Баллада об учительнице, убивающей мужланов

Глава 3 Clubничный пирог. Я люблю рукопожатия. True/False/Not stated Губы раздулись от ботокса. Кожа лица блестела от корейской косметики. Перманентный макияж бровей от школьной подруги, тоже Вики, не выделялся на фоне неестественной красоты. Грустно признавать, что пластический хирург не совершил врачебную ошибку и только сделал ее привлекательнее. Жаль, ей не попался наш одноклассник. — Сколько лет, сколько зим, Анфиска! — не терплю этот вариант имени. — Ты че, все-таки училкой стала?! Или ребенок сюда ходит? — она ущипнула дочурку, и та смущенно поздоровалась. — Это Стейси. Нам шесть. Я закипала горечью и озлобленностью, когда мамочки путали местоимения третьего и первого лица. Моя мама говорила: «Мы стобальники. Мы поступили туда, сюда», и мои ногти впивались в ладони от ревности. «Я стобальница! Я поступила! Не ты!» Я объясняла ей, что так она ворует и присваивает себе мои достижения, но мама didn't care. — Здравствуй, Стейси, — я присела на корточки и, оказавшись на одном с ней уровне, потискала за щечку. Она скорчила болезненную рожицу. Обожаю смотреть, как эти маленькие гадкие создания страдают. Пусть Стейси подготовится к нелегкому будущему, трудностям и разочарованиям. Чихуахуа в леопардовой сумочке зарычала. — Пойдем ко мне в гости, — предложила Вика, погладив пучеглазую шавку, — попьем чайку, кофейку, вина? Посплетничаем. Скоробогатая, вон, фонд против домашнего насилия основала. Стейси в музыкалку отведем и наверстаем упущенное. Семья Вики поселилась в новом районе города, где унылые хрущевки и брежневки не нагоняли тоску. В 13 школу она отдала дочь, потому что в ней легче списывать у старых педагогов — мать проверила. Я предупредила Вику, что поблажек не будет и фразы «вся в мать», «яблоко от яблони» и «от осинки не родятся апельсинки» будут преследовать малышку. Меня всегда раздражал советский прах, утверждающий, что человейники портят пейзаж. Они не догоняют, что благодаря им у людей есть место жительства. Не всем сдался двухэтажный дом, участок земли, огород и будка с дворнягой. Лютая явно наняла дизайнера интерьера для ремонта. Некоторую мебель я видела на просторах Пинтереста. Порывшись в сохраненных, я найду и ванную, и гостиную. Чихуахуа бегала за мной по паркету и гавкала, огрызаясь. Вика, облизвая кончики пальцев, распаковала клубничный пирог. Из семнадцати подаренных мне букетов в один входило нечетное количество цветов, и я отдала его гостеприимной хозяюшке. Малиновые пионы шляпкой бутонов прятали горлышко круглой вазы. Мы сели за круглый стеклянный стол и раскупорили бутылку вина. Я соблюдала дресс-код — Вика носила зипки. Я ставила реакции на посты в ее тг-канале — она не читала мои сообщения с просьбами пройти опрос. Я в началке делала поделки сама — за нее трудились родители. Вике разрешали гулять после 22:00. Вика, узнавая о самостоятельных, прикидывалась больной и уходила с уроков. Вика становилась pick me girl в кругу парней! Она жила припеваючи и не расплачивалась за грехи. — Я всегда завидовала твоему английскому... сексуальному и кокетливому произношению. И англичанки тебя любили. Вы находили общий язык, даже когда спорили! Ты не делалась для них врагом, посмевшим исправить учителя. — Продолжай, — я запихнула в рот кусище пирога и отхлебнула вина. — Помню, руссичка тебя ставила в пример на тестах. — Екатерина Петровна, — поправила я ее. — Ты думаешь, я запоминала имя этой гадюки? Лютой не удавалось списывать у Екатерины Петровны на сочинениях, изложениях и диктантах; она либо получала два, либо просыпала урок, либо уходила перед занятием. Классная руководительница от безысходности верила историям о головной боли и отпускала Вику. — В уник я поступила на коммерцию, мать тогда всыпала... — Сочувствую, — сказала я, будто не причастна к наведению порчи и сглаза. Поделом ей. Учиться надо было. — Познакомилась с барашком, — заметив мою скривившуюся физиономию, она пояснила: — Мой муж. У него кудряшки из-за хим. завивки. Милые прозвища это так нелепо. — Залетела, — я поперхнулась, и Лютая постучала по спине, — отчислилась. — Вино попало не в то горло, и я задрыгалась, давясь удушающим кашлем. Вика, готовая искать в Яндексе, в разделе картинок, инструкцию приема Геймлиха, вскочила. — И посвятила себя дочери. — Самоотверженно. — Мы ходим в музыкалу, в художку, на каратэ, на танцы и на курсы по программированию. Кашлю следовало убить меня. Стейси, как куклой, управляла ненаигравшаяся в дочки-матери мать. Записывая ребенка на кружки, она отнимала у нее свободное время для relaxation. В музыкальной и художественной школах Стейси не отдохнет, на каратэ и на танцах не расслабится. Курсы по программированию, похоже, идея папаши. Cтейси — черновик эссе и пробник духов, бета-тест игры и демоверсия песни. Вика и ее муж на ней тренируются, чтобы не оплошать со вторым ребенком. Мне повезло, что я второй и последний ребенок. Стейси — нет. Она вырастет и отомстит родителям, выместив обиду на младшей сестренке или младшем братишке. Старший брат, сгорая от зависти и ревности, порвал мои несуразные, абсурдные, детские рисунки, потому что мама не взяла его в белорусский санаторий из-за оценок по русскому. Я на своей шкуре ощутила последствия недостаточного внимания и низкой самооценки. — Полина Скоробогатая зачастила попадаться мне в рекомендациях ТикТока. Она открыла фонд против домашнего насилия. Инфоцыганство больше не пользуется популярностью? — Или она жертва и хочет помочь другим, — поморщилась я. — Она однажды разрыдалась из-за 3 по труду. — Возможно, — согласилась Вика. — Она готовилась к каждому уроку. И к духовному краеведению! Духовное краеведение — самый бесполезный предмет программы 8 класса 13 школы, формирующий качества патриотизма, об истории христианской православной культуры и ее связи с историей земли Подмосковья. Разговоры о важном зашли лучше. Получить хорошие оценки по сорокаминутной перемене для сна и повторений доказательств теорем было сложно всем, кроме мальчика, ходившего в воскресную школу. Вика усадила меня на белоснежный диван и, пристроившись рядом, раскрыла семейный фотоальбом. Выпускница-Вика с аттестатом с тройкой по физике, нарядная Вика у свадебного алтаря, беременная Вика с муженьком, подвыпившая Вика на танцполе, обугленная Вика на пляже. Лютая заскринила инсту и телеграм и распечатала в фотоуслугах изображения, ошарашив бабушку на ресепшене нескромным материалом. — Барашек такой милашка, — умилялась она. Я пожала плечами: — Я по свиньям. — Я про супруга своего. На биологии я с бывшим лучшим другом сидели позади двух Вик на третьем ряду последних парт, на Камчатке, и от скуки, безделья и тоски разбирали любовные похождения Лютой и кандидатов на место ее парня. Вика Пудрова залипала в манхвы, и мы были единственными слушателями чудаковатой оффницы, иногда не снимающей кепку в классе. Сплетни о ее романах были интереснее невнятного бормотания биологички. — Я как-то послала его в магаз за картошкой, — она сдерживалась, проглатывая смех, — а он перепутал и купил репу! — Вик, ты прикалываешься? Это бытовой саботаж. Лютая вопросительно похлопала ресницами. — Всю жизнь с родителями я прикидывалась неумехой, когда они заставляли меня делать что-то, что не хочу. — Нет, барашек не такой, — надулась Вика. — Я занимаюсь Стейси, готовкой и уборкой; он добытчик, приносит деньги, работает. Все честно, я не имею права скидывать свои обязанности на мужа. — Отпрыском заниматься — общая ответственность, — помрачнела я. — Отбывая декрет, моя невестка сделала расписание братцу, по каким дням он сторожит, выгуливает, поит и кормит сынка. Куда пропала Вика Лютая, слившая нюдсы девушки, распускавшей про нее клеветнические слухи? При бракосочетании она сбросилась до заводских настроек, утеряв приобретенные данные — уникальность, индивидуальность. Домофон громко запел, и капризная чихуахуа спряталась за моей спиной. — Барашек пришел! Вика западала на скинхедов, гопников и оффников — сфинксов с коротко стриженной башкой. Они обитали и передвигались по городу строго в стаях со своими кентами и их девушками. Могли докопаться до парня за ненатурально покрашенные волосы и за одежду неунылых цветов. Над такими обезьянами я любила издеваться, подструнивая над острыми темами и загонами. «Ой, а где твои ноги?» — спросила я в лоб дружка Лютой в камуфляжных штанах, висевших низко. «Демку послушать не предлагаешь теперь?» — я засмеяла недопесню другого собутыльника Вики, мечтавшего стать репером. В треке он пел о том, какая его бывшая шлюха, раз бросила его после измены. Сноска — он изменил ей. Не наоборот. «Ты специально носишь треники на низкой посадке, чтобы все видели бренд твоих трусов? Или ты боксеры до пупка натягиваешь?» — разведывала я. Викины кореши проявляли опасный интерес к дегустации алкоголя. Бухали. Как-то я обманула Вику, взяла ее айфон под предлогом «посталкерить страничку парня, который меня заблокировал» и зашла на общий канал ее парня и его кентов. Незаконченная школа их не волновала. Электронки, алкашка и секс заполняли пустые черепные коробки несовершеннолетних придурков. Что насчет барашка... он совсем не в вкусе прежней Вики Лютой. Кудряшки с яйцевидным лицом смотрелись смехотворно, отросшая щетина айтишника на удаленке безобразна, нос картошкой, прямоугольные очки из СССР и балласт, отрывающий пуговицы клетчатой рубашки. Барашек вполне мог хранить в прикроватной тумбочке коллекцию игрушечных машинок и воздыхать по волшебной стране Советский Союз, где трава была зеленее, небо — голубее, пломбир — вкуснее. «Вика, на пропажу твоего вкуса повлиял ковид?» — чуть не выпалила я. Барашек бросил спортивную сумку на кресло в прихожей. — Зай, — меня передернуло от милого прозвища, — сваргань че-нить. Это от кого букеты? Я запуталась. Выглядит, как задрот, помешанный на играх, но быдланская манера речи оффника. — Цветы мои. Я англичанка и бывшая одноклассница Вики. — Приятно познакомиться, — он протянул руку, — я... — Отбивная с пюре готовы! — крикнула Вика из кухни и спасла меня от бессмысленного рукопожатия, отвлекши мужа. Барашку не пятьдесят, чтобы отрекаться от взмаха ладонью. Своей граблей он, небось, хватался за поручень в маршрутке, нажимал на кнопку вызова лифта и тыкал по экрану кассы самообслуживания. Коснувшись копытца барашка и потом своего лица, я бы завтра ходила облепленной патчами от прыщей. Разжевывая куриное мясо, он чавкал и стучал вилкой, пялясь в экран. Кусочки картофельного пюре падали на стол и размазывались по дну тарелки. Вика налила молока в керамическую чашку искривленной формы с вмятинами и незамысловатыми цветочками и поставила ее перед супругом. — Дай нормальную чашку. — Хоро... — Чем тебе эта не нравится? — влезла я, подперев бока кулаками. Покорная Лютая не на шутку раздражала. Она носила запасной телефон на случай внезапной контрольной по физике, чтобы сдать первый и списать со второго. Барашек проигнорировал question и повторил приказ: — Дай нормальную чашку. — Смущает ее дизайн? Он детский, да? Девчачьий. — Анфис, не надо... Баран закрыл глаза. — Если ты отпьешь молока из чашки с цветочками, твой член не засохнет и не отвалится. Можешь не волноваться. Учеными не доказана самоликвидация пиструна после такого непозволительного для пацанов действия. Над тобой какой-то мальчишка в школе поиздевался, и ты решил проповедовать традиционные стандарты мужского поведения? Надеюсь, Вика беременна девочкой. Мальчику нечего отравлять мозг токсичной маскулинностью. Он нахватается чепухи дома от папочки и пойдет в школу обижать ребят, не подчиняющихся законам айтишника, прогуливающего спортзал. От диссонанса меня укачивало. Баран looked like фуфло, а поведение такое, будто что-то из себя представлял. Это как дать шанс некрасивому человеку, и он вдруг спустя время начинает вести себя так, будто это ты чмо. Дебилы эволюционируют? Новые виды? Различать их по одежде и волосам все тяжелее и тяжелее. Чашка вспорхнула, орошив меня душем из коровьего молока. Белая капе́ль стучала по напольной плитке, стягиваясь в лужи. — Она была сделана Стейси! — Вика бросилась к осколкам подарка дочери. — Не склеишь больше, как и ваш брак, — отрезала я, оттаскивая Лютую в сторону выхода. — Бракованность возврату не подлежит. Вика вырывалась, дергая плечами. — Ты звонишь свекрови, докладываешь ей про сыночка и велишь забрать внучку из музыкалки, — отрезала я. — Она меня недолюбливает... — Услышит, что устраивает сын, — полюбит. — Я не могу развестись! У нас двое детей! — Ты узнавала пол второго? — Да, — она понизила голос до шепота, — мальчик. Он хотел пацана. Всегда. Продолжение рода и что-то такое. Я сожгла фотоальбом с гендер пати Стейси из-за его кислой рожи. Неприятные воспоминания и мысли проясняли разум Вики, сбрасывая цепи опасения. — Уходи от него, дура! — не выдержала я и затрясла Лютую. — Пока руку поднимать не стал! Страх, сомнение и решимость сражались в ней. — Куда? Куда уходить? Кому мы со Стейси нужны? Моя мать нас не примет! И я безработная! Она стеснялась клейма разведенной матери-одиночки. — Ему вы точно не нужны, — огрызнулась я, накидывая пальто. — Я не хочу лишать Стейси отца... — От отца осталось одно название. Мой батя приходится моему единоутробному брату отчимом. У них так хорошо отношения сложились, что братец его папой зовет. Боишься, что не найдешь нового муженька? Не беда. Одна не останешься. Я с тобой. Мальчишку вырастим, выходим, выкормим. Я солгала Вике, пообещав невозможного — регулярной помощи. Малышня ужасно противная, если честно. Я предпочитаю постарше — с ними болтать интереснее и им легче пропагандировать взгляды. Максимум могу выгуливать Стейси, Тимошу и Шанель, пока Вика будет с карапузом страдать. — Пойдем, — прошипела я. — Ты че ее против меня настраиваешь? — баран, пошатываясь, выполз в коридор. — Пойдем, — согласилась она, очнувшись. Вике Лютой терять нечего. Ее нынешний муж — груз, от которого необходимо избавиться, чтобы взять в ручную кладь на борт самолета чемодан. Он учебник, который школьники не кладут в рюкзак, чтобы не отвалилась спина. Он вещь, которую не спасают при пожаре. Лифт ждать было опасно. Мы миновали мусоропровод, общий балкон и выскочили на лестничную клетку. Пробежали 18, 17, 16 этажи, прошли 15, 14, 13, проковыляли 12, 11, 10. — Вещи потом соберешь, — эхо ударялось о шероховатые стены, пыльные ступеньки, скользкие перила. — Перекантуешься у меня. На кухне есть диванчик. Правда, ночью может Шанель копытами по полу стучать и мешать. — Шанель? — Моя минипиг. — Куда мы? — В клуб. — Что?! Зачем?! — Когда ты последний раз тусовалась? — На дне рождения Стейси. С аниматором танцевала. — Неправильный ответ, — прищурилась я. — До первой беременности. Твои соцсети приуныли с бытовым контентом. — Презрительной интонацией напоминаешь историка, — поморщилась Вика. — Прости, что не дала тебе полотенца, чтобы вытереть молоко... и не загородила от... — Never mind. — А? — Забей. Я бы тоже сперва забеспокоилась об испорченном подарке от дочери. Шанель не жаловала ни кошачников, ни собачников. Бесцельно понюхав Лютую, она удалилась, отбив чечетку копытцами. Я подготовилась к букетному 1 сентября и накупила ваз в форме книги, сапога, банки газировки, сумочки и бутылки шампанского. Вика помогла с расстановкой, дотянувшись до верха кухонного гарнитура. Ниже ставить мы не рискнули: Шанель могла уронить. Барашек названивал, вымаливал прощение. Вика как в старые добрые везде кинула в чс. — Мне аж легче стало, — сказала она, пронизывая мочку уха моими сережками в виде туфель. Любуясь favourite картиной — отражением зеркала, я поправляла очки-сердечки. Таксист включил режим ожидания, чтобы срубить денег за опоздание, и не учел, что пассажирки — скупые англичанка и безработная мать-одиночка, берегущие сворованнные деньги у бывших. Мы заказывали такси уже на улице, ежась от осеннего холода. Ароматизатор-елочка не прогонял из благоухающего сигаретами салона смрад, и я влепила водителю 3 звезды. — Красавицы, веселиться едете? — с грузинским акцентом спросил он. — Нарядные обе. — Нет, на аборт. В электричке мы наслаждались одну остановку Грозой Вивальди, исполненной молодым парнем. Напряженными руками он мастерски орудовал скрипкой, смычком изящно скользя по струнам. Я перевела ему пятисотку и в сообщении намекнула, что школа №13 ищет учителя музыки. Затем мы пересели с МЦД на метро и вышли у клуба. Я не любительница клубов. Шумно, громко. Много народу. Несет потом. Спокойно помыть и обработать подмышки дезодорантом в запертой кабинке уборной невозможно — они всегда заняты перевозбужденными парочками. Не видно друзей, поскольку удушающий туман подпитывается кальяном, сигаретами и электронками и не рассеивается. Музыкальный вкус у отвечающего за плейлист на танцполе отсутствует. Для работы диджеем обязательным условием в объявлении помечают знание просроченных и заезженных треков. Мерзкие дядьки с эскортницами, восседающими на коленях их раздвинутых ног, не уступают место на диванчиках. Бармены впихивают просроченный алкоголь и давятся первосортным вонючим с дружками в подсобке после смены. Ради Лютой я потерплю. Вспомнив легкомысленную юность и знакомую атмосферу, она оклемается, развеется. Вращался дискошар, проецируя звезды на людей. Розовые, оранжевые и фиолетовые столбы прожекторов преследовали балаганных тусовщиков, вошедших в кураж. Они подбивали застенчивых присоединиться к веселью. Подруга и друг в углу хохотали от своего пения в караоке; парень фоткал другого под неудобным ракурсом, присев на корточки; две девушки щекотали третью, уговаривая сделать расклад Таро. Мне неожиданно стало легко, будто за спиной выросли и запорхали крылья. Этот клуб разительно отличался от тех, которые я посещала прежде. Здесь я ветрена, беспечна, вольна. Нет человека, сковывающего меня. Чужое правильное мнение не плело паутину поперек настоящей меня. Если б только Вика так же расслабилась. Я с размаху врезала себе по щеке. Мякнуть и отдаваться слезливости в клубе опасно. Я не хочу подцепить докучливых утешителей. — Прополоскаешь горло? — Я без денег. — Я не про деньги спрашивала. Бармен жонглировал бутылками и фокусничал, пританцовывая. Его несовершеннолетние поклонники, хихикая, шептались в стороне и записывали сторис. Я сдержалась и не настукачила вышибалам. — Можно женский коктейль, пожалуйста, — обратилась Вика, забравшись на высокий стул. — Не можно, — хмыкнул бармен, — у наших коктейлей нет гендера. — Она учится, — подмигнула я. — Легкий ей, успокоительный. — А вы что желаете? — Ей по карману что-нибудь от красной цены. Как контрольная по биологии в конце триместра, появилась Полина Скоробогатая. В школе ее английский был не так идеален, как мой, но выше и лучше уровня одноклассников. Полина готовила домашнее задание ко всем урокам, даже к ОБЖ, черчению, духовному краеведению, и заслужила красный аттестат. — Англичанки без масиков, как черепахи без панциря, ныне. — Объятиями она сдавила мне кишки. — Уязвимы. — Сравнение с верблюдом без горба было бы более точным. Без жировых отложений в пустыне на диете из полыни, акаций и колючек долго не протянешь. — Гляжу, какие-то знания отложились в твоей голове, Хамловская, — коварно ухмыльнулась она. — Здесь что, встреча выпускников? — икнула Лютая. — Лютая? — Полина поздновато разглядела мрачную Вику. — И ты тут? Вика лбом билась о барную стойку, постукивая бокалом конусной формы. Она, всхлипывая, уныло пожевывала всклокоченные волосы и ногтями скребла бедро. — Что случилось? — Полина протиснулась к ней. — С мужем поссорилась... — С мужем рассталась, — поправила я. — Он не пьет из чашки с цветочками, потому что это по-бабски. — По-пидерски, — уточнила Вика, шмыгая носом. — По-гейски тогда уж. — Полина гладила дрожащую одноклассницу по спине, повторяя массаж «Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы...» — Я высказалась, что его поведение нелепо, и он облил меня молоком и разбил подарок от дочери. Стейси, ребенок Вики, — Полина поперхнулась, — делала своими маленькими, крохотными лапками чашечку для мамочки и папочки, чтобы получить родительского внимания, а этот урод в порыве злости ее разбил. Полина заслонила рот ладонью и произнесла: — Он может начать поднимать руку. — Черт тебя дуру дернул замуж за него выскочить! — я потянула Вику за ухо, и она запищала. — Не черт, — медлила она, — мама. Отец задолжал дохера, и мать продала меня первому попавшемуся. Свекровь долг вернула взамен за то, что я с ее сынком семью построю. Я пыталась наслаждаться деньгами мужа-айтишника, — ее голос пошел рябью, — но забыть Ваню не могу... два ребенка от другого... Я будто изменила ему, Ванечке. Ванюше моему в любви клялась, обещала дождаться из армии. Но мама по-другому решила. Обстоятельства повлияли. Семейные. Лютая перебрала. — Чертесса. — Полина заподлицо полировала Викино родовое обручальное кольцо с громадным бриллиантом. — Меня мама за двойки лупила полотенцем, ремнем, шнуром от зарядки. Она мне и синдром отличницы привила. В универ, о котором она мечтала, я поступила и смоталась в общагу выживать. Однажды прогуляв пары на 3 курсе, я почувствовала свободу и не появлялась совсем. Я не сдалась и нашла себя, Вика. Начхала на мамины цели и идеи. — А моя мама хотела, чтобы я стала стоматологиней и всегда была у нее под боком, в клинике. Как ты помнишь, Вика, в 9 классе я 3 недели проучилась в другой школе, в которую меня отдала мама, потому что желала иметь в семье стоматолога. В конце 1 модуля я вернулась обратно в наш класс. Сейчас я англичанка с мизерной зарплатой. Но я довольна. В меде я бы не выжила. Либо сама руки наложила бы, либо родители убили бы за исключение. Некоторые дети страдают не из-за безответной любви, отсутствия друзей, отключенного интернета, немодной одежды и плохих отметок. Мамы порой ранят больнее ножа. Моя мамочка оправдывала нетактичные комментарии про осанку, прическу и фигуру тем, что «лучше услышать правду от близкого». Никто бы другой не додумался облить меня грязью, припудренной заботой. Она день за днем осыпала родную дочь, меня, комплексами и сравнивала ее с сыном подруги. «А вот он!.. А он!..» — постоянно получала я и в разговорах, и в переписках. Когда я делилась с мамой чем-то личным, секретным и открывалась ей, она обязательно обращала все против меня. «Поэтому он перестал с тобой дружить! Ты дрянь! Неблагодарная! Никто с такой не захочет общаться!» — истерично кричала она, кусая губы. Ночью я рыдала, проталкивая в рот уголок подушки, чтобы стоны боли и крики разочарования в доме не услышал никто и не догадался, в чем моя слабость. Стоя на коленях, я спрашивала Иисуса, почему несчастна и почему избыток проблем и трудностей пропитал мою судьбу. Таро, гадалки и гороскопы притворно обещали радость, которая не наступала. Уровень английского у мамы -А1, и я была обязана служить ей переводчицей в отпуске в Тайланде. Она дрюкала и дергала меня бесцельно, заставляя переводить наипростейшие предложения, подвластные ей. Мы заскочили перекусить в ресторан, и мама захотела пить. Я отказалась просить воду на английском у официантов, мечущихся между столами, и она прилюдно унизила четырнадцатилетнюю меня. «Знаешь кто ты? Паскуда. Вырастила, блять, дрянь. Какая же ты сволочь. Мразь! Свинья! Сучара, тварь!» — ее было невозможно остановить. Она обзывала и обзывала, пока я не убежала со стыда обратно в номер. Остальные посетители пялились на нас, глазели. Русского знать не надо, чтобы понять, что та громкая женщина прощебетала. Вечером я проглотила обиды, согласилась, что не права, и смирилась с gaslighting. «Я такого не говорила. Не выдумывай». — У тебя есть я, — сказала я Вике, положив руку на ее правое плечо. — И я, — сказала Полина, положив руку на Викино левое плечо. — У тебя есть мы. Лютая зашмыгала, подвывая. — Спасибо, девочки. Мне не хватало поддержки. — У меня пустует квартира в Новокосино. Ты можешь перебраться завтра в нее. Потеряв one человека, я обрела двоих. В школьные годы мы с девочками не особо дружили. Могли перекинуться парой слов, осуждая одноклассников, и помочь с домашкой, однако дальше переписок про учебу не заходило. Вика редко высиживала 8 уроков и сматывалась с последних четырех. От звонка до звонка недосягаемая Полина погружалась в изучение материала и словно включала режим «Не беспокоить». Сегодняшняя встреча — шанс сделать то, чего я не сделала очень давно. Подружиться. Я ограничивала себя людьми, не проявляющими инициативу в поддерживании общения. Одной Кати было недостаточно. Я соскучилась по проблемам ровесников. Когда я узнаю, что кто-то страдает похлеще меня, мне становится легче. Полина чудом уговорила ответственного за музыку врубить Vengeance от BIBI. Вика отлипла от барной стойки, и мы заплясали. Мои бедра солидно покачивались, Вика обняла грудь, Полина взмахивала волосами. Эта песня почти полностью на корейском. Протяжные, плавные фразы «watch me dance» и «watch me sing» контрастировали с резким, скачкообразным произношением языка Южной Кореи. Я любила анализировать звучание. Тайский, например, волнистый. В нем и кратковременные безобидные волны, и непредсказуемо сокрушающие. Корейский напоминал кардиограмму с ломаной линией. Запыхавшиеся, мокрые и потные, мы выбрались подышать свежим воздухом во двор за клубом, где дрожащие курильщики, смирившись с ветром, задувающим огонь, распрощались и разошлись. Беззвучные мотыльки мельтишили у фонарного столба, стремясь к тюльпанообразной обольстительной лампочке. Перепуганная крыса пронеслась мимо Вики, выскочив из площадки с мусорными контейнерами. Фонарь рассеянно заморгал, вспышками подсвечивая наши лица и кого-то еще. — Ну че ты ломаешься, бля? Я че не вижу, что ты хочешь меня? — Грубый, пронзительный, встревоженный и жестокий голос заглушил сигналящих машин, воющих собак, заблудившихся вертолетов, качающих битов песни. Я застыла. Полина замерла. Вика остановилась. — Отвали... те! Не трогай меня! — взволнованно прошипела девушка. Или девочка? Старшеклассница? — Не думай, что я не заметил, как ты смотрела на меня и как ты одета. — Я тебя даже не знаю! Сейчас придет мой друг и... — Ебало захлопни, — прорычал мужик. —Это много времени не займет... Твой дружок, может, еще присоединится... — он восторженно хохотнул. — Или будет наблюдать. Разбив дно пивной бутылки, стоящей у мусорки, я набросилась на насильника.