чтобы это осталось между нами.

Это, должно быть, розыгрыш, — мелькает в голове, хотя, впрочем, если бы Леонард захотел провернуть какую-нибудь абсолютно бессмысленную и не подразумевающую под собой никакой цели, кроме пустого насмехательства над гениальным ученым, шутку, он бы приклеил к диванному месту Шелдона подушку-перделку из магазина приколов, но никак не стал бы подмешивать ему в чай тяжелые наркотики. Однако, иначе, как объяснить то, что сейчас происходит в этой ныне светлой и безгранично умной головушке? Никогда еще Шелдон Купер не приходил в такое замешательство — как объяснить то, против чего ты выступал всю свою жизнь? Даже глядя в глупые и бестолковые лица нынешних аспирантов, которым и в сложении два-плюс-два не сравниться ни с кем из его коллег (ведь коллеги его, впрочем, тоже не больше знают, чем два-плюс-два, но сейчас не об этом), он не испытывал большего непонимания. За окном слышится чей-то крик, — как же это пошло и вульгарно — кричать прямо на улице посреди ночи! Мужской голос в состоянии, которое, пожалуй, граничит с бешенством, кажется совсем нелепым, прорезая ночную тишину Пасадены. «Да и пошла ты к чертям собачьим, я всегда знал, что ты шлюха!». Как некультурно. Шелдон лежит так уже некоторое количество времени, — возможно, минут сорок, а, может, и два-три часа: поза солдатиком, раскрытые глаза в потолок и ни одного смятого дюйма ткани. Спать не получается, когда в мозгу происходят абсолютно смехотворные и нелепые химические процессы, которым он, к сожалению, знает причину. Знает, да вот только понять не может! — это все равно, что пытаться понять, почему Говард считает свои разноцветные пряжки на ремни хоть немного привлекательными. Шелдон вообще много чего не понимает в «обычном» мире. Общественные рамки, правила коммуникации, последние тренды, банальные чувства типа привязанности и любви; то, почему все люди на планете не готовы поклоняться ему — и многое другое. Он пытается, но все чаще и чаще ловит себя на мысли: «а к чему все это?». Мир должен принимать его таким, какой он есть. Так ведь? К сожалению, как оказалось, — он тоже человек. И, если приучить себя (и своего соседа) к расписанию посещения уборной, было в его силах, то справиться с внезапно возникшим чувством не предоставляется возможности. Сейчас он бы с удовольствием согласился бы стать роботом и улететь на Марс с целью помощи его колонизации, — ох, это было бы отличным выходом из положения! Пускай он и отрицал это чувство — как и многие другие — практически всю свою жизнь, теперь он не может смириться с тем фактом, что был неправ. Гениальный мозг не может выдавать ошибок! Скорее это подскочивший уровень гормонов из-за добавления соевого молока Леонарда в его сегодняшние хлопья. С утра с первыми лучами солнца и посещением уборной ровно в 8.20 все пройдет, как страшный сон, который прямо сейчас мучает и терзает его внутреннее Я. Эго Шелдона будто бы раскалывается на куски и крошится на мелкие осколки, — какое же это отвратительное чувство, испытывать к кому-то симпатию! Это явно произошло не только сегодня, — это происходило все то время, пока она шастала по их квартире в неподобающем виде, подключалась к вай-фаю без их разрешения, приходила на ужин каждый вечер поесть китайской еды и далее-далее-далее! Эта бестолковая (прямо такая же, как нынешние аспиранты) блондинка — не более чем дешевая замена учительской похвалы, игры в «Подземелья и Драконы», спагетти с маленькими нарезанными сосисочками, Леонарда Нимоя в роли Спока и квантовой физики. Да и не может быть такого, — это бред чистой воды! Шелдону не смогла бы понравиться даже та, которая воплощала бы самого Стивена Хоккинга в роли сногсшибательной красотки, почти равной ему по уровню IQ. Не смогла бы, а тут за душу цепанула соседская актриса-неудачница с алкогольной зависимостью и недиагностированной нимфоманией, работающая (ужасной) официанткой в посредственной кафешке. Да это уму непостижимо! Он всю эту ночь провел в раздумьях и догадках, почему такой сбой в системе его мира смог произойти. Его идеальный — идеальный-идеальный! — мир складывался годами полочка к полочке, картинка к картинке: одежда по цветам и временам года, устойчивый режим дня, расписание обедов и ужинов на неделю, расписания просмотра телепередач и прочтения научных трудов, — это все не может просто вот так взять и разрушиться! Это система, возводимая годами великим умом современности, — неужели ее может просто взять и сломать хабалистая блондинка по соседству! Это даже звучит смехотворно. Все же Леонард, наверное, подложил ему в еду тяжелые наркотики. Или… мама была права, и Бог действительно создает двух людей друг для друга… Нет уж, за такое он и сам готов избить себя Библией. В любом случае, ее мир никогда не будет похож на его. Потому он, наверное, и кажется Шелдону таким притягательным. Он будто бы слеплен из пустой глупости, винных пробок, глубинных знаний о соитиях и вечеринках и покрыт сверху лаком для ногтей. Презирая это, Купер почему-то заинтересовался и вынужден теперь презирать себя и за это. Пожалуй, более глупого момента в его жизни и не найти. Лежит вот он теперь в своей комнате, уставленной игрушками, модельками и невинными комиксами, в своей идеально выглаженной постели с окном, открытым настежь, — будто бы он хочет прямо сейчас простудиться, получить осложнения и прискорбно скончаться, — и не может заснуть из-за раздумий о женщине (как тривиально и нелепо!) и, пожалуй, тех криков с улицы, которые никак не могут прекратиться. Да что у них там такое?! Явно что-то менее важное, чем переживания Шелдона, ведь становятся они все более и более красочными и в какой-то момент переваливают через край. Не желая более терпеть своего собственного унижения своими собственными чувствами, он подскакивает с кровати, и теперь, стоя посреди своей темной комнаты, Купер и представить не может, что делать дальше. Может, стоит пойти к Леонарду и спросить у него? — нет, такого унижения он не потерпит. Однако ноги начинают движение. Как в полусне, — а, быть может, это и есть такой глупый сон, который забудется сразу же при пробуждении? как бы хотелось на это надеяться! — он бредет по коридору, а после, минуя гостинную, проходит к входной двери. Словно сомнамбула, он открывает ее и проходит несколько шагов (всего несколько шагов до заветной цели), чтобы оказаться около двери 4B. Ее двери. С минуту он стоит неподвижно, решаясь, но, наконец, его «гормоны» побеждают, и в квартире Пенни раздается три — таких привычных — стука: «Тук-тук-тук, Пенни. Тук-тук-тук, Пенни. Тук-тук-тук, Пенни». Несколько секунд после в ушах его звенит тишина, а сердце теплится внезапно возникший страх. Однако дверь перед ним открывается, а за ней оказывается его соседка с растрепанной прической, размазанной тушью и красными глазами. Ну прямо-таки драматический сериал! (Возможно, Шелдон даже не знает о таких.) — Серьезно, Шелдон, три часа ночи? — на лице ее возникает то самое привычное недовольно-ироничное выражение, к которому, без удовольствия замечает Купер, он привык, — тебе чего? У меня не очень с настроением, так что, если попросишь, я не буду петь тебе Маленького Пушистого Котенка. — И тебе привет, Пенни. Стоит заметить, Маленький Пушистый Котенок — это только для тех случаев, когда я болен. А сейчас, кстати, спасибо, что спросила, я здоров, — «почти» чуть не слетает с языка вслед за тем. — Я сейчас закрою дверь. — Подожди-подожди, — он придерживает рукой дверь, чтобы та не успела захлопнуться, — мне нужен твой совет. Насчет женщин, — неуверенно добавляет он. Все же, несмотря на то, что он великолепный ученый и самый гениальный человек на планете, если не считать примерно десятерых его любимых ученых-физиков, он еще и обычный нерд. — Чего? — даже только что прошедшая через истерику Пенни удивилась и, нахмурив брови, впустила Шелдона в квартиру с тяжелым грудным вздохом — это будет серьезный разговор. У тебя наконец-то начался период полового созревания, умник? Она достает из кухонной тумбы бутылку вина (ее любимого и, кажется, бесконечного, учитывая то, сколько раз Шелдон видел этот жест), а он стоит сзади в проходе и понятия не имеет ни о том, зачем пришел, ни о том, что будет говорить дальше. Кажется, крики с улицы были ее ссорой с очередной жертвой ее разгульного образа жизни, который, несмотря на все свое презрение, Шелдон в глубине души считает частью нее (такой привлекательной нее). Это объяснило бы то, почему ее красные глаза обрамляет арка из черного пигмента. — Если тебе интересно, период полового созревания прошел у меня… — Нет, — обрывает его Пенни, наливая бокал вина себе и ему, притом прекрасно зная, что оба бокала выпьет сама. Он присел рядом, как обруганный котенок, немного свесив голову, держащуюся на его длинной шее, — ну так чего там у тебя случилось? — Понимаешь ли, Пенни, я пришел к тебе за советом по поводу человеческих взаимоотношений, поскольку понимаю, что ты специалист по этой части, так как, зная, что твоя квартира оснащена практически крутящейся дверью для всех тех твоих партнеров, я смело могу предположить, что ты не осудишь меня за мои просьбы, — также, как осуждает себя он сам, — так вот., — смотрит на нее снизу вверх, пытаясь найти слова, для того чтобы наименее болезненно высказать свои чувства, однако абсолютно безрезультатно. Пенни ждет терпеливо и заинтересованно. Нет, он не может просто взять и сказать это вслух. Это позорно! Мало того, что у гениального человека и превосходного ученого вдруг появились чувства, так еще и к симпатичной тупоголовой официантке! В мозгу это само не вяжется: как такие полярности, как глупость и гениальность, как грубость и симпатия, могут сочетаться? Смотря на то, как терпеливо она пытается его выслушивать после того, как сама прошла через истерику и разрыв, он понять не может, шутит она или нет. У Шелдона всегда были проблемы с юмором. — Ну?.. — бокал в ее руке слегка поднимается вместе с ее бровями, поднявшимися в вопросительном выражении. Шелдон выглядит как испуганный зверек, впрочем, чувствуя себя так же — унизительно. — Мне понравилась одна женщина, — наконец выдает он, чувствуя себя уязвленным. — Ну нихрена себе, — бокал в ее руках чуть подлетает и вскоре оказывается на столешнице. Пенни разводит руки в стороны и тут же располагает их на твердой поверхности рядом, операясь на нее всем телом, — ну и кто она? Надо же, три часа ночи. Леонард был бы в шоке, если б узнал, что прямо сейчас, пока он сладко спит в своей постели, его невыносимый сосед сидит на кухне у заплаканной Пенни и готовится изливать свои душевные переживания. Совсем на него не похоже, не так ли? Марсианские роботы-переселенцы были бы в нем разочарованы. Но вопрос поставил Купера в тупик. Он привык говорить обо всем прямо, и практически никогда не заботился о чувствах других, — что он, виноват разве, что у других людей зачем-то есть чувства? Потому, в привычном сценарии, он сказал бы сейчас, наверное: «Это ты, Пенни». Но что-то не давало ему сделать этого, — что-то, сидящее глубоко внутри и прожигающее его душу. Его останавливало кое-что неведомое, и Шелдона очень раздражал тот факт, что он не может понять ни того, что с ним происходит, ни того, почему. — Ты ее знаешь, — это немного нагло с его стороны, не так ли? — Ну и что ты хочешь узнать? — улыбается Пенни, и улыбка ее, кажется, затмевает все вокруг, — я думаю, тебе стоит рассказать ей обо всем прямо и посмотреть на ее реакцию. Если она ответит тебе взаимностью, значит, не все еще потеряно, и в мире, оказывается, есть женщина, которой по-серьезке понравится Шелдон Купер. Покажешь мне ее потом, я хочу посмотреть на это, — ее губы на несколько секунд смыкаются у горлышка бокала, — подожди, ты сказал, я ее знаю? Его краткий и слегка испуганный кивок. Соседка хмурит брови. Кажется, она наконец-то начинает чувствовать это невесомое кое-что, парящее между ними в воздухе. Напряжение — это физическая величина, характеризующая действие электрического поля на заряженные частицы. Напряжение между точками может быть вызвано накоплением электрического заряда. Это же элементарно! Элементарно… — Но я не знаю никаких женщин, которых знал бы и ты, кроме миссис Бейкер, — их соседки, — но ей шестьдесят, и она скоро станет больше мамы Говарда. Шелдон, ты чего-то недоговариваешь, — она смотрит на него прищурившись. Бокал из ее руки вновь перемещается на столешницу, — еще скажи, что это я. Хватит мне мозги пудрить. Когда он утвердительно кивнул, ее мир ненадолго полностью перевернулся. Шутка, вышедшая из-под контроля, — вот что это было. Пенни нравится Шелдону Куперу. Этому длинному что, голову напекло? Она бы ущипнула себя, чтобы проверить, не спит ли она, — да и, если бы это был сон, она бы посчитала, что ее подсознание нечаянно отравилось чем-то, — да руки онемели. — Ты серьезно? — промолвила она, глядя на него стеклянными от шока глазами. Несколько минут назад ее бросил очередной пустой недотепа бойфренд, обозвавший ее тупой шлюхой, а сейчас нердовский сосед доктор Шелдон Купер признается ей в симпатии. Буквально — человек, который понятия не имеет о том, что вообще такое романтика и отношения с женщиной. — Насколько я могу судить, да. Должен признаться, Пенни, мне было очень трудно осознать это, поскольку я все еще считаю эти чувства, откуда-то возникшие во мне, позорными и стыжусь их. Но ты действительно мне нравишься, — его шея напряглась от чрезмерного сглатывания. Было видно, как Шелдон нервничает, — так что я прошу тебя о том, чтобы это осталось между нами. К тому же, Леонард,. — прежде чем он успел договорить, блондинка обхватила его своими оголенными открытостью вечернего платья руками и заключила в обьятиях, таких непривычных Шелдону. Но сейчас почему-то, — возможно, сегодня луна как-то по-другому светит, свирепствуют магнитные бури или появились новые вспышки на солнце, — эти обьятия были ему приятны. Кто знает, может, это надолго?