После войны

Все вроде как закончилось. На первый взгляд. Гул был остановлен, люди оплакивали умерших и пытались жить дальше. Шли мучительно долгие недели, складывающиеся в месяцы. На смену опустошению после конца всего пришло другое чувство. Чувство, на которое у Жана никогда не было времени, пока шла война. Всё время надо было куда-то спешить, что-то делать, никакой возможности просто остановиться и подумать. Зато сейчас, когда он был предоставлен сам себе, оно раскрылось в полной своей мощи. Ненависть. Почти все умерли. Столько невинных душ было загублено. А почему тогда они продолжают жить? Какое у них на это право? «Я закончу это все, — говорил тогда Эрен в Путях, смотря на Жана серьезно. — Вы станете героями человечества. Никому не нужно больше будет сражаться». — Ничего не закончилось, — рычал Жан в исступлении, когда никто его не слышал, — ничего не закончилось, ты обманул меня, проклятый самоубийца! Сказать, что отношения между выжившими остатками человечества и жителями острова были напряженными — это было ничего не сказать. Эрен оставил им мир без титанов, мир, в котором нужно было учиться договариваться заново. Мир с новыми правилами, но старыми обидами. Почему Армин решил, что это прекрасная идея — плыть на остров вместе с марлийскими воинами? Почему он вообще не подумал о том, что, перед тем, как остановить этот проклятый Гул, эти самые воины убили множество мирных жителей? Почему он решил, что все им простили вырезанный Разведкорпус в порту? Жан вот не простил бы. Вслух он ничего не говорил, лишь помогал подготовить корабль к длительному путешествию на остров. Все чаще он видел Райнера с Анни, которых всеми силами обычно старался избегать. Анни с разговорами не лезла, и Жан был ей почти благодарен за это. Райнер же схожей тактичностью не отличался. Почему он жив? Почему он смеется, как он смеет смеяться? А почему сейчас жив он сам? — Подготовим провиант, а, Жан? — Райнер взмахнул ножом, указав на картошку. — Хорошая идея почистить её сейчас, не думаешь? «Хорошей идеей было бы вогнать этот нож тебе в глотку». Пришлось сжать кулаки так сильно, что ногти вонзились в ладонь. Боль отрезвила и позволила ответить совсем другое: — Ага. Как скажешь. *** Когда-то давно, в прошлой жизни, когда мир казался гораздо проще, Марко снился Жану почти каждую ночь. Моргал своим уцелевшим глазом и задавал этот немой вопрос: «За что?» Марко перестал приходить, когда Жан узнал ответ. Вместо него теперь появлялась Саша. Она гладила Жана по щеке окровавленной рукой и говорила убаюкивающе, словно звала с собой: «Там совсем не больно. Тебе больше не нужно будет ненавидеть». Там почти все твои друзья. Эрен приходил редко. Не говорил ничего, лишь стоял и смотрел на Жана этими своими невозможными глазами, а из его перерубленной шеи медленно стекала кровь. Кап-кап-кап. Дождь тарабанил в иллюминатор. Проклиная свои кошмары и заодно все остальное на свете, Жан сонно встал и побрел к выходу из каюты. Нужно было срочно налить себе виски да рухнуть в забытье, желательно где-нибудь до полудня. К счастью, утром дежурить на палубе должен был не он. Райнер сидел в камбузе и готовил себе чай. Вот как. Пока Жан мучился и смотрел на мертвых товарищей каждую ночь, он спокойно пил чай. — Эй, Райнер… Нож, поблескивая в слабом свете лампы, лежал на столе. Интересно, это тот же, которым они накануне чистили картошку или какой другой? — Жан, — Райнер явно немного растерялся. — Извини, не ожидал здесь ночью никого увидеть. Я сейчас уйду. — Зачем? Оставайся. Жан плеснул виски в стакан почти до краёв. Рука немного дрогнула, и напиток разбрызгался по столу. Райнер всё же засобирался к выходу, так что пришлось осадить его вопросом: — Что говорит тебе Бертольд, когда приходит? Райнер уставился на Жана, но без удивления. В его глазах плескалось скорее сочувствие и ещё что-то, отвратительно похожее на жалость. — Жан, насчёт твоего друга… Тот скрипнул зубами. Нож все еще лежал на столе, капли виски поблескивали на лезвии, удивительно похожие на кровь. Жан перестал колебаться и всё же взял его в руки. Начал нарочито медленно протирать салфеткой. — Я спросил не это. Я спросил, что говорит тебе Бертольд, когда приходит?! — Он говорит… — Райнер посмотрел куда-то мимо Жана. — Он говорит, что пора идти домой. — Понятно. Райнер не станет пытаться убежать или сопротивляться. Казалось, он готов принять наконец свою судьбу. Ребятам это не понравится, с корабля никуда не деться, его, Жана, точно скрутят и посадят в трюм. Вряд ли они смогут смотреть на него по прежнему. Может, повезет, и Анни его сразу убьет. Она ведь будет иметь полное право отомстить за друга. Так же? Ну что, каково это, быть обычным маленьким человеком, не иметь возможности обратиться и защитить себя? Каково это, Райнер? Лезвие вошло в плоть как нож в масло, донельзя знакомый, практически родной запах крови и внутренностей тут же ударил в нос. Марко разорвали почти пополам — значит, он, Жан поступит так же. Расчленит убийцу друга, даже жаль, что Райнер больше не умеет регенерировать. Быстро умрёт, а должен был бы долго страдать. Глаз. Сначала нужно было выколоть ему глаз. Левый, правый, правый или левый, а, да какая разница, ведь можно сразу оба!.. В этот раз они пришли втроем. Эрен лишь мельком взглянул на то, что Жан натворил. Затем спросил вроде тихо, да еще и захлебываясь кровью, но, тем не менее, каждое слово было отчетливо слышно: «Ну как, Жан, неужели полегчало?» Нет. Саша наклонила голову и тоже посмотрела на бьющегося в предсмертных судорогах Райнера. Кровь из ее живота, обычно стекавшая тонкой струйкой, на этот раз хлестала фонтаном. Как же ее было много. Жан стоял в крови друзей и врага уже по щиколотку, чувствуя, как начинают намокать и липнуть к ногам брюки. «А как же та девочка, что застрелила меня? Неужели ты её тоже убьешь?» Я не знаю. Марко на Райнера не обернулся. Он смотрел лишь на Жана, его уцелевшая часть лица дрожала, а из единственного глаза текли слезы: «Ты правда считаешь, что твоя месть меня обрадует?» Не осуждай, не отворачивайся, не уходи, пожалуйста, останься со мной навсегда! Жан проснулся от собственного нечеловеческого крика. Снаружи вставало солнце, а дождь, кажется, прекратился. *** После этого кошмара Жан поклялся себе, что никогда больше не причинит никому вреда. Сдержать такое обещание было нелегко. Жан шарахался от любой души на корабле, не разговаривал даже с Армином или Конни. Это было то, что он должен разрешить только сам с собой. Демон внутри бесновался, требуя крови; но кое-что помогало раз за разом принимать правильное решение. Ты правда считаешь, что твоя месть меня обрадует? Демон выл в бессильной ярости. Он понимал, что проиграл. Через несколько дней Жан попробовал общаться с ребятами на корабле, даже с Райнером. — Извини, — сказал, — ну за то, ударил тебя тогда в лесу. — Я заслужил, — ответил Райнер. — Спасибо тебе. Они впервые искренне пожали друг другу руки. Райнер так никогда и не узнал о буре, что бушевала у Жана в душе. Даже когда марлийский воин искренне рассказал всем о своих демонах, Жан так и не смог рассказать о своих. Хотя мёртвые друзья после той ночи больше не приходили. Переговоры на острове прошли лучше, чем все могли ожидать, благодаря дипломатии Армина и влиянию королевы Хистории. Таким образом, войны на веку Жана больше не случилось. Она наверняка произойдет в будущем, так уж люди были устроены. Через пятьдесят лет, сто, тысячу. Его далекие потомки так же будут убивать и умирать, пока в их мире наконец не останется никого. Но это будет в далеком будущем, а в настоящем Жан посвятил всего себя отстройке острова, восстановлению разрушенных дорог, зданий, угодий. Тяжело было что-то создавать, когда раньше умел только разрушать. Но он научился. Так и шли годы, складываясь в десятилетия. Жан смог обзавестись семьей, как и мечтал. На свадьбу приехал Леви с материка, а с ним те марлийские детишки. Фалько и…Габи. Она выросла, но смотрела все так же виновато, как то бесконечное количество лет назад. Спящий много лет в сердце Жана демон даже не пошевелился. Он ее простил. Жан жил как обычный человек, улыбался первым словам своего сына, лил слезы над смертью мамы, смеялся на редких встречах с Армином, Конни, Райнером и Анни. Разделял беды и радости с теми, кого он решился назвать своими друзьями. Он смог тогда, на корабле. Он смог остановить для себя этот нескончаемый круговорот ненависти. Время неумолимо шло, и вот, лежащий на смертном одре, страдающий от долгой болезни, постаревший Жан впервые за много лет снова увидел их. Он всегда знал, что они придут, так что просто ждал, когда это случится. Друзья юности стояли рядом с его рыдающей и оплакивающей семьей. Они выглядели младше даже Жановых внуков, и от этого сердце нехорошо сжималось. Неужели они все были такими молодыми тогда? С каждой секундой родных было слышно и видно всё хуже, реальность расплывалась, а вот видения прошлого становились четче. На этот раз без своих жутких увечий, абсолютно здоровые, разве что застывшие во времени навсегда, ребята, которым не было суждено повзрослеть и узнать, что же это такое — жизнь без постоянных сражений. Они смотрели на него молча и улыбались. «Пора», — Жан не спрашивал, а утверждал. Эрен кивнул, Саша шутливо хлопнула себя кулаком в грудь, а Марко протянул руку. Она была теплой.