Девяносто один Whiskey

9 июля 1944 г.

Дорогой Сэм, А что Новак? Да все нормально с ним, забудь! Не знаю, с чего ты меня все о нем спрашиваешь. Ну и что, что я его давно не упоминал? Да, жив он, все такой же зануда по большей части. Как и большинство командиров. Как я сказал: забудь. С чего это тебя волнует, Сэмми? Тебе думать, что ли, больше не о чем? Соскучился с Джессикой, хочешь поменяться местами? Да я с радостью! Мы почти подошли к месту следующей крупной атаки — я говорю «крупной», но, наверное, это будет самая серьезная атака с момента нашей высадки. Подробностей рассказать не могу — есть риск, что письмо перехватят (а ну руки прочь, грязные немцы! Это не для вас! Уберите письмо назад, danke schun). Но это будет как игра в «Я захватываю замок» у Кармайклов на Рождество, когда тебе исполнилось четырнадцать — помнишь? Только мы в данном случае Кармайклы. В общем, ты меня понял. Расскажу подробнее, когда прорвемся… Через Гранкам мы прошли более или менее легко, встретив по пути лишь пару немецких взводов, но у меня такое чувство, что удача наша скоро закончится. Кажется, грядут непростые времена, и работы у меня скоро будет хоть отбавляй. И все же мы надеемся, что все пройдет гладко. За тебя тоже держу пальцы! Боже мой… А я тебе говорил, что скоро ты снова на стену полезешь от отца. Но серьезно, если нужно ему написать, сказать, чтобы отвалил, только намекни. Я напишу! Знаю, ты считаешь, что я никогда ему не перечу, но за тебя я вступлюсь. Кто-то должен быть на твоей стороне. Я не сомневаюсь, что Джессика и сама не промах, но не знаю, готова ли она противостоять Джону Винчестеру. Может, подожди немного, чтобы было не так близко к маминой годовщине, менее… непредсказуемо? Но так или иначе в конце концов все сложится, не переживай. Ну а в остальном-то как — на выходные планы есть? Напиши мне. Тут у нас не так много есть, о чем посплетничать… Джо Харвелл и Пэт Барнс пару дней назад поссорились и чуть было не подрались, да лейтенант Уоллас вмешался. Но это было из-за какой-то французской девчонки… ничего серьезного. Подкинь мне новостей поделиться с ребятами — на худой конец, хоть какой счет у Канзас-Сити Роялс. Напишу снова, как только смогу. Постарайся не злить отца больше неизбежного — и следи за собой. Сцуко. T-4 сержант Винчестер 91W1O, рота B, 116-й пехотный полк 29-я пехотная дивизия Армия Соединенных Штатов

11 июля 1944 г.

Проблема Сен-Ло, как Кастиэль вскоре понимает, — в том, что город хорошо защищен. Не обязательно даже людьми — хотя и их хватает — но главное, город выстроен на холмах и скалистых утесах, так что старая его часть находится на стратегической возвышенности. Более того, окраины города порезаны на поля, разделенные затопленными дорогами, с противопехотными минами и живыми изгородями. И изгороди здесь не низенькие декоративные, как в Бедфорде: здесь они выше человеческого роста, специально подстригаемые годами так, чтобы ветви внизу стали толстые и продраться через такую изгородь было невозможно. Некоторые — по несколько футов в толщину, и растут они зачастую на земельных насыпях. На протяжении последних нескольких миль на подходе к городу Кастиэль побывал на большем количестве совещаний, чем когда-либо: и с другими командирами 116-го полка, и со штабом батальона для координации с другими полками, и однажды даже на собрании полковых командиров всей 29-й пехотной дивизии вместе с несколькими другими подразделениями 5-го корпуса. Насколько усвоил Кастиэль, 116-й полк должен сыграть во взятии города монументально важную роль, продвинувшись на юг от Ла-Моф и Вилье-Фосар, чтобы взять реку Вир и шоссе на Бериньи. Проходя среди солдат, ожидающих в месте финального сбора, в поисках командиров других рот, Кастиэль чувствует царящее в рядах нервное возбуждение. Сен-Ло будет самой крупной атакой, которой он руководил как командующий. Операция Нептун была крупнее, но сказать, что он проявил себя в ней как организованный командир, было бы большой натяжкой, учитывая, что вступил в должность он уже на пляже и импровизировать пришлось на ходу. Для остальной же части роты это первый день с момента высадки, когда они играют важную роль в крупной согласованной атаке — и первый раз, когда они знают до начала атаки, как много от них потребуется. Перед Омахой был смех, были легкомысленные шутки. Сейчас же люди притихли. Они молча курят и перекусывают пайками, проверяют оружие. Кастиэль останавливается там, где собрались командиры: беседуют, курят, вглядываются вдаль в сумрак утра, туда, где виднеются крыши Сен-Ло. Первым Кастиэля замечает капитан Габриэль Лафейсон. — Эй, Новак! — Он поднимает руку в знак приветствия. — Как настроение этим прекрасным летним утром? — Уже слишком жарко, — отвечает Кастиэль. Даже в эти утренние часы восходящее солнце излучает на землю волны тепла: дорога распаляется, трава жухнет, сухая и ломкая от недостатка влаги. Неудачный день для атаки. Габриэль усмехается и, запустив руку в карман куртки, предлагает Кастиэлю сигарету. Тот благодарно принимает ее: его собственный запас уже подистощается. — От майора Кэмпбелла ничего не слышно? — спрашивает командующий ротой Чарли молодой лейтенант Найоми — относительно свежее лицо: худощавый подтянутый мужчина, много внимания уделяющий внешнему виду формы. Похоже, он в таком же положении, как и Кастиэль. — В пять ноль-ноль, — отвечает как всегда немногословный майор Айзекс. Он смотрит на часы. — Пять минут: давайте-ка строиться. Зажав в зубах сигарету, Кастиэль делает глубокий вдох. Они выдвигаются. Три дивизии рассредоточены на дистанции в двадцать пять миль по обе стороны от Сен-Ло, и, когда по рации приходит сигнал о том, что 115-й и 175-й полки встали в позиции, приходит пора наступать. 116-й выдвигается по ротам, в результате чего Бейкер оказывается сразу за майором Айзексом. Они направляются на юг. В шесть ноль-ноль слышен звук подготовительной артиллерии, обстреливающей позиции немцев, чтобы расчистить 38-й пехотной дивизии путь к холму 192 по другую сторону Сен-Ло. В шесть двадцать приходит информация, что 35-я и 38-я успешно продвигаются, и в семь утра немцы начинают не на шутку отвечать. Первые пара обстрелов не такие уж страшные — лишь глухой звук орудий, визг металла над головой и грохот, когда он падает, сотрясая землю и раскалывая деревья, как спички, — пока немцы пытаются сообразить, куда именно стрелять, чтобы остановить Бейкер и другие роты 116-го. Однако они целятся все более и более метко. Снаряды начинают сыпаться со всех сторон, заставляя Кастиэля съеживаться в грязи с оборванным полуживотным воплем, отдаленно напоминающим «Ложись!» Он поднимается в клубах щиплющей глаза пыли и кричит: вперед, вперед, вперед, вставать, двигаться! Ничего из ряда вон. Не то чтобы Кастиэль когда-нибудь к этому привыкнет, но ему уже знакомы это учащенное сердцебиение и сжимающий горло страх; он привык выкрикивать команды, которые сам едва понимает, заставлять себя смотреть на солдат как на шахматные фигуры, чтобы не впадать в шок, когда кто-то ловит обойму в горло. Он привык бегать быстро и думать еще быстрее, его мозг работает молниеносно, соображая, каков следующий маневр. Они преодолевают две изгороди, после чего сталкиваются с серьезной проблемой: поскольку изгороди непроходимы, прорваться через них можно только в том месте, где специально для этого сделаны проходы, и, конечно, немцы следят именно за этими местами. Рота познает это на горьком опыте, когда посылает вперед первый взвод во главе с рядовым Рурком, только что оправившимся от осколочного ранения в лицо, полученного во Вьервиле. Приходится вызывать санитаров батальона, чтобы те подошли с тыла забрать тело. Лайл Рурк — первая потеря этого дня, но далеко не последняя. Перед полуднем они теряют сержанта Кристиана Кэмпбелла в результате прямого попадания снаряда, рядовой Резник лишается руки из-за куска шрапнели, рядовой Скотт снимает на несколько минут каску, чтобы остудить голову жарким днем, и получает пулю над левой бровью. У Дина и других медиков роты — капрала Тедди Дю Морта и рядового Нолана — напряженный день. Кастиэль посылает в сторону немцев снаряд за снарядом и вызывает поддержку тяжелой артиллерии с тыла, но, увы, у него нет координат вражеских позиций, чтобы дать точный подавляющий огонь, и нет способа узнать координаты, оставшись при этом в живых. Он сидит в мелкой канаве, идущей вдоль живой изгороди, футах в десяти от прохода в ней, и смотрит на пыль и щебень на тропе, куда на секунду наконец перестали падать снаряды. — Где рядовой Галлагер?! Галлагер подбегает, поскальзываясь в грязи, и валится на землю, спеша укрыться, так что радиооборудование бьет его по затылку. — Здесь, сэр! — Вызовите Авель и узнайте, как у них успехи с преодолением изгородей. — Кастиэль поворачивается к сержанту Миллигану. — Зовите сюда лейтенанта Эстера с третьим взводом! И дайте дыму на ту сторону прохода: шашки через изгородь! Под этим прикрытием проходите и сразу рассредоточивайтесь. Не стреляйте — просто разбегайтесь, как только окажетесь по ту сторону, и прячьтесь в укрытия. Возьмите Барнса, Доу, Брэдбери, Чемберса и Ричардса. И подготовьте следующий отряд, который пойдет за вами. Миллиган делает глубокий вдох, собираясь с духом, и кивает: — Есть, сэр. Солнце поднимается в зенит, рассеивая кругом густое желтое марево. При поддержке тяжелой артиллерии с тыла им удается, пусть и медленными темпами, но продвинуть Бейкер и остальные роты 116-го полка во главе с майором Айзексом на юг, к хребту Мартинвиль. Они прорываются, отступают назад, бросают на немцев всю имеющуюся мощь — легкую артиллерию, тяжелую артиллерию, подкрепление из батальона, идущего следом. Винтовки и пулеметы агрессивно клацают, как острые зубы, — и ничего не помогает. Над головой раздается нескончаемый рев самолетов, завывающих, как ураганный ветер, и Сен-Ло впереди зажигается взрывами, сотрясаясь от рушащихся зданий. Южнее слышится голодное пыхтение танков роты Дог и 175-го полка, и густые облака горячей пыли душат наступающих. И все же, несмотря на весь огонь и серу, немцы не сдают позиций. Из тыла 115-го полка, подавленного по другую сторону фронта, приходят вести о тяжелых потерях и контратаке, но у Кастиэля едва ли есть время размышлять о том, что это значит. Они близки к преодолению первого серьезного препятствия: он уже видит, где начинает возвышаться земля, прежде чем нырнуть к дороге, идущей по низине в Изиньи, и впервые за несколько часов дождь снарядов ослаб достаточно, чтобы можно было отважиться на перебежку. — Второй взвод — вперед! — кричит Кастиэль в дым хрипло, и его голос теряется за оглушительным грохотом выстрелов из немецких опорных пунктов к югу. — По стрелковым группам, по очереди — и ждать проверенного маршрута! Рядовой Понд, дайте мне Эстера на связь, третий взвод пойдет следующим. Первый взвод, держать подавляющий огонь! Мимо начинают пробегать люди, Кастиэль уклоняется, чтобы пропустить их, и кричит им, сам не зная что — какие-то бессмысленные слова ободрения. В этот момент звук его голоса теряется: весь мир вспыхивает, словно в праздничном салюте. Все затихает. Остается только сотрясшая землю сила взрыва, — первой мины, затем второй — и облако грязи и дыма, поднявшееся в воздух и щиплющее глаза. Вблизи раздается высокий крик; запоздалый треск пулеметов, замерших было в растерянности; и вечно леденящий душу призыв: «Медик, медик, левее оси!» Кастиэль прикрывает глаза рукой и пытается прокричать обожженным, полным пыли ртом: — Отзывайте, отзывайте их — Уолласа, Эстера, отзывайте назад! Дайте мне Алистара с торпедами! Четвертый взвод — в нескольких сотнях ярдов позади, обеспечивает артиллерийскую поддержку, так что бойцам требуется несколько минут, чтобы подбежать с бангалорскими торпедами, необходимыми для расчистки пути через минное поле. К тому времени дым уже достаточно рассеивается, чтобы Кастиэль увидел то, что, как он надеялся, ему видеть не придется: кровь на руках Дина Винчестера. Рядовой Фрэмптон плачет, одновременно с этим изрыгая ругательства и беспомощно цепляясь за лохмотья собственной формы. Он вскрикивает, и его рот наполняется темной жидкостью. Есть и другие жертвы, но их не различить. Грязи на них больше, чем плоти, и Кастиэль скользит взглядом по месиву, не задумываясь о личностях. — Поберегись! — кричит капрал Монтгомери, и небо вновь вспыхивает взрывом, люди отшатываются — но на этот раз уже умышленно — и Кастиэль снова посылает вперед второй взвод. Он замечает Иниаса — бледного, со стиснутыми кулаками, но разговаривать некогда. Рота Бейкер и остальной 116-й полк переходят дорогу в низине с минимальными потерями на минном поле, что уже хорошо, но, когда на хребте Мартинвиль они берут к востоку в сторону Сен-Ло, их застает врасплох огонь с немецких позиций к югу от шоссе, и снаряды начинают сыпаться снова. Они отбиваются, реорганизуются, занимают позиции и пытаются удержать их, но вражеский огонь неумолим, и от шоссе Байе приходится отойти. По мере того, как день клонится к вечеру и вечер сгущается в сумерки, становится ясно, что рота Бейкер не подойдет к Сен-Ло с текущей тактикой и уставшими, измученными долгим жарким днем боев людьми. Кастиэль нехотя дает команду отступать. Они отходят дальше от хребта, чтобы их не было видно с ближайших вражеских позиций, и окапываются. Кастиэль велит командирам взводов заняться окопами на ночь и выставить часовых с трех сторон от позиции — линейного лагеря, удерживающего фронт. — Как минимум два отряда должны держать оборону в течение ночи, — говорит им Кастиэль. — Если мы позволим немцам забрать обратно позиции, мы потеряем весь небольшой прогресс, которого сегодня достигли. Соберите два патрульных отряда: пусть попытаются прорваться и оценить оборону врага — в час ноль-ноль и в три ноль-ноль. Подъем в пять ноль-ноль: убедитесь, чтобы люди отдохнули как следует. Он обводит взглядом офицеров: все они выглядят донельзя усталыми, и Кастиэль сожалеет, что приходится загонять их до такой степени. — И сами хорошенько отдохните, — добавляет он. — Вам на часах стоять и в патруль ходить не надо: пусть за это отвечают сержант Брейди и капрал Лафитт. Попросите штаб-сержанта Мастерса, чтобы проверил, у всех ли все есть, и кто-нибудь пошлите ко мне Винчестера и Дю Морта для отчета о потерях. Вопросы? Командиры взводов переглядываются, но, за исключением сержанта Миллигана, пытающегося подавить зевоту, добавить никому нечего. — Хорошо. Приступайте. Вы свободны. — Кастиэль кивает и, когда они начинают расходиться, ловит себя на том, что сам едва сдерживает зевок. Это был чертовски длинный день. Открыв глаза, он обнаруживает, что Иниас остался и ждет. — В чем дело? — спрашивает Кастиэль. Иниас пожимает плечами. — Ни в чем — просто подумал: проверю, как ты. — Я в порядке. — Кас, ты херово выглядишь. — Я сказал, все в порядке. — Серьезно. Принести тебе чего-нибудь или, может, позвать кого-нибудь? — Голос Иниаса низкий, озабоченный. Он делает нерешительный шаг ближе и кладет руку Кастиэлю на плечо. — Поесть или хотя бы кофе? — Мне некогда, Иниас! — отрезает Кастиэль, сбрасывая его руку, и краем глаза замечает, что Иниас вздрогнул от такой реакции. Но Кастиэль не позволяет себе даже чувствовать вину за то, что срывается на друга. — Уже девять вечера. Мне еще три рапорта писать, у меня совещание с командирами рот, мне надо понять, что делать завтра, и доложить майору Кэмпбеллу обо всем вышеперечисленном — к полуночи. У меня нет времени на кофе и болтовню! Кастиэль отворачивается, чтобы не видеть уязвленного выражения на лице Иниаса: на это нет времени. Однако оказывается, что этого и не требуется: когда Иниас отвечает, его голос спокоен и собран, как будто он вовсе не смущен вспышкой раздражения Кастиэля: — Дай знать, если тебе что-то понадобится, — говорит он только. И, хотя велико искушение продолжить язвить и спросить, нет ли у Иниаса более важных дел, такой возможности не представляется, потому что, когда Кастиэль собирается ответить, оказывается, что Иниас уже ушел на поиски своего взвода. Только убедившись, что Иниас отошел на несколько ярдов, Кастиэль поднимает голову и глядит ему вслед. Иногда он смотрит на Иниаса как на две полуличности: одна — его школьный друг, другая — лейтенант с врожденными качествами лидера, прекрасным умением находить общий язык с солдатами и полным отсутствием склонности драматизировать. Вот кого бы назначить командиром роты Бейкер, с горечью думает Кастиэль. Но теперь бессмысленно об этом сожалеть. Штаб батальона подвозит поддержку из тыла: почту из дома для солдат и самое главное — полноценные свежие рационы. Они уже неделями не видели нормальной горячей пищи. — Черт, нужно чаще попадать под пули! — бодро замечает рядовой Тран, изловчившись положить в рот дымящуюся картошку, пока сидит с задранной под мышки футболкой, развернувшись плечом к Дину, который обрабатывает неглубокую, но неприятную рану там, где пуля задела ребра Трана. — Да ладно, тебя едва зацепило! — морщится Бредбери, но в его взгляде читается улыбка и он протягивает Трану свой кофе. — Горячая еда — это, конечно, прекрасно, но скажите честно: есть тут еще кто-то, кроме меня, кому уже надо вот прямо по самое не могу?! — спрашивает Галлагер. Вокруг раздаются недовольные стоны, недвусмысленно сообщающие, что это излишняя информация. — Да ладно вам! Я уже дошел до того, что, наверное, и фрица бы трахнул. — Да ты вообще готов трахнуть все, что движется! — усмехается капрал Миллс. — Эй, когда цыпочка хочет — кто я, чтобы ей отказать? — Не знаю, зачем ты нам это рассказываешь, Галлагер, — мы уж точно тебе в этом не помощники, — замечает Миллиган из гущи людей. — А вообще черт с ним, с сексом! — заявляет Галлагер театрально. — Беру свои слова назад! Сейчас я убил бы и просто за возможность посрать в уединении… — Вот это уж да… — Не тревожась о том, что герр Фриц в любой момент может подстрелить меня в голую жопу. Один раз крепко качественно посрать — разве я о многом прошу? — Жидко! — вставляет рядовой Фицджеральд. Галлагера разбирает маниакальный смех. — Бога ради… — Ты отвратителен — тебе никогда не говорили? — Тихо! — раздраженно прерывает их Кастиэль, повысив голос над бесчисленными жалобами в адрес Фицджеральда. — Нас впервые за день перестали обстреливать: будьте добры, понизьте громкость, пока немцы не вычислили, где мы ночуем. Кто-то сзади ворчит «зануда», и Кастиэль снисходительно игнорирует это замечание. У него есть заботы поважнее, чем печься о том, что о нем думают солдаты. Он прогуливается вдоль живой изгороди на почтительном расстоянии от условной линии фронта и замечает в земле небольшую воронку, заполненную щебнем, куда утром, должно быть, попал снаряд. Он выбрасывает из воронки ногой большую часть мусора, покореженного металла и комьев земли и устраивается в ней, слишком уставший и занятый размышлениями, чтобы выкапывать окоп на ночь. Строго говоря, в ранце у него есть палатка — привилегия командира, — но он не помнит, чтобы хоть раз достал ее из упаковки. Не то чтобы он принципиально предпочитал спать в грязи, как рядовой, — так выходит само собой: он слишком устает, и ему просто некогда ее ставить. Сидя в своей воронке с фонариком в зубах, Кастиэль достает карты и блокнот и берет в руки карандаш, чтобы обдумать последние маневры и составить план на завтра. Через двадцать минут фонарик сменяет сигарета, а карандаш используется в основном для постукивания по лбу и стимуляции мозговой активности. Это не помогает. Кастиэль теряет счет времени. Он знает главное: еще нет двадцати одного часа, когда назначено собрание командиров рот, но небо постепенно темнеет, фонарик становится все нужнее, сигарета обжигает нижнюю губу, выгорев до фильтра, а затем и вовсе падает, тускло догорая в грязи. Через некоторое время рядом раздаются скрипучие по сухой земле шаги. Они затихают перед Кастиэлем, и за ними следует низкий присвист. Кастиэль уже полчаса бьется над одной и той же проблемой, и у него заканчивается терпение. Он не выдерживает: — Честное слово, Иниас… — Однако, подняв глаза, он обнаруживает перед собою Дина Винчестера, и упрек умирает у него на устах. — А… это вы. — Он тяжело вздыхает. — Простите. Вы с рапортом о потерях? Дин протягивает рапорт. В другой руке у него жестяная кружка, из которой поднимается тонкая струйка пара. — Сюда, пожалуйста, — говорит Кастиэль, указывая на землю рядом, после чего сразу же возвращается к картам. Дин послушно наклоняется, чтобы положить бумаги куда указано, и, выпрямившись, ждет. — Спасибо, — рассеянно благодарит Кастиэль, едва замечая его. Дин смотрит в кружку в своих руках и через несколько мгновений протягивает ее Кастиэлю. — Хотите кофе, сэр? Кастиэль прослеживает по карте дорогу Сен-Ло-Байе и смотрит, где она проходит мимо хребта Мартинвиль. — М-м? — Кофе. Кастиэль поднимает глаза. — Что? — Он наконец берет кружку, которую предлагает Дин, и устало понимает, что за всем этим стоит. Он вздыхает. — Лейтенант Уоллас велел вам принести мне кофе? — Что?! — оскорбленно восклицает Дин. — Вот еще! Нет! — И велел вам все отрицать, если я спрошу. Дин колеблется, но на его губах уже маячит улыбка. — Ну… может быть. Черт бы его побрал… Иногда Кастиэль ненавидит Иниаса за то, что тот так хорошо его знает. Этот засранец понял, что Кастиэлю будет труднее отказать Дину — ведь Дин милашка, как бы Кастиэль этого ни отрицал, — он умеет шутить и как медик умеет настоять в том, что касается заботы об окружающих. Почему-то от этого Кастиэля лишь сильнее одолевает упрямое желание не играть в эти игры. Ему не нужна ничья забота. — Я не хочу пить, — отмахивается он, протягивая назад кружку, и возвращает взгляд на карту. — Вряд ли он полагал, что вас мучает жажда, когда решил предложить вам кофе, сэр. — И хорошо, потому что я его не хочу, — ворчит Кастиэль. — Сэр? Кастиэль поднимает пристальный взгляд на Дина, сузив глаза, словно бросая тому вызов осмелиться продолжить тему. Подыгрывать Дину Винчестеру, когда тот оттачивает на нем свое обаяние, Кастиэлю решительно некогда. Дин смотрит в кружку. — Гм… можно я тогда его возьму? От этого вопроса раздражение Кастиэля куда-то улетучивается, хотя лучше при этом не становится. Вместо него остается какая-то пустота. Кастиэль устало кивает. Он поднимает пальцы ко рту, уже собираясь сделать затяжку, и только потом осознает, что сигареты нет. — Вам прикурить, сэр? — спрашивает Дин. Да. Кастиэлю нужно прикурить. Но он не может произнести этого вслух: он вдруг чувствует, что у него закончилась вся энергия, так что он только и способен что сидеть в своей воронке, ссутулившись над картами, чувствуя тупую боль в раненном плече и тяжесть, давящую на плечи и грозящую раздавить. Не дожидаясь ответа, Дин ставит кружку на землю и приседает на корточки. Он выуживает из кармана мятую пачку сигарет, достает две и, зажав во рту обе, щелкает перед ними зажигалкой. Сделав глубокую затяжку, чтобы они занялись, он отворачивается в сторону от Кастиэля, выдыхает дым и передает одну сигарету ему. — Простите, — извиняется он вежливо, кивнув на свои грязные пальцы и место, где к сигарете прикасались губы, и при всей его дерзости, наглости и похабном юморе Кастиэль снова неожиданно отмечает его чуткость. Кастиэль берет сигарету. Их пальцы соприкасаются на шершавой папиросной бумаге. Пока Кастиэль затягивается, Дин зажимает свою сигарету между пальцами, поднимает с земли кофе и встает. — Вам что-нибудь еще принести? — спрашивает он. Кастиэль оцепенело качает головой. Он не доверяет себе заговорить и даже посмотреть на Дина из страха, что правда выплеснется наружу — правда о том, как сильно ему нужно, чтобы Дин остался. Вместо этого Кастиэль вновь сосредотачивается на картах и поставленной задаче. Дин стоит перед ним еще несколько секунд, молча наблюдая. Затем отворачивается и, уходя, произносит так тихо, что Кастиэль мог бы и не расслышать, если бы не прислушивался: — Ты славно справляешься, солнышко. Не принимай все близко к сердцу. Кастиэль не отвечает. Он смотрит в бумаги и позволяет Дину уйти и оставить его в покое. У него много дел.

12 июля 1944 г.

В какой-то момент во время бесконечно медленного продвижения к Сен-Ло, когда Бейкер выбивается из сил, изничтожая и преодолевая на своем пути бесконечные живые изгороди, защищающие шоссе, Кастиэль объявляет привал. Он отдает приказ отступить, разбить временный лагерь и окопаться для перекуса и перекура, покуда рота Чарли не подойдет с информацией о поддержке тяжелой артиллерии от майора Кэмпбелла. Вокруг относительно тихо, учитывая обстоятельства: покой нарушают лишь резкий кашель сержанта Барнса и непрекращающееся мычание капрала Лафитта, у которого всю неделю в голове вертятся три такта песни «Shoo Shoo Baby». Обстановка вполне безопасная, и Кастиэль решает выделить минутку на личное время. Он расстегивает переднюю лямку ранца, так что тот остается свободно висеть на плечах, и тяжело опускается на землю, потом ослабляет ремешок каски и поднимает руку, чтобы сдвинуть каску дальше на макушку. В эту секунду раздается треск, выкрик, за которым следует тишина — и между ног Кастиэля падает граната. Некогда даже предупредить окружающих. Кто-то шумно втягивает воздух, словно собираясь вскрикнуть, но в остальном время застывает, и Кастиэль ловит себя на том, что смотрит на гранату, воткнувшуюся в землю меж его колен, с каким-то удрученным смирением, думая: «Боже правый… Неудачно-то как…» Раздается щелчок. И ничего не происходит. Граната не срабатывает. Кастиэль поднимает глаза на солдат: те смотрят на него с разной степенью ужаса. Кастиэль молча роется в кармане в поисках сигареты, вставляет ее в губы и рассеянно закуривает с отчетливой мыслью, что день предстоит очень долгий.

13 июля 1944 г.

Кастиэль присаживается на корточки в траве за насыпью перед шоссе Байе и вытаскивает из кармана куртки карту, чтобы показать ее командирам взводов. — Так, всем видно? Мы сейчас вот здесь. Мы знаем, что в этих постройках как минимум две артиллерийских позиции: одна на кладбище за полем, и одна где-то к востоку, между нами и шоссе. Алистар, разделите артиллерийские силы: половину оставьте здесь, не ближе заброшенного амбара, что мы миновали. Они должны быть готовы открыть огонь, как только мы подтвердим координаты. Остальные ваши люди пусть расположатся вокруг с востока и дают огневую поддержку по позициям, защищающим шоссе. Алистар коротко кивает, бегло просматривая карту и замечая позиции, на которые указывает Кастиэль. — Третий взвод пойдет с левого фланга, — продолжает Кастиэль и поднимает глаза на отчетливо недовольного лейтенанта Эстера. — Обойдет северные поля кругом к задней части строений — там скорее всего будет немецкое снабжение, так что возьмите с собой минометчиков — позаимствуйте нескольких из четвертого взвода. Шоссе будут защищать, так что с правого фланга мы эффективно обойти не сможем, но, если первый взвод возьмет на себя вот эту объездную дорогу вокруг холмов, вы сможете подойти к шоссе без особого давления со стороны обороны. Вирджил, когда установите координаты вражеских артиллерийских позиций, передайте их по рации четвертому взводу. Для вас это основной приоритет. — Есть, сэр. — И, наконец, Уоллас: второй взвод пойдет по главной дороге. Дождитесь известия от первого и третьего о том, что они атакуют, тогда оборона немцев будет сосредоточена по бокам дороги, и ваша атака не должна встретить большого сопротивления. — Кастиэль кривит рот. — В теории. — А если встретит? — спрашивает Иниас и встречается взглядом с Кастиэлем. — Берите строения по очереди. Очищайте их в том темпе, в котором можете, а я переведу вторую часть четвертого взвода от амбара туда, где они смогут дать вам лучшее прикрытие — в район рынка, если получится туда подойти. Будем действовать по обстановке. Кастиэль уже собирается перейти к тому, какова во всей этой операции будет его роль, но потом вспоминает, что ему роли не отведено. Он в этом нападении не участвует. С глубоким вдохом он складывает карту в карман. — Со мной останется рядовой Понд, так что следите, чтобы связь была четкой и всегда под рукой. — Есть, сэр, — звучит в ответ: Иниас, вечный оптимист, бодро улыбается ему. Кастиэль отпускает командиров к их взводам, передать приказы младшим офицерам, и они выдвигаются. Пока штурм Сен-Ло идет не вполне так, как планировался. План состоял в том, что 29-я и 35-я пехотные дивизии будут удерживать северный фронт от Ла-Моф до Вилье-Фосар, а затем медленно двинутся вниз к реке Вир и развилке шоссе на Бериньи, занимая опорные пункты на холмах к северу от города, покуда не окружат весь город и не вытеснят немецких оккупантов. Однако пока только 38-й и 23-й дивизиям удалось занять важные наблюдательные пункты немцев; остальные же не преуспели в наступлении совсем. Полк Кастиэля совместно со 115-м и 175-м полками обрабатывает северо-западную сторону города: второй из трех полков едва не был уничтожен в первый же день наступления к северу от старого города, третий застрял позади 116-го, не в силах продвинуться дальше из-за ожесточенного обстрела противником. Ситуация далека от идеальной. Кроме того, плохая погода означает отсутствие поддержки с воздуха, в которой они столь отчаянно нуждаются. Кастиэль знает, что другая часть 29-й дивизии уже предприняла попытку захватить город, но потерпела неудачу; и он начинает понимать почему. Покуда идет наступление, Кастиэль возвращается в тыл, чтобы занять позицию, откуда можно следить за происходящим. Третий взвод бежит по узким окаймленным живой изгородью тропам; четвертый отступает к полям, откуда открывается хорошая видимость возвышенностей; первый и второй ждут во рвах. Воздух заполнен дымом и пылью, поднятой с сухой земли ревущими над головами Тандерболтами и жадно пыхтящими танками. Кажется, целую вечность ничего не происходит. Кастиэль сидит на корточках рядом с радистом, пока не начинают ныть лодыжки и хрустеть при каждом движении колени, и ждет вестей. Мир неподвижен, и только над головой металл и огонь разрывают воздух. Наконец по рации раздается хриплый голос Эстера: «Третий взвод в позиции для маневра…» — затем к северу слышится стрельба и приходит весть от четвертого взвода — не то чтобы устное подтверждение лейтенанта Алистара требовалось: оглушительный грохот артиллерийского обстрела говорит сам за себя, стряхивая с живых изгородей листву и поднимая пыль с земли. Кастиэль хлопает Иниаса по плечу и поднимается на ноги, собираясь проследовать за первым взводом. — Жди команды! — кричит он сквозь шум и исчезает. Узкая тропа с земляными насыпями и кустарником по обеим сторонам ведет их вокруг холмов, так что до самого конца совершенно не видно, что ждет впереди. Они выходят к полосе открытой местности между полуразрушенным зданием и старым амбаром: к оголенному двору и выложенной кирпичом площадке с припаркованными машинами, на противоположной стороне которой находится наскоро выстроенное укрытие. За ним заметен тусклый блеск касок и винтовок в солнечном свете. Кастиэль выкрикивает команду, широким жестом указав влево, и солдаты переходят на бег, но немцы уже заметили их. Раздается треск выстрелов — пули отскакивают от кирпичной кладки, разбивая окна церкви, — рядовой Ричардс падает на землю с воем от боли в пробитой коленной чашечке, и Крис Чемберс постепенно замедляет бег. Он пошатывается и спотыкается, его тошнит кровью. Дальнейшего Кастиэль не видит: только слышит по пути в укрытие, как кто-то зовет медика. Мир проносится мимо, Кастиэль спотыкается о неровные кирпичи и чуть не падает, но успевает присесть за пожарным гидрантом прижавшись к камням мостовой. Из этого положения он осторожно осматривается, ища взглядом, куда нырнул лейтенант Вирджил. Кастиэль замечает его лежащим на животе в цветах, в панике приподнявшим голову, ища взглядом свой взвод, но при этом отдающим приказы: «Третье отделение, отступить и обойти церковь справа! Первое и второе: воспользуйтесь прикрытием и дайте дыму!» Кажется, все более или менее под контролем. Кастиэль силится совладать с дыханием. Он не думает о смерти. Не думает. Он снова оглядывается и замечает широкоплечую фигуру Винчестера, склонившегося над кем-то из раненых. Кастиэль не видит, что именно он делает, но его руки уверенны и проворны, лицо излучает спокойствие, и Кастиэлю становится чуть легче от знания, что кто-то за ними присматривает. Видит бог, им это понадобится.

14 июля 1944 г.

Из штаба батальона в тылу снова приходит почта. Пока солдаты радуются, шутят и делятся сплетнями из дома, Кастиэль старается не отвлекаться. Не так важно, что сам он редко получает почту: его лучший друг здесь, рядом, а родственники немногочисленны, и он с ними не близок. В любом случае все это не имеет значения: ему и не стоит отвлекаться на то, что происходит дома. Интересоваться делами в Бедфорде просто некогда, нужно сосредоточиться на текущих задачах. Он уже составил рапорт о продвижении для оперативного отдела штаба: они спустились через Мартинвиль в Ла-Мадлен, чтобы вместе с остальной частью батальона занять возвышенность к северу от Сен-Ло и отрезать дорогу на Байе с целью окружить немцев. Тем временем 115-й полк взял Сент-Круа-де-Сен-Ло, а 175-й обошел с востока. Не так уж плохо, по мнению Кастиэля. Теперь он просматривает свои заметки, спешно нацарапанные в свете сигнальной ракеты прошлой ночью, и пытается превратить грубые, прямолинейные замечания о потерях в уважительно составленный рапорт. Убит в бою: рядовой Крис Чемберс, первый взвод, рота B, 116-й полк — пулевое ранение в живот со множественными входными отверстиями, свидетельствующими о повреждении поджелудочной и желудка. Выходного отверстия не было. Несмотря на оказанную помощь, развилось внутреннее кровотечение. Скончался 13 июля 1944 года около 14:15. В заметках записано: «Р. Чемберс 1в, порван живот». Рядом грубый рисунок человечка с пометками, куда попали пули. Иниас со свойственным ему черным юмором вчера пририсовал человечку крестики вместо глаз и высунутый язык. Едва ли тактично, но Кастиэль не обращает внимания: он прилагает все силы к тому, чтобы не думать о солдатах как о людях. Достаточно и писанины неровным почерком Дина с обратной стороны, описывающей каждую травму в жутких подробностях. После неудачи первых дней командование батальона взяло паузу, чтобы обсудить с генералами тактические вопросы, и теперь грядет реорганизация и перераспределение наступательных сил. 29-й дивизии дают день на то, чтобы отдохнуть, восстановить силы, отъесться и приготовиться к новой атаке. Во всяком случае, солдатам. Офицерам такой роскоши не выпадает: много чего нужно сделать и продумать. Со стороны пролива подтягиваются войска запаса, заполняющие пробелы в роте, и Кастиэль должен убедиться, что у всех есть необходимое снаряжение, новички распределены в нужные части роты, взводы сбалансированы в плане огневой мощи. Несколько дней назад его еще волновало, что о нем думают подчиненные, — теперь уже и этих мыслей нет. Солдаты — не люди, не люди — хрипло смеются, пока Дин пространно разглагольствует о чем-то из полученного письма. Кастиэль хмурится и ловит взгляд сержанта Мастерса. Он ничего не говорит — лишь внимательно смотрит на Мастерса, — и тот встает и велит всем успокоиться, вести себя тихо: «Это тактический перерыв, придурки — можно сделать так, чтоб нас не обстреляли до того, как я успею выспаться?» Слышно бормотание извинений и дружеские подколки в адрес Мастерса, на что тот лишь ухмыляется. Кастиэль смотрит через головы солдат и видит, что Дин продолжает улыбаться. Дин поднимает глаза и встречается с ним взглядом. Кастиэль тут же опускает глаза в рапорт. Не стоит давать Дину поводов подойти. Кастиэль не хочет с ним разговаривать: он занят. — Вам пришла почта, лейтенант? — обращается к нему Дин со своего места театральным шепотом, формально соблюдая приказ сержанта Мастерса. Кастиэль игнорирует его. Он проверяет свои заметки, ища информацию о следующем пострадавшем. Капрал Памук: потерял ногу ниже голени. — Сэр? — зовет Дин снова, повысив голос, за что получает тычок в ребро от капрала Харвелла. — Лейтенант Новак, вам пришла… — Нет, не пришла, — отвечает Кастиэль, не поднимая глаз. Дин встает, и Кастиэль заклинает про себя: «Нет, нет, нет, оставайся на месте, не подходи…» — однако Дин направляется через лагерь прямиком к нему. — Как-то грустно, — замечает Дин, продолжая разговор. Кастиэль на мгновение задумывается, не слишком ли это оскорбительный комментарий, но приходит к заключению, что он слишком устал, чтобы оскорбляться. — Вот, сэр, можете взять мое письмо: притворимся, будто оно ваше. Почитайте про Сэма и моего пропащего папашу, это поднимет вам настроение. Кастиэль подавляет импульс закатить глаза. Уж в том, чтобы вообразить себе пропащего папашу, ему помощь не нужна. — У меня прекрасное настроение, — резко отвечает он — и, понимая, как прозвучал ответ, предупреждающе добавляет: — Оставьте это. Дин прикусывает губу, силясь сдержать усмешку. Он смотрит на письмо в своей руке. — В общем, мой брат Сэмми отправился на вечеринку, — начинает он и широко улыбается. — Только отцу он не сказал, что это вечеринка — а сказал, что идет заниматься. — Винчестер… — вздыхает Кастиэль. Он потирает лоб рукой. — Честно говоря, отцу и так было бы все равно — он, небось, даже и не слушал. Но иногда он отчего-то цепляется к Сэму за то, что тот общается со сверстниками, вместо того чтобы, не знаю, «тянуть семью», как выражается отец… Рука Кастиэля сжимается в кулак. — Винчестер, мне в самом деле не нужны… — Но, в общем, Сэм ему ни черта не сказал. Только выходит так, что пока Сэма нет, отец попадает в передрягу — ввязывается в какую-то драку, так что вынужден провести ночь за решеткой. Ему полагается один визит — и, конечно, он просит увидеть Сэмми! Но Сэма-то нет, Сэм-то с девчонкой! И отец говорит… — Винчестер, заткнитесь! — рявкает Кастиэль. Дин вздрагивает, но умолкает. — Меня это не волнует. — Кастиэль смотрит на него неморгающим взглядом. — Мне это неинтересно. Не знаю, что вы себе возомнили, сержант, но я для вас поясню: я вам не мать. Я вам не друг. И мне уж точно никакого дела нет до ваших домашних передряг. Я занят, Винчестер. Проваливайте! В горле Дина дергается мускул: он уязвленно сглатывает. Кастиэль притворяется, будто не замечает разочарования на его лице. Он обращает внимание на мужчину — молодого, худощавого, бледного; очевидно, одного из новобранцев — стоящего позади Дина и нервно наблюдающего за сценой. Кастиэль отводит голову в сторону, чтобы поймать его взгляд, и прищуривается. — Я могу вам помочь? Дин верно интерпретирует это как сигнал уйти и направляется прочь, не сказав больше ни слова. Тем временем Кастиэль возбужденно вертит карандаш в пальцах, выслушивая, как рядовой Бенджи Розен с взволнованно докладывает о какой-то неисправности снаряжения, которую у Кастиэля нет ни терпения, ни времени, ни средств чинить. — Простите, рядовой, — перебивает наконец Кастиэль, и, если резкость его голоса и заставляет парня слегка отшатнуться, Кастиэль умышленно не обращает на это внимания. — С этим я вам помочь не могу. Я уверен, первый сержант Мастерс будет рад заняться этой проблемой. Кастиэль указывает на Марка Мастерса, с аппетитом уплетающего сомнительного вида мясо из пайка. При этом Кастиэль замечает Дина, стоящего по другую строну лагеря и беседующего с Джо Харвеллом и Бенни Лафиттом, сунув руки в карманы. Вид у него как у побитой собаки. Рот Дина произносит слова, которых Кастиэлю не разобрать; на его лице мелькает выражение сожаления, и потом вдруг он поднимает глаза и смотрит на Кастиэля. Их взгляды встречаются. Кастиэль отводит глаза. Он ловит себя на том, что несколько мгновений смотрит на первого сержанта Мастерса, наблюдая, как тот помогает рядовому Розену, — не из интереса, а просто потому, что не знает, смотрит ли еще Дин на него и как дальше работать под этим взглядом брошенного щенка. В его душе вспыхивает злость на самого себя за то, что он позволил себе оказаться в этой ситуации: это его рота, его люди, и он имеет полное право раздражаться на того, кто ставит под угрозу его способность сосредоточиться на задачах, необходимых для обеспечения безопасности. Не оправдано отвлекаться и чувствовать себя виноватым только потому, что Дин вывел его из себя. И вообще, с чего это вдруг так задело Дина? Он не какой-нибудь наивный рядовой, только что сошедший с корабля и решивший, что командир роты будет его лучшим другом. Он закаленный, он не дурак, он понимает, как все здесь работает. Более того, Кастиэль срывался на Дина уже столько раз, что по пальцам не сосчитать, и совершенно не ясно, с чего вдруг Дин решил дуться на сей раз. Кастиэль смотрит в рапорт. Это мелочи и уж точно не повод лишаться сна. Он сует руку в карман, рассеянно теребя мятый угол жестяного портсигара. Да плевать ему на мнение Дина Винчестера о нем. Он на мгновение поднимает глаза — всего раз. Теперь Дин смеется, характерно отведя плечи, наморщив лоб. Втайне Кастиэлю до боли хочется продолжать смотреть, и руки чешутся вернуть его назад.

15 июля 1944 г.

К рассвету следующего дня они снова идут в атаку. 137-й полк не может продвинуться дальше к холму 122, но небо достаточно чистое для авиационной поддержки, и 116-й полк отвоевывает позиции по шоссе Байе по направлению к городу. Географически рота Бейкер уже настолько близка к Сен-Ло, что почти чувствует город на вкус: в тяжелой кирпичной пыли в воздухе, в палящем зное, когда глубоко вдыхаешь после разорвавшегося рядом снаряда. Порой Кастиэль гадает, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к привкусу пороха и металла на языке во время еды. Однако из всего этого вовсе не следует, что победа у них в кармане. Дождь из снарядов за час выводит из строя не менее семи американских танков, в результате чего попытка прорваться в город проваливается. Около тринадцати часов обстрел линии фронта вынуждает их сдать позиции и отступить за холмы. Конечно, штаб батальона не впечатлен успехами. Кастиэль не понимает, что ему оставалось делать: ломиться вперед и потерять половину людей? Он остается при убеждении, что поступил правильно, однако выговор начальства от этого приятнее не становится. Надо показывать результаты лучше. Бейкер продвигается вдоль гряды холмов и через час изнурительной перестрелки вновь занимает шоссе, медленно двинувшись к городу при поддержке артиллерии, обстреливающей окраины. Низкие здания по обеим сторонам дороги озаряются вспышками дул, и солдатам то и дело приходится падать и нырять в укрытия, когда с неба летят снаряды. В небе больше дыма, чем солнечного света; порой кажется, что тучи грозят разразиться дождем, но вместо грозы слышен лишь свист и визг снарядов, разрывающихся дождем осколков. Руки и ноги Кастиэля тяжелеют от страха, словно пропитанные им насквозь. Сержант Барнс со своим отрядом прорывается через полуразрушенное бетонное здание на обочине шоссе, и слышно, как выстрелы звенят о стены, когда они входят внутрь. Рядовой Рой получает пулю в грудь и падает на асфальт с матово-красным фонтаном из раны; капралу Харвеллу осколок шрапнели точно срезает ремень винтовки, но сам он чудом остается невредим. Солдаты продвигаются вдоль занятого шоссе непрерывным строем, и город, словно мираж, вечно манит их, недосягаемый, как бы они к нему ни стремились. Они снова переходят на бег в слепой надежде, что под прикрытием артиллерийского огня смогут выиграть несколько ярдов, но вражеские пули нагоняют их, врезаясь в дорожную пыль и разрывая плоть, которую встречают на пути. Кастиэль бежит в центре строя — впереди вероятнее всего попасть под пули, в тыл целятся намеренно на случай, если там спрячется офицер. Он виляет туда-сюда, пытаясь продвинуться вперед, не поймав при этом обойму в лицо, и в этот момент подворачивает лодыжку. Внезапно он оказывается на земле; ногу скручивает от боли. Кастиэль изрыгает поток ругательств и, припав к земле, чтобы не быть слишком крупной мишенью, перешнуровывает ботинок на больной ноге. Убедившись, что лодыжка зафиксирована, он переворачивается, готовясь встать, и в этот момент чья-то рука скользит по его спине и подхватывает его под мышкой, чтобы помочь подняться. Где-то в глубине души Кастиэль еще по-детски злится, и поначалу его охватывает импульс оттолкнуть Дина, велеть ему отвалить. Но от этого будет только хуже — и, что важнее, задержит их в уязвимом положении, где враг легко может их достать, — поэтому Кастиэль позволяет Дину. Рука Дина оказывается на его боку, затем на спине; пальцы медленно скользят по его лопаткам, когда Кастиэль переносит вес на ноги, — и он тут же снова пускается бегом, не обращая внимания на голос Дина, окликающий вслед: «Вы в порядке, сэр?» Раздается взрыв, который снова чуть не сбивает Кастиэля с ног, и из немногочисленных уцелевших окон здания слева от шоссе вываливает дым. Кто-то пробегает мимо с разводами крови на лице; рядовой Тран лихорадочно жестикулирует, показывая какому-то зеленому новобранцу убраться с дороги. — Медик! Раздается топот десятков бегущих ног; кругом люди с грязью на лицах; истрепанные израненные люди рядом пытаются заговорить с Кастиэлем, но то ли из-за разрыва бомбы, то ли по какой-то еще причине он засматривается на двух мужчин, волочащих сержанта Барнса за плечи куртки. В ноге у того дыра размером с кулак, голень ниже раны безвольно тащится по земле, и ожоги, покрывшие половину лица, кажется, надуваются волдырями и трескаются прямо на глазах. Пэт Барнс, идиот, только смеется в истерике. На его верхней губе — что-то мокрое и мясистое. — Ебаный в рот, ну и денек! — выпаливает Барнс и роняет голову на землю, куда его опускают солдаты. — Бля-ядь. Блядь… Дин подбегает уже с морфием наготове, и Кастиэль отводит взгляд. Он делает глубокий вдох. Рота Бейкер и 116-й полк продолжают продвигаться вперед. Ближе к вечеру немецкая оборона, кажется, начинает уступать, и Кастиэль впервые чувствует трепет волнения в груди: они справятся, они возьмут город! Войска подходят к Сен-Ло строем, прижав к плечам винтовки, под звуки жадных глотков минометов. Впереди гремят взрывы; Кастиэль слышит, как вдалеке в бетон врезаются танковые снаряды, уже знакомо рушатся здания. Впереди младшие офицеры отчаянно жестикулируют и командуют своим отрядам: «Вперед! Подавляющий огонь! Левее!» — и те рвутся в кирпичную пыль и городские развалины, пока артиллерия в паре сотен футов палит, и палит, и палит. Рота продвигается вперед и уже подходит в зону видимости немецких позиций, когда рядовой Понд подбегает, сжимая в руке рацию, и протягивает ее Кастиэлю: — Сэр, сэр! Штаб батальона на связи, говорят, срочно! Сэр, они… Кастиэль разворачивается к Иниасу, присевшему за ним в ожидании приказов, и, хлопнув его по локтю, направляет его вместе со взводом через улицу вокруг приземистого деревянного амбара занять позицию. Затем сам укрывается за старым грузовиком и берет рацию у Понда. Сообщение хриплое и нечеткое, но Кастиэль понимает: «Держать позиции. Не двигаться дальше. Удерживать занятое и обеспечить безопасность». Кастиэля охватывает трепет тревоги: что именно могло пойти настолько не по плану? Ведь это просто бессмыслица. Они так близко к немецким позициям, что, если бросить силы всего батальона на этот маршрут, они прорвутся в город к ночи. Больше того, удерживать позиции в этом месте стратегически неоправданно. Здесь практически нет укрытия — не для целой роты. Но приказ нужно выполнять: Кастиэль заставляет себя сделать глубокий вдох и успокоиться и передает рацию обратно рядовому Понду. — Спасибо. — На большее времени нет: Кастиэль оставляет ничего не понимающего Понда и бегом бросается за Иниасом и вторым взводом. Благодаря постоянным попыткам роты оттеснить немцев дальше и занять новые позиции, немцы прекрасно знают, где они, так что Кастиэль пересекает поле, задыхаясь от испуга. Кругом падают снаряды, выбивая из-под ног почву, так что колени подкашиваются и он едва не валится на землю. Столбы дыма и сухой грязи вздымаются в воздух, жаля глаза. Яростно стрекочут выстрелы, врезаясь в дерн перед ногами, и, хотя Кастиэль виляет и петляет, чтобы не попадаться врагу, в каждом разряде вражеских винтовок он слышит свое имя: вот этот выстрел наконец настигнет его. К счастью, Иниас замечает его издалека и командует взводу открыть подавляющий огонь, чтобы дать Кастиэлю возможность добраться целым и невредимым. Кастиэль врывается к ним с такой скоростью, что едва не сбивает Иниаса с ног. Тот ловит его и поддерживает рукой, помогая усесться на корточки, после чего сдвигает на макушку каску Кастиэля, закрывшую ему обзор. — Новак? — недоуменно спрашивает Иниас, оглянувшись на своих людей, обстреливающих вражеские позиции. — Кас? Кастиэль делает глубокий вздох. — Отступаем… — Что? — Отступаем, Иниас, я не знаю, в чем дело, но… — Кас, мы тут посреди… — Уоллас! — рявкает Кастиэль и видит, как у того расширяются глаза от понимания, что Кастиэль готов воспользоваться служебным рангом. — Отступаем! Немедленно! Дальнейших вопросов Иниас не задает. Он отворачивается к солдатам, начав выкрикивать приказы, а Кастиэль вновь поднимается на ноги, чтобы бежать. Третий взвод — по другую сторону поля, рассредоточен вдоль живой изгороди; четвертый — сзади в Мартинвиле, обстреливает немецкие позиции легкой артиллерией, находясь на безопасном расстоянии. А вот первый взвод — где-то на передовой, пробивается по главному маршруту и принимает на себя основной артиллерийский огонь, обеспечивая наступление роты Бейкер и прикрывая роту Дог, которая пытается обойти немцев с фланга вдоль горной гряды. Кастиэль приседает за небольшой возвышенностью перед канавкой и оценивает обстановку. Футов пятьдесят до третьего взвода, где есть сносное прикрытие. Еще пятьдесят — дальше до первого, но там вдоль дороги прикрытия почти нет, это прямо на виду у немецких позиций. И еще футов восемьдесят в противоположном направлении — до четвертого взвода Алистара. Он набирает воздуху и срывается с места. Ему удается отвести роту Бейкер назад к деревушке возле Ла-Мадлен — достаточно далеко, чтобы относительно безопасно расположиться среди разрозненных мелких укрытий. Однако суета кругом продолжается. Куда ни глянь, мимо снуют посыльные и радисты, мечущиеся между взводами и ротами, между штабом и командирами. Младшие офицеры присели в наспех вырытых окопах и обеспокоенно обсуждают ситуацию. Рядовые лежат в оборонительных позициях с измученными усталостью лицами. Мимо трусцой пробегает капитан Лафейсон. — Вы не в курсе, в чем дело? — спрашивает Кастиэль, пристраиваясь за ним. Габриэль на бегу оборачивается и недоуменно поднимает руки, пожимая плечами. — Сейчас пытаюсь узнать — расскажу, что услышу! Тяжело выдохнув и понурив плечи, Кастиэль смотрит ему вслед. Он не знает, что с собой делать. Среди солдат ему быть не хочется, ведь они начнут спрашивать, в чем дело, а ему нечего им сказать. В то же время и одному быть тяжело: мозг против воли начинает рисовать сценарии катастроф, и импульс планировать следующий маневр, думать, как защитить людей, не дает покоя, но Кастиэль не может защитить людей, не зная, что произойдет дальше. Он успокаивает себя глубокими вздохами и роется в сумке в поиске оставшихся пайков. Свист снарядов над головой постепенно утихает; содрогания земли, отдающиеся в коленях, становятся реже. Снаряды теперь падают достаточно далеко, так что не нужно нырять на землю с криком «в укрытие!» — но от этого почему-то только тревожнее. Они же на передовой: что могло пойти настолько не так, чтобы немцы перестали покрывать их артиллерийским огнем? К счастью, в течение получаса возвращается Габриэль, на прощание маша рукой капитану Азазелю, уходящему в другом направлении. — Что ж, у меня хорошая новость и плохая, — начинает Габриэль на ходу, после чего с долгим вздохом снимает каску и, зажав ее под мышкой, прочесывает рукой потные волосы. — Та-ак, — произносит Кастиэль медленно. — Хорошая новость заключается в том, что мы прорвали немецкую оборону, и войти в город теперь должно быть несложно, — говорит Габриэль. Он не встречается с Кастиэлем взглядом, глядя вместо этого в вечерние сумерки на дорогу, откуда они пришли. Кастиэль ждет. — Плохая новость заключается в том, что мы не там, где должны быть, — то есть не с остальным полком. В груди у Кастиэля холодеет от ужаса. — То есть… — Они примерно в миле позади. Несколько секунд Кастиэль лишь молча смотрит на него. Потом повторяет: — В миле. — Да. Кастиэль сует руку в карман куртки в поисках портсигара. Габриэль дает ему прикурить. Какое-то время они стоят в тишине, осмысляя новость. Габриэль тоже закуривает, и они затягиваются рядом, выдыхая дым. Вдалеке слышна возня солдат, набирающих воду, достающих еду и переговаривающихся между собой. Они, вероятно, гадают, в чем дело, каков дальнейший план. Кастиэль не может придумать, как сообщить им, что он ни черта не знает — и никто не знает, судя по всему. У него нет сил даже выяснять, что случилось с командиром батальона: почему он позволил им оказаться в пятистах ярдах за линией немецкого фронта, оторванными от остального полка. Кастиэль выпускает облачко бледного дыма, клубящегося у губ. — Лафейсон, почему всегда мы? — спрашивает он только. Габриэль смеется. — Что, это ко мне вопрос? Черт… — Омаха, Гранкам… теперь это? — Похоже, кто-то наверху развлекается за наш счет, приятель, — отвечает Габриэль тихо и делает затяжку. Свободная рука Кастиэля невольно нащупывает бронзовое распятие под горлом. Оно теплое от жара кожи, и ему нравится усматривать в этом знак, что оно помогает. Он теребит его между пальцами и пытается представить, мог ли Бог и правда обратить на него такое внимание. — Нет, — решает он наконец. — Полагаю, это всего лишь майор Кэмпбелл. — Майор Айзекс пытается переговорить с командиром батальона, но тот занят попытками выйти на связь с остальной частью полка, так что никто ничего не знает, — продолжает Габриэль, не вынимая изо рта сигареты. Его речь невнятная от того, что он удерживает сигарету в губах. — Пока мне удалось узнать, что командир отвлекся на линии снабжения, когда пришел приказ остановиться, и мы просто… продолжали идти дальше вперед. Кастиэль выдыхает дым. На это ему нечего ответить. Они с капитаном Лафейсоном еще немного беседуют и много курят: ошибка батальона давит на них обоих, так что разговор не клеится. Огонь немцев по остаткам дивизии в тылу означал, что и отходить на старые позиции нельзя, и подойти к ним на помощь никто не сможет. По чистой ли удаче или по небрежности врага немцы пока не прознали про их положение и не атакуют, но у Кастиэля нет сомнений, что, если их заметят, их скорее всего уничтожат полностью раньше, чем командование полка придумает, как прислать подкрепление. Позднее Кастиэль и Габриэль посещают совещание с другими командирами рот, чтобы обсудить план. Отходить назад к полку нельзя: рота Авель уже попыталась, но немецкая артиллерия, обстреливающая остальную часть 116-го полка, отрезала их и сделала отступление невозможным. И идти столь малыми силами вперед против немецких войск, оккупировавших Сен-Ло, они не осмелятся. Иными словами, они попали в ловушку на открытом месте, и остается только ждать, когда немцы это поймут и воспользуются ситуацией, пока штабное начальство отчаянно придумывает план спасения. Несколько часов спустя Кастиэль сидит на корточках, один, сцепив руки передо ртом, чтобы согреть дыханием пальцы. Кажется, психологически это немного помогает держать себя в руках. Он вдыхает и выдыхает. По другую сторону лагеря солдаты препираются и шутят, укрепляя окопы: капрал Лафитт рассказывает какой-то анекдот о двух блондинках в автобусе; рядовой Тран ноет о том, как болят ноги, запястье, и локоть; Зеддмор и Спрюс поют песенку из радиорекламы мыла, не попадая в ноты. Кастиэль чувствует себя старым и уставшим, даже просто слушая их. Он не понимает, как можно сохранять такое жизнелюбие в условиях, с которыми им изо дня в день приходится иметь дело. Они здесь совсем одни. От батальона шестьдесят процентов: не хватает половины роты Чарли, одного отделения тяжелого вооружения в роте Дог и штаба, да еще минус потери — и они отрезаны. Командир батальона рассредоточил роты по периметру обороны, но Кастиэль все равно чувствует себя так, будто они загнаны в угол. Куда ни глянь, на земле растянулись солдаты — парами: один с винтовкой наготове высматривает врага на горизонте, другой копает окоп для обоих. Там, откуда они пришли, перед остатками 116-го полка с земли поднимаются бледные клубы дыма от недавно упавших снарядов. В небе с этой стороны города тихо уже около часа: немцы прекратили артиллерийский обстрел, и горячий металл и потрескавшаяся земля постепенно остывают. Кастиэль мысленно пересчитывает потери дня. Ланн, Гаррисон, Рутерфорд. T-3 капрал Рован. Сержант Барнс. Он пытается вообразить, кого еще не станет через сутки, и, еще не успев как следует подумать об этом, чувствует, как дыхание панически учащается. — Эй, солнышко, — раздается рядом — и Кастиэль вздрагивает. — Блядь, Винчестер! — матерится он и бросает сердитый взгляд через плечо. Дин поднимает перед собой руки: «не стреляйте!» — Простите. Думал, вы услышали, как я подошел. Кастиэль не удостаивает это ответом. Несколько секунд проходят в тишине: Дин неловко стоит рядом, сначала переминаясь с ноги на ногу, затем сунув руки в карманы штанов и глядя в задымленное небо. Он хочет что-то сказать — Кастиэль это чувствует, — но не знает как. — В чем дело, сержант? — спрашивает Кастиэль нетерпеливо. Он снова дует в руки, сложенные передо ртом, а затем, чтобы занять их чем-то, лезет в куртку за портсигаром. Скоро он начнет курить беспрерывно. Дин коротко выдыхает. — Ни в чем, сэр. Просто, гм… хотел проверить, в порядке ли вы. Рука Кастиэля замирает, сжимая портсигар, и он поднимает глаза на Дина. Он с подозрением щурится. Не может быть, чтобы дело было только в этом. Дин вздергивает брови и едва заметно пожимает плечами. — Вы в порядке, сэр? Кастиэль не сводит с него недоверчивого взгляда. — Я в норме. — Я должен заботиться обо всех в роте, знаете ли. О вас в том числе. — Спасибо, я это ценю. — Поэтому, если вы не в порядке… — Я в норме, Винчестер. — …вы должны мне сказать. Не надо этого геройства, ладно? Вы должны… Кастиэль закатывает глаза. — Винчестер, — перебивает он резко и смотрит Дину в глаза. — Честное слово. Дин несколько мгновений вглядывается в него внимательным взглядом, настолько пристальным, что Кастиэль невольно ощущает мурашки трепета, но в итоге Дин, похоже, остается удовлетворен. Он с оттенком надменности поднимает подбородок: — Хорошо. Слегка раздраженный его навязчивой заботой, Кастиэль отворачивается и рассеянно ковыряет пальцем вмятину в углу портсигара. — Кстати, гм… — начинает Дин и прерывается. Он почесывает затылок. — Сэр, я хотел извиниться… за позавчера. За то, что надоедал вам. Кастиэль снова поднимает на него глаза и щурится. — Что? — Ну, когда вы были заняты, а я вас доставал рассказами про Сэмми — про моего брата. Про письмо. — А… — Кастиэль снимает рукой каску и прочесывает волосы к затылку. Они влажные от пота и грязи, и он чувствует, как они торчат с одной стороны, но ему все равно. — Если честно, Винчестер, я даже не помню, — отвечает он. Он помнит. Он помнит, как его мучило чувство вины от осознания, что он сорвался на одного из немногих людей в этой роте, кому есть до него дело. Он помнит, каким подавленным выглядел Дин, как понуро сутулились его широкие плечи, когда он вернулся ко младшим офицерам. Дин хмурится. — А… Что ж. Ладно — тогда неважно. Кастиэлю могло бы стать еще хуже от этой лжи, от того, как он обесценил извинение Дина, — но ему просто некогда цацкаться с чужими оскорбленными чувствами и уж тем более некогда гладить Дина по головке и хвалить. Ему надо многое продумать. Он сует сигарету в губы и ворчит: — Надеюсь, вы готовы к завтрашнему дню. Дин поднимает брови. — А что будет завтра? Кастиэль возится с зажигалкой замерзшими неслушающимися пальцами и, чертыхнувшись про себя, машет рукой в направлении Сен-Ло. — Оглянитесь, Винчестер. Мы совершенно отрезаны. Как только немцы это поймут… — Он многозначительно умолкает и снова пытается зажечь зажигалку. Дин вынимает зажигалку у него из рук и наклоняется, чтобы зажечь ее для Кастиэля. — Вы думаете, нам пиздец, — заключает он. — Я этого не говорил. — Кастиэль делает глубокую затяжку, заполняя легкие дымом, пока не начинает щипать горло и не тянет на кашель. — Но я думаю, что работы у вас будет хоть отбавляй. — Черт. Значит, нам и правда пиздец… Кастиэль выдыхает дым. — Прорвемся, — отвечает он пренебрежительно, уже жалея, что дал слабину и позволил себе показать свои сомнения и страхи. Нужно контролировать себя лучше, нельзя было впускать Дина, даже на мгновение. Озабоченный собственными промахами, Кастиэль добавляет, не подумав: — У нас хорошая медицинская бригада. Дин издает вульгарный смешок, запрокинув голову, а затем снова опускает подбородок и смотрит на Кастиэля из-под пыльных ресниц почти застенчиво. — Е-мое, сэр, это комплимент? Черт побери — это и правда был комплимент. Кастиэль награждает его уничтожающим взглядом поверх ладоней, которыми прикрывает тлеющую сигарету. — Ничего подобного, — ворчит он с сигаретой во рту. — Не обольщайтесь. — Ну все, это идет в мой дневник! — решает Дин с восторгом. Он покачивается на каблуках и разводит руками, растопырив пальцы, словно воображает заголовок: — «Пятнадцатое июля: Лейтенант Новак сказал мне любезность. Может ли это положить начало чему-то прекрасному? Следите за развитием…» Кастиэль прищуривается на него. — Уймитесь, Винчестер. Дин улыбается во весь рот. — Так-то лучше.

16 июля 1944 г.

Рассвет приходит с грохотом, раскалывающим небо, с дождем артиллерийских снарядов, и Кастиэль уже кричит: «Держать периметр! Подавляющий огонь!» Он бежит между взводами, прикрывая рукой голову и понимая, что нужно в укрытие, немедленно, вот только взводы рассредоточены и пытаются удержать оборонительный периметр, и он оказался между островками безопасности на открытой местности. Он набирает скорость еще, не обращая внимания на ноющие икры, и снова кричит солдатам: «Держать периметр, держать!» В землю врезается металл, поднимая фонтаны грязи и дыма, но Кастиэль бежит, не оглядываясь — не зная, что ждет его в конце пути, не зная, какой из снарядов несет с собой его смерть. Дыхание срывается, пульс грохочет в ушах так, что Кастиэль теряет ориентацию. Он виляет зигзагами, но вот наконец впереди виднеется окоп, в котором можно укрыться до окончания обстрела. — Сюда, лейтенант, сюда! — кричит ему кто-то из окопа, согнувшись в грязи, — Кастиэль не может узнать кто в пятне прижавшихся к земле лиц. Он спотыкается, скользит и падает на живот, обрушившись на людей в окопе. Несколько мгновений Кастиэль силится отдышаться, лежа лицом в землю, потом наконец, убедившись, что безопасно приподнять голову, сползает с изначальных обитателей окопа, теперь опознанных как капрал Эш Лоуэлл и рядовой Чарли Бредбери. Эш пальцем поправляет каску. — Доброе утро, сэр. — Доброе, — отвечает Кастиэль сквозь одышку. — Вы в порядке? — Не жалуемся, — отвечает Чарли с притворной бодростью, однако лицо у него напряженное и бледное. С другого конца взвода слышится хриплый крик «Медик!» — Кастиэль чуть приподнимается на локтях, чтобы оглядеться, но кругом пули отскакивают от камней и срезают траву. Он снова пригибает голову. — Кто это был? — спрашивает Чарли, кусая нижнюю губу. — Похоже было на Пула. — Черт… Они переглядываются огромными от страха глазами, и Кастиэль жестко приказывает: — Смотреть вперед! Держать оборону! Обстрел стихает, и, хотя там и сям снаряды еще врезаются в землю и поднимают пыль, кажется, что теперь можно передвигаться достаточно безопасно. Кастиэль поднимается на ноги и, согнувшись, бежит меж окопов проверить, как солдаты. Он натыкается на первого сержанта Мастерса, помогающего одному из новичков с заклинившей винтовкой. — Мастерс, идите проверьте, как люди, — командует Кастиэль, присев рядом. — Выясните, какие у нас потери и как дела с боеприпасами. Пусть укрепят позиции и не высовываются: я ожидаю контратаку, и надо быть к ней готовыми. Первый сержант Мастерс отрывисто кивает и, хлопнув новичка по плечу, убегает. Придерживая рукой каску, Кастиэль садится на корточки и осматривает окружающих его солдат. Он замечает рядом пострадавшего, зов на помощь которому услышали Бредбери и Лоуэлл. Капрал Ричардсон лежит на спине в окопе, а рядовой Пул, звавший медика, поддерживает его голову, пока Дин надавливает на кровоточащую рану у Ричардсона в груди. С глубоким вздохом Кастиэль отворачивается. Они остаются отрезаны весь день, и утро под артиллерийским огнем выдается несладким. Тем не менее контратаки, которой ожидал Кастиэль, так и нет. От этого, честно говоря, даже слегка неуютно, но он безусловно этому рад. Он не уверен, что они справились бы с контратакой: от полка они отрезаны, пополнить запасы боеприпасов, пайков и медикаментов им негде, раненых отвозить некуда и оттого они теряют больше людей, чем следовало бы. С полком лишь один канал связи: им заведует майор Айзекс на две роты дальше Бейкер. Никакой ясности нет, ресурсы на исходе. Рядовой Спрюс заряжает винтовку новой обоймой, когда шальная немецкая пуля пробивает ему нос и застревает глубоко в голове. Он падает на руку, сжимающую обойму, и замирает. Фрэнк Доддс не успевает спрятаться в окоп, когда начинается новый обстрел, и медикам не удается даже собрать останки, чтобы отправить назад в медпункт. Единственного медика роты Фокс убивает прямым попаданием снаряда, так что Кастиэль посылает на замену рядового Нолана, пока не будет восстановлена связь с полком. В одном Кастиэль оказался прав: работы у Дина Винчестера хоть отбавляй. Согласно данным капитана Лафейсона, третий батальон 116-го полка продвигается вдоль хребта Мартинвиль, чтобы обеспечить подкрепление оторванным ротам, но, если это и так, Кастиэль пока не видит этому подтверждений. Боеприпасы заканчиваются, так что в конце концов Кастиэлю приходится бегать между взводами, приказывая солдатам использовать только гранаты, а в случае контратаки пустить в ход штыки. От одной мысли о вступлении в ближний бой в таких обстоятельствах его прошибает холодный пот. К вечеру к роте Авель пробивается рота из третьего батальона и делится запасом пайков — но, к сожалению, не боеприпасов. Похоже, придется справляться тем, что есть. Кастиэль благодарен за возможность накормить солдат и этим немного поднять их боевой дух, но больше всего им нужно было не это. Оборонительный периметр ослаб под неустанным огнем и артиллерийским обстрелом врага, и у роты Бейкер нет боеприпасов, чтобы отразить атаку, затей ее немцы. Кастиэль все ждет, когда же враг это поймет. Тем не менее присутствие еще одного батальона дает изможденным солдатам возможность смениться и хоть немного отдохнуть за линией передовой. Конечно, далеко уйти невозможно, так как они практически окружены со всех сторон, но даже небольшой отдых со стаканом кофе, когда не надо быть на часах, творит с людьми чудеса. Кастиэль и это засчитывает за маленькую победу — покуда не замечает первую бронебашню, поднимающуюся за немецкой позицией. А за ней вторую. Поначалу он даже не реагирует. Только смотрит, замерев на корточках, как башни становятся отчетливее по мере того, как танки переваливают через гребень холма. Вражеский огонь уже минут сорок как затих: Кастиэль должен был догадаться, что ничего хорошего это не сулит. Он смотрит, как танки неумолимо приближаются, и постепенно осознает, что не может сформулировать никакого плана. — Танки прямо по курсу! — раздается клич со стороны ближайшего к городу сегмента кольцевой обороны. Новость волной разносится по роте: солдаты один за другим замечают неизбежное и передают известие дальше. Каждый выкрик барабанит по черепу Кастиэля, словно кувалда: идут, идут, идут. Перед ним вдруг возникает первый сержант Мастерс. Он смотрит на Кастиэля тяжелым взглядом. — Сэр, со стороны немецкой позиции идут как минимум три танка, что… — Ничего нам с этим не сделать, Мастерс, — держите оборону, — отвечает Кастиэль и проходит мимо него в сторону передовой. Он переходит на бег и повышает голос до крика: — Окапывайтесь, укрепляйте окопы! Лейтенант Алистар! — он оборачивается к центру позиции. — Выдвигайте четвертый взвод на замену второму для сопротивления! Остальные командиры взводов — ко мне! Его приказы порождают шквал движения — лязг металла поднимаемых треног, шорох набрасываемых на плечи патронташей. Кругом появляются пехотные лопатки, доставаемые в отчаянных попытках углубить окопы и чуть лучше укрыться. Кто-то высоко распевает «нам пиздец» на мелодию Глена Миллера. Тридцать секунд спустя Кастиэль окружен офицерами. Он пытается отвлечься от их лиц. Он знает этих людей вот уже два года — знает Иниаса уже шестнадцать лет — и с холма на них идет немецкое танковое подразделение. — Пятьдесят процентов пулеметных сил роты — прямо по курсу на главную дорогу по центру оси! За ними подавляющий артиллерийский огонь, там же распределить стрелков! — Есть, сэр. — Эстер и Вирджил, пошлите посыльных к другим ротам посмотреть, нельзя ли позаимствовать огневой мощи, — продолжает Кастиэль и оглядывается через плечо на шоссе, по которому неумолимо приближаются танки. Он резко выдыхает. — Она нам понадобится. — Есть, сэр. — Все, свободны — не медлите! Эстер и Вирджил убегают. Иниас медлит еще мгновение и касается пальцами локтя Кастиэля. — Возвращайся ко взводу, Иниас! — настаивает Кастиэль, едва глядя на него. — Распредели людей между первым и третьим взводом для поддержки артиллерии. — Кас, — обращается к нему Иниас. — Дыши... Кастиэль переводит взгляд на него. Он чувствует свои сжатые в кулаки руки, чувствует напряжение во всем теле, струну позвоночника. Ему не нужно слышать, что он на взводе, еще и от Иниаса. Он едва удерживается, чтобы не рявкнуть, но вместо этого лишь сдержанно кивает. Иниас, похоже, удовлетворяется этим и пускается бегом к своему взводу. Глядя на горизонт, где спускаются с холмов и наводят пушки танки, Кастиэль осторожно проходит через роту. — Рядовой Понд! Ко мне! — зовет он, не отрывая глаз от горизонта. Радист спешно поднимается на ноги и подбегает к Кастиэлю. И, словно, подозвав радиста, Кастиэль послал какой-то сигнал готовности, танки трещат и громоподобными выстрелами посылают в воздух первые снаряды. — В укрытие!!! — кричит Кастиэль, и снаряды врезаются в землю с оглушительным грохотом, вырывая почву из-под ног. Его отбрасывает на землю. В небо и траву летит шрапнель. Кто-то зовет на помощь. Танки жадно глотают воздух, извергая выхлоп в поля и горные гряды вдоль шоссе Байе, и выплевывают огонь и металл, оставляя ямы в сельском ландшафте и сотрясая внутренности до костей. Кастиэль позорно сворачивается в комок в грязи. Прижавшись щекой к земле, он одной рукой нащупывает бронзовое распятие на шее. «Только не сегодня, только не так…» При первой же возможности — как только пальба танков на мгновение утихает — он слепо ползет в том направлении, где в последний раз видел радиста. — Понд! — кричит он, лежа на животе, охрипший от дыма. — Вызовите майора Айзекса, пусть просит поддержку тяжелой артиллерии — две тысячи сто миллирадиан, девяносто пять градусов восточнее оси… — Едва дождавшись подтверждения Понда, он вскакивает на ноги и бежит. «Медик, медик, медик!» — раздается как минимум из двух точек роты. Кастиэль мчится на нетвердых ногах выяснить, каковы потери. Не успевает он добежать до следующего взвода, как обстрел начинается снова, и он в отчаянии бросается к ближайшему стрелковому окопу под все громче свистящими снарядами. «Если ты слышишь снаряд, все в порядке», — всплывает в его памяти. Он ныряет на землю в тот самый момент, когда земля содрогается от массивного удара вражеской артиллерии, и раненое плечо пронзает такая острая боль, что белеет в глазах. С губ срываются стон и нечленораздельные ругательства, но Кастиэль заставляет себя снова вскочить на ноги. На слабость нет времени. Он со всех ног бежит к следующему взводу, стиснув зубы от пульсирующей боли в плече и руке, и тут — как будто танков было мало — с немецкой позиции раздается частая пулеметная очередь. Солдаты роты Бейкер бросаются врассыпную от пуль, оставляющих после себя рваные красные дыры. Кастиэль снова падает на живот и осторожно переворачивается, чтобы поднять голову и оценить повреждения. Трое жертв — двое пулеметчиков и капрал Доу. Остальные отступают в укрытия, но главное, теперь в периметре образовалась брешь, которую больше некем заполнить. Кастиэль запрокидывает голову, набирает воздуху и кричит: «Медик!» Он снова переворачивается, приподнимается на локтях и ползет на животе за низкую изгородь, где можно перегруппироваться. Оттуда он на свой страх и риск перебегает к дальнему краю дороги, буквально чувствуя, как горячий металл щиплет пятки. Уж на этот раз пуля наверняка настигнет его: на этот раз ему конец! На бегу он рискует оглянуться — когда уверен, что ни обо что не споткнется, — и не замечает за собой никакого движения, хотя точно знает, что Винчестер — за дорогой вместе с третьим взводом. — Медик, нужен медик! — снова кричит он и сворачивает влево к скоплению гниющих курятников, где можно укрыться. В этот момент кто-то врезается в него всем весом, едва не повалив его на землю. Машинально вскинув руки, Кастиэль вцепляется в налетевшего на него человека, чтобы удержаться на ногах, а затем оттолкнуть этого безмозглого болвана. Мир вокруг возвращается в фокус, и Кастиэль обнаруживает себя в двух дюймах от сержанта Дина Винчестера, за чью куртку уцепился обеими руками. Несколько мгновений Кастиэль лишь смотрит на него в изумлении: он и сам не знает, почему это так неожиданно, ведь он только что звал медика, но теперь это воспоминание кажется туманным. Тяжело вспомнить, куда он бежал и что должно было произойти, когда он ощущает пульс Дина под пальцами, когда они так близки, что чувствуют тепло тел друг друга. Если Кастиэль лишь чуточку вытянется, они соприкоснутся носами. Он может сосчитать веснушки, рассыпанные по щекам Дина, по его переносице. — Дин… — произносит Кастиэль. Слово выходит непрошенным, невольно, от удивления, что Дин здесь, и от его неожиданной близости — и хуже всего то, как Кастиэль его произносит. Тихим выдохом из приоткрытых губ. Беззащитно. — Сэр, я… — начинает Дин и на этом умолкает. Он смотрит в лицо Кастиэля с таким выражением, будто его поразил удар молнии — будто каждая его клеточка парализована, но в то же время заряжена электричеством, каждое нервное окончание искрит. Его губы приоткрываются и беззвучно шевелятся, словно он ищет слова, но не находит их. Он делает долгий вдох. Кастиэль чувствует, как воздух наполняет легкие Дина, как вздымается под руками его грудь. Взгляд Кастиэля падает на руки, неосознанно прослеживающие ширину груди Дина, и Кастиэль медленно поднимает глаза обратно — через обнаженный выступ ключицы, где сбилась военная рубаха Дина, вдоль линии его горла, через кадык, к подбородку. Он застревает на приоткрытом рте Дина. На розовых очертаниях его губ, на блеске влаги во рту, на едва видном краю зубов. Кастиэлю хочется отведать его на вкус. Сейчас не время и не место, кругом страдают люди, которым Дин должен помогать, но Кастиэль может думать только о том, как ему хочется целовать Дина до беспамятства. Он представляет, как это было бы. Ему кажется, он бы мог. Губы Дина шевелятся: — Вы ранены? Его голос низкий, рассеянный, словно он выуживает слова откуда-то глубоко изнутри. Кастиэль смотрит, как он произносит гласные и согласные, на его зубы и язык. Зубы и язык. И только подняв взгляд к глазам Дина, Кастиэль понимает, до какой степени неосознанно подался вперед, в его пространство, так что они дышат общим воздухом. Дин смотрит на губы Кастиэля. — Нет, — произносит Кастиэль. Одно это короткое слово, похоже, возвращает Дина в реальность: может быть, влияет тот факт, что Кастиэль заговорил и его рот больше не открытый и ждущий, но принадлежащий старшему по званию, командиру, или, может быть, приходит понимание, что Кастиэль невредим. Так или иначе Дин отшатывается, словно ошпаренный. Он несколько раз моргает, затем, похоже, мысленно собирается и выпускает нервный дрожащий выдох. — Мне надо идти, — произносит он и запоздало добавляет: — сэр. — Он пятится несколько шагов, затем разворачивается и, едва не споткнувшись, спешит вернуться туда, где он нужен. Кастиэль делает глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. Он проводит рукой по лицу. Периметр первого взвода разорван: они потеряли двоих пулеметчиков. Нужно обеспечить подкрепление из других взводов. Каким-то чудом он добирается до цели под немецкими пулями, летящими в спину, и свистом снарядов над головой, петляя меж изорванными живыми изгородями, в которых артиллерия оставила большие бреши. Скользя и спотыкаясь меж окопов, он добегает до командного пункта второго взвода и в конце концов находит Иниаса присевшим в окопе. Из раны у того на лбу стекает тонкая струйка крови. — В первом взводе не хватает людей! — кричит Кастиэль сквозь грохот рвущихся танковых снарядов. Он падает на колени рядом с Иниасом. — Потеряли двоих пулеметчиков — пошли туда своих, чтобы удержать периметр! Иниас кивает и разворачивается на месте. — Сержант Гарриган! Кастиэль не ждет, пока он передаст приказ: он лишь стискивает плечо Иниаса ободряющим жестом и срывается назад к передовой.

17 июля 1944 г.

К следующему утру дела улучшаются. Предыдущим вечером майор Айзекс вызвал на немецкие танки воздушную атаку, хотя к тому времени второй батальон уже понес серьезные потери в результате обстрела. Затем, выйдя вперед, чтобы осмотреть танки на наличие выживших, рота Чарли обнаружила склад боеприпасов, который принесла обратно в батальон и распределила между людьми, так что те уже лучше готовы к грядущим перестрелкам. Солдаты — по крайней мере, в роте Бейкер, — шутят, что, простояв так день и продержавшись ночь, они уже остаток войны готовы пройти вообще без боеприпасов. Кастиэль не столь оптимистично настроен: он все же чувствует себя увереннее, когда винтовка, которую он наставляет на врага, заряжена. Один из батальонов 116-го полка пробивает к изолированным частям канал снабжения, и им даже удается удерживать его, несмотря на попытки немцев снова их отрезать. Поступают запасы боеприпасов и пищи, и Дин наконец может отправить раненых в полковой медпункт для дальнейшего лечения. Прошлой ночью немецкий патруль, проверяя надежность обороны, прорвал позиции американцев со стороны роты Дог, но с тех пор больше контратак не было — видимо, воздушный удар сыграл свою роль в сдерживании немецкой пехоты и сил тяжелой артиллерии. С восстановлением сообщения между батальонами добрая часть роты Кастиэля исчезла: солдатам, державшим оборону под шквальным огнем, разрешили смениться и чуть-чуть отдохнуть, раненым — обратиться в медпункт за помощью. Кастиэль не видел Дина уже часами. Он помнит, что мельком заметил его с другой стороны фронта рядом с артиллеристами четвертого взвода — помнит его глухой отдаленный смех и как Дин игриво толкнул капрала Лафитта, обходя солдат и проверяя их моральный дух. За исключением этого эпизода Кастиэль не пересекался с Дином с тех пор, как они столкнулись предыдущим днем. Так проходит еще день. Согласно нерегулярным радиопередачам из штаба полка, 115-й полк подходит к Мартинвилю и Ла-Планш в попытке получить доступ к отрезанному батальону 116-го. Остальные полки окружают Сен-Ло с другой стороны. Рота Бейкер держит и держит оборону, несмотря на скудные ресурсы и общий упадок духа — сутки с лишним в постоянной боевой готовности сказываются на людях. Но даже при продолжающихся бомбардировках со стороны врага Кастиэлю наконец начинает казаться, что, может быть, они выберутся отсюда живыми. Ранним вечером командирам рот 116-го полка, включая Кастиэля, приходит донесение о том, что разведывательная группа 29-й дивизии пробилась к основной цели — большой площади перед кладбищем на перекрестке дорог на Байе, Кувена и Изиньи. Они наконец в городе. Они освобождают Сен-Ло. Американские военные истребители с ревом проносятся над головами, сбрасывая бомбы на оставшиеся немецкие позиции, и полки один за другим входят в город. Кастиэль все вглядывается в горизонт в поисках хоть малейших признаков вражеских войск, удерживающих позиции, не дававшие им покоя последние три дня. Он не желает отдавать приказ на перестроение роты, покуда не будет абсолютно уверен, — но вот момент настает. Они собирают то немногое снаряжение, что у них есть, и выходят на шоссе Байе к развалинам освобожденного города. Отряды высылаются для сопровождения танков и тяжелых противотанковых машин, призванных удерживать оборонительные позиции вокруг города на случай контратаки. К девятнадцати часам солдаты растекаются по улицам города, заглядывая с винтовками в дверные проемы и сады, вычищая оставшиеся силы захватчиков до самой сердцевины Сен-Ло. Штаб полка направляет роту Бейкер в южную часть города, где им назначено переночевать и восстановить силы, пока не придут дальнейшие инструкции. Роскошью это не назвать, так как большая часть зданий разрушена и нельзя исключать риск притаившихся где-то немецких солдат или, того хуже, взрывчатки, оставленной в качестве прощального подарка силам союзников. Однако здесь куда удобнее, чем в полях, где им пришлось ночевать в последние несколько дней. Иниас в восторге уже от новости, что у него будет крыша над головой. Трудно поверить, что все закончилось. Конечно, им еще нужно удержать Сен-Ло от возможных попыток контрнаступления, пока штаб второго батальона не перебросит в город более многочисленные силы, но это должно быть не так уж трудно: кажется, по большей части оппозиция раздавлена и какой-либо катастрофы теперь ожидать неоткуда. Весь 116-й полк расположился в южных районах Сен-Ло, 115-й удерживает наиболее яро защищаемые восточные районы, а 175-й присматривает за остальными с готовой к обороне города тяжелой артиллерией. По большей части дело сделано. Кастиэль не сомневается, что скоро придет приказ выдвигаться в новую атаку, но пока можно насладиться относительным спокойствием. Теперь осталось только закончить бумажную работу. Старший помощник лейтенант Ширли возьмет на себя ее рутинную часть и наберет рапорты на пишущей машинке, но ему нужна информационная база: из-за должности в штабе он меньше участвует в жизни роты и плохо осведомлен о состоянии дел у солдат. Рапорты о ранениях, рапорты о потерях, отчет о ежедневном продвижении роты в ходе атаки — и рапорт командиру батальона с подробным описанием, в каком положении оказалась рота, будучи отрезанной от остальной части полка, чтобы начальство могло решить, что делать с упомянутым командиром. Работы много, но на этот раз Кастиэль не возражает. Он расположился в здании с настоящими стенами и настоящим потолком, в кружке у него горячий кофе, а позже вечером он в составе роты Бейкер отправится в штаб-квартиру, чтобы получить полноценную горячую еду. Теперь подобные вещи кажутся роскошью, и Кастиэль рад им, даже если они сопровождаются бумажной волокитой. Он усаживается на импровизированное рабочее место, сооруженное для него капралами Харвеллом и Миллсом, — трехногий деревянный стул у широкой доски, положенной на две пустые бочки, — и рассортировывает бумаги в стопки согласно срочности. Потом отхлебывает кофе, морально настраиваясь на долгий вечер, берет в руку чернильную ручку и приступает к работе. Вскоре после того, как он углубляется в последний рапорт, с другого конца помещения раздается неуверенный стук в дверь. — Входите! — выкрикивает Кастиэль, предвосхищая неизбежную просьбу о разрешении войти. Он слишком устал для формальностей. Слышатся шаги входящего, и, так как далее следует пауза, во время которой посетитель молча остановился у двери, Кастиэль поднимает голову, чтобы посмотреть, кто это. Он с удивлением обнаруживает у входа Дина Винчестера. Кастиэль хмурится. Он ни за что бы не принял Дина за неуверенно стучащего, неслышно входящего подчиненного. Напротив, он по опыту знает, что Дину свойственно врываться без разрешения и немедленно затевать громкую жизнерадостную беседу, в которую его не приглашали. — Винчестер, — произносит Кастиэль, ставя ручку в чернильницу. — Все в порядке? — В порядке, сэр, — отвечает Дин — как-то даже чересчур поспешно — и отводит глаза, порозовев, как будто и сам понимает, что торопливость его речи выдает ложь. Его взгляд гуляет по стенам и потолку. — Да, я просто, гм… просто хотел зайти проверить, как вы. Кастиэль поднимает брови. — Все хорошо, спасибо, — отвечает он, позабавленный тем, насколько нетипично Дин себя ведет. — Ясно. — Дин кратко кивает. — Вам ничего не нужно — кофе, зажигалку?.. Эм… может, еще чернил? — Винчестер, я ценю вашу заботу, но для таких вопросов у меня есть административный персонал. Это не приоритет для медиков, — добавляет Кастиэль подчеркнуто, надеясь таким образом подтолкнуть Дина перейти к тому, зачем тот на самом деле пришел. Он отодвигает стул и встает, намереваясь изучить карты и ознакомиться с окружающим ландшафтом — на случай, если придется выдвигаться неожиданно, не получив брифинга, как иногда распоряжается штаб батальона. Он не хочет оказаться застигнутым врасплох. Стоит Кастиэлю отодвинуть стул, как Дин, стоящий у двери, едва заметно вздрагивает. Он делает поспешный, явно бессознательный шаг назад, после чего, словно чтобы скрыть нелепость своего поведения, переносит вес с ноги на ногу. Туда-сюда. Вид у него от этого спокойнее не становится. — Вы уверены, что вам ничего не нужно? — интересуется Кастиэль, пересекая комнату к тому месту, где разложил карты. Он оглядывается на Дина через плечо. — Может, успокоительное? — Нет, сэр — ну… может быть. То есть… — Дин набирает в грудь воздуху. — Сэр… можно задать вам вопрос? Кастиэль поворачивается к нему вполоборота и видит, что Дин продолжает переминаться с ноги на ногу — на правую, на левую — и теребит зубами нижнюю губу. Пальцы его рук дергаются и сжимаются по бокам. Он поднимает одну руку и прочесывает назад волосы, затем оставляет руку на затылке, потирая шею, словно жестом самоуспокоения. Кастиэль никогда его раньше таким не видел. Нервничающим. — Конечно. Что случилось? — Только… — Дин прерывается и тяжело сглатывает. — Только обещайте мне, что ответите как человек… а не как офицер. Кастиэль невольно хмурится. Он не вполне понимает, что происходит, но если Дин — невозмутимый, вечно веселый и заносчивый Дин — так нервничает, если это настолько важно, что привело его в подобное состояние, наверняка это требует безраздельного внимания Кастиэля. — Хорошо. — Он откладывает карты и поворачивается к Дину весь внимание. — В чем дело? Дин колеблется. Он сжимает губы и несколько секунд стоит молча, словно набираясь храбрости, после чего медленно вдыхает через нос и, надув грудь, выдает: — Вы… испытываете ко мне половое влечение? Словно удар под дых, Кастиэля поражает причудливое ощущение, будто весь мир вокруг внезапно обрушился. Он не в силах пошевелиться, не в силах что-либо произнести. Кажется, он целую вечность просто стоит, приоткрыв рот от шока. Когда дар речи наконец возвращается к нему, единственное, что приходит ему в голову, это резкое и изумленное «Прошу прощения?» — Нет, нет, нет! — вдруг возражает Дин, качая головой, но в его тоне слышно плохо скрываемое отчаяние. Он делает несколько шагов ближе. — Не надо этого разгневанного офицера, вы же пообещали — вы обещали этого не делать… — Думаю, вам стоит уйти, — произносит Кастиэль — потому что голова идет кругом и он на волоске от того, чтобы сделать что-то очень глупое и крайне безответственное. Он слышит собственный пульс, оглушительно отдающийся в черепной коробке; рот пересыхает, и горло сжимается до такой степени, что едва выходит дышать. Кастиэль слепо пятится из опасной зоны — вот только границы опасной зоны стерты, больше нигде не безопасно при том, как Дин наступает на него, пригвоздив его пристальным взглядом, и Кастиэль лишь тупо повторяет: «Думаю, вам стоит уйти» — потому что, если Дин не уйдет, Кастиэль не знает, что произойдет, но он не уверен, насколько в состоянии себя контролировать. Дин делает еще шаг вперед. Кастиэль упирается спиной в стену. — Скажите мне правду. Дин настойчив, его голос низок, и почему-то от этого у Кастиэля едва не подкашиваются колени: это так лично, даже интимно, и, когда Дин так близко, так легко представить, как он этим низким голосом шептал бы Кастиэлю на ухо непотребства — и господи, надо что-то ответить, что-то сказать, но в голове у Кастиэля совершенно пусто. Он стоит, припертый к стене, отрывисто дыша и пытаясь вспомнить, как связать хоть какую-то фразу со смыслом «Я не хочу тебя», потому что думать он может только о том, как он хочет — боже, как хочет — и в этот момент Дин яростно целует его. Все попытки Кастиэля как-то спасти себя развеяны в пыль: он тает в руках Дина, припадая к нему каждой клеточкой, повторяя контуры его тела, так что они прижимаются друг к другу от груди до паха. Дин напирает, толкая Кастиэля в стену, и Кастиэль сдается. Дин целует безрассудно, его губы сухие и горячие, и Кастиэль открывает рот, впуская его, отвечая так, будто готов взять его всего и сжечь за собой мосты. Кровь кипит под кожей, пульс стучит в ушах и меж ног, где он чувствует тяжелый вес вжимающегося в него Дина, и от всего этого голова идет кругом и дыхание сбивается, вырываясь рваными вздохами Дину в рот. Его рот отдает привкусом соли, и ржавчины, и лежалых батончиков из сухого пайка — все это грубо и неромантично, но это Дин: его широкие плечи, его ноги колесом, его зеленые глаза. Их языки горячо и влажно скользят вместе; у Кастиэля уже стоит в штанах, и все, чего ему хочется, это тереться о Дина бедрами до дрожи обоюдной разрядки. И только когда пальцы Кастиэля вцепляются в ткань на плечах куртки Дина, он вдруг осознает, что делает. В одно мгновение кровь стынет у него в жилах: он целует сослуживца — он застывает — он целует подчиненного — и он разрывает поцелуй и, воспользовавшись хваткой на одежде Дина, отталкивает его изо всех сил. Дин пятится, потеряв равновесие, и смотрит на Кастиэля огромными испуганными глазами. Его щеки разрумянены, темные зрачки расширены, губы влажные и припухшие. При виде его, такого, у Кастиэля руки чешутся схватить его и затянуть назад, но он не может. Он не может. Несколько секунд они лишь смотрят друг на друга, тяжело дыша. Потом Кастиэль произносит: — Вон отсюда. Дин не отвечает. Уж точно он не уходит. Он смотрит прямо на Кастиэля с нечитаемым выражением в глазах и медленно вытирает рот тыльной стороной ладони, словно с отвращением стирая влажные следы того, что произошло. Кастиэль стискивает зубы. — Это приказ, сержант. Дин сдержанно кивает. Он еще мгновение смотрит в стену мимо Кастиэля и выпускает воздух из легких одним долгим дрожащим выдохом. Потом, не медля больше, поворачивается и выходит. Дверь хлопает, и Дина больше нет. Кастиэль стоит не шелохнувшись у стены, смотрит ему вслед, борясь с дыханием в груди, и понимает, что его трясет.