Я приду этой осенью

I. Мо Жань

Жди меня, мы когда-нибудь встретимся, заново Жди меня, обречённо и, может быть, радостно Жди меня, в этом городе солнце как станция Как бы не сгореть мне, только бы успеть Жди меня, я когда-нибудь вырвусь из пламени Жди меня, я приду этой осенью Земфира «Жди меня»

Нельзя сказать, что он был несчастен. Карьера? Сложилась: детский хирург, мамы-папы молятся на него, начальство пылинки сдувает. Здоровьем боженька не обидел: за свои тридцать два Мо Жань ничем серьезнее насморка и ветрянки, пожалуй, и не болел. Внешность. Он не привык любоваться собой, но штабеля из девиц (да и не только) намекали, что и здесь все неплохо. С личным? Ну, вот только с личным… В этот воскресный день Мо Жань попивал горький кофе, облокотившись на парапет набережной. Любовался массивным каменным мостом. Наверное, с такого неплохо сигануть в реку – и только тебя и видели. А Ши Минцзин в это самое время собирал вещи и выезжал из его квартиры. Раз в десятый, наверное. И в последний, как решил Мо Жань. Когда-то между ними была любовь. По крайней мере, тогда он был уверен в терминах. Тонкий-звонкий Ши Мэй сжигал и душу, и тело. Что же это, если не любовь? Спустя несколько лет отношений уверенности поубавилось, а непоняток ох как прибавилось. Скука. Пожалуй, именно этим словом можно было описать их взаимодействие последние пару лет. Они начали проводить свободное время по отдельности. Потом Ши Минцзин стал пропадать на несколько дней, отговариваясь то командировками, то днями рождения друзей. Мо Жань терпел, почти верил. И тосковал. По тому несбывшемуся, которое когда-то рисовалось. По тому всепоглощающему, которого не случилось. Тосковал по любви. Этот детина – косая сажень в плечах - был тем еще последним романтиком. Вставало солнце. Река пахла… рекой. А начинающийся день обещал быть одним из череды серых выходных. Кофе был откровенно поганым. После него саднило нёбо и хотелось смыть послевкусие минералкой. «Скорее бы на работу, быстрее бы наступил понедельник», - угрюмо думал Мо Жань. Посмотрел на часы, прикинул, что Ши Мэй уже должен был управиться и можно стартовать в сторону дома, резко развернулся – и выплеснул оставшуюся на дне стаканчика жижу четко в проходившего мимо человека. Человек остановился. Мо Жань застыл. Через секунду бросился что-то там отряхивать, суетиться, вздыхать, извиняться. Человек брезгливо уворачивался, шипел, просил прекратить. Наконец, оба успокоились. - Простите, простите, я нечаянно. Я оплачу химчистку, давайте, переведу денег. – Мо Жаню было крайне неловко. Ну что за невезение. Человек хмурился, молчал, рассматривал пятно. А Мо Жань, воспользовавшись паузой, смог рассмотреть его. Волосы убраны в аккуратный хвост. Тонкая оправа очков. Светло-серое приталенное пальто (теперь с дизайнерской коричневой кляксой). Ниже Мо Жаня на голову или полторы. Впрочем, Мо Жань привык смотреть на людей сверху вниз. Не в смысле превосходства, а в прямом смысле: он почти всегда оказывался выше окружающих. А вот парень ровно наоборот – был невысоким, хрупким каким-то, с тонкими запястьями, но будто возвышался над Мо Жанем на пару ли - и оттуда, с небес, которые подпирал плечами, излучал презрение на грешную землю. И на Мо Жаня. А еще показалось, что человек в сером пальто светится. Да черт его знает, почему. Светится – и все тут. Вокруг него сам воздух был прозрачнее, что ли. Мо Жань зажмурился и потряс головой. Открыл глаза. Нет, ничего не изменилось, ореол на месте. Человек в очках прищурился, передернул плечами и процедил: «Я не настолько беден, чтобы не иметь возможности почистить одежду. Не стоит извинений, вы не виноваты». Сунул руки в карманы и стремительно рванул триста с места. Мо Жань успел схватить его за локоть. Затараторил: - Я все равно приношу самые искренние извинения. И прошу ваш номер. Я переведу. Я хотел бы компенсировать, - последнюю фразу он промямлил, сообразив, что делает не то. Незнакомец развернулся, выдернул руку, что-то прошипел – и снова рванул от Мо Жаня вдоль набережной. Мо Жань было дернулся в его сторону, но остановился, осознав абсурдность ситуации. «Что ты творишь, твою мать? Какое еще «прошу ваш номер»?» - Отругал он себя, выбросил злосчастный стаканчик и понуро направился домой. В квартире царила гулкая тишина. Ши Мэй ушел. «Надеюсь, с концами», - со злорадством подумал Мо Жань. Воссоединяться больше не хотелось. Устал. Что-то сделал, что-то посмотрел, что-то поел – и завалился спать. Воскресенье закончилось. Туда ему и дорога. *** Мо Жаню снилась забористая трава. Трон, черепа, реки крови. Он сидел на троне, опирался на черепа босыми ступнями. Поднимал руки, рассматривал пальцы. А с них капало, капало, капало. Красное, тягучее. Хотелось вытереться, но было нечем. Это раздражало. А еще во сне был тот человек в сером пальто. Мо Жань не видел его, но знал, что он рядом. Не мог дотянуться, дотронуться, сдерживался, не смел. Боялся в этот раз оставить метку не кофе, а кровью. И эта невозможность контакта с его человеком раздражала троекратно. Он проснулся среди ночи. Потный, дрожащий. Долго всматривался в темноту, пытался унять бушующее сердце. Кое-как успокоился, замотал себя в простыню и провалился в темное забытье без сновидений. Утро стало спасением. И спасением была работа. Мо Жань провел несколько плановых операций, проконсультировал маленьких пациентов, пообедал с Сюэ Мэном. Как обычно, кроме обсуждения рутины, они обменивались стандартными колкостями. И это тоже было хорошо - это было привычно и приводило в порядок окружающий мир. За написанием отчетов прошел остаток дня. Когда Мо Жань выходил из здания, ему вдруг показалось, что впереди мелькнули полы пальто. Он ускорил шаг, заглянул за угол – нет, никого. После расставания с Ши Мэем минула неделя. Каждый день Мо Жань ждал, что в скважине провернется ключ, и Ши Минцзин снова появится на пороге. Снова, как и во все те, предыдущие их «разводы». Но этого не происходило. И Мо Жань постепенно успокаивался. Его жизнь наконец-то входила в колею. Без изживших себя отношений, без ежедневной нервотрепки, без обоюдной неловкости. *** В пятницу планировалась небольшая попойка. Мо Жань пришел раньше всех, сидел за стойкой, потягивал пиво. Ничего крепче позволить себе не мог – слишком уж неадекватным становилось его поведение после пары стопок виски. Откровенно говоря, он впадал в буйство, вел себя агрессивно, вредил окружающим. Менялся до неузнаваемости. Однажды натворил дел, чуть не покалечил человека, после чего категорически запретил себе пить крепкий алкоголь и придерживался этой установки уже несколько лет. Не репите играла «Losing My Mind» Лайзы Миннелли, кто-то некисло упоролся и заказывал эту песню, и заказывал, и заказывал. The sun comes up, I think about you The coffee cup, I think about you I want you so, it's like I'm losing my mind The morning ends, I think about you I talk to friends and think about you And do they know it's like I'm losing my mind?* * Перевод: Восходит солнце – я думаю о тебе Чашка кофе – я думаю о тебе Я так хочу тебя, что будто схожу с ума Заканчивается утро – я думаю о тебе Общаюсь с друзьями и думаю о тебе Знают ли они, что это похоже на помешательство? Мо Жань рассматривал людей вокруг, крутил в голове обрывки мыслей. Но о чем бы он ни думал всю прошедшую неделю, чем бы ни занимался, не проходило и часа, чтобы он не вспоминал о незнакомце в сером. Тот человек, незаметно для Мо Жаня, все больше и больше заполнял собой его существо. Да, стоило, наконец, признаться в этом самому себе: он постоянно о нем думал. Зациклился. Вот и сейчас, пятничным вечером, в баре, Мо Жань прикидывал, стоит ли выйти к набережной только в воскресенье? Или в субботу тоже? Вдруг он гуляет там по выходным, по утрам каждого выходного дня? Определенно, если посетить то же место и в субботу, и в воскресенье, стоять там, не знаю, пару часов с восьми до десяти, а может, и до одиннадцати – шансы встретиться повышаются как минимум вдвое. Стоп. А если у него плавающий график и выходные приходятся не на конец недели? Мо Жань потряс головой и с тоской подумал: что ж, буду ходить туда перед работой каждый день, стоять у того же парапета с восьми до девяти, вдруг повезет. Как школьник, честное слово. Он раздраженно отставил пиво, попросил у бармена карандаш, потянулся за салфеткой. Может быть, если нарисовать его, то, наконец, попустит - или проявится в реальности, или оставит Мо Жаня в покое?.. Сработал первый вариант. В бар ввалилась компания друзей и коллег. Мо Жань скомкал салфетку с почти законченным портретом, сунул в карман брюк, привстал навстречу вошедшим, кивнул головой. Сюэ Мэн поддерживал под локоть какого-то человека, и, наклонившись к уху, что-то говорил ему, пытаясь перекричать музыку. Мо Жань остолбенел. Да, пальто на незнакомце было тем же. Только следов кофе больше не наблюдалось. Незнакомец тоже был тем самым. И воздух вокруг него был все так же светел и прозрачен. Сюэ Мэн подвел к Мо Жаню воплощение его грез и заорал: «Это наш новый коллега! Решили пригласить его развеяться, а то он в своей прозекторской уже плесенью покрылся!» Прозекторской? Коллега? Мо Жань ничего не понимал. Тот, кто настырно занимал все его мысли в последние дни, посмотрел в упор, поправил чуть сползшие очки, немного сощурился, представился: - Чу Ваньнин. Недавно устроился в вашу клинику. Я патологоанатом. – И начал снимать пальто. - Впрочем, мы с вами уже имели счастье встречаться, насколько я помню. – Тон его был сосредоточенно - задумчивым. - Но теперь вы знаете обо мне немного больше. – И он улыбнулся. Коротко, скупо, немного нервно. Как человек, чье лицо не привыкло к улыбке. Почти незаметно выдохнул, слегка передернул плечами. А Мо Жань окончательно пропал. II. Чу Ваньнин

И я пойду В красивом пальто по набережной И встречу тебя Земфира «Пальто»

Нельзя сказать, что он был счастлив. О нет, он не был. Однажды воскресным утром Чу Ваньнин решил, что больше так не может. Привычно замазал синяки, расчехлил новое пальто, за которое отвалил две зарплаты (ну должно же быть в его гардеробе хоть что-то приличнее этих вечных черных водолазок, скрывающих синие следы на шее), прикинул, все ли долги закрыл – и шагнул за порог. У него была цель. Нужно было найти красивый мост и прыгнуть с него без лишних размышлений. Ни таблетки, ни веревка не подходили. Нужно было сделать это красиво. А он в силу профессии знал, что бывает с теми, кто использовал веревку. Как они потом выглядят, лежа на его столе. Нет, не его случай. А после таблеток и вообще откачать могут. Так не пойдет. Он множество раз прокручивал в голове все варианты. И остановился на этом: мост, река. Ну а чем не способ. Вполне себе. Восемь лет. Восемь гребаных лет, наполненных страхом, стыдом, и болью, болью, болью. Такой, о которой никому не можешь рассказать. Такой, которую хочется выскулить, свернувшись в луже из собственной слюны и крови, и забыть навсегда. Но тебе не дают забыть. Ты сказал «забыть»?! Как ты посмел. Не имеешь права. Должен запомнить все, о да, абсолютно все, поэтому уроки повторяются. Потому что тебе нужно их вызубрить, потому что шрамы на коже и сердце никогда не зарубцуются, потому что ты сам выбрал такую судьбу, потому что тебе некуда спрятать свою душу – и ей тоже прилетает, потому что, потому что. Каждый день тебя поднимают со дна преисподней, чтобы снова бросить на самое дно. Восемь лет. Он терпел восемь лет. На него подняли руку на втором свидании. И на третьем. Потом он сбился со счета. Сначала было забавно. Сначала даже нравилось. Ощущение собственной нужности и избранности, даже в таком проявлении, заводило. По первому времени грубость была просто афродизиаком, с которым секс был особенно горячим. С чем-то он мирился, что-то вгоняло в экстаз. Потом его начали душить. Потом перестали срабатывать стоп-слова, и он приходил в себя долго, мучительно, учился дышать заново. Потом побои перекочевали из спальни на кухню, с кухни – на улицу. Его били. Если не били, то щипали, изощренно выкручивая кожу. Так, чтобы не заметили посторонние. А он мог только хватать воздух ртом и тайком вытирать выступившие слезы. Ему казалось, его любят. Ну вот так, своеобразно, но любят. Долго верил в это. С некоторыми оговорками в виде небольших тайн. А у каких пар нет маленьких секретиков? Но как любовь сочетается с болью, кровью, со всеми этим дерьмом? Не задумывался. Некогда было задумываться. Закрашивал синяки. Однажды он проснулся среди ночи и долго смотрел в потолок, считая отблески фар, проезжающих под окнами машин. Придумал: убежать. Но потом понял, что не выйдет. Его партнер был весьма влиятельным и известным в определенных кругах. От такого не спрячешься даже под землей. А под водой – можно. Решение пришло само собой. Холодное, как осенняя река. «А, ччёёёррт!» - Зашипел он, когда какой-то человек, резко развернувшись, ткнул в него этим своим дурацким кофейным стаканчиком. Ровно в тот момент, когда он, приметив тот_самый_мост, направился к нему, так красиво и в последний раз одетый. В тот момент, когда он, впервые за долгие годы своей беспросветной жизни, на мгновение стал счастлив, осознав, что сможет стать и свободным через несколько минут. Умиротворение и спокойствие накрыли его мягким покрывалом, заполнили от макушки до кончиков пальцев. И как же быстро, как бездарно все закончилось! Чертов мужлан со своим мерзким кофе! Неловкий момент с «ой, дайте я вам помогу» и «я должен компенсировать» остался позади. Как осталась позади и едва не сбывшаяся надежда на избавление от мучений. Теперь уж все пропало, полностью и бесповоротно. Он должен был выглядеть безупречно, когда его выловят. А что теперь? Пятно от кофе, которое будут протоколировать и описывать какие-то стажеры-криминалисты. Ну уж нет. Пятно, не позволившее ему спрыгнуть с моста. Не смешно. В химчистке ему сказали, что дел на пару часов, и он остался подождать. За это время созрел простой и незамысловатый план. Что ж, раз так распорядилась судьба, раз не вышло умереть - придется жить. Он не будет возвращаться домой. Поедет в отель где-нибудь на краю города. Тому никогда не придет в голову, что Чу Ваньнин с его замашками аристократа может поселиться в каком-то замызганном мотеле с прожженными простынями, заляпанными спермой. Тот никогда не знал, на что способен человек, доведенный до отчаяния. Даже на мотель способен, не говоря уж о прочем. Завтра же он напишет заявление на увольнение, отпустят сразу, он уверен. И завтра же пойдет к директору Центральной клиники. Его давно звали. Говорили, что такой прозекторской, такого оборудования, таких препаратов он в жизни не видел, обещали сделать единственным и отдать отделение. Что ж, вот и время пришло. Ну а если тот его все же найдет — ну, значит, найдет. Чу Ваньнин был готов к любому исходу. В нем росла решимость не отдавать свою жизнь задешево. Новое ощущение, вызывающее мелкую дрожь где-то глубоко в душе. Дрожь, переходящую в озноб. Хочешь отобрать у меня мою жизнь? Что ж, помучайся, дорогой. Пальто отдали быстрее срока. И оно снова выглядело совершенно новым, ни следа не осталось. Чу Ваньнин внезапно подумал: «У того человека были такие темные глаза, почти фиолетовые. Так бывает?» Захотелось вернуться, увидеть снова, проверить. Чу Ваньнин привычным жестом поправил очки на переносице, оделся и вышел из помещения. Перед дверью химчистки заметил решетку сливной канавы. Достал связку ключей от бывшего дома, взвесил на руке, нахмурился. Присел, протолкнул ключи вниз сквозь поржавевшие прутья. День обещал быть солнечным. III. Мо Жань и Чу Ваньнин

Сегодня лучший день, чтобы сходить к реке Мило рука в руке, подняться на мост И прочитать стихи, даже если они плохи Я улыбнусь очаровательно Ты же мечтательно посмотришь мне вслед Как я ухожу, я ухожу, я ухожу Земфира «Пальто» Я искала тебя годами долгими Искала тебя дворами тёмными В журналах, в кино, среди друзей В день, когда нашла, с ума сошла Земфира «Искала»

Они вышли из бара вместе. Как-то так получилось, что засобирались одновременно и раньше остальных. Чу Ваньнин весь вечер провел в тени. Был новым человеком, не хотел привлекать внимание. Пил немного - бурбон со льдом. Тайком посматривал на Мо Жаня (интересно, у него правда такие глаза?) И каждый раз ловил на себе его взгляд, от чего становилось и тепло, и зябко. Но прежде всего – странно. - Что ж, - первым сказал Чу Ваньнин, когда они подошли к стоянке такси. – Было приятно. Теперь вы знаете, к кому обращаться за результатами вскрытия. – Лицо Мо Жаня стремительно изменилось и Чу Ваньнин понял, какую чушь сморозил. Закрыл лицо рукой. – Боже, простите меня… Я не понимаю, что несу. Профессиональный черный юмор, но не хирургу же такое ляпать. Тем более, детскому хирургу. Простите, правда. У меня была тяжелая неделя, хотя это меня и не оправдывает. - Да нет, что вы, я и сам тот еще любитель такого рода шуток. Просто… У меня тоже выдалось непростое время, вам не стоит извиняться. – Ответил Мо Жань. Они помолчали. - Ну, пожалуй, мне действительно пора, - негромко проговорил Чу Ваньнин и поднял руку, подзывая машину. - Постой..те, - Мо Жань прикусил губу. – Где ты… вы живете? – Чу Ваньнин озадаченно взглянул на него. – Ээммм… Я к тому, что если не так далеко, не в соседней провинции, - он неловко хохотнул, - то, возможно, вы согласитесь еще немного прогуляться? Вечер такой теплый. – Он осекся и опустил голову, сообразив, что есть и другая причина, по которой Чу Ваньнин может не захотеть гулять с каким-то навязчивым мужиком среди ночи. – Но, конечно, если вас кто-то ждет дома и волнуется… - Меня никто не ждет. – Быстро и немного резко ответил Чу Ваньнин. – Разве что мотельные мыши. Простите, вызов отменяется, - последняя фраза адресовалась подъехавшему таксисту. – Куда вы хотели бы пройтись? И да, полагаю, нам стоит перейти на «ты», чтобы ты больше не путался, - он приподнял уголки губ и вопросительно посмотрел на Мо Жаня. Они медленно шли рядом. Говорили обо всем – и ни о чем. Мо Жань – беспрерывно жестикулируя, Чу Ваньнин – заведя руки за спину. Никто из них не понял, как так получилось, но они дошли до набережной. И все бы ничего, если бы не точно до того места, где произошла их первая встреча на троих: Чу Ваньин, Мо Жань и стакан кофе. Оба остановились и замолчали. - А знаешь, почему мы тогда встретились? – Внезапно спросил Чу Ваньнин. Мо Жань не ответил. – Потому что я хотел покончить с собой. – Спокойно закончил он. Мо Жань слегка пошатнулся. - Зачем? – Он смог выдавить из себя только одно это слово - глупое, глухое и хриплое. Чу Ваньнин передернул плечами, не ответил. Вместо этого предложил: - Давай поднимемся. Мне нужно закрыть гештальт. Они стояли на мосту. Железные перила холодили ладони, Чу Ваньнин держался за них так крепко, что побелели костяшки. Закрыл глаза, отдался на волю осеннего ветра, растрепавшего волосы, задувающего в рукава. Приводящего в чувство. Мо Жань смотрел на него со стороны, стоял в паре шагов. Молчал, не подходил ближе, не хотел нарушать момент, в котором он был лишним. Момент, который Чу Ваньнин должен был прожить наедине с собой, в котором должен был разобраться со своими демонами, с этим мостом, с этим ветром. С этой жизнью. Наконец, Чу Ваньнин распахнул крепко зажмуренные веки, громко выдохнул, отпустил перила, спрыгнул с возвышения и отошел назад. Потом приблизился к Мо Жаню, запрокинул голову и всмотрелся в его лицо. Порозовевший, явно замерзший, со слезами, застывшими в уголках чуть раскосых глаз феникса. Живой. О боги, живой… Мо Жань поднял руку, поднес ее к лицу Чу Ваньнина и заправил за ухо выбившуюся прядку. Наклонился к приоткрытым губам – и накрыл их своими. Тот замер. Но через несколько секунд оттаял, обнял Мо Жаня за шею, ответил на поцелуй. Так они и стояли, слившись в единое, погрузившись в вакуум где-то между темным небом и такой же темной водой; и не было ни пространства, ни времени, ни верха, ни низа. Чу Ваньнин отстранился первым, через целую вечность. Улыбнувшись, сказал: - Они и правда фиолетовые. Твои глаза. - Что? – Не понял Мо Жань. Чу Ваньнин промолчал и посмотрел на небо. Звезды были далекими и яркими. Холодными и абсолютно чужими. А вот Мо Жань был рядом. Такой большой, такой непосредственный, с этими своими так крепко обнимающими за плечи широкими ладонями, горячими шероховатыми губами и какой-то неясной просьбой во взгляде. - Поехали ко мне, - проговорил Мо Жань. Чу Ваньнин взял его за руку и несильно сжал. *** Мотель был проплачен на пару недель вперед, поэтому за нехитрым скарбом они отправились только в конце сентября. Все эти дни вместе уезжали на работу и вместе возвращались. Вместе завтракали, но вот ужинать не получалось совсем – еще на пороге, едва переступив его, они начинали заниматься более интересными делами, жадно стаскивая друг с друга одежду и целуясь мокро и жарко, как дорвавшиеся до сладкого подростки. Иногда забывали закрыть дверь, иногда не успевали дойти до спальни - и действо разворачивалось прямо на полу коридора. Их это не волновало. Ничто не волновало. Казалось, во всем огромном мире остались только они вдвоем и эта до странного теплая осень. Впрочем, иногда краем сознания Чу Ваньнин успевал подумать о бывшем. О том, что так просто он не отделается. Что за ним придут, обязательно придут. И хорошо бы в этот момент быть подальше от Мо Жаня, чтобы не затянуть его в ту грязную трясину, в которой Чу Ваньнин завяз по собственной глупости - только ему самому и выплывать из нее. Но додумать он не смог ни разу: соскальзывал в новый виток блаженного восторга, упивался мягкими прикосновениями к коже, так сильно не похожими на те, к которым он привык. Прикосновениями, от которых он совершенно терял себя, забывался и не находил в себе сил думать о чем-то еще. Мо Жань же думал много и подолгу. Думал, думал, но никак не мог понять – чем заслужил такой дар от небожителей, чем заслужил своего Ваньнина. А если действительно заслужил, то почему его не прислали раньше, а? Почему позволили потерять так много дней и ночей. Боги, почему так много лет прошли без него? Без их общей истории. Будь доволен тем, что имеешь сейчас, будь благодарен за то, что получил его хотя бы сейчас – одергивал он сам себя. Но не мог не спрашивать, снова и снова. А однажды Чу Ваньнин, расслабленный и в такие моменты весьма откровенный, поделился воспоминаниями о своей прошлой жизни. Так, мимоходом, чересчур спокойно и даже несколько отстраненно, словно говорил о чем-то до ужаса банальном. После рассказа Мо Жань не мог уснуть до утра. Ходили желваки, дергался вверх-вниз кадык, почти крошились крепко сжатые зубы. Он смотрел на мирно спящего Чу Ваньнина и ярость насчет его бывшего кислотой поедала внутренности. Он и не подозревал, что может так сильно ненавидеть человека, которого никогда не встречал. - Как, ты сказал, зовут твоего бывшего? Имя какое-то забавное, если мне не показалось. – Как бы невзначай спросил он на следующее утро. Чу Ваньнин дожевывал бутерброд и параллельно смотрел какую-то передачу про робототехнику. - Почему забавное, имя как имя, - пожал плечами Чу Ваньнин и назвал его Мо Жаню, не отрываясь от экрана. – А что? - Ничего, золотце, ничего. – Мо Жань наклонился и поцеловал его в макушку. – Допивай скорее свой чай, можем опоздать. Он неделю наводил справки. Поднимал свои контакты, проводил параллели. Собирал пазл. И, наконец, выяснил, кем является этот отброс, этот отморозок, эта шваль. «О боги, - вздыхал Мо Жань. – Как. Как. Как тебя угораздило связаться с таким человеком, как ты мог жить с ним так долго? О боги! Мой бедный Ваньнин…». Дни были загружены операциями, ночи были заполнены счастьем. План мести то становился ярче, то бледнел. Но Мо Жань помнил о нем каждую минуту. Только нужно было еще немного подкопить сил, еще немного компромата найти – и можно действовать. Но все обернулось иначе. IV. Глаз шторма

Я протяну свою ладонь Мы оба будем без колец По мне откроется огонь Я твой билет в один конец Земфира «Жди меня»

Мо Жань ждал Чу Ваньнина в машине. Тому только и нужно было, что упаковать в портплед костюм, бросить в сумку белье, бритву, пару белых футболок, с недавних пор заменивших черные водолазки, сдать сонному портье ключи, - и выдвинуться в новую жизнь. Но шли минуты, а Чу Ваньнин все не возвращался. Мо Жань посматривал на часы и, когда стрелка показала, что ожидание категорически затянулось, он, решив, что пора вызволять перфекциониста, вздохнул и вышел из машины. Поднимался в номер по облезлой лестнице, ворчал про себя: «Наверняка складочки разглаживает да туфли пижонские никак пристроить не может». Номер 303. Мо Жань осторожно постучал: - Золотце, ты там не особенно увлекайся, все равно потом гладить придется. За дверью было тихо. Постучал еще раз, уже сильнее, толкнул костяшками пальцев – и дверь со скрипом приоткрылась. Внутри было темно и пусто. И вот еще что: замок был выдран с мясом. Мысли заметались, заметался и Мо Жань. «Где ты где ты где ты», - набатом билось в черепной коробке. Он выставил руки перед собой, оперся ими о стену, трижды глубоко вдохнул – выдохнул. Этот прием всегда действовал безотказно, если нужно было быстро успокоиться. Сработал и сейчас. Он выпрямился, вытер тыльной стороной ладони холодный пот, выступивший на лбу. Стоял посреди темного коридора и думал, думал, думал. Чувствовал себя, как в тягучем тяжелом сне – пытаешься бежать, а ноги вязнут, хочешь крикнуть, а звуков больше нет. Взглянул на циферблат. Ему показалось, что минула целая вечность, но прошло только десять минут. Он сорвался с места и помчался вниз. Притормозил на одном из пролетов. Что? Сделал шаг назад, вернулся к окну, выходящему во внутренний двор. Не показалось: там, среди осенних луж, оставшихся после ночного дождя, среди окурков и прошлогоднего мусора, стоял на коленях Чу Ваньнин. Голова опущена, руки сведены за спиной, пальто разорвано в нескольких местах. Перед Чу Ваньнином стояли люди. Трое. Ступени, ступени, ступени… Мо Жань навалился на тяжелую черную дверь и вышел во двор. В два шага оказался рядом с Чу Ваньнином, бегло осмотрел, облегченно выдохнул – открытых ран и переломов не заметил. Трое в черном не двигались, смотрели в упор. Двое стояли чуть поодаль – оловянные бельма без проблеска мысли, ну чисто зомби, готовые выполнить любой приказ; третий - совсем другого сорта, стоял ближе, примерно в метре, руки скрещены на груди, взгляд… Взгляд странный, больной. Взгляд дикого зверя. Мо Жань медленно опустился рядом с Чу Ваньнином, не спуская глаз с этих троих. - Я врач. Только осмотрю его. Вы же не возражаете? – Ему не ответили. - Как ты? – Голос дрогнул. Чу Ваньнин повернул голову. Скула опухла, губы разбиты. В глазах расплавленным темным янтарем плещется обреченность и пугающая решимость. Мо Жань сжал кулаки. Чу Ваньнин усмехнулся: - Я все так же красив для тебя? – Сплюнул кровь. – Видишь, как внезапно прошлое может нагнать. Уходи. – Скорее прохрипел, чем сказал. - Я знал, что мое счастье не может быть долгим. Но не ожидал, что все закончится вот так, вот здесь. – Нервно дернул уголками губ, снова опустил голову. Поморщился. - Уходи, не хочу, чтобы ты пострадал. Это только моя война. Что-то изменилось. То ли солнце вышло из-за туч, то ли наоборот – спряталось за тучи. Налетел ледяной ветер, закружил в узком дворике, взъерошил волосы. Что-то изменилось. Мо Жань почувствовал, как внутри закипает лава. Медленно, очень медленно поднялся. Качнулись низки нефритовых бусин на мяньгуань, тонко, напряженно зазвенели. Или показалось? Блеснул жемчужным глазом золотой дракон с полы мяньфу, складками опускающейся на сапоги. Мо Жань выпрямился в полный рост и посмотрел в упор на того, дикого, имя которого красными сполохами впечаталось в душу. Смотрел глазами, на дне которых плескалась ненависть вперемежку с чем-то еще - странным, неясным. Сжигающим. Человек, стоящий напротив, подошел еще ближе. Он пока ничего не заметил, ничего не понял. Чувствовал себя хозяином положения. Размял кулаки, сунул их в карманы брюк, поднял подбородок, просверлил Мо Жаня взглядом. Его некрасивое лицо исказилось дурной ухмылкой. - Ну вот мы и встретились. Мо. Жань. Хммм. Значит, это ты теперь трахаешь моего мужа? Дрогнули бусины. Сверкнул дракон. Мо Жань подошел вплотную. Выбросил вперед руку и – так быстро, что двое позади не успели среагировать – схватил за горло. Человек вытащил руки из карманов, сделал знак охране не приближаться. Мо Жань неспешно наклонял голову вправо, влево, вправо, влево. Дзз, дзз, дзз, - мелодично позвякивал нефрит. Он рассматривал человека. Молчал. Потом так же резко отпустил, брезгливо вытер пальцы о его рубашку. Выплюнул красивым ртом по слогам: - В мужьях у тебя, падаль, дохлый ишак. А человек, на которого ты, мразь, посмел поднять руку, - он указал на Чу Ваньнина за своей спиной, - повенчан с Этим Достопочтенным. Ты. Не имеешь. На него. Никаких. Прав. Тот округлил глаза. Отступил на шаг, не утратив надменности. Картинно согнулся пополам и громко захохотал. - Ваньнин, Ваньнин, - причитал он сквозь приступы смеха. – Я всегда знал, что ты трёхнутый. Но что ты захочешь связаться с таким же чокнутым - здесь ты меня удивил. – Резко замолчал, выпрямился. – А теперь слушай сюда. – Прошипел он, обращаясь к Мо Жаню. – Будет так, как я сейчас озвучу. Он, - палец в Чу Ваньнина, - уходит со мной. А ты идешь по своим делишкам и забываешь его, меня, всю эту вашу любовь-морковь. И каждый день молишься, чтобы и я тебя забыл. – Чуть понизив голос, он добавил, ткнув Мо Жаня пальцем в грудь: - Но поскольку у меня неплохая память, я бы на твоем месте все же оглядывался. Ходил по улицам – и оглядывался. Ездил в машинке – и оборачивался. Просто совет. Просто по дружбе. – Лицо снова исказилось. Они бесконечно долго смотрели друг на друга. Потом Мо Жань развернулся к Чу Ваньнину, осторожно помог ему подняться. Обхватил горячими ладонями лицо, большим пальцем вытер кровь в уголке рта. Сказал: - Золотце. Вот так все поворачивается, видишь. Но не бойся, Мо Вэйюй позаботится о тебе. «Мо… Кто?», - Чу Ваньнин вскинул на Мо Жаня вопросительный взгляд. – «Что еще за Вэйюй?» - Не беспокойся ни о чем, - продолжал Мо Жань. – Этот Достопочтенный решит вопрос. – Он прижался лбом ко лбу Чу Ваньнина и прошептал. – Только стой за мной, пожалуйста, стой за мной и не двигайся, что бы ни произошло. Тебе ничего не угрожает. Он взял Чу Ваньнина за руку и повернулся к нему спиной, распрямился, закрывая собой почти полностью. - Мы подумали над твоим предложением. – Сказал он, обращаясь к бывшему. – И Этот Достопочтенный доносит до тебя следующее послание. А ты внимательно послушай, повторов не будет. *** Это произошло пару лет назад. Мо Жаня подняли среди ночи и срочно выдернули в отделение. Масштабная автокатастрофа, несколько машин столкнулись на скоростном шоссе. Пятеро взрослых погибли на месте, еще трое пребывали в тяжелом состоянии. Двоих детей без сознания везли на предельной скорости, с мигалками, в Центральную. Мо Жань подготовился, ждал прямо в операционной. Их доставили на каталках: двое белобрысых пацанят лет восьми. Близнецы. Потеряли много крови. По предварительным данным – множественные разрывы внутренних органов. Сердце Мо Жаня рухнуло куда-то вниз. Они с Сюэ Мэном распределили так: два стола, ведет Мо Жань, Сюэ Мэн на подхвате. Переходят от стола к столу, меняются по мере необходимости. Выявляют разрыв, останавливают кровь, зашивают, выявляют, останавливают, зашивают, выявляют… Операции длились семь часов. Мо Жань не помнил, как выполз в коридор. Не помнил, как доехал до дома и провалился в сон, чтобы уже через мгновение, как показалось, сорваться снова – и почти переехать на неделю в больницу: он наблюдал близнецов в реанимации, пока те не пришли в себя. И только тогда Мо Жань выдохнул. Сюэ Чжэнъюн, главный врач Центральной клиники и по совместительству отец Сюэ Мэна, лично выразил ему благодарность за спасение детей. Как-то отметил, чем-то наградил. Мо Жаню было все равно, он не рвался к наградам. Эти близнецы отчего-то запали в душу. Дело было не в сложности случая, не в профессиональной гордости, нет. Здесь было что-то еще. Возможно, он просто не мог позволить двум маленьким жизням испариться, едва начавшись, просто так, ни за грош, по вине каких-то взрослых, каких-то бездушных механизмов, какой-то роковой случайности. Нет, только не так, только не сейчас, только не в его присутствии. Да, он осознавал, что это комплекс Бога в легкой степени. Или в тяжелой. Ему было плевать на термины. В любом случае, он не мог их потерять. И не потерял. После того случая прошел месяц. Сюэ Чжэнъюн однажды встретил его в коридоре клиники, подозвал к себе. Сказал, что близнецы чувствуют себя хорошо, передают доброму доктору Мо привет, восстанавливают здоровье на Хайнане, где у их отца имеется вилла. «Добрый доктор» приподнял бровь. - Да, кстати, тебе большой привет и огромная благодарность от отца мальчиков, - как бы невзначай обронил главврач. - Он мой старинный друг и коллега. Ты же помнишь, что имена близнецов – Мэй Ханьсюэ? Сложи два и два – и ты поймешь, кто их папа, - он улыбнулся, Мо Жань слегка поклонился, и они расстались. О да, он у мел складывать. Отец братьев Мэй был самым влиятельным человеком в фармацевтическом бизнесе страны. А теперь он был в долгу у Мо Жаня. В двойном долгу. *** Человек не шевелился. Его лицо постоянно меняло цвет: от белого к зеленому, от зеленого к красному, от красного к белому – и так без конца. - И вот представь себе, я беспокою папу близнецов телефонным звонком, - с ледяным спокойствием в голосе продолжал Мо Жань, - и рассказываю, что мы с моим парнем весьма неловко себя чувствуем из-за проделок какого-то отморозка, его бывшего подчиненного. Да что там, его бывшего ближайшего помощника, его правой руки, его надежды и опоры, который взял – да и предал его однажды, решив, что он самый умный мальчик на этом свете, может отпочковаться от больших дядей, может в одиночку заработать все деньги этого мира, может растереть в порошок преданность и уважение. Досадно, что его самого не стерли тогда в порошок. Радостно, что это еще можно исправить, - он сверкнул глазами. Гробовое молчание было ему ответом. Шли минуты, а тишину ничто не нарушало. И тут человек напротив взорвался: - Да мне насрать. Насрать, слышишь? Ты! – Он орал, брызгая слюной и тыча в Мо Жаня дрожащим пальцем. – Можешь жаловаться хоть самому Господу! Богу! А-ха-ха-ха! – В его крике смешивались смех и рыдания. – Ну и потом, - он резко успокоился, - мертвые не жалуются. Правда, парни? – Он оглянулся назад и двое громил, до этой минуты возвышавшихся позади немыми глыбами, вытащили кастеты. Чу Ваньнин стоял молча, прижавшись взмокшей спиной к спине Мо Жаня. Он зажмурился, вжался в эту - уже такую родную и надежную спину - еще сильнее, положил руку на бедро, обтянутое джинсами, которые они выбирали вместе. Мо Жань, почувствовав прикосновение, опустил руку, переплел их пальцы, сжал, как бы говоря: ничего не бойся, я с тобой. Чу Ваньнин подумал: «Я и не боюсь. Пока мы стоим вот так, даже если во всем мире бушует тайфун, вокруг нас с тобой - глаз шторма, и мне ничто не грозит. Сейчас будет жарко. Ну и что? Ты нашел меня. Это значит, что моя жизнь уже удалась». И он улыбнулся. V. Чу Ваньнин и Мо Жань

Пожалуйста, не умирай Или мне придётся тоже Ты, конечно, сразу в рай А я не думаю, что тоже Земфира «Хочешь?»

Когда трое напали одновременно, совсем рядом ударила молния. Мо Жань поднял руку, вытянул ее, напряг кисть. Он был готов поклясться, что она светилась. Его правая рука, мать ее, светилась голубоватым светом! И он взмахнул ею. Резко, беспредельно отчаянно, безумно. Вложив в этот жест всю свою силу. И всю свою любовь. И это последнее, что он помнил. Приборы отсчитывали ритм. Трубки оплетали. Иглы торчали из вен. Обычная реанимационная палата. Необычный пациент. Мо Жань с трудом открыл глаза, попытался шевельнуть пальцем. - Тихо, тихо, тихо, - знакомые губы ткнулись в висок. – Наконец-то ты здесь. Ну, здравствуй. В глазах Чу Ваньнина блестели звезды. Прямо как тогда, на мосту, который едва не разлучил их навсегда, но в итоге свел. Навсегда ли? Время покажет. - Как же долго ты спал, - он провел указательным пальцем по губам Мо Жаня. – Я дико соскучился. - Сколько я был в отключке? – Хрипло поинтересовался Мо Жань. - Неделю. - Что?! – Он дернулся было, но боль в плече заставила рухнуть обратно на подушку. – Что? Неделю?! Боже… - Ничего страшного. Зато отдохнул. И скоро будешь готов к трудовым подвигам, - в уже ставшей привычной ироничной манере ответил Чу Ваньнин. Мо Жань вгляделся в его лицо. Бледный. Синяки под глазами. Нос заострился и выпирает. Да что там, на лице вообще остался один нос. - Ты что, не спал эту неделю? – Молчание. – А ел? – Молчание. Мо Жань вздохнул. - Будь добр, сориентируй меня в паре слов, что, черт возьми, произошло. А я полежу тут пока, послушаю. И Чу Ваньнин рассказал. Он мало что видел, все закончилось очень быстро, буквально едва начавшись. Стоял зажмурившись. Какие-то вспышки, разряды молнии, удары. Минут пять. Потом все стихло. Открыл глаза, успел поймать потерявшего сознание Мо Жаня. Троих нападавших не видел, некогда было осматриваться - вызывал скорую и полицию. Пока ждал специалистов, держал голову Мо Жаня на коленях, гладил по волосам и умолял, умолял, умолял не оставлять его. Правда, эту часть повествования Чу Ваньнин опустил. Жизненные показатели Мо Жаня были далеки от идеальных. Скорее, они вообще были далеки от жизненных. Определили его на сначала выжить, потом отлежаться - в родную больничку, а в милых сердцу местах и стены лечат, как известно. Чу Ваньнин почти шутил, но в его голосе прорывались истеричные нотки. Эта неделя далась ему непросто - было заметно и без слов. Что ж, зато криминалисты нападавших рассмотрели. То, что от них осталось. Тех троих в прямом смысле размазало по стенам. Даже экспертов выворачивало при взгляде на мозги, въевшиеся в кирпичи, молодежь так и вовсе не допустили на место действия. С таким еще не сталкивались, такого еще не видели. Такое решили не предавать огласке. Суд над Мо Жанем был назначен на среду. Семья Мэй наняла ему дорогих адвокатов. До неприличия дорогих. - Предварительный вердикт из кулуаров – необходимая самооборона, - сообщил Чу Ваньнин с нервным смешком. – Скорее всего, на этом же заседании вынесут постановление, и следующего уже не будет. Впрочем, - хитро усмехнулся он, - я бы носил тебе передачки в тюрьму. И мы бы просили встречи наедине продолжительностью в час, а нам бы разрешали. Представляешь, какая романтика? Мо Жань хотел шлепнуть его по руке, чтобы перестал так хохмить, но не смог поднять ладонь и растерянно сник. - Отдыхай, - посерьезнел Чу Ваньнин. – Тебе еще долго придется восстанавливаться. Кстати, заходил Сюэ Чжэнъюн, привез эту чудесную композицию, - он кивнул на гигантский букет в углу палаты. – Сказал, чтобы ты не тушевался и отдыхал столько, сколько потребуется. Работа никуда не убежит, хотя им тебя и не хватает. Но Сюэ Мэн пока справляется за двоих. Мо Жань облегченно вздохнул: пациенты в надежных руках. Мелкий павлин сколько угодно мог бахвалиться, но свое дело и правда знал. - И да, он просил передать, что, если ты захочешь продолжить восстановление на Хайнане, папа близнецов все организует. – Чу Ваньнин вопросительно посмотрел на Мо Жаня. – Расскажешь мне эту удивительную историю еще раз? В более, гхм, приемлемых обстоятельствах? Мо Жань улыбнулся, кивнул. Чу Ваньнин наклонился и поцеловал его. За окном начинался новый день этой жаркой осени. Их первой осени.