Осень похожа на старую книгу: Потрепанные корешки желтеют, Скрепки ржавеют до красно-оранжевых. Каждая ветшающая страница Отмечена пятнами цвета. Покрываясь свежим румянцем, Мы, как голодные птицы, Готовимся к холодам. Мэри Хэмрик
2 октября 1943 г.
Дорогой Сэм, Вот и случилось худшее — я официально в Британии. На самом деле тут не так уж и плохо. Вчера мы высадились с Куин Мэри в Шотландию, а оттуда — сразу на поезд прямиком в Англию, как будто от тесных трюмов мы недостаточно устали! Хотя переезд занял всего часов десять — за это время и из Канзаса не уедешь. Не уверен, нравится ли мне здесь. Все какое-то… маленькое. Но симпатичное. Тебе бы понравилось. Место, где нас расквартировали — как из детской книжки, честное слово: сплошь зеленые холмы да маленькие домики с соломенными крышами. Тут кругом история. Но я счастлив снова ступить на твердую землю, даже если все здесь воняет конским навозом. Путешествие на корабле было худшим, что я пережил за свою жизнь. Нас там были тысячи: каюты забиты под потолок, койка на койке — и делать вообще нечего. Вообрази, Сэмми, там даже книжных полок не было! Ну да ладно, ты же знаешь, что я тобой страшно горжусь. Не давай никому в колледже тебя обижать или скажи, что брат вернется из Нормандии с пулей, подписанной их именем. Сделай вид, будто я пехотинец. И не волнуйся: ты там всех уделаешь! Я умнее тебя никого не знаю, это уж точно. Удачи в первый день — жаль, я не смогу присутствовать. Но я скоро напишу снова. Сцуко. T-4 сержант Винчестер 91W1O, рота D, 104-й медицинский полк 29-я пехотная дивизия Армия Соединенных Штатов2 апреля 1944 г.
Блестящая медная плашка выглядит щегольски на накрахмаленном воротничке — во всяком случае, так кажется самому Кастиэлю. Он разглаживает поношенный галстук поверх рубахи — не столько из привычки красоваться, сколько в попытке выглядеть презентабельно, раз уж сегодня он впервые надел эту запонку. Его отвлекает шум за дверью спальни, сопровождаемый скрипом приоткрываемой двери. — Старший лейтенант Новак? — зовет Иниас, нарочито акцентируя новое звание. Кастиэль видит отражение его улыбки в маленьком зеркале. — Может, уже пойдем, или вы все прихорашиваетесь? — Вы вынуждаете меня воспользоваться служебным положением. Я ведь теперь могу… — Кастиэль бросает последний взгляд в зеркало и поворачивается к Иниасу, небрежно опирающемуся на дверной косяк. Кастиэль немного неловко разводит руками. — Как я выгляжу? — Как очаровательный ублюдок. Пошли уже, пожалуйста, — настаивает Иниас. Прищурившись, он угрожающе тычет пальцем в сторону Кастиэля: — Честное слово, если всех красавиц разобрали, танцевать со мной будешь ты. Я отказываюсь повторять Форт Блейдинг. Отказываюсь! Губы Кастиэля дергаются в подобии ностальгической улыбки, но он следует за Иниасом вниз по шаткой деревянной лестнице — мимо старомодной старушки, которая вежливо отмечает, как нарядно он выглядит — за входную дверь, где они с Иниасом направляются по узкой улочке к центральной площади. Они пребывают в Англии чуть больше месяца, и сегодня второй батальон получил выходные пропуска в — насколько может судить Кастиэль — логово пьяного дебоширства, барных потасовок и скользких попыток совратить англичаночек. Их всех проинструктировали «вести себя подобающе» по отношению к местным, но Кастиэль сомневается, что это выполнимо. Так или иначе, его терзает отвратительное предчувствие, что подобная щедрость в раздаче отпускных означает лишь одно: изнурительные тренировки в предстоящие недели. — Кстати, неплохая берлога, — замечает Иниас, пока они идут в сумерках заката — по привычке в ногу. Он оборачивается через плечо на кирпичный домик, где хозяйка Кастиэля уже задергивает занавески за три часа до комендантского часа. Иниас сверкает Кастиэлю лукавой улыбкой. — И как ты ее заполучил? — Не совсем честными методами, — признает Кастиэль. — Капитан Милтон выдал мне эту квартиру в награду за повышение — сказал, что сам хочет быть «ближе к природе». — Ближе к природе? — Иниас вздыхает. — Этому куда уж ближе, разве что превратиться в пень. Кастиэль усмехается, качая головой. — Только этого нам не хватало. Тогда мне еще и его таскать на себе придется, вдобавок к его бумагам и его роте… — И его яйцам, — добавляет Иниас, и обоим приходится поспешно взять себя в руки, чтобы как следует отдать честь незнакомому майору, проходящему мимо. До города две с половиной минуты ходу — и городской вокзал уже кипит молодцами всех мастей, офицерами и призывниками, гудящими на все лады («Черт, много ли там будет юбок?» — «Плимут… это как Лондон?» и «Богом клянусь, если я еще раз его увижу…»). Солдаты нетерпеливо снуют у края платформы, вглядываясь вдаль в ожидании поезда. Кастиэль и Иниас протискиваются сквозь толпу и выбирают себе местечко, по пути приветствуя взмахами руки солдат своей роты и — с большим энтузиазмом — своих взводов. «Добрый вечер, сэр!» — выкрикивает парочка солдат первого взвода, поднимая руки, чтобы командир их заметил. «О, и вы на охоте, лейтенант?» — окликает другой, похожий на Фицджеральда, хотя Кастиэль не уверен. Звучит несколько поздравлений от тех, кто слышал о его повышении или обратил внимание на новую запонку. Как бы любезно это ни было, Кастиэль рад прибытию поезда, который завладевает всеобщим вниманием, породив новую волну возбуждения. Кастиэль и Иниас обнаруживают, что Фредди Эстер и Эдриан Алистар заняли четыре места в первом вагоне и отчаянно защищают их на том основании, что это «места для офицеров». Эти места и занимают Кастиэль с Иниасом. В маленький поезд набивается огромное количество солдат, и, как бы Кастиэль ни презирал снобизм лейтенантов Эстера и Алистара в отношении младших по званию, он рад тому, что есть где присесть. — Ну что, у кого-то еще есть предчувствие, что этот выходной ничего хорошего не сулит? — спрашивает Иниас, откидываясь на сиденье и морщась. — Ставлю на то, что предстоит очередной чертов «штурм пляжа», — предсказывает Алистар, подняв ноги на край сиденья Кастиэля. — Как пить дать! Помяните мое слово. — Нет, думаю, мы выдвинемся, — произносит Кастиэль, глядя в окно под все более громкое пыхтение поезда, набирающего скорость среди зеленых холмов. — Переместимся в город покрупнее, где нас начнут организовывать. Наверняка. — Штурм пляжа! — настаивает Алистар, наставив палец на Кастиэля. Его грязные сапоги поворачиваются на сиденье, осыпая грязь опасно близко к выходным брюкам Кастиэля. Тот отводит колени в сторону. — Говорю тебе! Ставлю десять долларов. — Нет уж, спасибо. — Кастиэль сует руки в карманы, нащупывает шершавую крышку жестяного портсигара и рассеянно потирает его округлые углы. Он демонстративнее отворачивается от Алистара. — Да ладно, Новак! Десять долларов! — Алистар разминает плечи и лениво складывает на груди руки. Его ноги решительнее врезаются в сиденье Кастиэля, заставляя того отдернуть колени вбок. К тому же теперь Кастиэль еще и чувствует вонь собачьего дерьма, налипшего на резиновую подошву. Алистар вызывающе наклоняет голову. — Десять баксов, Новак! Сколько поставишь? — Нисколько не поставлю, — отвечает Кастиэль. — Разве что ноги ваши на пол. Брови Алистара взлетают в притворном изумлении. — Ну, как скажете, барышня. — Он усмехается сам себе, но послушно опускает ноги на металлический пол вагона. Боковым зрением Кастиэль замечает, как взгляд Алистара падает на запонку старшего лейтенанта на его воротничке, после чего Алистар отворачивается и заговаривает с Эстером. Иниас присоединяется к беседе с какой-то меткой шуткой, от которой все заходятся смехом и напряженность моментально улетучивается из вагона, как воздух из спущенной шины. Кастиэль смотрит в окно. До Плимута ехать почти час. Город большой, но расположен, как выражаются некоторые солдаты помоложе, в самой заднице. Но все не так уж плохо: в городе явно кипит жизнь, даже перед комендантским часом. Пока поезд пыхтит мимо жилых районов, направляясь к станции, Кастиэль замечает не одно здание, пострадавшее от немецких воздушных налетов. Но дух людей, которых видно в окно, это, похоже не сломило. К радости остальной части вагона скоро в поле зрения появляются другие кварталы: с яркими красными огнями на кирпичных стенах зданий. Поезд подъезжает к станции, слышится свисток, и мужчины борются за право скорее сойти, отталкивая однополчан к перилам платформы в нетерпении отведать прелести британской ночной жизни. Кастиэль и Иниас послушно ждут на своих местах, пока их выпустят, еще долгое время после того, как Эстер и Алистар исчезли в толпе. Они переглядываются. — Ну что ж, не Бедфорд! — замечает Иниас только, и Кастиэль улыбается. Сойдя с поезда, они почти сразу попадают на бетонный круг, где в разных направлениях указывают дорожные знаки и посреди находится чахлый парк с вялыми нарциссами, цепляющимися за остатки весны. До каких бы то ни было пабов десять минут ходу, и Кастиэль с Иниасом устремляются вслед за гулом и улюлюканьем сошедшей с поезда толпы. Вскоре они оказываются на улице, где по обеим сторонам дороги расположено несколько пабов с деревянными фасадами и вывесками «эль», «музыка» и «традиционная кухня». Из нескольких ближайших уже доносятся крики подвыпивших солдат, так что Кастиэль и Иниас проходят чуть дальше по улице, надеясь найти местечко потише. Паб, который они выбирают, тоже весьма многолюдный, но публика там состоит из разнородной смеси канадских и бельгийских солдат с местными, а не из одних лишь задир второго батальона. Кастиэль не узнает играющую музыку, но она быстрая и задорная, и цены на выпивку неплохие. Сойдет. Они заказывают пиво, смирившись с тем фактом, что лучше домашнего все равно не найти, и выбирают маленький не слишком липкий столик. На несколько минут они присаживаются и просто смакуют время вдали от штаба, потягивая пену с пива и нашаривая в карманах зажигалки. Воздух паба уже мутен от табачного дыма: еще несколько затяжек никому не помешают. На краю танцпола порхают девушки: покачиваются в такт музыке и щебечут меж собой, и Иниас уже разглядывает их, не теряя зря времени. — Кого-то приглядел? — спрашивает Кастиэль, аккуратно снимая ртом пену с кружки. Иниас поворачивается к нему с лукавой улыбкой. — А ты? Кастиэль пинает его ногой под столом. Слышится тихий звук деликатного откашливания, и, удивленно подняв голову, Кастиэль видит молодую симпатичную девушку, положившую пальчики на край стола. — Так-так, — говорит она с отчетливо британским акцентом, как если бы фасон платья недостаточно выдавал ее происхождение, — и что же столь славный молодой человек делает в подобном месте? Кастиэль улыбается. — Я здесь со своим батальоном, — отвечает он. — У нас сегодня выходной. Я надзираю за своим взводом, чтобы они не творили непотребств… — Что мой приятель пытается сказать, — мягко перебивает Иниас, с шармом знаменитости приобняв Кастиэля за плечо, — так это «приятно познакомиться». Кастиэль смотрит на него, на его легкую полуулыбку, и понимает: это была лишь заготовленная реплика. Ей на самом деле неинтересно было услышать ответ. Иниас родился с каким-то природным чутьем на подобные вещи, и от его улыбки так и веет теплом. В такие моменты Кастиэль уверен, что можно было бы просто послать его в Германию и он одним своим обаянием увел бы нацистов из Европы. Иниас отпускает плечо Кастиэля и вместо этого проскальзывает рукой мимо, чтобы взять руку девушки в свою. — Лейтенант Иниас Уоллас к вашим услугам. — Что ж, лейтенант Уоллас, — отвечает она жеманно, — вы танцуете? — Я не знаю, что значит «та-анцуете», — отвечает он с притворной застенчивостью, подражая ее протяжным британским гласным, после чего встает, чтобы увести ее на танцпол. — Но, милая, если вы приглашаете меня, я на все согласен. Кастиэль невольно ухмыляется в поднятую к губам кружку, а Иниас и его свежая добыча тем временем уносятся к центру зала, легкие, как песни, несущиеся из патефона в углу. В баре полумрак и народу собирается все больше. Солдат — американских, канадских, бельгийских, голландских и польских — теперь уже больше, чем британцев. Последние, похоже, не очень-то рады гостям, разбирающим всех их женщин, но это их трудности. По правде говоря, из-за столиков неподалеку за Кастиэлем тоже наблюдает сквозь сигаретный дым пара молодых дам, которые, судя по взгляду с поволокой, не прочь были бы сделать с ним круг на танцполе — но Кастиэль не танцует. Это личное. Танцы танцами, а его вполне устраивает и просто сидеть за столиком посреди хаоса, потягивать разбавленное пиво и присматривать за просочившимися в паб солдатами батальона. Но, очевидно, у мироздания иные планы. Какой-то пьяный идиот влетает в спинку его стула, как раз когда он поднимает кружку с пивом, так что Кастиэль врезается в край стола, выплеснув на стол большую часть кружки. — Блядь! — восклицает кретин позади Кастиэля. — Прости, солнышко, я тебя не заметил… Кастиэль разворачивается на стуле, прищурив глаза, и в этот момент кретин — высокий, в веснушках, с красным крестом на рукаве — наконец смотрит вниз и видит, на кого налетел. Его глаза расширяются, после чего лицо расплывается в улыбке. — Твою ж мать, — произносит он, потирая челюсть, как будто вся эта ситуация — самое смешное, что могло произойти. — Приятель, я не знаю, откуда вышло «солнышко», я просто… — Он вдруг умолкает: предсказуемо, его запал заканчивается ровно в тот момент, когда взгляд падает на запонку на воротничке Кастиэля. — Сэр. Черт! Простите! Я думал, вы… — Рядовой? — подсказывает Кастиэль. — Или женщина? Уголок рта служащего трогает едва заметная улыбка, словно он не может ее сдержать — не очаровательная, и уж точно не уважительная — и он отвечает: — Наверное, и то и другое, если честно, — с характерной поддатой бравадой и мальчишеской дерзостью — и с Кастиэля довольно. Он отодвигает стул, встает и поворачивается. Кретин с красным крестом на несколько дюймов выше Кастиэля, крепче сложен и сильнее пьян, но Кастиэль выпрямляется в классическую позу офицера, говорящую «не испытывай судьбу», и он надежно осведомлен, что мог бы построить карьеру на том, чтобы ставить подобных ослов на место. — Прошу прощения, — произносит он без ноты извинения в тоне, — как, вы сказали, вас зовут, сержант? — Он демонстративно опускает глаза на запонку на воротничке собеседника, демонстрируя, как легко заметить звание, прежде чем открывать рот. — Дин Винчестер, сэр. — Сержант вытягивается по стойке смирно — что было бы вполне уместно, если бы он при этом не шатался, как болванчик, потому что хватил как минимум одну лишнюю кружку, и не продолжал улыбаться так, словно чертовски доволен собой. Кастиэль смотрит ему прямо в глаза. — Сержант Винчестер, — говорит он, — с вас выпивка. — Он тычет почти пустой кружкой Дину в грудь — не обращая внимания на то, как она упирается в упругие мышцы, на тонкую линию влаги, которую ее край оставляет на ткани рубахи, — и выжидательно наклоняет голову. — Вперед, сержант! Я пить хочу. И вот тогда зарождается проблема. Кастиэль уже чует ее нутром — по тому, как улыбка Дина становится шире, как он прикусывает нижнюю губу, будто сдерживает смешок, как отстраняется немного, чтобы казаться больше, грознее. Он пьян. Он опасно шатается. И он излишне самоуверен. Дин усмехается и наклоняет голову, словно надменно размышляет. — Без проблем. Шерри, дорогуша? Кастиэль аж теряется. Подобная дерзость — как пощечина. Он заработал расположение и уважение своей роты с первых дней и в каком-то смысле избалован отсутствием заносчивых кретинов в своем окружении на протяжении почти всех двух лет службы. К его чести, он не вздрагивает, но бесполезное «Прошу прощения?» — слова человека, только что лишенного авторитета, — все же срываются с языка до того, как он успевает их удержать. Самодовольная улыбка Дина становится только шире. — Или дама предпочитает джин-тоник? — Слушайте меня внимательно, — произносит Кастиэль, едва отдавая себе отчет в собственных словах, но чувствуя их ядовитый вес, — потому что я скажу только один раз. — Он делает шаг ближе, так что между ними остаются какие-то дюймы, и понижает голос, так что его резкий тон едва слышен за шумом паба. — Мне все равно, кем вы себя считали или до сих пор считаете, но, когда вы надели эту форму, вы поступили под командование Армии Соединенных Штатов и, как следствие, под командование тех, кто превосходит вас по званию — сержант. Кастиэль удерживает взгляд Дина и подается ближе — настолько близко, чтобы тому стало некомфортно. — Я заметил ваше подразделение, звание и имя, и я еще подумаю, не обсудить ли это с вашим командующим. Пока я склонен считать все это одним большим пьяным недоразумением, но не давайте мне повода передумать. — Он приближается еще и поднимает брови. Потом спрашивает так тихо, что Дину приходится напрячься, чтобы его расслышать. — Все ясно? Дин едва заметно стискивает зубы, понимая, что проиграл. — Предельно. — Предельно? — Предельно, сэр. Глаза у Дина Винчестера зеленые. Неморгающие. Кастиэль отступает, удовлетворенный. — Извинения приняты, солнышко, — произносит он подчеркнуто легко и приторно. Он поднимает кружку и сует ее Дину, так что на дне плещутся остатки пива. — И я все еще хочу пить. Без дальнейших препирательств Дин берет кружку у Кастиэля из рук. Как ни странно, в его взгляде не читается враждебности или обиды; что еще неуютнее — в нем есть что-то смиренное, почти стеклянное, как будто Дин сделал выводы о Кастиэле и уже не изменит своего мнения. — Пиво, лейтенант? — уточняет он протяжно. — Пожалуйста. Разливное. Дин коротко кивает. Он смотрит в кружку в руке, на дне которой еще осталось немало пива. Долгое время он не шевелится, странно неподвижный на фоне оживленного танцпола, так что Кастиэль уже готов спросить, все ли в порядке. Но, прежде чем он успевает открыть рот, Дин бросает на него мимолетный взгляд и поднимает отвергнутую кружку к губам. Кастиэль безмолвно смотрит, как пиво течет в его влажный рот, как напрягаются мышцы гортани. И вот уже Дин протягивает кружку обратно. Она влажно блестит в том месте, где ее касались его губы. — Есть, сэр, — отвечает Дин просто и поднимает бровь, словно бросая Кастиэлю вызов сделать ему выговор, но затем отворачивается. Кастиэль смотрит, как он роется в кармане в поисках мелочи, после чего теряется в толпе людей, ожидающих выпивки у бара. Кастиэль оцепенело садится. — Это еще что было? — раздается позади него вопрос Иниаса, слегка невнятный после первой кружки и хрипловатый от дыма табака. Кастиэль оборачивается на стуле. Разрумяненный после танца Иниас смотрит на него так, словно он попытался ограбить бар. — Что? — спрашивает Кастиэль рассеянно. Иниас закатывает глаза. Он наклоняется через стол и стряхивает с сигареты пепел. — Совет на будущее, — произносит он заговорщически Кастиэлю в ухо. — Старайся не портить отношения с теми, кому предстоит латать нас в дальнейшем. Насупившись, Кастиэль лезет в карман за собственным портсигаром. Он заметил, что Дин — военный медик, но это никак не извиняет его поведения. — Лучше уж я кровью истеку, чем дамся в руки этому, — бурчит Кастиэль, доставая сигарету. — Есть прикурить? Когда Иниас передает зажигалку, возвращается его пассия. Барабаня пальчиками по его плечам, она кокетливо замечает: — Что же, лейтенант, вы уже устали танцевать? А я слышала, янки такие выносливые… Иниас бросает на Кастиэля взгляд, в котором читается «Уже и не знаю, что с нею делать», но выглядит он не слишком расстроенным. — Оставь себе пока, — кивает он на зажигалку в руке Кастиэля, криво улыбаясь. — Я сейчас вернусь. Укрывая ладонями дрожащее пламя, Кастиэль прикуривает и смотрит, как Иниас появляется и исчезает в толпе танцующих. Музыка сменилась: теперь она медленнее, и они с девушкой танцуют близко друг к другу. Кастиэль захлопывает крышку зажигалки и убирает ее вместе с портсигаром в карман брюк. Рядом появляется длинная тень и чувствуется чье-то присутствие: Кастиэль оборачивается и видит стоящего за ним Дина с высоким стаканом пива. С такого ракурса нашивка красного креста на его плече видна отчетливее. Дин наклоняется и ставит стакан на стол. — На здоровье. — Благодарю. — Кастиэль поднимает стакан и делает долгий глоток. Отчего-то он обращает внимание на отпечатки пальцев Дина на покрытом конденсатом стекле. — Не за что, — бурчит Дин. Он складывает на груди руки и какое-то время не произносит ничего, лишь хмурясь и слегка покачиваясь на месте, но потом говорит: — Это был остаток моей зарплаты. Планировал потратить его на девчонку. Кастиэль поднимает на него глаза. — На девчонку? — На какую-нибудь! — И снова виден этот намек на улыбку, проблеск зубов на нижней губе. Дин пожимает плечами, и его взгляд скользит по толпе танцующих — видимо, в поисках пары. Ни с того ни с сего, не отрывая глаз от танцпола, он вдруг спрашивает: — Вы танцуете? Кастиэль тупо смотрит на него, не вполне поняв вопрос. — Нет. — Хм. — Дин кивает в направлении танцпола. — Там наверняка есть куколки, которые не откажутся потанцевать, даже если не покупать им выпить, — говорит он будто бы сам себе, но мгновением позже смотрит вниз и ловит взгляд Кастиэля. — Вы уверены? — Я не танцую, — отвечает Кастиэль ровно. Дин строит гримасу, словно говорящую «некоторым не угодишь», и, не теряя времени, отправляется найти себе красавицу в пару. Кастиэль наблюдает за ним, подняв к губам сигарету, — от скуки или, может быть, из любопытства, — и видит, что план Дину удался. После краткого перерыва, во время которого слышен треск иглы, патефон начинает играть следующую песню с пластинки, на этот раз более задорную. Девушка с кудряшками в розовом платье мило покрывается румянцем, но не может устоять перед протянутой рукой Дина: она берет его за руку и следует за ним на танцпол. Кастиэль медленно выдыхает дым. Где-то рядом слышна болтовня Иниаса: слова теряются за напором музыки, но от них безошибочно веет обаянием. Кастиэлю не удается разглядеть Иниаса в толпе — хотя, возможно, потому, что он не особенно старается. Он смотрит, как пальцы Дина сжимают руку девушки, уводя ее в гущу танцоров, как кружат ее из стороны в сторону. Как оба смеются над чем-то, что он прошептал ей на ухо. Надо признать, выглядит и правда заманчиво. Даже жаль, что Кастиэль не может присоединиться, но он действительно совсем не танцует. Его взгляд задерживается на губах Дина, подпевающих песне, на его широких ладонях на талии девушки, направляющих ее туда-сюда, на том, как натягивается рубаха на его плечах, когда он двигается. Кастиэль заставляет себя отвернуться, поднимает к губам сигарету и делает долгую затяжку, смакуя ощущение того, как табачный дым жалит горло. Как уже сказано, это личное.3 апреля 1944 г.
Побудка на следующее утро — в шесть ноль-ноль к вящему недовольству большей части второго батальона, попытавшейся предыдущим вечером вместить максимум спиртного в скудный промежуток времени между ужином и комендантским часом. Особенно недоволен Иниас, которому назначено следить, что все встанут вовремя, и который выпил, наверное, больше всего полка вместе взятого. К счастью, Кастиэль ограничился лишь пинтой разбавленного пива — полутора пинтами, если считать кружку, что сержант Винчестер выплеснул на стол, — так что он умыт, выбрит и в форме уже без десяти шесть, без ропота и молитв всемогущему Господу. Престарелая хозяйка предлагает ему на завтрак хлеб с салом, который он благодарно принимает, и чашку чая, от которой он вежливо отказывается, и по пути в штаб-квартиру батальона он натыкается на Энтони Милтона. — Капитан! — приветствует его Кастиэль, бойко отдав честь. — Доброе утро, Новак. В штаб-квартиру направляетесь? — спрашивает Милтон беззаботно, вернув приветствие, после чего жестом приглашает Кастиэля идти рядом. — Так точно, сэр. Они шагают в ногу по узкой дорожке, ведущей из города, и Кастиэль чувствует, что надо бы завязать какую-то беседу. Он прочищает горло: — Брали выходной вчера вечером, сэр? — Нет, мне нужно было обсудить кое-какие полковые перестановки с майором Эвереттом. — А… Они идут в тишине. Стриженные овцы недовольно жмутся друг к другу под моросящим утренним дождем; мимо проносится громыхающий развозной грузовик, набитый таким количеством сухих пайков, что хватило бы победить мировой голод. — Часто дожди здесь, а? — замечает Кастиэль, глядя в серое затянутое облаками небо. Милтон пропускает этот комментарий. — Майор Эверетт подумывает разбить несколько рот 104-го медицинского полка и распределить по пехотным дивизиям. Похоже, ожидается, что в операции Нептун будет немало потерь. — Ясно, — отвечает Кастиэль нерешительно, не очень понимая, каким образом это затрагивает его. Каким-то должно затрагивать, ибо Милтон из доброты душевной делиться информацией не станет. — Так, а я… — Бейкер получит пятерых новых медиков — четырех из Девяносто Один Whiskey, одного из Девяносто Один Victor. В ваш взвод поступит один человек. — Есть, сэр. Уже известно, кто именно? — Я пока не знаю. Эверетт еще работает над деталями. Некоторые роты придется полностью реорганизовать, хотя нас это затронуть не должно. — К этому времени они подходят к старым облицованным металлом постройкам штаб-квартиры батальона. Ряды солдат уже выстраиваются на гравийном плацу. Милтон останавливается. — Обещаю, что, как только узнаю, сообщу. — Спасибо, сэр. Милтон вытягивает одной рукой уголок своей пилотки и разглаживает другой ее бок. — Вчера вечером у нас был брифинг, где дали понять, что сегодня мы выдвигаемся на новую базу у побережья — где-то рядом с портом, — говорит он. — Я поговорю с начальством. Возьмите-ка на себя пока физподготовку роты — только без фанатизма, — а я вернусь к девяти ноль-ноль и сообщу дальнейшие подробности о передвижении батальона. Возможно, придется собирать вещи. — Есть, сэр. Еще один салют по стойке смирно — и Милтон уходит. Черт побери… Когда Кастиэль обсуждал последствия выходных пропусков с другими лейтенантами в поезде, он на самом деле не надеялся, что окажется прав. Они и так уже в прибрежной зоне и только и занимаются интенсивной штурмовой подготовкой в преддверии операции Нептун. Перемещение ближе к воде и кораблям может означать только, что операция неминуемо приближается. Он оборачивается и видит столпившихся за ним солдат роты, приветствующих его, стонущих после вчерашней гулянки и старающихся организоваться в более или менее трезвый строй. — Доброе утро, господа, — обращается к ним Кастиэль, пока они строятся в ровные ряды. Он оглядывается назад, на дорогу в Слэптон, где показались Иниас, лейтенант Эстер и старший сержант Миллиган. Все трое явно страдают похмельем. Кастиэль вновь поворачивается к солдатам. — Все хорошо отдохнули вчера? — О да, — смеется рядовой Галлагер, бросая на друзей многозначительный взгляд. — Спросите Альфи, как он провел время, сэр, — он расскажет вам, что, эм, потерял нечто очень ценное. Рядовой Уилсон в первом ряду покрывается краской до ушей, но смущенно улыбается. — Что я могу сказать, сэр? — отвечает он. — Британочки ценят меня больше, чем девушки на родине. Кто-то в задних рядах издает кашель, подозрительно похожий на «Форт Блейдинг» — только что подошедший Иниас недовольно хмурится и получает насмешливые удары по плечу и снисходительные извинения. — Что произошло во Флориде, остается во Флориде, — заявляет капрал Эш Лоуэлл, кивая головой с мрачной серьезностью, как будто говорит об усопшем — быть может, о почившем достоинстве Иниаса. Рядовые рядом хихикают. — Так, ладно, успокоились! — командует Кастиэль. — Вы на построении, а не в баре. Ну-ка разберитесь! Солдаты роты Бейкер умолкают и виновато суетятся, занимая более подобающую военным позу: сцепляют руки за спинами и молча ждут инструкций. — Не ждите команды «смирно»: вместо этого сейчас отправимся бегом обратно в город, — распоряжается Кастиэль, обводя глазами ряды солдат. — Три часа физподготовки! Через десять минут жду вас здесь в полном обмундировании и обвязках, с винтовками. Берегите сладкие воспоминания о вчерашнем вечере — и желудки заодно. Вопросы? Вопросов нет; только отдельные недовольные стоны от осмелившихся жаловаться в отсутствие капитана Милтона. Солдат отпускают, и они бегом направляются к своим квартирам — только Иниас задерживается, чтобы поддразнить: «О-о, лейтенант, вы прирожденный командир!» Следом за ними и Кастиэлю приходится вернуться домой, чтобы переодеться. Последние восемь месяцев в Англии были нелегкими, но прошли весело: солдаты дымили, как паровозы, пили, как матросы, и спали со всеми согласными девицами без разбору, будто в преддверии конца света, — и, черт возьми, может, так оно и было. Но во всем этом было немало приятного. Теперь же, взбегая по ступеням домой за боевым снаряжением, Кастиэль отчетливо чувствует, что веселье закончилось.10 апреля 1944 г.
Семь дней в неделю рота Бейкер занимается физподготовкой, навигацией, совершенствованием навыков ближнего боя, чисткой оружия и упражнениями на симуляцию всех возможных боевых сценариев. Они отрабатывают навыки сражения и в лесах, и в городах (распугивая невовремя вышедших на улицу местных жителей), а однажды даже вынуждены переправить артиллерийский взвод через быстроводную реку, что заканчивается… мягко говоря плачевно. Облегчает жизнь только то, что, по крайней мере, рота тренируется уже достаточно давно и слаженно встречает любые трудности, будь то полная неспособность к навигации сержанта Кэмпбелла или болотистые британские леса. Кастиэль, Иниас и прочие командиры взводов знают своих людей и умело руководят ими своим примером, встречая в ответ сотрудничество и понимание. Случаются и казусы, конечно, но ничего, что не решалось бы несколькими резкими окриками и угрозой дежурства по уборной — так, во всяком случае, считает Кастиэль. Пока они смазывают оружие и готовятся к ночному упражнению по навигации, капитана Милтона отзывает в сторонку штаб-офицер полка. Кастиэль следит издалека за их беседой и за тем, как они после прогуливаются вдвоем, все еще погруженные в разговор. — Как думаешь, в чем дело? — спрашивает Иниас, проследив взгляд Кастиэля. — Может, что-то связанное с медицинской реорганизацией, — предполагает Кастиэль. — Передай тряпку, а? — С какой медицинской реорганизацией? — любопытствует Джо Харвелл, передавая ему сальный лоскут материи вперед Иниаса, как предлог присоединиться к разговору. — Пока не ваше дело, капрал, — отвечает Кастиэль подчеркнуто, но тряпку берет, аккуратно вытирает смазку со спускового механизма винтовки и продолжает с безупречной дипломатией: — Но, если вы узнаете, что часть 104-го медицинского полка расформирована и распределена в пехоту, вы услышали это не от меня. — Так, и сколько у нас будет новых медиков? — встревает рядовой Галлагер. Кастиэль хмурится. — Вас мама не учила, что подслушивать нехорошо? — Нет, сэр, — вступает со стороны рядовой Уилсон, даже не поднимая глаз от содержимого своего ранца. Иниас только смеется, качая головой. Кастиэль открывает рот, собираясь завершить тему старым-добрым «Это информация для тех, кому она предназначена, и вы не в их числе», когда слышит, как Милтон созывает командиров взводов. Кастиэль поднимается, поспешно перекладывает детали разобранной винтовки со своей камуфляжной куртки на чужую и набрасывает куртку, после чего они с Иниасом бегут к Милтону. — Капитан, — приветствует Кастиэль, отдавая честь, и умолкает, заметив позади командующего ряды служащих в форме — все с красными крестами военных медиков на рукавах. — Это новенькие, сэр? Милтон демонстративно игнорирует его вопрос и вместо этого ищет взглядом остальных командиров взводов, спешащих по направлению к ним. Лейтенанты Фредди Эстер и Эдриан Алистар подбегают, отдают честь и вытягиваются рядом с Кастиэлем, и только тогда Милтон заговаривает: — Вольно, лейтенанты, — говорит он, и ждет, сцепив руки за спиной, пока они примут более комфортные позы, прежде чем обратиться к ним. — В роту Бейкер распределили пятерых новых медиков. Третий взвод получит двоих — Эстер, к вам поступят Девяносто Один Victor и Девяносто Один Whiskey. Остальные взводы получат по одному. Так: лейтенант Эстер, к вам поступят рядовой Нолан и младший капрал Дю Морт… Кастиэль на мгновение выключается из происходящего, потому что среди всех переведенных в их дивизию медиков он уже различил пятерых сразу за капитаном Милтоном с серо-голубыми эмблемами 116-го полка, и, твою мать… — …но проблем быть не должно… и, лейтенант Новак, к вам поступит… — Сержант Винчестер, — произносит Кастиэль без выражения. Днем этот кретин кажется еще выше, еще шире в плечах, и заносчивая улыбка играет на его губах, даже когда он стоит по стойке смирно. Трепет касается спины Кастиэля невидимыми кончиками пальцев. — Что-то не так, лейтенант? — вопрошает Милтон холодно резким тоном, недовольный, что его перебили. — Нет, сэр. — Кастиэль вытягивается, опомнившись. — Мы знакомы, вот и все. — Ну, значит, он легко вольется в ваш взвод, — заключает Милтон выразительно, имея в виду «Это не в твоей власти, Новак, так что лучше смирись». Кастиэль сглатывает и стискивает зубы. Милтон тем временем объясняет, что, хотя, у медиков будут их собственные учения, большую часть времени они будут участвовать в общих тренировках роты — начиная с грядущего ночного упражнения по навигации — и должны влиться в коллектив. Отлично. Только взвод Кастиэля достиг той слаженности, когда все работает как часы, когда люди понимают друг друга инстинктивно с полуслова, днем и ночью, как на тебе… придется теперь делать поправку на этого неотесанного деревенщину. Однако ничего этого Кастиэль не озвучивает. Он послушно недвижно стоит, дослушивая распоряжения, пока его не отпускают, после чего лишь мимолетно встречается взглядом с сержантом Винчестером и направляется назад к своему взводу. Сзади слышатся догоняющие его тяжелые шаги и затем: — Здравствуй, солнышко! Вот уж не думал снова встретиться! Кастиэль молниеносно разворачивается, прищурившись, и не позволяет себе отшатнуться, обнаружив, что случайно оказался к Винчестеру гораздо ближе, чем намеревался. Дин же слегка отстраняется, вдруг обнаружив себя лицом к лицу с Кастиэлем. От неожиданности его глаза расширяются. На фоне низкого, затянутого серыми облаками неба они кажутся пронзительно зелеными. — Винчестер, так? — спрашивает Кастиэль. — Так точно, сэр. Язык Дина нервно облизывает губы. Кастиэль вдруг ощущает сухость собственных губ и подавляет инстинкт повторить этот жест. — Винчестер, я вопреки всем своим инстинктам готов дать вам шанс, — произносит Кастиэль холодно. — Но говорю вам сразу: если будете со мной шутки шутить, Нормандию увидите не иначе как пятном на подошве моего ботинка. Ясно? — Сэр, я был пьян, я прошу прощения… — Вы до сих пор пьяны? — прерывает Кастиэль. Дин хмурится. — Нет, сэр… — Тогда прекратите называть меня «солнышком». Кадык Дина дергается: он сглатывает и бросает неуверенный взгляд на лицо Кастиэля. — Есть, сэр. Удовлетворенный тем, что поставил его на место, Кастиэль кивает. — Вы испытываете мое терпение, Винчестер, — добавляет он, удерживая взгляд Дина. — Не заставляйте меня пожалеть. Кастиэль позволяет себе уронить взгляд с лица Дина на его чистую рубаху, на ладно подогнанные камуфляжные штаны, на то, как одежда сидит на его плечах, на формы под нею… Дин выглядит опрятно, даже щегольски. Кастиэль не может найти изъяна. В конце концов, зацепившись взглядом за натяжение хлопка на груди, за впадину веснушчатого горла над воротничком, Кастиэль возвращается к глазам Дина. Он поднимает подбородок. — Добро пожаловать в первый взвод, сержант.15 апреля 1944 г.
К большому разочарованию Кастиэля, Дин Винчестер тут же органично вливается в коллектив. Он в хорошей форме, ему легко даются забеги и марши роты, и он не жалуется на вес полевой аптечки на спине, даже когда ноют другие медики. Он постоянно и подолгу болтает о своем брате, оставшемся дома, он обаятелен и смеется так, что смех захватывает все его тело, как приливная волна. Он завоевывает расположение солдат настолько похабными шутками, что краснеет даже Кастиэль, но, что самое удивительное, Дин слушает. Во время любого упражнения, стоит только Кастиэлю окликнуть его — даже походя, среди чреды приказов, — он тут как тут, готов отрабатывать полевые маневры, эвакуацию раненых — что бы ни требовалось. На службе Дин быстр, сообразителен, интуитивно понимает, что от него требуется, и в целом один из лучших медиков, с кем Кастиэлю приходилось работать. В свободное время Дин — сплошная головная боль. Он дерзкий, громкий, не выказывает уважения и, кажется, находит какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы доставлять Кастиэлю неловкость. Однажды после тренировки Кастиэль случайно слышит, как Дин ставит «эксклюзивный стриптиз лейтенанта Новака» вместо денег в игре в покер, и, когда Кастиэль подходит, чтобы устроить ему разнос, Дин лишь наивно моргает и заявляет: «Но, сэр, сегодня мой день рождения…» — к вящей потехе всех партнеров по игре. В другой раз Дин громко присвистывает, когда Кастиэль спотыкается во время построения в столовой; на этот раз, пока Кастиэль гневно выговаривает ему, Дин лишь заносчиво смотрит в ответ, пережидая бурю. — Он самый грубый и несносный тип, которого я встречал! — возмущается Кастиэль Иниасу почти ежедневно — и начинает ненавидеть Дина еще сильнее в день, когда тот проходит мимо как раз в нужный момент, чтобы услышать эти слова и добавить: «Но симпатичный, сукин сын!» Иниас от смеха выплевывает макароны, после чего, заметив недовольный взгляд Кастиэля, поспешно принимает вид серьезный и осуждающий. Слава богу, все заняты целыми днями, так что времени на разговоры и перебранки почти нет. Вдобавок к ежедневным отработкам боевых действий, оттачиванию навыков выживания, ознакомлению с десантными судами, упражнениям по рукопашному бою и обращению с оружием их как минимум раз в неделю загоняют на военный корабль для, как выражается Милтон, «генеральной репетиции вторжения», во время которой им приходится прыгать в воду, выбираться оттуда и притворяться, что они атакуют пляж… и затем повторять все снова, и снова. Это изматывает, но начальники уверяют, что нет ничего невозможного и это неизмеримо поможет им, когда придет-таки время атаковать Нормандию… когда бы это ни случилось. — Я больше не могу! — восклицает Альфи Уилсон, драматично падая на дранки после очередного дня репетиции штурма. — Я просто не могу! — Ой, ладно, не надо тут! — одергивает его капрал Миллс, хотя и он устало опускается на песок, скрестив ноги, и с отвращением расправляет липкий от пота материал штанов. — Мы еще даже чертов пролив не переплыли. — Именно об этом я и говорю! — стонет Альфи в сгиб локтя, которым накрыл лицо. — Господи, да после такого даже настоящий бой медом покажется… — По крайней мере, на настоящий пляж придется высадиться всего однажды, — вставляет Галлагер. — Эй, ребята, у меня для вас есть загадка, — подает Кастиэль голос со своего места, где расшнуровывает ботинки, чтобы вытрясти из них воду. — Что говорят пехотинцы в Нормандии тому, кто не переставая жалуется на учениях? — Он переворачивает ботинок, смотрит, как выливается вода, после чего многозначительно обводит взглядом рядовых, ожидающих окончания шутки. — Ничего — потому что нытики не едут в Нормандию. Джонни Миллс издает краткий саркастический смешок. — Уморительно, сэр, — замечает он сухо. — Вам бы комиком выступать. — Я бы выступал, капрал, но, к сожалению, мне приходится командовать группкой нытиков-пехотинцев, — отвечает Кастиэль беспечно и улыбается, глядя как взводу приходится проглотить этот обидный комментарий. — Все, — заключает он, завязывая ботинки и вставая. — Подъем! Нам через десять минут надо быть у штаба для инструктажа Эверетта по поводу ландшафта пляжа. — Да я и тут могу рассказать вам про ландшафт, — подает голос Дин, стягивая куртку чтобы отчистить ее от грязи. Он небрежно набрасывает куртку на руку и начинает загибать пальцы: — Вода. Песок. Камни. Трава. Немцы. — Он упирает руки в пояс. — Все! Инструктаж окончен! Кастиэль награждает его пренебрежительным взглядом. — Вам повезет, если все будет именно в такой последовательности, Винчестер. Улыбка медленно сползает с лица Дина и сменяется недовольным смирением. — Инструктаж из серии «явишься или пеняй на себя», да? — спрашивает он. — Нет. — Кастиэль мерит его взглядом. — Из серии «явишься». Кто-то сбоку тихо усмехается: очевидно, постоянные перепалки Кастиэля с Дином Винчестером развлекают народ. Им хорошо хихикать, думает Кастиэль, надевая на плечо винтовку: им не приходится иметь дело с упертой решимостью Дина дискредитировать каждый их шаг. — Все, вперед! — Кастиэль дергает головой в направлении дорожки обратно к штабу. — Десять минут! Проходя вперед, он замечает, как Дин натягивает куртку, изогнувшись, чтобы всунуть руки в рукава: мятый подол рубахи, выбившейся из его штанов, промельк живота, пот, блестящий на бедренных костях — и на Кастиэля вдруг накатывает неожиданная волна недозволенных ощущений. Он отворачивается, чувствуя собственное сердцебиение и сухость во рту, и понимает, что заносчивость Дина Винчестера — это далеко не самая главная проблема.21 апреля 1944 г.
Приходит приказ об отбытии в Фалмут, Корнуолл, третьего мая, и всей дивизии предстоит выдвинуться поездом и грузовиками на запад. До тех пор рота Бейкер с удвоенной силой отрабатывает полосы препятствий, пехотные полигоны, полевые упражнения и бесконечные репетиции штурма пляжа. Они бегают до дрожи в коленях и после маршируют еще часами. Они ходят на ночные маневры: Кастиэль и лейтенант Вирджил держатся рядом, пытаясь не потеряться в темноте, пока капитан Милтон руководит операцией «поэтапного взятия города». Они выкапывают больше окопов, чем кому-либо может потребоваться, и песенка «Hi-Ho It’s Off To Work We Go», неизменно исполняемая рядовым Галлагером мимо нот, моментально захватывает весь взвод — как и шутка о том, что Кастиэль, конечно же, Белоснежка среди солдат-гномов. Работа все больше слаживается. Каждый солдат, индивидуально обученный для войны, теперь действует в составе роты, полка и, наконец, целой дивизии. Начальники ими довольны: теперь осталось лишь дать им сделать свое дело в бою. Они уже несколько дней тренируются всей дивизией, медленно продвигаясь по полям Сомерсета и притворяясь, будто захватывают деревни на своем пути. Время почти восемнадцать ноль-ноль, и они готовят атаку на опушку деревьев на дальнем конце поля, вести которую должен 116-й полк во главе с ротой Бейкер. Рота как раз разбивается на взводы в начале наступления, когда Альфи Уилсон подворачивает ногу. В это мгновение кругом царит полный хаос. События развиваются стремительно, думать некогда: уже отдан приказ об огне на поражение по опушке, и Кастиэль бежит со всех ног на визг и взрывы минометных снарядов. Треск орудий оглушает, даже когда идет стрельба холостыми: Кастиэль эхом чувствует пульс в висках внутри каски, рот кажется набитым опавшими листьями. Он подбегает к тому месту, где капитан Милтон приказал отделить взвод и разместить пулеметчиков, чтобы прикрыть штурмовой отряд, останавливается, опускается на колено, оглядываясь на своих людей, бегущих следом, — и в этот момент видит, как падает Уилсон. Он бежит между капралом Миллсом и рядовым Спенсером, и тут его ступня подворачивается и нога подкашивается. Со сдавленным криком он валится на землю — винтовка вылетает у него из рук, дергая ремнем за шею. На глазах у Кастиэля, который, запыхавшись, ждет, когда подбегут пулеметчики, Уилсон пытается встать на ноги. Ему это удается, но, как только он порывается бежать дальше, опершись на больную ногу, он снова чуть не падает и в итоге может лишь еле-еле ковылять вперед. Этот учебный штурм призван познакомить солдат с поддержкой тяжелой артиллерии в мелких атаках. Это не низкоуровневое учение: на случай травм никакой помощи не предусмотрено, и медики, поставленные в конец взводов, участвуют в операции лишь формально. Да и, судя по всему, увечье несерьезное: Уилсону просто придется похромать до тех пор, пока по окончании упражнения ему не окажут медицинскую помощь. Но у Винчестера другие планы. Как только он слышит вскрик Уилсона, он останавливается и оглядывается, ища источник крика. Затем немедленно покидает свою позицию, столь дотошно объясненную Кастиэлем перед началом штурма, и бежит назад. Он забирает винтовку и ранец Уилсона — предусмотрительно встав так, чтобы по большей части заслонить его своим телом, — после чего обнимает его за талию, чтобы помочь идти. Лицо Кастиэля мрачнеет. — Винчестер! А ну сюда! — кричит он. Твою мать, только этого еще не хватало. — Винчестер! Ответа нет. Дин крепче обхватывает Уилсона, подсаживает его немного, чтобы тот меньше опирался на больную ногу, и уводит в сторону. До Кастиэля едва доносятся его слова «Ничего, ничего страшного, это ерунда», пока они ковыляют вместе — невыносимо медленно для сценария, который задумывался как репетиция сражения. — Господи боже… — ворчит Кастиэль. На большее внимание к Дину нет времени. К этому моменту пулеметчики занимают позиции и вступают в бой, и Кастиэлю приходится сосредоточиться на действиях штурмового отряда, окружающего невидимого врага. Дальше все просто, так как никакого врага на самом деле нет и вопрос об исходе битвы не стоит. Надо лишь следить внимательно за происходящим и вовремя дать команду рядовому Галлагеру, чтобы тот сообщил капитану Милтону по рации отвести огонь. Это последний штурм за день, полный непрерывных полевых упражнений, и все с нетерпением ждут возвращения в Слэптон к теплому ужину и горячему душу. На то, чтобы очистить территорию и вывести полк, уходит какое-то время — по опушке рассредоточены сотни солдат, — но в конце концов все собраны, готовы строиться и идти назад. Собирая оставшихся людей своего взвода, рассевшихся перекусить пайками, Кастиэль замечает Дина, беседующего со старшим военным врачом. Кастиэль останавливается так, чтобы Дин видел его краем глаза, и ждет, пока они закончат разговор. Когда офицер уходит сворачивать полевой медпункт, Кастиэль подходит к Дину. — В чем дело? Дин не смотрит на него. Он указывает в направлении одного из грузовиков, куда загружают вещи. — Я спросил, не подвезут ли они Альфи обратно на базу, чтобы он не нагружал лодыжку. Бессмысленно загонять его на тренировках до такой степени, чтобы он не смог участвовать в настоящем сражении, — отвечает Дин и оглядывается. — Дорога назад точно выведет его из строя. Кастиэль рассеянно согласно мычит. — Как он? — спрашивает он после некоторого замешательства. — Ничего, — отвечает Дин. — Довольно сильно подвернул ногу, но, если дать ему отдохнуть пару недель, чтобы отек сошел, быстро придет в кондицию. Несколько секунд они не разговаривают. Они стоят плечом к плечу, голова Дина слегка повернута: он поглядывает на лицо Кастиэля, но тот притворяется, будто не замечает. Дин изучает Кастиэля добрую минуту, потом наконец издает тяжелый вздох и отворачивается, глядя вдаль, где заводят двигатели последние грузовики. — Я нарушил прямой приказ, да? — спрашивает он с досадой. Кастиэль морщит лоб, пытаясь подобрать слова. — Да, нарушили, — наконец отвечает он: не самый чуткий ответ, но это правда. — И даже не один. — Прошу прощения, так вышло. Не извиняется за то, что поступил так, отмечает про себя Кастиэль. Снимает с себя вину, как будто это было что-то не в его власти — как будто у него не было выбора, помогать ли Уилсону. Безответственно — но в этом весь Дин, не так ли? Кастиэль поворачивается к нему, глядя сурово. — Геройство не поощряется, Винчестер, — отвечает он резко. По-прежнему глядя вперед, Дин лишь пожимает плечами и слегка наклоняет голову набок — по направлению к Кастиэлю. — Я — медик. Я думал, геройство входит в требования должности. — Он бросает косой взгляд через плечо на Кастиэля: на его губах уже играет характерная улыбка — явно доволен своей находчивостью. Кастиэль встречает его взгляд, не моргая. — Не входит. — Он не улыбается. — Погибнете — и все. Дин роняет взгляд к ногам Кастиэля, на сухую землю и примятую траву. Потом медленно снова отворачивается вперед, в профиль к Кастиэлю. Его челюсть напряжена. Больше он ничего не говорит. В растянувшейся тишине Кастиэля посещает странное чувство, что, может быть, он наконец в чем-то одержал победу над Дином Винчестером — но кажется, это победа не в том, в чем нужно. Больше в этот момент сказать нечего: Кастиэль отрывисто кивает, выпрямляется и вновь входит в предписанную ему роль. — Возвращайтесь в строй, сержант, — произносит он приказ, кажущийся пустым. Дин даже не смотрит на него. — Отбываем через пять минут.25 апреля 1944 г.
Физподготовкой роты поручено руководить лейтенанту Алистару, и он упивается своей ролью. Сорок отжиманий. Две минуты. Семьдесят приседаний. Две минуты. Челночный бег: шесть минут без остановок на постепенно увеличивающуюся дистанцию. Прыжки к звездам — потому что Алистар — засранец с садистским чувством юмора. Бег на две мили в полном обмундировании — не дольше, чем за четырнадцать минут, иначе возвращаешься к началу и стартуешь заново. Повтор. Они в идеальной физической форме; они готовы. Каждый солдат погружен в себя, но Кастиэль не выдерживает. Напрягая пресс, чтобы поднять корпус в сидячее положение, он бросает взгляд по сторонам. Слева от него — старший сержант Миллиган, дальше — рядовой Фицджеральд; за ними — Дин, щурящийся на необычно ярком солнце. Чуть высунувший язык от напряжения. На его висках собирается пот, блестит на скулах. Пока Кастиэль смотрит, на коже Дина постепенно формируется блестящая капля, высвобождается от движения и соскальзывает мучительно медленно по крепкой линии сухожилия на шее. Кастиэль замечает, что сбился с ритма. — …пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь… Он заставляет себя отвести взгляд, сглатывает и сосредотачивается на упражнении. Он напрягает пресс сильнее, выкрикивает счет громче.26 апреля 1944 г.
Проверку безопасности орудий должны выполнять все: рядовые, офицеры и солдаты, не участвующие в боях. Дин обращается с винтовкой, из которой ему не придется стрелять, легко и уверенно. Длинные пальцы, ловкие движения: предохранительная защелка, рукоять затвора, вытяжка, щелчок — палец по металлу к спусковому крючку, спуск, предохранитель и защитная шторка. У него веснушки на костяшках пальцев. Дин опускает дуло и смотрит на Кастиэля, ожидая замечаний или критики. Кастиэль отрывает взгляд от его рук — теперь свободно удерживающих приклад, — прочищает горло и авторитетно поднимает подбородок. — Пойдет. Удовлетворенно хмыкнув, Дин проводит рукой по длине приклада и еще раз проверяет предохранитель, прежде чем отдать винтовку. Взгляд Кастиэля невольно прослеживает ленивые движения его пальцев по дереву, отчего в горле формируется неприятная сухость. Он почти не замечает, как соприкасаются их руки, когда Дин отдает винтовку, — почти. Под кожей все равно возникает электрический зуд. Кастиэль отворачивается к солдатам взвода, ожидающим своей очереди. — Следующий!29 апреля 1944 г.
Это последний уикенд перед выдвижением полка в Фалмут, и роты Авель, Бейкер и штаб-квартира получают выходные пропуска в город. Несмотря на то, что людей в этот раз существенно меньше, на протяжении поездки на шестичасовом поезде царит такой же хаос: битком набитые тесные вагоны, провонявшие потом и табаком, гул разговоров, возбужденные выкрики и первые оскорбления, обещающие позднее разрешиться барной потасовкой. Кастиэль и Иниас втиснулись в самый конец состава и, не успев занять места, цепляются за поручни, отчаянно пытаясь не упасть от толчков и тряски поезда по сельской местности. Они обсуждают предстоящее выдвижение на запад и что оно означает. Кастиэль морщится: — Пора заточить штыки, вот что оно означает. Иниас скашивает на него глаза, пародируя недовольного капитана Милтона: — Как же, лейтенант, ваш штык уже должен быть остер! — говорит он недовольным тоном. Потом его суровый облик дает слабину и на лице мелькает насмешка. — С другой стороны, — рассуждает он, понизив голос, — может быть, вам больше по душе пронзить кого-то тупым, эм… штыком. На это Кастиэлю нечего ответить. Он мерит Иниаса пренебрежительным взглядом, но тот комично выгибает бровь, и Кастиэлю остается лишь покачать головой. — Молчи Уоллас! — произносит он, и сам невольно улыбаясь. — Однажды я тебя доведу, малыш, — журит его Иниас, ласково потрепав по щеке. Кастиэль отбивает его руку, отвечая, что не бывать подобному, и вскоре после поезд подъезжает к станции Плимута. Звонит колокольчик, и солдаты вываливают из вагонов волной шума и тел. Иниас и Кастиэль сходят в конце и направляются по уже проторенной дорожке в сторону ближайших пабов. Вечер еще ранний, небо — пурпурно-сиреневое, но звуки вечернего гуляния уже льются из дверей с гостеприимными прямоугольниками света внутри. На этот раз они выбирают другой паб, поменьше, но там обещают два пива по цене одного и изнутри доносится Глен Миллер, так что выглядит место вполне привлекательно. Они заходят внутрь, протискиваются сквозь толпу и пытаются найти столик. В дальнем конце зала, вблизи патефона, танцует небольшая группка мужчин и женщин — не настолько многочисленная, чтобы обещать беспорядки, но достаточная, чтобы Иниас смог отведать местного колорита. От толпы мужчин у бара доносится громкий гам, перемежающийся с хохотом и пьяными восклицаниями, и Иниас смотрит на Кастиэля. — Похоже, мы тут единственные трезвые, Кас, — замечает он. — Нам стоит их нагнать! — Он улыбается по-детски невинной улыбкой, столь легко завоевывающей сердца красавиц и их неприступных матерей, но Кастиэль знает правду, может рассмотреть в этой улыбке хитрый изгиб. По горячему настоянию Иниаса Кастиэль неохотно переплетает с ним руки и опрокидывает первую кружку пива. Они пытаются повторить это и со второй кружкой, но без особого успеха: Кастиэль замечает гримасу глубокой сосредоточенности на лице Иниаса и фыркает от смеха, разбрызгав пиво кругом. Они допивают остатки, покупают еще по кружке и замедляют темп. Закуривают сигарету за сигаретой и беседуют, выпуская изо рта клубы дыма. Время двадцать ноль-ноль. — … все вообще было не так, — рассказывает Иниас, потяжелевшим от выпитого голосом. — Но ты же знаешь Эстера: когда он нервничает, он защищается и ему кажется, что кроме как криком проблему не решишь. И спорить с ним тогда бесполезно. — Иниас тяжело вздыхает и, подняв кружку, делает затяжной глоток. — Богом клянусь, он меня в могилу сведет. — Возможно, именно так и случится, — отвечает Кастиэль. В плане трезвости он держится лучше, чем Иниас: еще на третьей кружке (когда тот уже на четвертой) и никуда не спешит. Он поднимает сигарету к губам, делает затяжку и, выпустив клуб дыма изо рта, продолжает: — Я слышал, он будет заместителем командующего при штурме пляжа. Иниас от удивления выпучивает глаза. — Не может быть! Да он нас всех угробит! Только через мой труп он меня куда-либо поведет! — Точнее через труп Милтона, — поправляет Кастиэль. — Да уж… — Иниас закатывает глаза и горестно улыбается. — Видать, придется нам присматривать за кэпом как следует. У Кастиэля вырывается смешок: ни его, ни Иниаса не назвать друзьями капитана Милтона, но, по крайней мере, Милтон компетентен. Кастиэль бурчит «За его здоровье!» и поднимает к губам кружку. Иниаса уговаривать не приходится. В этот момент в их беседу вмешивается знакомый громкий протяжный голос: — Добрый вечер, лейтенанты! — и без дальнейшего приглашения Дин Винчестер плюхается за столик на свободный табурет. — Добрый вечер, — вежливо отвечает Иниас, поднимая кружку в сторону Дина в знак приветствия. Кастиэль, в свою очередь, лишь молча выжидательно смотрит. Но Дина это, похоже, ничуть не смущает: он улыбается, как самый счастливый парень на свете, и барабанит пальцами по столу в такт музыке. В конце концов, поняв, что силой молитвы Дина не прогнать, Кастиэль поднимает брови и спрашивает: — Вам помочь? Дин поворачивается к нему, приоткрыв рот, словно от обиды. — А что? — спрашивает он таким уязвленным тоном, что это явно игра. — Да ладно вам! Что, уже нельзя подсесть к моим лучшим друзьям? Кастиэль медленно моргает, глядя на него, как будто один вид Винчестера причиняет ему боль. — Мы не ваши друзья, — отвечает он. — Что вам надо? Тяжело вздохнув, Дин пораженчески разводит руками. — Ну ладно, уели, — признает он и заваливается вбок, балансируя на табурете, так что его лицо вдруг оказывается достаточно близко к лицу Кастиэля, чтобы чувствовался аромат дешевого мыла и табачного дыма, источаемый кожей. Кастиэль упрямо стискивает зубы, не поддаваясь соблазну. Томная улыбка Дина становится шире. — На самом деле, сэр, я хотел узнать, можно ли получить тот стаканчик, который вы мне должны. Кастиэль хмурится. — Я вам ничего не должен. Дин отклоняется назад, хлопнув в ладоши. — Конечно должны! — восклицает он с полусмешком. — Я же купил вам выпить в прошлый раз. Вот оно что. Кастиэль выдыхает сквозь зубы. — Винчестер, — отвечает он выразительно, как будто разговаривает с маленьким ребенком, — вы купили мне выпить, потому что расплескали мое пиво. Припоминаете? — О… — Улыбка пропадает с лица Дина: он морщит лоб, словно вспоминая подробности. — Да… черт. — Но затем снова пускает в ход свое мальчишеское обаяние, улыбаясь, так что меж зубов маячит кончик языка. — Ну, может, вы мне все равно купите выпить? — Нет. — Кастиэлю приходит в голову запоздалая мысль, и он поворачивается на табурете, чтобы смотреть на Дина прямо. — И где вообще ваши собственные деньги? Вам только вчера выплатили жалование. Дин пожимает плечами. — Отправил домой брату. Обычно я оставляю немного себе, но ему нужны новые учебники, так что… Кастиэль вздыхает: — Господи… Повернувшись на табурете, чтобы заглянуть ему в глаза, Дин улыбается. — Да ладно вам, лейтенант! Вы же католик, так? — увещевает он и, если и замечает, как Кастиэль напрягся при упоминании его религии, то не трудится повысить градус уважения. — Разве Бог не хочет, чтобы вы были щедры? Чтобы помогали ближнему? Кастиэль награждает Дина самым пренебрежительным взглядом, на какой способен. — Я думаю, Бог хочет, чтобы вы проявили самостоятельность и прекратили побираться у окружающих, — отвечает он без выражения. — А я думаю, перед Богом мы все равны, — спорит Дин громче, пресекая попытки Кастиэля возразить. Он кладет локти на стол, складывает поверх них руки, и подается вперед, в личное пространство Кастиэля. — Включая бедных. — Его улыбка на две трети вызывающая, на треть просто глупая, и это причудливое сочетание заносчивости и интимной фамильярности будоражит что-то в душе Кастиэля. Заставив себя оторвать взгляд от бордовой линии, где Дин прикусил зубами нижнюю губу, Кастиэль издает тяжелый вздох. — Боже ты мой… Если я куплю вам выпить, вы уйдете? — спрашивает он устало. Улыбка Дина становится шире, теплее. Он чуть наклоняет голову набок и подмигивает. — Может быть. На время. Кастиэль прищуривается. — Хорошо, — отрезает он, не понимая толком, выиграл или проиграл этот раунд. — Спасибо, сэр! — произносит Дин радостно — так что по ликованию в его тоне ясно, что Кастиэль проиграл. Тут музыка из патефона сменяется, и Дин вдруг выпрямляется. — Обожаю эту песню! — восклицает он и тут же срывается с табурета в направлении танцпола, чтобы выбрать себе в пару какую-нибудь бедняжку — но в последний момент протягивает к Кастиэлю руку. — Ах да, — добавляет Дин запоздало — и, коснувшись локтя Кастиэля, легко пробегает пальцами по его плечам, оставляя невидимые борозды на ткани рубахи. Он едва касается, но этого достаточно, чтобы вызвать на коже под рубахой мурашки. — Я буду пиво! Иниас разражается хохотом с такой силой, что пиво грозит выплеснуться из его кружки, и, когда Кастиэль награждает его смертоносным взглядом, только восклицает: — Что?! Нравится он мне! Отлично… Кастиэль закатывает глаза. Теперь он в меньшинстве: очевидно, все присутствующие считают Дина Винчестера воплощением чувства юмора и обаяния. Он не удостаивает это ответом, вместо этого нащупывая в кармане портсигар. — Да ладно, признай: тебе он тоже нравится, — дразнит Иниас. Кастиэль, чье сознание, как старый патефон, заело на ощущении пальцев Дина на спине, силится подцепить ногтем крышку портсигара. — Вовсе нет. Иниас всматривается в Кастиэля, и что-то в выражении его лица вдруг меняется. На его губах появляется новая озорная улыбка. Он опускает кружку на стол. — Черт меня побери! — произносит он и откидывается на табурете, словно пораженный откровением. — А ведь точно! Он тебе нравится! — А? — отвечает Кастиэль отвлеченно, засмотревшись на руку Дина на узкой талии какой-то брюнетки вдалеке, на то, как переплетены их пальцы, пока они кружатся и скользят, смеясь, по танцполу. Наконец его ноготь находит щель на металлическом портсигаре. От чрезмерного усилия портсигар распахивается и его содержимое рассыпается по всему столу. Кастиэль в спешке собирает сигареты обратно, после чего бросает на Иниаса неодобрительный взгляд. Иниас подпирает языком щеку и качает головой: — Поверить не могу… — произносит он и понижает голос, наклонившись над столом: — Ты запал на этого Винчестера! Кастиэль отшатывается, морщась, словно это самое несуразное, что он в жизни слышал. — Что?! — восклицает он. — Вот еще! Нет конечно. — Он сует сигарету в губы и возмущенно фыркает. — Ни на кого я не запал, Иниас, а если бы и запал, это уж точно был бы не Дин, мать его, Винчестер! — Ты знаешь, что это может обернуться проблемами. Не обдумав как следует следующие слова и их последствия, Кастиэль отвечает, пораженчески выдохнув дым: — Да, знаю. — Так ты на него запал! — победно заключает Иниас, ухмыляясь. Он покачивается на задних ножках табурета. — Я знал! — Кастиэль награждает его испепеляющим взглядом и даже не удостаивает эти слова ответом. Однако Иниаса ничуть не смущает молчание Кастиэля. — Никак не могу тебя винить, — продолжает он. — Винчестер и правда симпатяга. — Я с тобой не разговариваю, — бурчит в ответ Кастиэль. — И руки у него какие большие! — Иниас отхлебывает пиво и многозначительно смотрит на Кастиэля из-за кружки, подняв брови. — Ты же знаешь, что это значит? — Боже, Иниас… — Ладно, ладно… — Иниас улыбается в пиво, как будто это шутка смешнее братьев Маркс, но он уже изрядно пьян. Кастиэль лишь закатывает глаза и сосредотачивается на сигарете, надеясь, что, если выкурит ее быстро и в затяг, дым скроет румянец волнения, поднимающийся по шее. Он пытается собраться с мыслями — правда пытается, — но Иниас умолк, довольно потягивая пиво и покачиваясь в такт музыке, и Кастиэлю не на что больше отвлечься, поэтому его взгляд снова падает на Дина. На то, как легко движутся и раскачиваются в такт музыке его бедра. На то, как гибка его стройная талия — руки девушки наверняка чувствуют работу мышц под рубахой, когда он двигается. Как смещаются при шагах его плечи, как натягивается зеленая хлопковая рубаха. На его зад — боже, какой аппетитный у него зад — и на длинные, длинные ноги. На теплую плотоядную улыбку на его губах, когда он смотрит на партнершу: рот мягок, взгляд резок, намерение безошибочно ясно. На то, как он смотрит на нее — горячо и неистово, словно ему нравится то, что он видит, и он хочет узнать больше, узнать все, заглянуть под покров… И ведь он почти так же смотрит на Кастиэля. Господи Иисусе… В баре вдруг становится слишком жарко, слишком тесно, слишком удушливо. Кастиэль чувствует, как под кожей занимается жар, разгораясь румянцем на горле и щеках. Ему нужно выйти: здесь душно и голова идет кругом, так что не устоять на ногах, и Дин Винчестер — не гомосексуал, но Кастиэлю вдруг как никогда кажется, что он мог бы это исправить. — Иниас, я… — начинает Кастиэль низко и хрипло, спешно собирая со стола в карманы зажигалку и портсигар. — Я пойду выйду. Просто… подышу воздухом. Скоро вернусь. — Погоди, ты куда? — Иниас недоуменно смотрит на него из-за столика. — Эй… Кас! В чем дело? — Потянувшись через стол, он успевает схватить Кастиэля за рукав, прежде чем тот исчезнет. — Ты что, блевать пошел, что ли? Кастиэль качает головой. — Нет… все в порядке. Просто выйду на свежий воздух на минутку. — Он аккуратно высвобождает рукав из пальцев Иниаса и похлопывает его по кисти руки, положив ее обратно на стол. — Честное слово, все в порядке. Я сейчас вернусь. Явно успокоенный, Иниас кивает и едва дожидается, пока Кастиэль повернется спиной, чтобы по-быстрому прикончить пиво. Сильно скучать он не будет, догадывается Кастиэль: в крайнем случае пойдет найдет какую-нибудь девчонку для танцев. Кастиэль протискивается сквозь толпу к дверям и едва не падает, споткнувшись о порог, ко всеобщему веселью мужчин, собравшихся у выхода. Ночной холодок на коже моментально бодрит: Кастиэль несколько секунд наслаждается свежим воздухом, потом снимает с петли ремня свою сложенную пилотку и расправляет ее на голове, зажав в губах тлеющую сигарету. Он вдыхает полной грудью и пытается думать о другом. О сотнях карт, которые он изучил в преддверии нападения. О физподготовке: о приседаниях, отжиманиях на время — о том, где они будут бегать свои пятимильные марафоны, когда выдвинутся в Фалмут. Кастиэль вздыхает. Он будет скучать по этому городу. Рота Бейкер провела здесь все свои отпускные, опустошая пабы и очаровывая местных девушек, и для многих солдат за последние месяцы этот город стал вторым домом. Старые кирпичные здания, высокие и элегантные, несмотря на сколы и черные пятна от разорвавшихся вблизи немецких бомб; трамвайные пути, прорезающие городок насквозь; вечно затянутое небо; сумрак дождевых туч и промышленного смога — все это стало уже родным. Он вынимает изо рта сигарету и медленно выдыхает. Потом отходит по тротуару чуть дальше от дверей, но так, что музыка изнутри еще слышна, и прислоняется спиной к холодной кирпичной стене, чтобы докурить. Проходит, может быть, пять минут, может быть, полчаса — Кастиэль не замечает времени. Его сигарета давно затушена в почерневший бычок под каблуком, когда его наконец беспокоят. Дин вываливает из дверей паба, придерживаясь за деревянный косяк — все такой же подвыпивший. Он широко улыбается счастливой улыбкой; верхняя пуговица его рубахи расстегнута. — Ну-у-у, — произносит он, растягивая слово на южный манер, — а вот и вы, лейтенант! Кастиэль поднимает бровь. — Лейтенант Уоллас вам сказал? — Так точно, сэр, — отвечает Дин бесстыдно, подходит и прислоняется к стене рядом с Кастиэлем. — Он волновался. Вы блевали? — Нет! — Кастиэль вздыхает. — Нет, ничего со мной не было. Все в порядке. — Он чувствует, как начинают пылать руки и уши, и изо всех сил надеется, что Дин оставит эту тему, потому что правдивый ответ, терзающий его сознание, это «Мне пришлось выйти, потому что я не вынес вида того, как ты танцуешь. Потому что мне кажется, я смог бы совратить тебя, будь у меня шанс». Он пытается отогнать эту мысль. — А в чем дело тогда? — Не ваше дело в чем, — отвечает Кастиэль, но поглядывает на Дина искоса без обиды, давая тому понять, что на самом деле не сердится. Дин бросает на него ответный взгляд, картинно надувшись, но не настаивает дальше. Изнутри слышится скрип иглы, и песня из патефона достигает мажорного завершения. Затем следуют долгие секунды тишины, и начинает играть новая пластинка. Это Синатра, и даже с улицы Кастиэлю слышен визг девушек в баре. Песня медленная — даже мечтательная — и Кастиэль уже собирается отпустить насмешливый комментарий, но замечает, как Дин возбужденно меняет позу. Кастиэль мерит его подозрительным взглядом. — Что? — Ничего, просто… — Дин улыбается, пожимая плечами. — Люблю эту песню. Кастиэль смотрит на него, недоверчиво подняв брови. — Шутите? — А что? — защищается Дин. — Вам не нравится эта песня? — Нет, она же девчачья! — отвечает Кастиэль и ввязывается в спор, отстаивая свое, критикуя Дина. Но ему нравится, как Дин возражает с будто бы усталой улыбкой, как тычет в ответ пальцем. Оторвавшись от стены сначала бедрами, затем плечами, Дин разворачивается к Кастиэлю. — Эй! — восклицает он притворно рассержено, но при этом слишком широко улыбается. — Грубости ни к чему. Синатра всем нравится! По венам Кастиэля разливается тепло, но он еще порядочно пьян, поэтому игнорирует гул в ушах от прилива крови и вызывающе возражает: — Всем педикам, может быть. — Он так и стоит, лениво опираясь на стену, поставив одну ногу за другую, бедра диагонально к тротуару. Дин издает смешок. — Да ладно, серьезно? Неужели вам ни чуточки не хочется танцевать? — Абсолютно нет. — Да не может быть! Кастиэль возводит глаза к небу, словно в поисках помощи, недоуменно наморщив лоб, но потом с насмешкой спрашивает: — И с чего это вам так не терпится со мной потанцевать? — Не хочу я с вами танцевать… — Тогда кончайте спрашивать меня, танцую ли я, — резонно замечает Кастиэль, подняв бровь. Дин вытирает ладонью рот, все усмехаясь про себя. — Я не поэтому спрашиваю — боже ты мой… — Он качает головой, но все так же во весь рот улыбается. Кастиэль наклоняет голову набок, уже начиная получать удовольствие. — Да ну? А если бы я сказал, что танцую? — спрашивает он, отталкивается от стены и, внезапно, когда туловище нагоняет ноги, обнаруживает себя прямо перед Дином, меньше чем в ярде от него. Кастиэль слышит в ушах собственное сердцебиение, боковое зрение слегка затуманено алкоголем, но он заворожен морщинками смеха в уголках глаз Дина, тем, как взгляд Дина пробегает по его лицу, словно пытаясь запомнить его в деталях. Кастиэль вызывающе поднимает подбородок. — Тогда что? — А докажите! — Дин заносчив, самоуверен, его зубы сверкают белизной в свете уличного фонаря. Кастиэль решает сбить с него спесь. Без дальнейших предисловий, бросив на Дина краткий осмелевший взгляд, он раскидывает руки для равновесия, выжидает начала нового такта в песне… и пытается изобразить несколько лучших па, какие помнит со времен неловких школьных танцев. Простое скучное раз-два-три, раз-два-три вальса, а затем, чтобы уесть Винчестера, лихой прыжок из чарльстона, который видел еще у матери, танцевавший с подругами в кухне в дни его детства — но это никогда не было его сильной стороной, и он спотыкается. Дин разражается хохотом, запрокинув голову и изогнувшись всем телом. К счастью, у него хватает сострадания, чтобы одновременно с этим вовремя подхватить Кастиэля за плечо и не дать тому упасть. Несколько секунд Дин от смеха не может ничего произнести, но, когда Кастиэль выпрямляется, пытаясь справиться с залившим щеки румянцем, наконец говорит: — Черт возьми, сэр, а вы и правда танцуете! Кастиэль вскидывает голову так, словно все это было запланировано, и невозмутимо встречает взгляд Дина. — Сержант, вы мне льстите, — отвечает он, не в силах, однако, сдержать улыбку. Рот Дина иронически изгибается. — Ну, кто-то должен. Тут уж Кастиэль вынужден признать, что сам напросился. Он качает головой. — Винчестер, я вам когда-нибудь говорил, что вы действуете мне на нервы? — Каждый день, сэр. — Кривая ухмылка Дина превращается в полноценную улыбку. Он покачивается на каблуках, и, только когда он немного отстраняется, Кастиэль осознает, что они до сих пор стоят так близко к друг другу, что дышат одним воздухом, и рука Дина до сих пор сжата на бицепсе Кастиэля. С такого расстояния Кастиэль может рассмотреть все мелочи: и скопление веснушек сбоку носа Дина — такое плотное, что они сливаются вместе, — и острый угол его пилотки, лихо сдвинутой на лоб, и цвет его глаз в свете фонаря. Кастиэль сглатывает, и этот звук отдается глухим щелчком в тишине между ними. И — хотя даже мысль об этом кажется невозможной, хотя каждой клеточкой ему хочется быть еще ближе — он отступает от Дина. Пальцы падают с плеча Кастиэля, но, если они и сжимаются сбоку Дина, как будто внезапная пустота неуютна для них, Кастиэль намеренно этого не замечает. — Так что? — начинает он, не обращая внимания на то, как голос нервно ломается в конце фразы. — Уже почти двадцать один ноль-ноль: скоро пора возвращаться. Все еще хотите свое пиво? — А то! — отвечает Винчестер, с энтузиазмом хлопнув в ладоши, и, не мешкая, следует за Кастиэлем обратно в паб за последней кружкой. Когда они протискиваются сквозь толпу к бару, Дин протягивает руку и касается кончиками пальцев спины Кастиэля, чтобы не потерять его среди сгрудившихся людей. Кастиэль не чувствует, как щеки пылают от этого легкого касания. Не чувствует мурашек, поднимающихся по позвоночнику от места соприкосновения. И определенно не оглядывается через плечо на ходу, чтобы поймать взгляд Дина, убедиться, что он все еще там, и молча вернуть его едва читаемую улыбку. Нет. А если и оглядывается, то только чтобы убедиться, что в настойчивом нажиме пальцев Дина нет никакого намерения — ведь это было бы непрофессионально.3 мая 1944 г.
Рота Бейкер пакует вещи — оружие и все прочее — и рассаживается по поездам и грузовикам для переезда на запад в Фалмут. Они выдвигаются.