Баллада об учительнице, убивающей мужланов

Глава 23 Past Perfect I never say goodbye; I never stop; I never cry; I never lose; I NEVER die! True/False/Not stated Восемнадцатилетняя я неожиданно свернула в тупик из комплексов и загонов. Прослушивание песен про девушек, для которых каждый день недели — день рождения, у которых с понедельника по пятницу прекрасен вид и стиль которых стремится скопировать весь мир, и просмотр фильмов про людей, которые идут против стандартов, которые не терпят унижение и для которых привилегии красивых не беда, перестали поднимать самооценку. Я угодила в ловушку сравнения себя с другими. Я слишком много думала о тех, кто не знал о моем существовании. Я завидовала, плакала и злилась, что я, презиравшая слабаков, волнующихся насчет красоты, стала такой же жалкой и противной. Как-то раз я, засидевшись в Инстаграме, пропустила станцию остеопата-шарлатана-афериста и вышла в Москва-Сити. Чтобы прогуляться, я с МЦД пересела на метро. И пожалела. Меня окружали красивые люди. Мне навстречу шли красивые люди. Я сидела в одном вагоне с красивыми людьми. Вернувшись домой, я разрыдалась. — Да ладно тебе, ты нормальная, — убеждали меня. Их идеальные лица не осквернены ни прыщом, ни акне. Они стильно одеваются и носят одежду, которую я придумываю в голове и мечтаю купить в магазине, но never не нахожу на вешалках и в ассортименте. У них крутые прически. Что парни, что девушки, безумно красивые, дышали со мной одним воздухом и жили жизнью без переживаний насчет дурацких, жирных через день волос, отвратительных прыщей на спине и на лице, нелепой одежды. Я миксовала аутфиты для улицы из пяти футболок и одной пары джинс. В холода я спасалась черной водолазкой, пальто, пуховиком, курткой и ветровкой, разбавляя однотипные наряды редкими для теплых сезонов вещами. — Мне иногда кажется, что у тебя нет иной одежды. Я не открывала первую страницу со своей фотографией в полный рост в школьном альбоме. На фоне одноклассников, великолепных принцев и принцесс с королевской кровью, я выглядела страшной злодейкой, которая только детей пугать годится. И я пугала детей! Мой племянник, отродье старшего брата, однажды обоссался, увидев меня. При новом знакомстве, чтобы расположить к себе человека, я рассказывала эту историю. Все всегда смеются. Восемнадцатилетней мне было не до смеха. Я never не получала комплиментов от неблизких. Даже от друзей или подруг. Когда папа называл меня красавицей, пока я искала ложку для обуви или ногой поднимала упавшую вилку, я не верила ему, поскольку вспоминала, что мама одноклассника, который похож лицом на сморщенную крысу, точно считала его сногсшибательным. — Дай номер твоего лучшего друга, пожалуйста. Без красоты сегодня нельзя. Ты ходишь в школу, учишься, делаешь уроки, и вдруг кому-то взбредет в голову написать тебе, что «у тебя лицо круглое, как репа, выдающее ген низкого социального класса, то есть твоя прабабка — сто на сто — забитая калмычка, что заметно по широкомордой скулатости и раскосым глазам-щелочкам, напоминающим вагину, торговала картошкой, капустой и свеклой на рынке». — У красивых тоже бывают проблемы. Они иные. Итальянца Эудженио Касниги, сопровождавшего Кайли Дженнер на Met Gala 2023, уволили прямо перед Met Gala 2024, потому что в прошлый раз из-за его красоты все внимание было приковано к нему, а не к Кайли Дженнер. Последней каплей стала мать. Она всегда оборачивала мои слова против меня же. Когда я наконец-то пошла тем путем, которым хотела, — лингвистикой, мама была против французского. Она говорила, что он бесполезный язык. — Дорого. Зачем два раза он тебе в неделю? Какой смысл во французском языке? — Потому что мне нравится. Я хочу изучать французский. Если дорого — ищи дешевле преподавателя. Изучив французский до приличного уровня до университета, я бы приготовилась к изучению китайского, корейского или арабского. — Почему я должна этим заниматься? Это же «твоя мечта». — А почему я? Тебе же нужно, чтобы было удобнее, чтобы было дешевле. — Честно скажу. Твоей школе английского языка я доверяю как школе преподавания. Мне надо, чтобы твое время и мои деньги не тратились впустую. Мне нужна гарантия, что ты знать будешь язык. — Ты думаешь в той школе все хорошо знают язык? Я самая лучшая в группе. Потому что мне это нужно. У меня в классе есть откровенные дураки, которые тупо штаны просиживают. — Какое вообще образование у твоей француженки? Вы только языками терпетесь. — ИЗУЧЕНИЕ ЯЗЫКОВ ПОСТРОЕНО НА ОБЩЕНИИ. — Я не пойму, за что я плачу. Так не пойдет. Не будешь ты больше заниматься. Я хотела вспороть ей брюхо, выколоть глаза, отрезать пальцы, нос и уши. Вырвать кишки, почку и сердце. Раздавить легкие. Облить кипятком. Я бы высказала многое, но та версия меня послушно проглотила сдавшившие горло слова: «ЭТО НЕ ТВОЯ МЕЧТА. НЕ ТЕБЕ РЕШАТЬ. ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ. СКРОЙСЯ. ИСЧЕЗНИ. ЗАХЛОПНИСЬ. ОТВАЛИ. Я НЕ ТЫ. ТЫ НЕ Я. МОЯ МЕЧТА НЕ ТВОЯ. ЭТО МОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ. МНЕ МЕРЗКО ОТ ТЕБЯ. ПОЧЕМУ ТАК ТЯЖЕЛО НЕ ЛЕЗТЬ В МОИ МЕЧТЫ? НЕ ТРОГАТЬ МЕНЯ? ЧТО ЖЕ ТЫ ВСЕ ВРЕМЯ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ? ПОЧЕМУ ТЫ ПОСТОЯННО НЕДОВОЛЬНА МНОЙ? ВЕЧНО Я ДЕЛАЮ ЧТО-ТО НЕ ТАК!» — Ты обидчивая и злорадная. Поэтому ты сидишь и ходишь везде одна, как сыч, — обронила мама. Я напомнила ей, что она с детства мечтала сделать из меня стоматолога. — Столько лет жевать какое-то говно и помнить об этом. У тебя все в порядке? Еще какие у тебя ко мне претензии? Ты вообще здорова? У тебя с головой все нормально? Мама всегда лезла в мои мечты, переходя границы. Отстав от меня с медицинским, шестнадцатилетней мне она строила план «Жизнь Анфисы Хамловской после окончания школы №13» при том, что я оставалась до одиннадцатого класса и моя взрослая университетская жизнь началась бы к курсу второму. Мама указывала шестнадцатилетней мне, как я ДОЛЖНА себя вести в восемнадцать лет, как я ДОЛЖНА учиться в восемнадцать лет, какой язык я ДОЛЖНА выбрать в девятнадцать лет, какую подработку я ДОЛЖНА найти в двадцать лет, какую направленность я ДОЛЖНА выбрать в двадцать один год. Она торопила события и совала нос куда не следовало. Я сама в состоянии принимать решения. Я ≠ мой старший ненадежный бестолковый брат. Когда я на ненадолго прощала ее, отпускала обиды и раскрывалась ей, сплетничая о школе, она, не поддерживая диалог, лепила: «Ой, совсем тебя обсыпало». Спасибо, я же не заметила. — Ты невоспитанная, — обвиняла она, если я пресекала ее попытки оскорбить прохожего из-за одежды или макияжа. — Это ты еще невоспитанных не видела. Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты должна быть благодарна, что у тебя есть я, что ты не волнуешься за мое образование. Была бы я дурой, как твой старшенький, то у тебя бы нервы не выдержали. Ты бы все думала, кем я стану, куда я пойду, какое образование я получу с мозгами меньше собственной груди. Радуйся, что такого не произойдет. Never не произойдет. Мама считала, что я не могу обижаться. — Я могу обижаться! То, что ты всю жизнь мне впихивала стоматологию, навсегда останется в моей памяти! — Уже семь месяцев прошло с тех пор, как я тебя вернула в школу №13 и отстала с медицинским. Что не так-то? Это уже похоже на психические отклонения. — Тебе никогда не понять, какого было мне. Ты никогда не поймешь, как сильно ранила меня. Я имею право обижаться. Я никогда не забуду тот период жизни! — Еще раз я услышу про стоматолога, я возьму ремень и тебя отхерачу. Я пытаюсь сохранить тот уровень жизни, который есть у тебя сейчас. То, как бы ты жила со стоматологией, и то, как бы ты жила с лингвистикой, сильно отличается. Взрослей! И я устала терпеть. Я выждала идеальный момент. В конце весны мама заказывала клининг леди, которые помоют окна в квартире. Погода в тот год была непредсказуемая. Снег повалил седьмого и восьмого мая, вернув зиму, и мама никак не могла поймать сухой день для мытья окон и сдалась. Я убрала с подоконников горшки с цветами. Мама, высунувшись наружу, потянулась с тряпкой к стеклу. Не колеблясь, я столкнула ее. — Доча... — прошептал вернувшийся с работы папа. — Папочка! — Я упала на колени и закрыла лицо ладонями, пряча улыбку. — Что делать-то теперь??? Как мы будем??? Я во всем виновата! — Пробудив в воспоминаниях комментарий: «Многие женщины делают витрину как можно привлекательней ради того, чтобы туда зашел побогаче клиент)))», я выдавила слезы смеха. Витрина в его понимании — это лицо. — Не удержала маму!!! Убила мать родную! — И разревелась. — Ну что ты! Что ты! Ты не виновата. Верно, я не виновата. Она виновата. Мама не учла мою жажду мести. Избавившись от обузы, портившей мне жизнь, я расцвела и окунулась в популярность. Одноклассники резко захотели со мной дружить и общаться. Учителя отныне не занижали оценки и редко спрашивали. Школьная психологиня приветливо улыбалась мне. Завучи не ругали за опоздания. Наконец-то люди поняли, какого отношения я достойна. *** Максим купил Шанель кнопочки для общения. Нажав на них копытцем, они произносят слова. Шанель поцокала к красной и зеленой кнопке. — Убей ее, — сказали кнопки. — Живо. — Ээ... — Ошалел Максим. — Убить Анфису? — Да. — Шанель нажала на синюю. — Что-то я проголодалась, — предупредила я. — Бекона хочется. Шанель убежала. — Не грусти. — Максим, вдохнув, поцеловал меня в шею. Он, усталый, обессиленный и взвинченный, требовал ежедневные послерабочие объятия для «заряжения севшей социальной батареи». Жалкое оправдание. Его мозгу не хватило гигабайтов на что-то поинтереснее? Надеюсь, память потрачена на всплывающие в галереи его памяти мои фотографии. — Наладится у тебя с Полиной и Викой. — Точно? — Зуб даю. — Я ведь могу выбить. — Вставлю имплант, — он улыбнулся. — Я что угодно сделаю, чтобы ты не печалилась. Хм. Я вывела Максима, раздетого до нижнего белья, на задний двор. Он, вручив мне пистолет, поставил себе на голову яблоко. Подтянутое тело и сочный плод. Я так любила яблоки, что не оставляла огрызка. — Ты уверена, что это развеселит тебя? — проблеял дрожащий от холода Максим. — Что-то я не вижу приподнятых уголков губ на твоем личике. Сомнительная игра. — В твоих интересах не дрожать и сохранять конкретное положение. Я могу промазать и попасть ниже цели. — В лоб? — Ниже. — В сердце? — Еще ниже. — В ногу. — Выше. — Я тебя понял. Славно. — Может, поменяем пистолет на арбалет? — попросил Максим. — Достать стрелу легче, чем возиться с пулей. Врачам придется объяснять откуда пуля взялась. — А он у тебя есть? — Найдем. Я неодобрительно завертела головой. — Ты не веришь в меня. — Верю, но... Я пока не нацеловался вдоволь, не набил татуировку на груди с твоим именем, не придумал имена нашим детям... — А если я не хочу детей. — То будет на один пункт меньше в моем списке. Обойдусь, значит. Зато не придется ломать голову над сочетаемостью имени, отчества и фамилии. В забор врезался автомобиль. — Прошу прощения! — Выскочила девушка примерно нашего возраста. Вокруг ее шеи три раза обернулось жемчужное ожерелье, с которого струями свисали красные драгоценные камни, будто кровь вытекала из раны. Из-под пушистого розово-бело-малиного пальто проглядывал пиджак, с обнаженными ангелами с ружьями в руках. Спрятав выбившиеся пряди за узорчатый платок и подтянув кожаные перчатки, она пояснила: — Я ищу одного человека... Его псевдоним «Палач». — Улболсын, — сказал Максим. — Нашла. Максим — наемный убийца — представляля клиентам Палачом? — Решились? Улболсын кивнула. — Она?.. — Улболсын показала на меня. — Моя жена? В теме. Я фыркнула, но отрицать не стала. Статусы «девушка» и «жена» имеют разный уровень доверия. Когда осознанность и серьезность отношений повышается, достигается уровень «супруги». В состояние «брак» переходят при наличии стопроцентной уверенности в партнере. То есть я не какая-то там зависимая от любви и чужого мнения девчушка, которая состоит в отношениях с Максимом, только чтобы мое одиночество не стало темой для сплетен дальних родственников на семейном застолье, и я не смотаюсь к варианту побогаче и посимпатичнее, если он появится на горизонте, — меня останавит любовь к Александровичу. — Хватит? — Улболсын перекинула через забор тяжеленную сумку, набитую деньгами. Под челкой Максима, от ветра развевающейся, показались глаза по пять рублей. — Достаточно, — перебила я его. У Улболсын на рингтоне должен стоять звук прошедшей оплаты или начисления денег, или шелест пересчитывающихся в банкомате купюр. — Улица Майская, 10, — назвала она адрес. — Там, где Пятерочка на перекрестке, есть слева длинная голубо-серая брежневка с недавно построенной детской площадкой. Перед площадкой — автобусная остановка с разбитым стеклом, а поодаль от нее — продуктовая палатка. Скоро завезут новый товар, который разгружает хозяин палатки, мой отец; он и закрывает палатку. Подловите его на выходе. — Погодите, в этой палатке работает покрытая женщина? Повернувшись ко мне, Максим вопросительно вскинул бровь. — Моя мама, — поправила Улболсын. — Я хочу убить отца ради мамы. Она с ним, как птица в клетке. И хиджаб он ее надеть заставил. В детстве мама как-то разговорилась и призналась, что многого упустила после брака с ним. Я уверена, она бы повернула время вспять и не вышла бы за него. Я бы, правда, не родилась, но мне не обидно. Отец — деспот. Он и меня пытался покрыть. Бабуля уберегла, к себе забрав. — Прикрывается богом, а сам хуже дьявола, — грустно подытожила я. — Да! — Обещаю: мы устроим ему ад перед смертью, — уверяла я — Кто «мы»? — спросил Максим. — Я. Это мой заказ. Я не хочу тебя приплетать к этому убийству. Ты достаточно людей погубила, Анфиса. Измараешься. Не пачкай руки кровью. Я все сам сделаю. — Не сомневалась я в твоей самостоятельности, — возразила я. — Нельзя компанию составить? — Ты не совладаешь с собой, сорвешься и убьешь его на людях. — И что? Не думаю, что Улболсын заботит, кто убьет ее отца-падонка. Мы одновременно посмотрели на клиентку Максима. — Завидую вашим отношениям, — призналась она. — Она, — вспомнил Максим и ткнул в меня, — обещала меня убить. — Я сдержу обещание, если ты не возьмешь меня с собой. Считай сегодняшний вечер свиданием. Это первый раз, когда мы с Максимом действуем вместе. Борис Федорович не считается. Я не была в курсе, что Максим не покинул школу. Сейчас мы вдвоем участвовали в убийстве. Я должна запомнить дату и отмечать каждый год. Так волнительно. Шубы не выдавали телосложения. Резиновые головы козла и лошади скрывали лица. Мы, притаившись за кривыми стволами деревьев, выжидали отца Улболсын. Он, дряхлый и согнутый, плелся к своей девятке. Его срок годности почти истек. Максим поехал за ним. — Напиши с моего телефона Улболсын и попроси ее прислать адрес родительского дома. Я, разблокировав телефон, построила и показала ему маршрут. — По Дождливому шоссе едет. Максим свернул. — Ты не туда повернул. — Я знаю. Угрюмое небо нависло над лесом. Мы упустили из виду машину отца Улболсын, съехав с шоссе. Навигатор забормотал: «Через двести метров поверните направо». — Ты движешься ему навстречу! — осознала я. — Ага, — подтвердил Максим, выезжая на встречную полосу, — убьем его более натурально. — Дурак, это опасно! — закричала я, вцепившись в ремень безопасности. — Я не собираюсь умирать. — Поэтому я не хотел тебя с собой брать. — Предупредить было не судьба? — Милая, я не ты. Твои способы убийства банальны. — Критиковать смеешь! — Я помогаю умереть. Вполне естественно погибнуть в аварии, — объяснил он. — Приготовься, дорогая. Хитрое лицо отца Улболсын сморщилось и скривилось от страха: мы приближались с бешеной скоростью. Руки Максима, обвитые вздутыми от напряжения венами, вцепились в руль. Максим надавил на газ — и отец Улболсын, попытавшись увернуться, слетел с дороги. Его автомобиль врезался в толстенный ствол дерева. Вдох-выдох, вдох-выдох. — Жива? — Максим аккуратно притянул меня к себе и легонько поцеловал. Легко отправить незнакомца на тот свет — с собой расставаться сложно. Наверное, я впервые за долгое время испугалась смерти. Своей смерти. Я привыкла к Максиму, деньгам, Шанель, 10 В, Вике, Полине, Кате, Тимоше, Стейси и не намерена прощаться. Вот бы в ад можно было упаковать ценные вещи. На ручную кладь мне бы хватило килограмм. — В ресторан хочешь? Поешь, успокоишься. Только вот отчитаемся Улболсын. — Максим рассматривал залитое кровью разбитое лобовое стекло. Выйдя замуж за фанатика бога и став верующей, мать Улболсын променяла свободу на иллюзорную безопасность. — Хочу в лес. В мой лес. Туда, где захоронены тела. — Следующая остановка — твое кладбище. Оплатите поездку поцелуем. Я сжала губы. Зайцем проедусь. Меня не покидало неприятное послевкусие: смерть почти коснулась нас. Максим устроил по-быстрому фотосессию трупа и отправил Улболсын фотографии. Она, ответив стикером улыбающегося пса, удалила переписку. В лесу до нас уже расположились гости. Полусогнутые, с лопатами в руках, Вика, Полина и Влад щурились от света фар. — Я набираю ментов и сдаю вас, — пригрозила я, ступая на поляну. — Недолго вам осталось. Я пригляделась и заметила две новые ямы. — Ну... я это... тут... короче... — подбирала Вика слова. — Да не обижалась я на тебя. Зла не держу. Ты на чувствах наговорила. — Я погорячилась, — созналась она. Полина оттопырила мизинец. — Мирись, мирись, и больше не дерись, — затараторила Скоробогатая. — А если будешь драться, то я буду кусаться, — продолжила Лютая, сцепляясь мизинцем с Полиной. — А кусаться не при чем, буду драться кирпичом. — Следом прикрепилась я — А кирпич ломается, — встрял Максим. — Дружба начинается! — завершил Влад. Мы рассмеялись. — Кого прибили? — Не терпелось мне спросить. — Да хрен знает, — размышляла Полина. — Кого-то. — Сама! — гордо заявил Влад. — Без посторонней помощи. — Не сомневалась. А ты? — Ваню, — выпалила Вика. — Давно пора. — На днях я чистила расписание для его убийства. — Никогда бы не подумала, что ты однажды приедешь сюда без трупа, — призналась она. — Да не сказал бы... — влез Максим. — Не важно. — Я подталкивала его к машине. — Давайте побыстрее закопаем их. — Эй! — сопротивлялся он. — Я помогу! Закопав изуродованные тела бездушных и бессердечных тварей, которые честно заслужили внезапную и мученическую кончину, мы разошлись. Они — одинаковые повторяющиеся части уравнения, которые требуется сократить, чтобы упростить решение. Вика села в автомобиль к Владу и Полине, попросив их доставить ее до дома. Она переживала, что Стейси могла проснуться и, испугавшись пропажи матери, разрыдаться. Я в детстве ненавидела засыпать ночью без взрослых и всегда дожидалась их приезда. Всю дорогу сообщения сыпались в директ. Я была занята размышлениями о недвижимости и берегла зарядку, не притрагиваясь к телефону. Что делать с двумя квартирами — моей и старушкиной? Сдавать? Прижившаяся в особняке Максима, я съежать не собиралась, а, напротив, планировала съезжаться. Я в интерьер замечательно впишусь. Максим застрял на кухне у плиты. Я отказалась от ресторана, пожелав что-нибудь домашнего. Взяв в руки телефон, я поняла, от кого прилетали сообщения. Ученики, подписанные на меня, будто сговорившись, отправляли ссылку на какое-то видео. Я, нажав на строчку, открыла видео. На весь экран высветилось лицо змеи, спавшей с моим бывшим парнем. Яна снимала GRWM (Get Ready With Me). — Наблюдайте за тем, как я крашусь, и слушайте, как я рассказываю историю о девушке, которая убила моего бывшего парня.