***
Даже не поворачиваясь, Абеляр знает, что это все еще там: сиреневое марево, дрожащая масляная пленка на поверхности реальности, врата, в которых медленно и неумолимо формируется… нечто. Одно лишь воспоминание об увиденном выбивает холодный пот из каждой поры и скручивает кишки в тугой узел. Вот бы никогда больше не пришлось на это смотреть… Пока — к гаденькому, тщательно скрытому от самого себя малодушному счастью, — у Абеляра есть веская причина этого не делать. Взгляд его намертво прикован к чужому лицу, к венам, словно чернилами прочерченным на белой, будто бумага, коже, к глазам, что быстро и страшно мечутся под закрытыми веками. К тонким линиям ледяных кристаллов, почему-то не тающих на пока еще теплом лбу. — Иза… Лорд-капитан! Лорд-капитан, очнитесь! Изабелла фон Валанциус поворачивается на зов, не открывая глаз — и лишь тогда Абеляр видит дуло болтера, приставленное к ее виску. Взгляд скользит снизу вверх — сперва вдоль ствола, потом вдоль руки, скрытой под толстыми пластами брони. У сестры Ардженты подпалины на доспехе, сажа размазана по лицу, скрывая границу, где гладкая кожа переходит в бугры и впадины свежего ожога. У сестры Ардженты в глазах праведный огонь и ни крупицы сомнений. — Не смей, — Абеляр слышит свой голос будто со стороны. — Я не позволю тебе убить еще одного Вольного Торговца. Мерно нарастающий где-то справа монотонный звук на миг прерывается — будто сердце пропустило удар или солдат сбился с шага, — но ни Арджента, ни Абеляр не оборачиваются посмотреть. Голова Лорд-капитана перекатывается на бок — дуло больше не упирается ей в висок, но все еще в опасной от него близости. — Псайкер под демоническим влиянием, — в голосе Ардженты нет упоения своей правотой, но нет и терпимости к будущим возражениям. — Угрозу необходимо устранить, пока не поздно. Изабелла знает свой долг, и если бы могла — сама попросила бы об этом. — При всем уважении, сестра, — в голосе, что доносится справа, этого самого уважения нет ни капли. — Вы не понимаете, о чем говорите. Хейнрикс ван Калокс — дознаватель Инквизиции, воин, псайкер, — держит ладонь на рукояти силового меча. Бесполезный жест: если Арджента решит спустить курок, ему ни за что ее не остановить. Или это угроза? Нет, глупо даже думать, что сестра битвы поставит свою жизнь выше исполнения священного долга. — Она сражается, — продолжает ван Калокс. — В битве, которую ты не можешь себе и представить, и не тебе судить о ее исходе. — Сужу не я, — вскидывается Арджента. — Я — лишь сосуд воли Его, и воля эта гласит… — Твое рвение скоро понадобится, как и твои пули. Когда оно будет здесь во плоти. Дознаватель поворачивается — и выдерживает несколько секунд созерцания врат, а потом его ладонь чуть сдвигается и ложится на рукоять небольшого кинжала. — Она сражается, — повторяет ван Калокс. — И если она проиграет, я сам оборву ее жизнь.***
Вперед, вперед, вперед! Босые ноги едва находят местечко меж корней, брошенных на тропинку словно мотки старого кабеля. Ветви цепляются за одежду, царапают кожу будто обрезки колючей проволоки и обломки арматуры, и деревья, толстые как фонарные столбы, нависают сверху, смыкаются над головой низким потолком. Что-то дергает ее назад, так резко, что перехватывает дыхание. Изабелла успевает проститься с жизнью — догнали! схватили! — но тут же понимает: еще не время отчаиваться. Она всего-навсего зацепилась за что-то шарфом (подарок от сослуживцев, в тон флотской формы — прятать импланты от любопытных глаз). Изабелла выпутывает ткань из цепких ветвей и мимолетно удивляется: шарф в ее руках ярко-алый с золотой нитью — незнакомые, чужие цвета. Но некогда думать — надо бежать так быстро, как только можешь, по узкому коридору лесной тропинки к робкому огоньку, что означает спасение. В спину тысячей иголок впиваются взгляды синих птиц, застывших на черных ветках — безмолвные соглядатаи запоминают каждый шаг, лишая возможности спрятаться. Кровь шумит в ушах — или это приближается буря? Сердце колотится, как сумасшедшее — или это шаги преследователей? Скорее, скорее! Огонек становится ближе, теперь видно, что это свеча на окне. Из сумрака проступает маленький дом, спрятанный посреди ужасного леса — тихая гавань, избавление от всех кошмаров, защита. Еще несколько шагов — и она внутри! Горячее дыхание обжигает шею, пальцы вцепляются в юбку, но Изабелла рвется вперед и всем телом бросается на дверь — и едва не падает когда та распахивается вовнутрь. Женщина, что поднимается ей навстречу, отлита из бронзы и задрапирована в синеву. Каждый ее шаг — как объявление войны, и кажется — сами стены раздвигаются, чтобы ее вместить. — Встань за мной, — говорит Теодора таким тоном, что Изабелла способна лишь молча кивнуть и подчиниться приказу. Теперь можно обернуться, взглянуть в глаза своим преследователям, но Изабелла видит лишь пустоту… в которой прячется нечто. Быть может, оно и незримо, но его присутствие неоспоримо, и оно уже здесь. Хорошо, что не приходится встречать это лицом к лицу. Хорошо, что Изабелла здесь не одна. Хорошо, что у нее есть защитница. Теодора страшно хрипит и царапает горло — но ногти ее бесполезно скользят по алому с золотым шарфу, ставшего удавкой на ее шее. Голова ее запрокинута назад, но Изабелле все равно приходится встать на цыпочки, чтобы прошептать ей на ухо: — Ты же не думал, что обманешь меня так просто? — Нет. Слово перерастает в клекот, а клекот — в смех, и тысячи птиц срываются с ветвей и влетают прямо в открытую дверь.***
Липкий зловонный ихор покрывает руки до локтей, вязкие капли медленно стекают по клинку, и, так же медленно, что-то ползет вниз по щеке. Хейнрикс подносит ладонь к лицу, но тут же ее опускает — только еще хуже сделает, — и тяжело облокачивается о стену. Передышка. Надолго ли? Их загнали в угол, во многих смыслах. Полчища демонов — корчащаяся, визжащая масса искаженных тел, изломанные конечности, объятые колдовским пламенем, смеющиеся провалы ртов, — волна за волной они накатывали и отступали, подчиняясь приказам своего повелителя. Хейнрикс не видит его, но ощущает его присутствие каждую секунду — сокрушительным давлением на ментальные щиты и тихим голосом, притаившимся на краю сознания, только и ждущим подходящего момента, чтобы проскользнуть в мысли. Глупо отрицать силу Врага человечества, и Хейнрикс знает: с ними играют. Атаки тщательно просчитаны, чтобы вывести на грань — но сорваться они должны сами. Чтобы победить Архиврага, нужно думать, как Архивраг, но думать, как Архивраг — значит проиграть. Из боя, что они ведут, нет выхода ни в победу, ни в смерть. Но что это меняет? Они не могут даже отступить. Не пока Изабелла в его руках. Пальцы касаются бусины вокса, и та оживает, будто только и ждала сигнала. — Ван Калокс, возвращайтесь, — сухость в голосе Абеляра едва маскирует тревогу. — Кажется, вы снова нужны. Хейнрикс отталкивается от стены и ныряет в импровизированное укрытие, сестра Арджента — будто вторая тень за его спиной. Внутри он опускается на колени и зубами стаскивает перчатку с руки, прежде, чем взять ладонь Изабеллы в свою — и смотрит, как в ее лицо возвращаются краски, а варп-лед безобидной водой стекает по ее щекам. Но недреманное око из блестящих кристаллов в центре ее лба вовсе не собирается таять. Морщины на лице Абеляра чуть разглаживаются, хотя во взгляде застыла непреходящая тревога. Присутствие Хейнрикса как-то помогает Изабелле бороться, но остаться с ней он не может — не вставай он раз за разом на пути демонов, они бы уже добрались до нее. Он бы добрался, так или иначе. Ни победы, ни смерти — только клокочущий смех на границе сознания и ладонь сестры Ардженты на плече. — Хейнрикс, — ее голос звучит на удивление мягко. — Это необходимо сделать. Мы должны… — Мы должны дать ей шанс, — перебивает он. — Пойти в атаку и отвлечь… это создание, чтобы она смогла вырваться. Хейнрикс едва верит собственным словам, но остальным об этом знать не положено.***
Изабелла склоняет голову к плечу и недоверчиво щурится — она не медикаэ и не биомантка, но все равно уверена, что вывернутая под таким углом шея должна сломаться. Шея, однако же, вполне себе цела и даже выполняет кое-какие из своих функций — по гортани проходит воздух, голосовые связки издают соответствующий ситуации звук, хоть ниже ключиц… нет, на то, что у Изабеллы ниже ключиц, лучше не смотреть. Умение долго переносить боль полезно во многих жизненных ситуациях, но не когда попадаешь в руки друкари. Странно, что Изабеллу вообще оставили в живых и притащили сюда, в город на изнанке реальности, сотканный из холодного света, железных шипов и мученических стонов. Ей говорили, что друкари ненавидят и боятся псайкеров, и обычно убивают их на месте, хотя и не сразу. Но все же — вот она, здесь, и нет ни препаратов, ни оков, что удержали бы ее в истерзанном теле. Это не так уж сложно, когда знаешь свой разум как собственную ладонь: отсечь информацию от нервной системы, отделить себя от себя — и заодно от боли, стать проекцией, незримым свидетелем собственных мучений. Сбежать. Маражай смотрит ей в глаза — не в те, что из плоти, красные от лопнувших сосудов, залитые фиолетовым пламенем, — он смотрит в глаза ей, и щерит острые зубы в лицо, которое просто не может видеть. — Маленькая мон-кей думает, что спаслась, — у Маражая на удивление приятный смех. — И совсем забыла про тех, кого привела с собой. Вовсе необязательно иметь тело, чтобы испытать боль. Ей говорили, что друкари — мастера пыток. Она возвращается в себя — и изломанное горло с трудом выталкивает воздух, и голос, охрипший от крика, неразборчиво требует: — Где они? Что с ними сделали? Отвечай! — И испортить все удовольствие? — Маражай деланно удивляется. — Что бы я ни сказал — это не сравнится с тем, что ты сама себе представишь. Ей говорили… ей много всего говорили — голосом, безразличным, как Великая пустота, который мог вдруг упасть до шепота, вкрадчивого и жаркого. Ей говорили об опасностях, ошибках, о непомерной цене (о страхе, потерях, любви). О будущем, которого нет. О прошлом, которое всегда будет. И ей говорили о том, что злость можно превратить в силу. Огонь может лишь разрушать, но колдовское пламя, бегущее вверх по рукам Изабеллы, прижигает ей раны — и окружает ее, как драгоценная ткань: невесомая, изменчивая, переливающаяся всеми оттенками между синим и розовым. Лопаются ремни, плавится металл — свободна, свободна! — но она еще не пламя, пока — нет, остался последний шаг: слиться с ним, стать им и тогда никто и ничто ее не удержит. Она спасла их однажды — одного за другим, она нашла их во мраке Комморры и вырвала из цепких лап Темного города. Да, она смогла один раз, а значит — сможет и снова, ведь она… Уже была здесь. Изабелла смеется — громко, самозабвенно, не скрывая облегчения, — а потом позволяет пламени выжечь себя из этой реальности.***
Гимны звучат громче пуль, слова литаний и экзорцизмов облачают сердце в броню, непробиваемую для сомнений и страха. Дознаватель Инквизиции и Сестра Битвы движутся сквозь врагов, неумолимые, будто Его возмездие, и каждый их шаг оплачен ихором и кровью. Нет пути, кроме как вперед, в самое сердце кошмара, и путь этот вовсе не легок. В мышцах копится предательская усталость, раны горят огнем. Хейнрикс мог бы обмануть самого себя и отсечь боль, но не делает его — может быть, позже, но не пока она выносима. Чувство собственной неуязвимости — прямая дорога к ошибке, цена которой слишком высока. Выбор. Один из десятка, сотни, тысячи — этот день отвратительно богат на различные вероятности. Каждая из них может привести к поражению, и это едва не случается, когда Хейнрикс слишком вырывается вперед. Так глупо: позволить себя окружить, попытаться отступить и едва не упасть, поскользнувшись в крови, когда резкая боль простреливает бедро. Хейнрикс успевает подумать о том, как страшно ошибся, когда воздух рядом с его щекой прожигает короткий лазерный луч. Помощь свыше, как бы кощунственно это ни звучало — но в этом бою даже Хейнрикс не возражает против союзника-ксеноса. Эльдарка скрывается в тенях даже прежде, чем Арджента выныривает из хаоса сражения, и очередь из освященных болтов прорезает строй врагов, на несколько мгновений открывая… Облик существа отвратителен и непостижим. Взгляд выхватывает детали — когти и перья, болезненный угол вывернутой шеи, синее пламя в немигающих глазах, — но хуже всего не они, а изначальная, бесконечная чуждость. Это — искажение реальности, на время обретшее плоть, зерно погибели, проводник богохульной мощи. Пальцы сжимаются на рукояти меча, и в ту же секунду вокс-канал наполняется треском статики. — Хейнрикс, нет! Ты сделаешь только хуже! Остановись! Изабелла? Да, это она, но голос такой хриплый, что больше похож на карканье. Но это неважно, ведь она пришла в себя. Значит, она справилась? Победила? Но Хейнрикс не успевает ответить — слова исчезают затихающим эхом, и только тогда он слышит в бусине взволнованное: — Вы меня слышите? Хейнрикс, ответьте! Абеляр никогда раньше не называл его по имени, и отчего-то это пугает куда сильнее, чем все ужасы варпа. — Возвращайтесь, — просит Абеляр. — Возвращайтесь, пока еще не поздно.***
Тысячи реальностей спустя они встречаются лицом к лицу. Изабелла идет по поверхности озера, и поступь ее так легка, что по воде не расходится ни малейшей ряби. Гладкое зеркало темного стекла — обычно в нем отражается только небо, лишенное звезд… или образы, выхваченные телепатией из чужих разумов. Черное озеро и живущее в нем чудовище — ментальное пространство Изабеллы, знакомое до последнего дюйма, место ее абсолютной власти и абсолютного же контроля — сейчас оно принадлежит кому-то еще. Образы под поверхностью воды меняются с каждым шагом, и Изабелла видит свое отражение, преломленное бесконечными вероятностями. С каждым новым шагом — еще одну версию себя: кем она была и кем могла бы стать. Предел Рассвета ждет ее на берегу. Из всех обликов, которые он принимал, этот — самый тревожащий: темно-синяя форма Навис Империалис, тонкий шрам над изогнутыми в улыбке губами, чисто выбритая голова. Изабелла смотрит на саму себя, какой она впервые ступила на борт флагмана фон Валанциус — и какой она была в Ночь Перемен. Но это не трюк, нет, демон вовсе не скрывается — за его спиной горбится тень могучего существа: когти, крылья, бесчисленные провалы глаз. Изабелла не видит себя за стороны, но знает — за ее плечами ее неслучившееся, те, кем она не стала, и с каждым шагом их становится больше и больше. — Теперь я вижу, почему ты была отмечена, — демон кивает, приветствуя ее приближение. — Ты и вправду сильна. — Не трать слова, я… Изабелла сбивается: их голоса звучат до того похоже, что ей кажется — ее губами говорит не она, а Предел Рассвета. — Не трать слова, — повторяет она. — Тебе меня не обмануть. — В этом я уже убедился, — демон не скрывает усмешки. — Но у меня есть, что тебе предложить. — Ты пытался. Изабелла вскидывает открытые ладони. Может, Предел Рассвета и контролирует ее разум, но не ее волю, а значит, это место подчиняется им обоим. Между ними один за другим мелькают образы — зыбкие, текучие, мимолетные, — напоминание им обоим о вероятностях, в которых демон не мучил ее, но искушал. О дарах, которые она отвергла. — Мне ничего от тебя не нужно, — говорит Изабелла. — Ни твоих знаний, ни твоей силы. — Силы? Ее фальшивое отражение вдруг искажается, демонический облик проступает сквозь иллюзорную плоть, чтобы через мгновение снова стать женщиной, чтобы снова стать ею. — Забавно, что ты сама заговорила о силе. Да, ты слишком испугана, чтобы принять дар моего создателя. Но что, если я предложу вернуть тебе то, что и так твое? То, что Труп на троне отобрал у тебя. То, что ты потеряла при санкционировании. Это было частью тебя, Изабелла Леннер. Предел Рассвета шагает вперед и спрашивает, улыбаясь: — Разве ты не хочешь снова стать целой? И Изабелла протягивает ему руку.***
Слишком поздно он понимает, что позволил себя обмануть. Путь назад превращается в липкий кошмар, где само время растягивается до бесконечности, и между двумя ударами сердца успевают вспыхнуть и погаснуть звезды. Секунды утекают сквозь пальцы, шум крови в ушах сливается в одно навязчивое слово: опоздал, опоздал, опоздал! В пору сдаться, — ему ни за что не успеть хоть что-то исправить, — но Хейнрикс продолжает идти вперед. Один. Арджента пыталась его остановить, напомнив о долге. Но ни пламенные речи, ни аргументы, ни проклятия не смогли поколебать его решимости. Хейнрикс ван Калокс сделал свой выбор, а сестра Арджента сделала свой: бросилась на врагов человечества с именем Императора на устах, уверенная в собственной неуязвимости. Ее голос все еще прорывается сквозь безумное бормотание демонов и грохот выстрелов. Надолго или нет, но пока она жива — и, быть может, выиграет немного времени для него. Немного времени для нее. Нет, в это он уже не верит. Слишком много врагов встают у него на пути, слишком медленно опускается силовой меч, слишком быстро уходит драгоценное время. Все кричит об одном: ты ошибся, ты предал Его, чтобы спасти ее, но все равно опоздал. Нет ни веры, что стала бы ему щитом, ни надежды, что придала бы сил. Только любовь, что гонит его вперед, безжалостно и беспощадно. Шаг за шагом, он возвращается по своим следам, пока вновь не оказывается перед укрытием, где оставил Изабеллу. Абеляр поднимается ему навстречу, отводит глаза. Сжимает ему плечо перед тем, как шагнуть в сторону — и только тогда Хейнрикс отваживается взглянуть. Неверие, облегчение, вспышка безумной радости — чудо случилось, он все-таки успел! Она — все еще она, неизмененная, неискаженная. А потом Хейнрикс замечает морщинки на ее скулах и лбу, на шее, на открытых ладонях — и будто нож поворачивается в свежей ране, когда он понимает, что это — сомкнутые веки. И что скоро Изабелла проснется.***
Изабелла протягивает руку. Ее отражение делает то же самое, но когда между их ладонями остаются считанные миллиметры, Изабелла вдруг сжимает пальцы в кулак. — Ты у меня в голове, — говорит она. — Ты протащил меня через сотню кошмаров и так ничего и не понял? И улыбается той же улыбкой, что кривит сейчас губы Предела Рассвета. — Сила? О, если бы Он только забрал ее — я отдала бы ее с радостью. Всю, без остатка. Я готова отказаться от нее в любую секунду! Прежде, чем Изабелла успевает отдернуть руку, на ее запястья смыкаются… не пальцы, но когти. Кожу чужого предплечья вспарывают рвущиеся наружу перья, оглушительный смех терзает уши, отдаваясь в каждой косточке. Демон, уже не скрывая истинного обличья, изгибает длинную шею, заглядывает Изабелле в лицо: — Да будет так. Она кричит — не от боли, но от ужаса, — когда видит, как расползается под когтями ее плоть, чтобы стечь с руки горячим воском. Клюв твари распахивается в пародии на улыбку, и… Изабеллу вдруг охватывает спокойствие. Все верно. Это место — проекция ее разума, ее сил, и если они исчезнут, и черное озеро с его чудовищным обитателем, и ее ментальный образ перестанут существовать. Она смеется — свободна, свободна! — глядя, как рвется ее связь с варпом, как проклятье, незримой печатью лежавшее на ее челе, возвращается в бездну, которая его породила. Предел Рассвета торжествует, поймав ее на слове? Пусть! Его победа и ее победа тоже. Он может забрать ее силы — но не ее душу, ведь вера — ее щит, ведь надежда дарует ей силы, ведь любовь безжалостна и беспощадна. — Ты, кто есть Свет, — ее голос дробится, отражаясь эхом от рушащихся скал. — Ты, мой Судья, кто видит меня насквозь. Освети мой путь в этот темный час, и позволь мне проснуться собой. И прежде, чем ее мир рассыпается на куски, Изабелла чувствует луч света на своем лице…***
…и открывает глаза. Изабелла растерянно моргает и скребет пальцами по шершавому полу, будто хочет лишний раз убедиться в его реальности. А потом ее взгляд фокусируется на лице Хейнрикса, и она улыбается — неизменная, неискаженная, — и узкая ладонь с обломанными ногтями ложится ему на щеку. — Привет, — говорит Изабелла. — Я вернулась. Прости, что заставила поволноваться. А потом она смеется, и долго не может успокоиться, пока Хейнрикс обнимает ее и осторожно гладит по спине. Путается в словах, пытаясь рассказать, что с ней случилось, но не успевает — ее прерывают тяжелые шаги кованых сапог. Сестра Арджента опускается на пол, приваливается спиной к стене, ненадолго прикрывает глаза. Все ясно без слов — все написано на ее лице, словно озаренном немеркнущим золотым светом: она справилась, отправила демона обратно в варп. Две женщины молча кивают друг другу — они победили, каждая в своей битве. Впрочем, их работа здесь еще не окончена, и Хейнрикс помогает Изабелле подняться. Он чуть стискивает ее запястье — рука вздрагивает в руке, — и подхватывает, в последний момент удержав от падения. — Лорд капитан! Одинаковая тревога звенит в трех разных голосах, но Изабелла только отмахивается, и на этот раз твердо встает на ноги. — Я в порядке, — заявляет она. — Даже больше, чем в порядке, я… — Не может быть, — Хейнрикс безуспешно пытается поймать ее взгляд. — Ты… Я никогда не… это ведь невозможно! Но Изабелла только кивает и твердо говорит: — Я больше не псайкер. Наступившую тишину прорезает скрежет, и в пол неподалеку врезается потолочная балка, вышибая сноп искр из перебитого силового кабеля. Голос Паскаля звучит сразу во всех вокс-бусинах: — Высший приоритет: немедленно выйти на связь с основными силами Империума на Ефрате-II. Вероятность каскадного повреждения систем контрольного зала приблизилась к критическому значению. — Благодарю вас, магос. — Второй приоритет: единице фон Валанциус надлежит пройти тесты на соответствие контрольным параметрам. В случае… — Благодарю вас, магос, — в голосе Изабеллы звенит сталь. — Псайкер или нет, но я — все еще я. И вы правы, мое состояние подождет. Пора нам узнать, за что мы сражались.***
— И чего же вы от меня ждете, фон Валанциус? — Благодарности, — отвечает Изабелла. — Для начала. Лорд-инквизитор Ксавьер Калькасар удостаивает ее ответ едва заметным поднятием брови. Изабеллу дергает фантомной — нет, не болью, но привычкой: подавить инстинкт, отдернуть телепатические щупальца до того, как они коснутся чужих мыслей. Но в этом больше нет нужды: ее разум, притихший и усмиренный, больше не способен выбраться за пределы ее головы. Никаких отголосков не проникает в него, никакого эха — Изабелла не слышала такой тишины со дня своей манифестации. Но сейчас не время наслаждаться покоем. — Для начала, — с явной издевкой повторяет Калькасар. — Ваши амбиции растут, Лорд-капитан. — Вместе с моими заслугами, — Изабелла расправляет несуществующую складку на юбке прежде, чем сложить ладони на коленях. — Я взяла для вас Евфрат-II. — И выполнили свой долг, что весьма похвально в ваших… обстоятельствах. Не каждый день Вольный торговец заключает сделку с демоном, чтобы исполнить свою давнюю мечту. Если Калькасар ждал от нее какой-то реакции, он просчитался. Изабелла чуть улыбается, прежде, чем поправить его: — Вы хотели сказать: “вырывается из-под влияния Губительных сил, попутно избавившись от клейма на душе”? И при первой же возможности рассказывает об этом вам. — Я бы очень удивился, если бы вы решили это скрывать. Никто из них не смотрит на Хейнрикса, неподвижно застывшего справа от своего господина. — Лорд-инквизитор, — все так же спокойно говорит Изабелла. — Мы оба знаем, что в вашей власти меня осудить. И мы оба знаем, что вам невыгодно этого делать. Так давайте сэкономим время друг друга, и… — Фон Валанциус, — голос Калькасара звучит твердо, но в нем заметна странная нотка — застарелая, на грани обреченности, усталость. — От вашей династии всегда было больше проблем, чем пользы. Избавиться от вас раз и навсегда… увы, я и вправду не могу себе этого позволить. Но знайте свое место: кризис в протекторатах Чорда и Винтерскейла не продлится вечно. — Ксавьер, — температура в комнате будто падает на несколько градусов, но Изабелла продолжает говорить как ни в чем не бывало. — Вы много раз указывали мне на то, что я — не моя предшественница, и были правы. Теодора желала власти. Я хочу лишь свободы. Оставьте меня в покое — и у вас не будет более верного союзника, чем я и мой протекторат. Калькасар откидывается на высокую спинку кресла и несколько долгих минут буравит Изабеллу тяжелым взглядом. Потом говорит: — И это все, чего вы хотите в обмен на ваше полное содействие? — Конечно же, нет, — она наклоняет голову. — Но об этом я бы предпочла говорить… без свидетелей. …на обсуждение всех деталей уходит еще полчаса, но Хейнрикс, конечно же, дожидается ее за дверью. Он прячет руки за спину, пытаясь скрыть волнение, но его выдает голос: — Как… как прошло? — Я свободна, — говорит Изабелла. — Мы оба свободны. А потом, впервые ни перед кем не таясь, она обнимает Хейнрикса, и…***
…и открывает глаза. Хейнрикс ожидал этого, но он все равно отшатывается, когда веки Изабеллы трепещут, и на ее щеках, шее и лбу прорезаются все новые и новые щелочки. Синие пламя вспыхивает и гаснет, когда она моргает в странном, диссонансном ритме, от которого все внутри скручивает тревогой, но которому хочется следовать до самого последнего такта. Хейнрикс замечает, что снова подался вперед, только когда узкая ладонь с обломанными ногтями ложится ему на щеку. — Привет, — говорит Изабелла. — Я вернулась. Прости, что заставила поволноваться. И безмятежная улыбка скользит по ее губам. Хейнрикс замирает, как испуганное животное. Что ему делать? Долг велит убить ее — сдавшуюся на милость врага, принявшую его отвратительный дар. Но когда Хейнрикс представляет, как кладет ладонь на рукоять кинжала, его мышцы наливаются свинцовой тяжестью. Нет. Вдруг еще есть шанс все исправить? Спасти ее от того, чем она стала? — Не спеши, — Изабелла все еще улыбается. — У нас с тобой теперь есть все время этого мира. Она собирается сказать что-то еще, но не успевает — ее прерывают тяжелые шаги кованых сапог, и Хейнрикс, не думая, вскакивает, чтобы заслонить Изабеллу собой, прикрыть ее от опасности. И только когда он смотрит в глаза сестры Ардженты, он понимает: никакой опасности не было. — Спасибо, — голос Изабеллы за его спиной сладок, как патока. — У меня все под контролем, но так приятно, что ты обо мне заботишься. Сестра Арджента сползает по стене словно сломанная марионетка, Абеляр дергаными механическими движениями подходит к ней и усаживается рядом. Хейнрикс чувствует под пальцами прохладный металл. Хватит одного движения — разворот и четкий, чистый удар, — и все будет кончено. Если, конечно, Изабелла не сломит его, как сломила других. — Не бойся, — она неслышно поднимается и кладет ладони ему не плечи. — С тобой я так не поступлю. — И почему я должен тебе верить? — Сам посуди, зачем мне это? — Чтобы я не смог тебя остановить. — Но ты и так не можешь. Изабелла обходит его, останавливается напротив. — Ты свободен, Хейнрикс, но все равно не можешь меня убить. Она улыбается, и все восемь ее глаз довольно щурятся.***
Время — самая драгоценная вещь во вселенной и самая непостоянная. После Евфрата-II оно словно сходит с ума, и дни утекают сквозь пальцы талой водой. Изабелла держит слово, и ее протекторат становится главной опорой сил Инквизиции в Просторе Коронус. Битвы сменяются переговорами, а переговоры — новыми битвами. Кажется, что этому не будет конца, пока они не вычистят каждую планету от врагов — и так до самых границ неизведанного. Но Калькасар тоже держит слово, и когда он решает, что пора остановиться, Изабелла получает обещанное: покой и свободу. Сложная система контрактов и договоренностей хранит ее владения лучше любой армии. Обширная сеть шпионов докладывает Мастеру шепотов о каждой опасности, а планетарные губернаторы сами умудряются решать свои проблемы. Все хорошо. Надолго или нет, но все хорошо. Порыв ветра едва не срывает с головы шляпу. Изабелла пытается ее удержать, поскальзывается на камнях и чуть не падает, но ее подхватывают в последний момент. Он всегда рядом — ее защитник, ее рыцарь, ее муж. Хейнрикс фон Валанциус — каждый день Изабелла не устает удивляться, как идут ему новое имя и новые цвета. — Тебе нужно быть осторожнее, — строго говорит Хейнрикс, но глаза его прищурены из-за улыбки. — Даже больше, чем обычно. Он осторожно кладет ладонь ей на живот, и Изабелла уже привычно накрывает его руку своей. Прогнозы медикаэ весьма осторожны, но Изабелла отчего-то уверена, что все будет хорошо. В конце концов, еще адепты Астра Телепатика говорили ей, что у нее никогда не будет детей, и все же — чудо произошло, по воле Его. Все в ее жизни — по воле Его. — У меня для тебя кое-что есть, — говорит Хейнрикс. — Абеляр говорил, что их уже не достать, но мои старые связи… Цветок появляется в его руках будто из ниоткуда: крупные белые лепестки звездой расходятся вокруг длинных тычинок. Изабелла отшатывается назад и снова едва не падает. Замирает, прижав руки к лицу. — Изабелла?! Что случилось? — Это же лилия! Янусская лилия! — Это просто цветок, — Хейнрикс хмурится, не понимая ее испуга. — Что не так? — Я… ты разве не помнишь? У меня… аллергия? Изабелла сама уже не уверена в своих словах. Она помнит букет на своем столе, желтую пыльцу на пальцах, пережатое отеком горло… но смутно, будто это случилось во сне или вовсе было не с ней. Мир расплывается по краям, истончается в сиреневую дымку. Здесь что-то неправильно. Очень, очень неправильно. На лице Хейнрикса мелькает странное выражение, его глаза чуть меняют цвет и словно делаются яснее. Изабелле кажется что сейчас он тоже все вспомнит и отбросит проклятый цветок, но его замешательство проходит, и Хейнрикс только качает головой. — Здесь ничто не может тебе навредить, помнишь? — он снова протягивает ей лилию. — Ты ведь мне веришь? Изабелла смотрит ему в глаза и кивает, а потом решительно берет цветок и подносит к лицу. Незнакомый аромат бьет в ноздри и кружит голову, и от счастья и нежности у Изабеллы перехватывает горло.***
— Ты не она, — говорит Хейнрикс. — Ты не она. — Повтори это снова, — Изабелла беспечно смеется. — И, может быть, начнешь в это верить. Это даже забавно: ты не можешь принять мою новую форму, но она так похожа на старую, что служит мне защитой. Пожалуй, я не буду торопиться с остальными… изменениями. Почему-то он не может даже пошевелиться, когда Изабелла обхватывает его руками и прижимается щекой к груди. — Я подожду, — шепчет она. — Подожду, когда ты будешь готов принять свой первый Дар. — Этого не случится. — Я тоже так думала, и посмотри на меня. — Ты не она, — устало повторяет Хейнрикс. — Но почему тогда я все помню? Всю свою жизнь. Помню тебя, нас... Помню, что люблю тебя. О, как сильно я люблю тебя! Хейнрикс пытается ее оттолкнуть, но тонкие пальцы впиваются ему в плечи, а взгляд восьми глаз, кажется, проникает в самую душу: — И ты тоже, — Изабелла смеется. — Даже так, даже сейчас! О, Хейнрикс! Хватит упрямиться, просто последуй за мной. Так будет лучше для нас обоих. В чем-то она права — Хейнрикс действительно не сможет ей навредить, чем бы она ни стала, как сильно бы не исказилась. В час своего испытания он оказался слаб, и это только вопрос времени, когда она добьется своего. Стоит ли сопротивляться? — Не стоит, — она склоняет голову к плечу и улыбается. — Да, да, просто прими это. Прими меня — и это станет первым шагом. У меня для тебя кое-что есть… Но прежде, чем она успевает продолжить, Хейнрикс кладет ладонь ей на щеку и мягко спрашивает: — Почему? Что демон пообещал тебе, чем заманил? Почему ты сдалась, когда он влез в твою голову? Изабелла качает головой, и ее голос полон насмешки, когда она говорит: — Правильный вопрос: почему демон влез в мою голову — но не в твою? — Что? Но Изабелла лишь растерянно моргает, будто не она сейчас произнесла слова, выбившие остатки почвы у Хейнрикса из-под ног. Приходит ясность, и вместе с ней — боль, и вместе с ней — гнев. Не дав себе времени одуматься, Хейнрикс смыкает ладонь на шее Изабеллы и впечатывает ее в стену. Ее глаза расширяются от ужаса, пальцы бессильно скребут по его коже, когда ее ступни отрываются от пола. — Ккх-хее.. нриккс, — с трудом вырывается из ее пережатого горла. — П-пожа… Он ждет удара в спину — ведь Абеляр и Арджента все еще в ее власти, — но его не случается, и Хейнрикса охватывает ужас. Вдруг он ошибся? Вдруг это и вправду она? Вдруг все это — на самом деле? И пока Изабелла хрипит и дергается, задыхаясь в его руках, в сердце своем Хейнрикс обращается к Императору и просит послать ему знак. Пусть эта тварь выдаст себя — звуком ли, взглядом, превращением в истинный облик на пороге смерти, — но ничего не происходит. Это Изабелла. До самого конца — Изабелла.***
От счастья и нежности у Изабеллы перехватывает горло — но проходят секунды, а она по-прежнему не может вдохнуть. Лицо Хейнрикса искажается беспокойством, когда она кладет ладони себе на шею, но когда он бросается вперед, Изабелла резко шагает в сторону и на этот раз позволяет себе упасть. Мир разбирается миллионом осколков, и солнечный день сменяется непроглядной ночью, морской берег — горным озером, а Хейнрикс… Предел Рассвета в его истинном облике смотрит ей в глаза, и его когтистые руки сомкнуты на горле Изабеллы, удерживая ее под темной водой. Первый порыв — вырваться, вынырнуть, глотнуть сладкого воздуха. Но вместо этого Изабелла снова падает: все глубже, и глубже, и глубже, на самое дно своего разума — и утаскивает врага за собой, туда, где живет монструозный обитатель черного озера. Только чудовище может победить чудовище. Изабелла сбрасывает с себя сомнения и страх, и вместе с ними — человеческий облик, как старую, уже ненужную кожу. У нее больше нет рук — ее щупальца оплетают демону крылья, прижимая их к телу, и обвиваются черными змеями вокруг рук и ног, кроша полые птичьи косточки. Она чувствует вкус собственной крови в воде, когда чудовищный клюв Предела Рассвета пробивает ей сердце — но два других продолжают биться, как ни в чем не бывало. Здесь она в своей стихии. Здесь, где нет места обману и иллюзиям, они терзают друг друга во мраке и тишине — разум против разума, воля против воли. Сжатые чудовищным давлением, спрессованные в одну-единственную бесконечную секунду, ставшие одним существом — злобным, голодным, пожирающим самое себя, они сражаются, пока вдруг… Изабелла чувствует, что враг пытается вырваться — и немедленно разжимает хватку. Демон рвется к поверхности, но Изабелла дает ему свободно уйти. Она победила, но не забрав чужую жизнь, а сохранив свою.***
— Если она проиграет, я сам оборву ее жизнь, — говорит ван Калокс. Наступившую после его слов тишину прорезает насмешливый голос: — Не думаю, что это понадобится. Изабелла фон Валанциус, только что лежавшая без сознания на руках Абеляра, резко садится и небрежно отводит болтер от своей головы. Арджента подозрительно щурится, потом кивает и отступает, а ван Калокс… он как-то странно дергается, будто на секунду успел задремать — а потом резко очнулся, и едва устоял на ногах. Впрочем, мгновение спустя он уже оказывается на полу, рядом с леди Изабеллой. Она протягивает руку, будто собирается положить ее на лицо ван Калокса, но оба вдруг замирают и вздрагивают, почти что синхронно. Он хватает ее за плечо, тянет на себя, помогая подняться, и они глядят друг на друга, но не как любовники — хотя все давно уже знают, что они любовники, — но как солдаты, чудом выжившие в резне. А потом, не сговариваясь, они поворачиваются туда, где из сиреневого марева почти соткалась могучая фигура крылатого демона, и шагают вперед — без страха. Абеляр не может этого знать, но его охватывает уверенность, что они оба только что выиграли самую главную битву — битву за свои души.