Ты о моем имени

***

Когда Пэй Мин легко толкает его локтем и кивает куда-то в сторону, мол посмотри, Фэн Синь только тяжело вздыхает, прикрывая глаза. Столько сотен лет, а он все еще не может привыкнуть к нескончаемому потоку сплетен в этой обители всего самого светлого, чистого и праведного. А вот казалось бы — высшие существа в этом мире, способные дарить благословения, а ведут себя как ворчливые старики в почти вымерших деревнях, но касаемо стариков это почти правдиво. Он слишком устало, будто ему не восемьсот, а минимум тысяча двести, поднимает взгляд на небесных чиновников: двое слишком напыщенные для своих должностей, но там и сам небожитель не из приятных, так что пускай, а вот еще трое — щенки. Ну как щенки: Му Цин однажды сказала «Если вы, Генерал Цзюян — вот так и сказала, с этим отвратительным прозвищем — пес плешивый, то и служащие ваши щенки». Сказала, даже не столько и пытаясь упрекнуть, сколько ради шутки, так что ее мальчишек он мысленно называл кошаками, а при людях вот так — щенки. Не объяснить же потом, от куда такая «нежная любовь» к подчиненным другого дворца, раз они котята. Кошаки щерятся и, наверное, зло зашипели бы, позволь им строгая дисциплина — все же что-то схоже со своим генералом у них было. Разница лишь в том, что Му Цин могла себе позволить и сказать нечто столь саркастичное и колкое, что порой три опухоли лишний раз подбирались и переглядывались, в ожидании новой сцены, и глаза закатить, будто делает величайшее одолжение, дыша рядом с тобой холопом. И ведь никто и слова не смел против сказать, зато вот кошаки пеклись о ее доброй славе и не смели даже самую малость нарушить нормы приличия и вежливости. Признать честно, он даже рад подобной верности — Му Цин нужны такие в жизни, чтобы можно было положиться хоть немного. Фэн Синь подходит чуть ближе только потому что ему интересно, что такого младшие служащие могли не поделить, что те трое точно сорвутся с места и разорвут. — Женщина небожитель, — напыщенные индюки фыркают между собой, даже не пытаясь скрыться со своими разговорами, — еще и как божество войны. Не лучше ли ей не позорить имя настоящих небесных владык? И что же, он понимает, почему кошаки замерли точно каменные изваяния с безумными лицами. Пэй Мин за плечом заинтересованно хмыкает. Они все знают, к чему ведет этот разговор. Знают и ждут, когда придет кара — и Фэн Синь готов выступить ее главным лицом. У него самого сжимаются кулаки, и что-то клубится внутри. Прошло восемь сотен лет. Восемь чертовых сотен лет, а подобное все еще ходило по темным углам столицы. И ходило столь громко, что замечали прям посреди площади. — Изначально она была только слугой и подметала пол, — он прикрывает глаза, тяжело выдыхая. Такое каждый раз, стоит ему только услышать о подобных мыслях — не важно, сколько бы они враждовали. — Сменить метлу на меч? Пожалуй это действительно достойно уважения! Фэн Синь давит в себе желание встряхнуть этих наглецов и приставить к ответу. Многие в столице друг друга недолюбливали — сложно не обзавестись неприятелями за такое время, но никто не давал права так открыто заявлять об этом. Тем более — на общее обозрение и младшим чиновникам. Тем более о Му Цин. Еще в самом начале он засунул свою гордость и обиду куда подальше и по старой памяти разве что не поцапался с каким-то лицом за нечто подобное. Му Цин разобралась бы сама — за то время, что она провела в монастыре как личная слуга и «уж точно не ученик великих старейшин», научилась одними только словами отбивать всякое желание даже вспоминать о ней, не то что говорить. Уже тогда она оставляла свои шпильки — разве что не такие острые, как сейчас — так глубоко в чужих глотках, что те даже не могли придумать ответа. Её не любили учителя — ей вообще не было там места. Девушка в мужском монастыре! Подумать только! Му Цин было позволено остаться там только из-за должности личной служанки Его Высочества и то, спустя очень длинный и тяжелый монолог от Се Ляня. Для него она была не столько служанкой, сколько другом, а он считал себя способным дать ей шанс на светлое будущее. Будто бы она сама его себе не выгрызла. Нелюбовь старших передается младшим: и если по началу ее лишь сторонились, то после Фэн Синь по тихому, чтобы она не заметила, но буквально сторожил, потому что для богатеньких, привыкших к свободе ублюдков нет правил и обетов. Потому что в первый раз она сломала одному такому руку и ей повезло лишь потому, что мелкому гаденышу гордость не позволила признать травму от девушки. Ей вообще повезло, что все закончилось только сломанной рукой, а не… честью, если можно так сказать. И ведь все упиралось в одно: она девушка; красивая девушка, способная и в знаниях, и на практике обойти большинство из учеников. Простая служанка и дочь слепой швеи в мужском монастыре была одной из лучших. И будь она дочерью кого-нибудь знатного, к ней не было бы и доли от той презрительности — ее вообще не было бы в монастыре. Скорее уж, ей искали бы жениха по статусу, а то и выше. Фэн Синь не спрашивал: какое ему дело, зачем она здесь, и почему бы ей не заняться своими «женскими» делами. Ему было абсолютно безразлична и их пропасть в статусах даже в роли слуг — ему было абсолютно все равно на все эти мелочи, потому что и без личного дворца, дорогих одежд и богатого суженого Му Цин была сукой. Была сукой на столько, что порой руки тряслись, и будь она юношей, а не девушкой, Фэн Синь давно бы придушил ее и скинул в реку. И это не отменяло того факта, что он все ещё относился к ней с уважением. Кусая собственную гордость, наступая на свои же горло и пальцы, чтобы не прибить, но с уважением. Он не мог позволить себе даже коснуться ее — не то что ударить — и отбивался словами. Такими же колкими и обидными, но не выходящими за грань. Она — все еще девушка. Их разница очевидна: сколько бы Му Цин не учила тракты и не махала мечом, сможет ли она выстоять в рукопашном бою против мужчины? Против человека, тренирующегося с детства? Против того, чьи возможности в физической силе явно превосходят ее? Сможет, но он потом лично себе руки переломает, потому что это все ещё низко — нападать на девушку. Фэн Синю было мерзко от одной только мысли, чтобы перейти от слов к действиям. Его бесило, когда другие заикались об этом. О, он уже ломал чужие влажные руки, когда они пытались как-то задеть. Им нет дела друг до друга, но Му Цин все ещё девушка, все ещё друг Его Высочества, а Фэн Синю не так сложно повиноваться этому зудящему чувству внутри и мстить этим ублюдкам. Пока она не в курсе, кто именно и почему так калечит тех идиотов — можно. — Да как вы… — один из ее подчинённых, кажется, вот-вот сорвётся с места и вцепится им в глотки. Его останавливает только тихо бурлящая злость старшего служащего, но и тот близок к этой идее. Что ж, если все это выльется в потасовку посреди улицы, Фэн Синь будет не против взять ответственность на себя. Если он, конечно, ее и не начнет. — Не стоит так кипеть и ворошить воздух, — наглецы, будто пытаясь разрешить чужой спор, разводят руками с самыми невинными лицами, словно их обвинили в краже конфеты у ребенка, и обвинили совершенно безосновательно. Они вообще жертвы. — Не стоит — не стоит. Все же кто мы, и кто генерал Сюаньчжень, принявшая такие обеты и поднявшаяся так высоко. Фэн Синь чувствует, как у него перещелкивают суставы на руках от напряжения. Пэй Мин позади него, кажется, давится воздухом — он то прекрасно понимает, о чем идёт речь. Понимает каждый. И эта низость сказанная этим лживым медовым тоном… Небожители, храните их языки, пока не вырвали. Одного из кошаков буквально хватают по рукам, стоит ему только дернутся, и Фэн Синь готов поспорить, что его с радостью сейчас бы отпустили и даже помогли. Все же Му Цин была достаточно строга, чтобы даже в такой ситуации ее служащие не забыли о приличии. Хотя, им тут даже не пахнет. За все то время, что она была при монастыре, а после — сколько раз она слышала нечто подобное? Девушка, отказавшаяся от своего начала и предназначения — поистине невероятный повод для разговоров, которые не заканчивались спустя десятки и сотни лет. Фэн Синь все ещё помнит, как хватался за сердце один из учителей, только услышав об обете, но до сих пор не понимает, почему оно так повергало всех в шок. При всем уважении, но ее жизнь не заканчивалась на детях и муже — да ничья жизни на этом не сходилась. Разве не лучше ей встать на путь самосовершенствования, нежели терпеть и жить с тем, что давило бы в ней весь тот запал, что был? Он не говорит, что она неспособна быть матерью или чей-то избранницей, но что восемьсот лет назад, что сейчас ей это не нужно. Она слишком хорошо справляется сама, чтобы позволяло кому-то за нее решать ее жизнь. Разве могла бы она себе позволить быть той Му Цин, пойди она под венец и выстрой вокруг себя целую ораву младенцев? В конце концов, было невероятное количество женщин небожителей, что так и не обзавелись семьей, но не принимали подобных обетов. Разве это не звучало ещё более провокационно? И ради справедливости, на эти грабли натыкались все, в особенности те, кто не знали, что они есть и лежат себе готовые под жухлой осенней листвой — у них наоборот было больше шансов ударить себя черенком по лбу. Пэй Мин вон до сих пор не позволял себе даже мыслей о лишнем, потому что в свое время, только вознесясь, Му Цин вызвала его на бой и вышла победителем только из-за одного намека ещё не осведомлено генерала. Пэй до сих потирал то место на шее, к которой была приставлена чжаньмадао, стоило ему о чем-то задуматься. И стоит ли говорить, что даже по прошествии стольких лет, та ситуация до сих пор вынуждала его на несколько раз подумать, и сделать это головой, а не головкой. И тем не мене, спасибо Му Цин за усмирение печально известного генерала почему-то никто не сказал. Итого: Му Цин в свое время не постеснялась бросить вызов небожителю, равного ей и едва ли не превосходящего ее по силе, а сейчас по среди улицы ее бранят низшие служащие, которых ей нужно только пальцем тронуть, что бы вынудить на коленях просить прощения. Но она этого, конечно же, не сделает — скорее заставит заткнуться одним только взглядом. А вот Фэн Синь будет рад лично пообщаться с тем небожителем, потому что даже тот ублюдок позволял себе нечто подобное, но в более элегантных формулировках. Хуа Чен бы побрал этих в край… обнаглевших богов литературы. — Но даже так это звучит как-то не слишком правдиво, — чиновники заговорщицки переглядываются меж собой. — В самом деле! Станет ли чистая на совесть женщина добровольно лишат себя волос? — Раз ты такой болтливый, то ст... — Раз уж вы можете позволить себе обсуждать нечто подобное на улицах Столицы, то почему бы не поговорить об этом с причиной подобных слухов? — Фэн Синь слишком слаб перед своим желанием вырвать им эти грязные языки, потому что ещё будучи подростком он почти носил траур по длине Му Цин, которую она состригла, идя наперекор желчным старикам и наглым мальчишкам, — или у нынешних служащих хватает запала только на разговоры? Они неестественно сжимаются под его жестоким взглядом, а котята хмурятся, но отступают, позволяя защитить честь своего генерала. Матери-кошки, честно слово. Они ребята умные и не доносят на него о подобных случаях. Может чувствуют, что тогда небесная столица должна будет пасть от ее гнева. А ещё им нравится наблюдать со стороны за двумя генералами и нравится их общий чат с служащими генерала Наньяна. Наверное, их бы простили — точно нет. — Г-генерал Наньян, — они складываются руки, чуть склоняясь и натягивая на свои перепуганные лица самые милые и невинные улыбки. Будто бы их это спасет. — Должно быть мы позвонили себе лишнего и перешли черту. Мы искренне приносим свои… — Перешли черту? Да нет — вы вполне себе ясно изъяснялись. Так много знаете о небожителях. Может позволите мне услышать ещё что-то новенькое? — служащие взглядом мечутся по округе, не зная, куда и как им сбежать — от Фэн Синя веет аура похлеще непревзойденных. Знали бы, что наткнутся на него, а не просто на дворцовых Сюаньчжень, молчали бы. Это, должно быть, их кара за все земные грехи. — Ну так? Служащие неуверенно поднимают на него взгляд. — Вы, кажется, не договорили. — Генерал Наньян, мы действительно раскаива... — Не утруждайтесь. Мне скорее интересно, о чем вы ещё умолчали. — Это… — служащие пятятся, но не позволяют смеете развернутся и уйти, когда перед ним стоит бог войны, готовый наставить на них лук, — мы… — Вы не договорили. Или стоит напомнить, как и для каких целей вам даны языки? «При всем уважении, мистер злой страж, но они сейчас задохнутся от твоей злобы» Фэн Синь позволяет себе пропустить мимо сообщение Пэй Мина в личной сети. Пускай хоть камнями обратятся. — Или мне стоит просить о вашей аудиенции, чтобы дослушать? Служащие громко сглатывают, сжимая руки в кулаки и боясь даже громко вздохнуть. В горле пересыхает, и они не могут выдать из себя и слога. Кажется, они не могут и шевельнуть — на столько стал плотным воздух вокруг них. Должно быть, прям здесь и закончится их жизнь. — Или у всех здесь присутствующих по истине много свободного времени, — от ледяного жёсткого тона служащие и вовсе сереют, а кошаки вытягиваются по струнке, — стоит ли обращаться в дворец Линвэнь с просьбой найти дела столь важным лицам? — Генерал, — ее чиновники синхронно чуть склоняются и тут же принимают прежнее положение. Лёгким взмахом руки она заставляет их отступить назад и ждать своей участи. Чиновники склоняют головы и почти растворяются, оказываясь за ее спиной. Фэн Синю даже смешно становится, как беспрекословно они исполняют малейшие приказы. И в этом нет ни грамма жёсткости или чрезмерной строгости — лишь глубокое уважение к своему генералу. — Так что? Мне стоит наведаться лично к небожителю, чтобы узнать положение столь захватывающей истории? — Му Цин сверкает коротким серебром волос, а Фэн Синь вспоминает ее в облике Фу Яо с, пусть и темным, но какой-то родной длины каскадом. Честно, тогда ему вспоминалась их молодость. — Генерал Сюаньчжень, — служащие давятся, теряясь в собственных словах и, кажется, готовы прям здесь провалиться на землю, чтобы лично наложить на себя руки, — мы… мы приносим свои извинения, и больше не посмеем… — в конец перепуганные чиновники начинают бормотать извинения, даже не особо заботясь, что их не слышат — на столько огромен их ужас перед богами войны. — Я посмотрю, какие извинения принесет ваш господин за ваши длинные языки, — Му Цин окатывает их ледяной волной, стоит ей лишь чуть выше вскинул подбородок и чуть сощурить глаза, — избавьте меня от своего присутствия. Служащие постыдно сбегают, и Фэн Синь, самую малость зачарованный чужой гордой осанкой, жалеет, что лично не приставил их к ответу. — Госпожа Му, как всегда пугающе точно, — Пэй Мин усмехается, дёргая уголком губ. Это нелепое имя, которым он называл одного из старших небожителей — единственное, что он мог себе позволить. Но Му Цин, кажется, не сильно возражала против этого вычурного «Госпожа». Госпожа Фэн… Госпожа Фэн Цин. Фэн Синю стоит подумать о вариации чужого имени. Мало ли, что случится. — А вы, Генерал Пэй, как всегда вынуждаете всю Небесную Столицу заботится о вашем здравии, — не меняя тона и оставаясь все такой же убивающей и подавляющей одним своим холодом, — Дворец Линвэнь рыщет по всей сети, но так и не смог наткнутся на вас лично. Не думали о том, чтобы самостоятельно дойти до необходимых дел, или вам нужна личная свита? Пэй Мин усмехается, но как-то нервно. Надо же, великого лентяя и бездаря раскрыли. Ему остаётся только капитулировать, пока за ним действительно не направили чиновников. — А вы? Мне стоит заботиться об уровне сознательности людей моего дворца? — кошаки повинно опускают взгляд. Будто они действительно виноваты, — или у вас так много свободного времени, что вы готовы тратить его на подобное и делать из себя неотёсанных глупцов? Так мне лучше заняться контрольной записью вашего времени? Му Цин смеряет их недовольным взглядом и действительно выглядит как старшая родственница, что отчитывает малышню. — Небожители, — она устало вздыхает, прикрывая глаза и массируя переносицу, — займитесь своими обязанностями, пока к нам не нахлынули чиновники с каждого дворца с требованием о публичных извинениях. — Генерал, но ведь они оклеветали вас. Посреди площади, — старший из них чуть выступает вперёд. Почему они должны приносить свои извинения — почему их должна приносить Генерал Сюаньчжень, когда о ней пускали подобные слухи? — И это не даёт нам право их отчитывать. Выполните работу и отдохните, не стоит влезать в это и спорить с теми, кто не способен видеть дальше собственного носа. Служащие кивают, но от них так и разит несогласием. Фэн Синь их понимает — он тоже не знает, по какой такой причине все решили, что Му Цин должна терпеть подобное отношение к себе. Именно поэтому он займётся этим вопрос раньше, чем эти наглые крысеныши побегут в ее дворец. Они остаётся одни, смотря друг на друга, и Фэн Синь вдруг думает, что хотел бы прогуляться с ней. У ночного озера, по городской ярмарке — не важно. Просто прогуляться с Му Цин. Он уже очень давно не отмечает свой день рождения — такой бессмысленный праздник, когда твой возраст бежит к тысячелетию, но если он вдруг пожелает себе несколько часов Му Цин на прогулку в качестве подарка? Она согласится? Ему остаётся только надеяться. — Ге… — Му Цин, — Фэн Синь прерывает ее до того, как она успеет что-то сказать, — избавь меня от этого громкого титула и дай хоть вспомнить собственное имя. Он бессовестно лжет: ему лишь кажется, что собственное имя от нее должно звучать как-то особенно. Она так давно не называла его по имени, располагая остальным именами и званиями… Неудивительно, если он когда-нибудь забудет, как оно вообще должно звучать. Му Цин слегка хмурится, и во взгляде у нее мелькает нечто уязвимое. Кажется, она произнесла это имя в последний раз ещё а Сянлэ. Столько времени утекло с тех пор… — Фэн Синь, — даже так: недовольно, малость зло и негодующе, но звучит так мягко. Так, словно произнося одно его имя, она умалчивает о многом больше, — если тебя действительно нечем заняться, позаботься о собственной чести, а не пытайся отбелить мою. Во взгляде у нее лед, а в голосе морозный ветер, но, кажется, там есть что-то ещё. Что-то теплое. Такое, что его сердце на долю минуты сбивается с ритма. Она уходит так же быстро, как и появилась тут, ни на секунду не взглянув на него более. Наверное, даже хорошо, что он не увидел ее горящих ушей.