинцю только после того, как Шэнь Цзю исчез из этого мира… В общем, это действительно не касалось Шэнь Цинцю и он не желал с этим разбираться. Если у Юэ Цинъюаня были какие-то проблемы с тем, что Мастер Сюя не проводит все свое время обучая учеников и ожидая визита главы Цанцюн, то это были только его проблемы. Шэнь Цинцю тяжело вздохнул, снова переводя взгляд на шиди: ― И это все? — Лю Цингэ едва заметно дернулся, выдавая себя с головой. Он мог быть сколь угодно превосходным воином, не имеющим равных в бою, но его совершенная неспособность к вербальным поединкам в глазах Шэнь Цинцю была просто очаровательна. Придавленный тяжелым взглядом, шиди раздраженно дернул плечом, глядя на покачивающийся за окном бамбук: — На юге снова неспокойно, кажется, довольно сильное демоническое проклятие. Чжанмэн-шисюн попросил разобраться в ближайшее время, я… Отправлюсь через два дня, — ах, ну, конечно, не успел он вернуться, как снова появилось новое задание. Шэнь Цинцю раздраженно фыркнул, уже не удивляясь. Они едва ли успели увидеться, проведя вместе не больше шичэня, как… Шэнь Цинцю мысленно одернул себя, чувствуя, как заливается краской лицо, и поспешно отвернулся. По сути, какое право он имел на возмущения в этой ситуации? То, что ему хотелось провести больше времени с шиди, не играло никакой роли в контексте необходимости выполнять их обязанности заклинателей Цанцюн. Но голос разума больше не помогал. За последние три месяца Лю Цингэ едва ли проводил больше трех дней к ряду на Цанцюн, все остальное время разбираясь с заданиями разной степени сложности и срочности. Раздражение от этого копилось уже давно, но сейчас, кажется, грозилось вылиться во что-то совсем нелицеприятное и Шэнь Цинцю глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Внезапная мысль пронеслась, поражая своей простотой — решение действительно было на поверхности. — Тогда я составлю шиди компанию. На Цинцзин довольно скучно в последнее время, — Лю Цингэ удивленно глянул на него, но спорить не стал, едва заметно улыбаясь. Шэнь Цинцю почувствовал приятное удовлетворение и не сдерживая ответной улыбки потянул шиди к столу, на ходу приводя в порядок одежду и прическу. — Пообедаем? Надеюсь, шиди успел проголодаться, — он потянулся к палочкам и с предвкушением оглядел полный стол. Лю Цингэ напротив него улыбнулся чуть шире и кивнул, придвигая поближе к себе миску бульона. Еда была теплой и удивительно вкусной, тая во рту и балуя обилием специй. На тарелке то и дело появлялись новые куски, выбранные заботливой рукой, и Шэнь Цинцю чувствовал себя почти счастливым. Внутри все так же скреблось какое-то неуютное чувство, словно невозможность вздохнуть полной грудью. Оно въедалось в мозг, не давая расслабиться, и от необходимости делать вид, что все в порядке, становилось почти физически неприятно. Шэнь Цинцю продолжал есть, наслаждаясь самыми вкусными кусочками, которые подкладывал в его тарелку шиди; продолжал ласково улыбаться, ловя взгляд серых глаз, но внутри скреблось что-то невыносимо болезненное. Он хотел бы дать этому название, но не мог — в очередной раз доказывая самому себе, что стоит дойти до действительно важных вопросов, как его искусный в речах язык предает его. Он не стал заговаривать — не нашел сил даже на легкую болтовню о последних новостях — но с Лю Цингэ это не было проблемой. Они ели в уютной тишине, нарушаемой только постукиванием палочек о тарелки и шумом за окном — шелестел бамбук, чуть в отдалении галдели ученики, еще дальше, на тренировочных площадках, слышался звон мечей. Нужно было бы сообщить главе Цанцюн об их совместном отъезде — Шэнь Цинцю поморщился при мысли об этом — но это можно сделать и позже. Сейчас же… Лю Цингэ положил в его тарелку очередной кусок мяса и Шэнь Цинцю смахнул неприятные мысли в сторону. В присутствии шиди ему было спокойно и это спокойствие было незыблемо, а потому единственно верным решением сейчас казалось хоть немного насладиться моментом. В нем — в этом моменте — Шэнь Цинцю чувствовал себя совершенно защищенным, скрытым от внешнего мира и его проблем. Даже несмотря на то, что Лю Цингэ наверняка никогда бы не увидел в шисюне что-то большее, чем близкого друга — пусть даже чжицзы — этого все равно было вполне достаточно. Шэнь Цинцю был реалистом и иллюзий относительно своей судьбы не питал, но отказать себе в маленькой слабости не мог. Времени у Мастера Сюя оставалось не так уж много, и он хотел получить все то тепло, которое мог дать ему шиди, без остатка. Хотелось вернуться в кольцо крепких и теплых рук и просидеть там еще несколько дней, недель, лет… Но Шэнь Цинцю не посмел попросить, а Лю Цингэ не предложил бы сам. Имел ли он вовсе право думать о своем шиди вот так? Мысли и чувства душили его, не давали вздохнуть, заставляли тело каменеть, а пальцы дрожать. Сидеть напротив Лю Цингэ вдруг стало невыносимо — внимательные серые глаза словно видели его насквозь, само присутствие шиди давило на грудь и плечи, путало мысли, заставляло сердце заходиться сумасшедшим бегом. Шэнь Цинцю глубоко вздохнул, собирая разбежавшиеся мысли. От чавана в его руке поднимался пар, тонкие фарфоровые стенки легко пропускали тепло, согревая вечно холодные кончики пальцев. Шэнь Цинцю подцепил кусочек уже нарезанной локвы с тарелки и откусил — мякоть была сочная и свежая, сладкая, с едва заметной кислинкой. — Шиди останется на ужин? — он и сам не знал, хочет ли, чтобы Лю Цингэ остался на ужин. Одна его часть страстно желала этого, услужливо подсовывая воспоминания о бесчисленных вечерах, проведенных вместе. Другая же часть, появившаяся совсем недавно, но от того не менее сильная, отчаянно протестовала, задыхаясь и паникуя от одной мысли о близости с шиди. К счастью, его дилемма разрешилась сама собой — точнее, ее разрешил Лю Цингэ: — Не могу, нужно вернуться на Байчжань, — он выглядел разочарованным и даже почти виноватым, и Шэнь Цинцю в ответ почувствовал острый укол сожаления — все-таки та его часть, что желала общества шиди, оказалась сильнее. — Ничего, в таком случае, я могу ждать шиди завтра вечером? — Лю Цингэ согласно кивнул, делая глоток чая. Он то и дело поглядывал за окно, где уже начинали сгущаться сумерки. — Если шиди торопится… — он не закончил фразу, позволяя ей зависнуть в воздухе. Лю Цингэ снова посмотрел на него — действительно виноватым взглядом — и нахмурился, дернул плечом, как делал всегда, когда был раздражен. — Я не хочу, но… Нужно идти, — он вздохнул, повернулся, ловя взгляд Шэнь Цинцю. — Могу я… Завтра после занятий? — вообще-то занятия с учениками у Мастера Сюя заканчивались уже к середине вэй ши, и это было рановато для ужина, но разве он мог отказать своему шиди? Кивнув, он растянул губы в мягкой улыбке и поднялся следом за Лю Цингэ. У порога они задержались, как и всегда, затягивая прощание. Лю Цингэ нашел его ладонь своей и Шэнь Цинцю вздрогнул всем телом — прикосновения шиди теперь отчего-то обжигали огнем, словно раскаленная лава пробегала по меридианам. Не успел он отдернуть руку — вообще-то просто не захотел этого делать — как понял, что его едва ощутимо тянут ближе. Подняв глаза, он встретился взглядом с Лю Цингэ — у того на лице застыло странное выражение, напоминающее что-то среднее между вопросом и смущением. Шиди смотрел на него своими невыносимыми серыми глазами и улыбался уголком губ. Он сделал шаг вперед, всего один, но теперь они стояли почти вплотную, разделенные не более чем парой цуней, и Шэнь Цинцю пришлось поднять голову, чтобы увидеть лицо Лю Цингэ. — Могу я? — Шэнь Цинцю даже не понял, о чем конкретно его спрашивал шиди, но согласно кивнул, пытаясь вспомнить, как дышать. Они стояли так близко, что Шэнь Цинцю видел свое отражение в серых глазах и от этого его словно окатило горячей волной. Лю Цингэ наклонился к нему, замирая, прежде чем его руки нашли свое место на спине шисюна — совсем немного выше талии — и сжали в крепких объятиях. Шэнь Цинцю резко вздохнул, оказавшись прижатым к теплому телу, уткнувшись лицом в шею шиди. Подрагивая всем телом, он только сейчас заметил, что его пальцы судорожно цепляясь пальцами за ткань одежд на груди Лю Цингэ. Кажется, это не совсем напоминало объятия — обнимал тут только Лю Цингэ, сжимая шисюна с каждым мгновением все крепче и осторожно поглаживая его спину — но Шэнь Цинцю не стал об этом задумываться. Тело предало Мастера Сюя — против собственной воли он расслабился, почти что растекся по груди шиди, не чувствуя даже смущения. Этот день принес слишком много тревог, чтобы волноваться теперь о таких мелочах. Шэнь Цинцю надеялся только, что поблизости нет его вечно любопытных и сующих нос не в свое дело учеников. Время застыло и на несколько невероятно долгих мяо — или же невероятно коротких, время рядом с шиди всегда шло необычно — Шэнь Цинцю почувствовал себя довольным и счастливым, нужным и важным… Но этот миг закончился — Лю Цингэ медленно отстранился, глядя на него открыто и ласково, краснея ушами и щеками — и все вернулось на круги своя. Мир снова начал вращаться в своем привычном темпе, а Шэнь Цинцю снова почувствовал себя неуютно в собственной коже. Лю Цингэ улыбнулся ему на прощание своей той самой, настоящей улыбкой — любимой улыбкой Шэнь Цинцю — и призвал Чэнлуань, в мгновение ока исчезая из поля зрения. Вокруг уже сгустились сумерки, и Шэнь Цинцю рассеянно оглянулся, раздумывая над возможностью спуститься в город. Вечер только начинался, и он мог бы хорошо провести пару шичэней — не важно, бродя ли между рыночных прилавков в одиночестве, или занимая время музыкой и вином с цзэцзэ из Теплого Красного Павильона. Наверное, там его, как и всегда, ждали. Вернувшись в Бамбуковую Хижину, он спешно переоделся в более легкие и свободные одежды, снял большинство украшений и накинул неприметный чанпао — с серебряной вышивкой и жемчугом, но это действительно была самая неприметная одежда в шкафу Мастера Сюя. На пороге появился Мин Фань, очевидно, узнав об отбытии Лю-шишу. Шэнь Цинцю махнул рукой в сторону стола и бросив, что будет поздно, призвал Сюя, направляясь в город. На улицах уже зажглись фонари, и жители сновали туда-сюда между прилавками. Вокруг стоял гул десятков голосов, в воздухе витали ароматы уличной еды, вина и специй. Шэнь Цинцю оглянулся, заметив лавку со сладостями, и направился прямо туда, не желая тратить время зря. Совсем скоро в его руках оказался неприлично большой сверток и Шэнь Цинцю направился дальше — к прилавку со свежими фруктами и ягодами. Через пару кэ, когда он наконец добрался до Теплого Красного Павильона, в его руках было столько свертков, что за ними нельзя было разглядеть даже лица Мастера Сюя. Однако это не помешало девушкам сразу узнать его, и они тут же увлекли его в дальние комнаты на втором этаже. Шэнь Цинцю выдохнул, счастливо улыбаясь — щебет восторженных цзэцзэ и мэймэй, разглядывающих подарки, отвлекал от мрачных мыслей и приносил усталой душе покой. Когда его усадили на кучу мягких подушек и окружили ласковыми объятиями, обволакивая сладкими запахами и бережными прикосновениями, Шэнь Цинцю позволил, наконец, всему невыносимо тяжелому весу со своих плечей с грохотом рухнуть вниз. В его правой руке оказался цзёуху с вином, слева появился шуэйян и комната наполнилась медленной мелодией пипы — Лян-мэй играла, как всегда, превосходно. Его волосы рассыпались по плечам и нежные пальцы Син-цзэ осторожно начали поглаживать его виски, моментально снимая ставшую привычной уже ноющую боль. Впервые попав в Теплый Красный Павильон спустя всего пару недель после того, как оказался в этом мире, Шэнь Цинцю был в ужасе — перспектива продолжать разгульный образ жизни оригинального главного злодея была для него невыносима. С подачи Системы он, однако, довольно скоро осознал, что на самом деле многие вещи в романе «Путь Гордого Бессмертного Демона» были вовсе не тем, чем казались, и принял собственные регулярные походы в весенний дом как данность. Цзэцзэ из Теплого Красного Павильона в первые месяцы оказались его единственной поддержкой, давая то самое человеческое тепло, которого так не хватало в мире, ограниченном невероятно строгими правилами приличия. Их бережные слова и ласковые руки дарили давно потерянное ощущение дома, и Шэнь Цинцю очень быстро понял, что такого находил в обществе этих девушек Шэнь Цзю. А после того, как Самолет рассказал ему о прошлом главного злодея, он и вовсе… Впрочем, его сожаления и сочувствие не впечатлили бы Шэнь Цзю, это Шэнь Юань знал наверняка, потому привычно отмахивался от таких мыслей. Тут было тепло и уютно, звучала музыка, клубился табачный дым, а под рукой всегда можно было найти вино и сладости. Утопая в мягких подушках и слушая веселый щебет девушек вокруг, Шэнь Цинцю не мог перестать улыбаться. Его совершенно незаметно раздели до чжунъи и завернули в одеяло, одновременно с этим подкармливая сушеными фруктами и конфетами. Сы-мэй восторженно перебирала новые украшения и ткани — Шэнь Цинцю увидел на рынке розовый шелк и не смог удержаться. Он глотнул вина — прямо из цзёуху, не желая обременять себя здесь ненужными приличиями — и откинул голову, устраивая ее на острых коленках Син-цзэ. Она глядела на него сверху вниз с нежной улыбкой, продолжая мягко поглаживать его голову изящными пальцами. — Цзю’эр выглядит очень уставшим… Что-то случилось, дорогой? — большие карие глаза смотрели на него с тревогой и заботой и Шэнь Цинцю почувствовал, как защипало глаза. Он не мог расплакаться прямо тут, перед девушками. В его жизни все всегда было сложно, но в последнее время ощущалось почти невыносимо. Безвыходное положение, в котором оказался заперт Мастер Сюя висело над его головой грозовой тучей каждый день, не давая вздохнуть, а он так устал… Он не мог расплакаться перед девушками, но расплакался — совсем тихо, едва заметно подрагивая плечами — и тут же оказался окружен теплом рук, сладкими запахами и ворохом полупрозрачных тканей. Глаза нещадно щипало, голова заболела еще сильнее, и все тело содрогалось так сильно, что Шэнь Цинцю едва держал себя в руках, чтобы не трястись как осенний лист на ветру. Сы-мэй гладила его спину, Лян-мэй взволнованно что-то щебетала в самое ухо, Син-цзэ с встревоженно изогнутыми бровями продолжала поглаживать его по голове, терпеливо ожидая, когда буря уляжется. Остальные девушки были сейчас заняты работой в общем зале, но даже этой поддержки и любви для Шэнь Цинцю было уже много — он слишком привык к своей роли главного злодея, и искренние проявления заботы и нежности были для него почти всегда ошеломляющими, невозможными для восприятия. Чувствуя, как постепенно успокаиваются его тело и душа, Шэнь Цинцю потерянно глянул на Син-цзэ. Он не знал, что ей ответить. Вряд ли рассказ о трансмиграции, Системе и оставшихся ему жалких двух годах был тем, что он мог бы поведать своим цзэцзэ и мэймэй. Да и смысла в этом не было, он ведь столько лет успешно скрывал свою истинную личность. Непонятно было, почему девушки, которые знали Шэнь Цзю намного лучше, чем кто бы то ни было на Цанцюн, совсем ничего не заподозрили, но так было даже лучше. Иногда Шэнь Цинцю чувствовал, будто он украл что-то очень ценное, что не принадлежало ему, но он был слишком слаб, чтобы от этого отказаться. Единственное, что попадало в список причин его усталости и о чем он мог рассказать, не утаивая деталей, были его отношения — отношения? — с Лю Цингэ, и Шэнь Цинцю заговорил, желая сбросить с себя хотя бы этот груз — сбивчиво и путанно, пытаясь донести главный смысл. Потому что его — смысла — в Лю Цингэ было много. Он весь был смыслом, придавая значение даже самым обыкновенным и скучным вещам. Все его присутствие словно оказывало волшебное влияние на окружающих и Шэнь Цинцю искренне не понимал, почему кроме него никто этого не замечает. Сверху раздался вздох цзэцзэ, больше напоминающий смешок, сбоку захихикали мэймэй, и Шэнь Цинцю уже заранее понял, что сейчас услышит. Его щеку ласково огладили, пощекотали под челюстью — Шэнь Цинцю громко фыркнул, пытаясь отстраниться, но оказался заперт в коконе из одеял, подушек и хихикающих мэймэй. — Цзю’эр наконец влюбился… Разве это не прекрасно? — он протестующе застонал, пряча красное лицо в коленях цзэцзэ. Ничего прекрасного в этом не было абсолютно, о чем он тут же и сообщил: — Нет! Я... Что мне теперь делать, Син-цзэ? Как мне теперь… — Шэнь Цинцю сокрушенно вздохнул, не зная, как выразить мысли так, чтобы его поняли. Все-таки, говорить о чувствах было действительно не его. — Шиди никогда не станет… Это все так неправильно, я ведь не могу… — глаза снова защипало, и он попытался спрятать лицо за глотком вина. Оно обожгло горло, согревая изнутри, но не принесло облегчения. Син-цзэ смотрела на него ласково и тепло, улыбаясь чуть насмешливо. — Не стоит принимать решения за других людей, Цзю’эр. Я думаю, Лю Цингэ в состоянии разобраться со своим отношением к тебе самостоятельно… — она отвела взгляд, задумчиво закусив губу. Все это время ее пальцы ни на секунду не переставали поглаживать голову Шэнь Цинцю, то мягко массируя, то вплетая косички, то просто ероша волосы. — Вообще-то я уверена, что ты зря переживаешь. Кажется, Лю Цингэ заинтересован сильнее, чем ты думаешь, — Син-цзэ повернулась, с улыбкой глядя ему в лицо. Шэнь Цинцю почувствовал, как смущение накатывает с новой силой. Конечно, у Син-цзэ опыта в таких делах было значительно больше, но Лю Цингэ ведь не обычный человек, он отличается от других практически во всем и… — И к тому же, жизнь очень коротка, Цзю’эр, а счастливые моменты в ней еще короче. Наслаждайся всем, что можешь получить… Пока ты можешь быть счастлив, не думай ни о чем другом, хорошо? — она ласково погладила его щеку и Шэнь Цинцю неуверенно кивнул. — Я знаю, ты всегда в первую очередь думаешь о других, но иногда нужно думать о себе, иначе жизнь будет наполнена лишь честью и долгом. Это не плохо, но… Думаю, ты и сам понимаешь, — он тяжело вздохнул, снова утыкаясь лицом в теплые колени. Рука в волосах была приятным весом, удерживающим на месте его вечно бегущий куда-то разум. Справа зашевелилась Лян-мэй — потянулась за пипой и устроившись поудобнее начала играть, пока Сы-мэй продолжала подкармливать его сладостями, устроившись прямо под боком. В комнате стоял туман табачного дыма, словно завесой ограждая от внешнего мира. Пахло чем-то одурманивающе сладким — то ли ароматными травами, то ли благовониями — и этот запах убаюкивал, затягивал в сон с невероятной силой. Шэнь Цинцю редко оставался ночевать в Теплом Красном Павильоне, но сегодня возвращаться в пустую и холодную Бамбуковую Хижину совсем не хотелось. Здесь он был нужен, здесь о нем позаботились бы даже не принеси он подарков, здесь можно было быть собой. Здесь он был дома. Он повернулся, удобнее устраиваясь на подушках. Со всех сторон его сжимали в нежных объятиях, нашептывая забавные истории и ласковые слова. Сы-мэй вытянула откуда-то еще одно одеяло, добавляя его к огромному гнезду из подушек и одеял, в котором они лежали, и улеглась обратно под бок. Шэнь Цинцю прикрыл глаза, проваливаясь в легкий и приятный сон. Ему снилось что-то очень светлое и большое, похожее на звезду или даже солнце. У солнца были очень красивые глаза, сияющие серебром, очаровательная улыбка, открывающая ямочки на щеках, и теплые бережные руки, обнимающие так правильно и приятно. У солнца было имя — он сам сказал, прошептал прямо на ухо — Минхуэй. Шэнь Цинцю подумал, что это очень подходящее для солнца имя и проснулся. За окном занялся рассвет. Мастер Сюя лежал в клубке подушек, одеял и девичьих тел в дальних комнатах Теплого Красного Павильона. Если бы кто-то сейчас увидел его, то только-только начавшая восстанавливаться репутация развалилась бы уже навсегда. К счастью, некому было искать его здесь, и Шэнь Цинцю повернулся на другой бок, устраиваясь поудобнее. Было слишком рано, у него в запасе еще был минимум шичэнь, и Мастер Сюя провалился обратно в сон — на этот раз без сновидений.