***
Первые дни в Ланьлине Вэнь Цин толком не помнит: очнулась от полного оцепенения она, кажется, день на пятый своего заточения, к тому моменту холодная сырость подземелий намертво въелась в ее кости. Стены эхом разносят вой вновь утратившего разум Вэнь Нина, и сам этот факт означает вещи, заставляющие сердце обливаться кровью. Она сидит, скорчившись от голода, и сжимает и разжимает кулаки в бессильной ярости, оставляя на ладонях полумесяцы запекшейся крови. Иногда приходят стражники и со смехом стучат мечами по ржавым прутьям. Вэнь Цин каждый раз помимо воли вжимается в стену и обмирает, молясь о быстрой смерти, но они лишь скалятся и обещают подождать. Иногда с ними мальчишка. Его это все тоже забавляет, но пленница его, похоже, вовсе не интересует— он проходит мимо ее камеры, и вой становится яростнее. Так оно даже хуже. Иногда она все еще просыпается посреди ночи под завывания ветра, сотрясаемая дрожью, и долго лежит у камина без возможности согреться. Когда один из таких моментов застанет вечно мучимый бессонницей Мэн Яо, он будет долго отпаивать ее чаем, а потом в покоях Вэнь Цин неожиданно прибавится теплых покрывал. В ответ она начнет оставлять ему баночки с мазью от синяков — снотворное этот невозможный человек все равно добровольно не примет. Когда Мэн Яо — то есть, конечно, молодой господин Цзинь, но Вэнь Цин давно уже решила, что отказывается воспринимать это новое дурацкое имя — встречает ее вежливой улыбкой на десятый день заключения, встать не покачнувшись получается лишь из чистого упорства. Будь на месте Вэнь Цин любой из дорогих ей людей, каждый плюнул бы в это отвратительно дружелюбное лицо, но в ней нет ни самоотверженности Вэй Усяня, ни слепой преданности брата. Запала храбрости хватило на то, чтоб добровольно пойти на смерть, а теперь, когда смерть не пришла навстречу, внутри что-то невосполнимо перегорело. Вэнь Цин молча склоняется в приветствии. От собственного желания жить откровенно тошно. — Госпожа Вэнь, этот ничтожный безмерно рад видеть вас после Безночного города, — Мэн Яо почти дружелюбно останавливает ее поклон, подхватывая за руки, — этот ничтожный рад, что узнал о вашем пленении, раньше, чем мой достопочтенный отец. Признаться честно, ваша храбрость поражает. Сейчас же нижайше прошу следовать за мной. И Вэнь Цин подчиняется. Животный страх должен был бы с новой силой захлестнуть ее, но усталость, голод и отвращение к самой себе глушат все яркие эмоции, оставляя лишь что-то смутно тревожное. Она старается запоминать бесконечные лестничные пролеты и повороты коридоров, но внимания хватает только на пол под ногами — Вэнь Цин отчаянно старается не показать, как тяжело ей даются шаги на затёкших за дни заточения ногах. Когда она все же оступается, этот ублюдок, все ещё играя в вежливость, подает ей руку. Вэнь Цин, пожалуй, более благодарна за его молчание. Они останавливаются в одной из небольших и неожиданно скромных комнат Башни Кои, и Мэн Яо почти ожесточённо обклеивает стены блокирующими звук талисманами. Он жестом показывает ей садиться за низкий столик, и сам изящно опускается напротив. Теперь, разглядывая его при тёплом пламени свечей, она не может не злорадствовать: Мэн Яо и сам выглядит не лучше узников подземелий. Он кажется каким-то нелепо кукольным во всех своих слоях тяжелых одежд, а уродливая шапка только подчеркивает его низкий рост. Лицо его осунулось хуже, чем во время войны, на скуле сквозь толстый поплывший слой пудры виднеется уродливый кровоподтек. Сочувствия у Вэнь Цин это зрелище определенно не вызывает. — Довожу до вашего сведения, что вас и вашего достопочтенного брата казнили неделю назад. Смерть в огне, такое неоправданное зверство. Вэнь Цин молча поднимает бровь. — Это печальная весть для клана Вэнь, однако для вас вполне себе счастливая, вас теперь не разыскивают, и вы под защитой клана Цзинь, — он морщится, — вернее это скорее касается вашего уважаемого брата, вы же под моей защитой лично. Спустя полгода Мэн Яо объяснит им с Сюэ Яном, что он в последний момент подменил Вэнь Цин одной из новеньких служанок, благо разъяренной толпе было вне до деталей. Вэнь Цин так никогда и не спросит, провинилась ли та хоть чем-то. Она подумает хотя бы сжечь ритуальных денег своей вынужденной спасительнице, но и это как-то со временем забудется. — Что с остальными? Ее голос не громче шепота и звучит скорее как хрип. Прежде чем ответить Мэн Яо поднимается и идет в один из углов, откуда возвращается с небольшой флягой. Выбор сосуда странный, однако отказываться смысла нет — что бы с ней ни собирались сделать, избежать этого Вэнь Цин все равно не сможет, а потому она с толикой благодарности глотает холодную воду прямо из горла, не заботясь о стекающих по подбородку каплях. Мэн Яо терпеливо ждет, когда она допьёт, а потом смотрит как-то странно, с сочувствием что ли. — Все мертвы. Вэнь Цин судорожно вздыхает. Она горюет, но не удивляется. — Вэй Усянь? — Потерял контроль и был разорван собственными мертвецами. Мне жаль. Правда. Она кивает. Она давно знала, что это произойдёт. Давно знала, что это произошло. Позже, месяца через два, сам Мэн Яо подробно перескажет Вэнь Цин события того рокового боя. Он расскажет ей и правду про произошедшее с Цзысюанем — трупам, пусть и живым, тайны доверять проще — и у них не найдется слов утешения друг для друга. Она будет понимать, что никогда не простит, а он — что никогда не получит прощения. Иногда так оно легче. Они будут сидеть в маленьком внутреннем дворике, вдыхая запахи последнего ясного осеннего вечера, и Вэнь Цин будет молчать, одеревеневшими от холода пальцами обдирая великолепную бордовую астру лепесток за лепестком. К концу рассказа от цветка останется половина. Вставая и вытирая щеки уже в одиночестве, Вэнь Цин выбросит полностью пустой стебелёк. На утро они не сговариваясь сделают вид, что этого разговора никогда не было. — И что вы хотите от меня теперь? — Это ничтожный не хотел, чтоб мир так бездарно лишился великого таланта госпожи Вэнь. Согласитесь на сотрудничество, и у вас будут собственные покои, безопасность и любые материалы для исследований. Звучит заманчиво, учитывая обстоятельства. — А что же будет у вас? — Есть причины, почему этот ничтожный не может обращаться к отцовским лекарям… — Он непроизвольно касается пальцами щеки, опомнившись, отдёргивает руку и как-то грустно улыбается. — Вы знаете, как в принципе трудно доверять людям тому, кто сам готов предать в любую секунду? — Какое замечательное начало для сотрудничества. Мэн Яо фыркает, и в этот раз, кажется, почти искренне смеется. Кисточки на завязках ушамао двигаются в такт с движением его плеч, и Вэнь Цин вопреки серьезности ситуации хочется поймать одну из них. — Так и есть, госпожа Вэнь, так и есть. Прошу оценить, что этот ничтожный самостоятельно и заранее предупреждает вас о таком. Она хмыкает, не найдясь с ответом. — Тем более, у меня недавно появилось замечательное юное… кхм, дарование в области тёмной энергии, вы должно быть уже видели его мельком, и его эксперименты станут куда более осмысленными в присутствии профессиональной целительницы и близкой соратницы Вэй Усяня. — А если я откажусь? — Вэнь Цин с наигранным любопытством заглядывает Мэн Яо в глаза. Она уже знает ответ, но не может не спросить. — Я убью вас. Здесь и сейчас, — Мэн Яо не колеблется ни секунды, но в его словах и не чувствуется намерение запугать. — Я, признаться, предпочитаю ужасный конец бесконечному ужасу. Он изящным жестом пододвигает к Вэнь Цин тарелку с фруктами. — Оставить вас гнить в подземелье жестоко и бессмысленно, выдать другим орденам опасно для меня самого, отдать отцу —мерзость, на которую не способно даже этот ничтожный. Вэнь Цин кивает, выбирая сливу послаще. Она устала стыдиться своей трусости.***
Пальцы Вэнь Цин ласково играют с полураспущенными косами ордена Не — Мэн Яо всегда заплетал их в заведомо плохие дни — пока другой рукой она выстраивает на столе ряды из пузырьков. — А-Ян, я не отзываюсь от своих слов, но так, — она кивает на тело на своих коленях, — продолжаться не может. Сюэ Ян, радостно нахлобучивший ушамао, пожимает плечами: — Почему нет? А-Яо переживет. А вот его бешеный мужик теперь точно нет. Все будет как раньше, а Яо-мэй на то и змея чтоб выкрутиться. Мне, — он мечтательно вздыхает, забрасывает в рот конфету и, не прекращая говорить, с хрустом разгрызает ее, — авось дадут с даоджанами поразвлечься, а тебе, сестрица, просто беспокоиться не о чем. Вэнь Цин задумчиво хмурится и качает головой. — Ты все еще такой эгоистичный ребенок... Яо-ди может и гадина, но гадина наша. Нельзя, чтоб все было как раньше, разве ты сам не видишь? — И что ты предлагаешь, о стратегический гений? Вэнь Цин жестом показывает ему понизить голос и продолжает заниматься своими медицинскими запасами. Видя, как раздраженно Сюэ Ян начинает вздыхать, наблюдая за ее работой, она не может не вспомнить одного глупого-глупого темного заклинателя. — Ты же не умеешь играть в сянци, да? Впрочем, неважно. Наконец, добившись желаемой расстановки, она указывает на высокий прозрачный пузырек из зеленоватого стекла. — Это у нас Не Минцзюэ. Сюэ Ян хмыкает и снимает с него крышку: — Как по мне, так лучше. Ну, давай поиграем, сестрица. Она раз за разом указывает на «фигуры», рассортированные по группам, и объясняет, какая обозначает кого. Итого, помимо Не Минцзюэ перед ними Цзинь Гуаньшань, даоджаны, Лань Сичень, Не Хуайсан, Мо Сюаньюй, Чан Пин, Сюэ Ян и Мэн Яо. На роль последнего Вэнь Цин под довольное хихиканье Сюэ Яна выбирает средство от запора. — Итак, твой вариант выглядит примерно так, — она берет «Мэн Яо» и аккуратно касается им «Не Минцзюэ», вызывая легкий звон стекла, после чего отодвигает последнего на край стола. Потом проделывает то же самое с невзрачной бутылочкой полынной настойки — «Сюэ Яном» — и двумя изящными серебристыми флаконами обезболивающего. Сюэ Ян упрямо останавливает ее руку и забирает один из них себе. Потом, подумав, тянется за вторым. Вэнь Цин не собирается это комментировать. — Ты забыла Чан Пина, — он почти сметает со стола баночку с чернилами каракатицы, и Вэнь Цин с трудом ловит ее на лету, что особенно неудобно с головой пациента на коленях. — Я забыла почему еще не выгнала тебя. И сними уже его шапку! Вэнь Цин убирает упавшую на глаза прядь, осматривает получившийся у них расклад, и хмурится: — А теперь посмотри, что получилось. У нас остались только Цзини — младшего Не и главу клана Лань мы не считаем, они фактически бесполезны. В худшем случае Гуаньшань использует Яо-ди по максимуму, потом заменит А-Юем, а нас казнит. — А в лучшем Яо-мэй успеет убить его раньше, — Сюэ Ян увлеченно звякает «Мэн Яо» сначала по снотворному с золотистой каемочкой, а потом, задумавшись, и по красному пузырьку слабенького противоядия. — Думаю, план Яо-ди как раз такой, — кивает Вэнь Цин, — но ты и сам должен понимать его проблематичность. Во-первых, Яо-яо тут всех выбивает с поля сам. Не то, чтоб он не справится, но… Во-вторых, и это связано с первым, мы ослабили единственного сейчас действительно существующего противника Гуаньшаня. В третих, с таким количеством жертв Яо-ди наживет себе бесконечное число врагов, и трудно сказать, откуда придет удар. Да, такая партия возможна, но мы можем придумать и лучшую.***
— Вы мне предлагаете что? — На пару мгновений фасад невозмутимости на заспанном лице Мэн Яо дает трещину, и он даже кажется вполне нормальным человеком. Вэнь Цин не дает ему резко сесть — он и сам не оценил бы ощущения во вправленном после повторного знакомства с лестницей плече — и мягко проводит рукой рядом со все ещё заживающей раной на лбу. Они с Сюэ Яном провели остаток вечера и большую часть ночи над своей маленькой игрой, и победная партия была выстроена, сколько бы приглушённых криков на это не ушло. Мэн Яо в процессе все же пришлось переложить на кровать — снотворное Вэнь Цин ему подмешала сильное, и ждать окончания его действия ее вновь затёкшие колени не могли. — Нет, ты уж определись, тебе какого из даоджанов — черненького или беленького? — Ворчит Вэнь Цин, локтями лёжа на столике. — Или тебе двух сразу? — Беленького, — давит зевок Сюэ Ян, — ну или двоих, чем гуй не шутит… Мальчишка и сейчас спит калачиком в обнимку с ушамао на полу под милостиво скинутым Вэнь Цин покрывалом, радостно пуская слюни на черный фетр. Сама она так и не сомкнула глаз, о чем начинает откровенно жалеть, так что кто мог бы обвинить ее в желании как можно быстрее поделиться их коллективной гениальностью с Цзинь Гуанъяо? — Мы с А-Яном решили, — Вэнь Цин протягивает Мэн Яо воду и тот принимает ее с обоснованным опасением, — что это единственный шанс тебе безопасно прийти к власти. Он смотрит на нее как на сумасшедшую: — Давай тогда еще раз. Ты хочешь, чтоб я отдал Сюэ Яна даосам, что разгневает отца, на фоне этого помирился с Минцзюэ, что невозможно, заставил его и Сиченя обвинить отца во всяком, что еще более невозможно, аккуратно избавился от А-Юя, и...? — … и устроил несчастный случай Чан Пину, это обязательное условие А-Яна! — Вэнь Цин радостно кивает и ожесточенно трет глаза. Мэн Яо прячет лицо в ладони и тихо воет.