Твоя роза так дорога тебе потому,
что ты отдавал ей всю душу.
Экзюпери, «Маленький принц».
— Привет, — услышал он знакомый голос за спиной. Всё внутри вскинулось: некогда зародившиеся нежные чувства, которые дали ростки в его сердце и душе, и которые были безжалостно поломаны предательством; ненависть и презрение, последовавшие за этим. Шен повернулся. Нова стояла перед ним — всё та же — нежная, хрупкая, похожая на цветок. На розу. Только чернокнижник уже укололся о шипы, и не спешил прикасаться к её сущности. Он хотел промолчать, уйти с крыши через открытые двери, но ноги словно приросли к полу, губы скривились в злобной гримасе, а рот практически выплюнул: — Что ты здесь забыла? Нова поëжилась под его нахмуренным взглядом — это было видно по тому, как она вся сжалась, словно становясь меньше; по тому, как она отвела взгляд, а её нижняя губа дрогнула. Женский голос надломился: — Меня пригласила Веспер. Тебя не было внизу, и я решила подняться сюда. Закатные солнечные лучи мягко касались её лица, подсвечивали цвет глаз, отчего они казались ещё ярче, чем были, особенно сейчас, в обрамлении чёрных пушистых ресниц, аккуратно подкрашенных тушью. Краска немного размазалась в уголке глаз, и Шен сдержал свою непослушную руку, уже было взметнувшуюся к её лицу, чтобы убрать этот недостаток. Он взял под контроль свои ноги и направился на выход, в сторону двери, обходя Нову стороной, бросив напоследок сухое: — Уходи из Гнезда. Тебе здесь не место. Он остановился, когда тонкие пальцы поймали рукав его чёрного пальто. Шен мог вырвать руку, мог накричать на неё и проклясть, мог просто уйти. Но не ушёл. Потому что одна его часть, израненная и поломанная, любящая и преданная, кричала ему бежать, а другая, которую он не хотел слушать, тихо, осторожно, ненавязчиво шептала, напоминая о том, как Шен скучал по Нове. И этот шёпот был громче крика. — Я всё сделала правильно. Я ведь созналась, сама созналась, Шен. И приняла вашу сторону. Мы победили. Так почему ты… Шен прервал её монолог, произнесенный голосом, наполненным болью и тоской, резко развернувшись и пальцами сжав хрупкие плечи. Его лицо оказалось практически вплотную к её, обдавая теплым, прерывистым от бурлящих эмоций, дыханием. Шёпот Шена проникал в её лёгкие: — Ты не сказала мне. Не тогда, когда я целовал твои лживые губы. И не тогда, когда обнимал твоё предательское тело. И не тогда, когда ты отдавалась мне, зная, что я, блять, влюблён в тебя и готов ради тебя на всё. У тебя была сотня возможностей сказать это. И я бы принял. Я бы понял. Но ты… Шен видел, как её лицо стало сначала бледным, затем щеки покрылись румянцем, и это пробудило в нём что-то нездоровое — он захотел сделать ей морально больно настолько, насколько она сделала ему. — Скажи мне, каково быть тобой — предательницей, шпионкой, крысой? Нова дёрнулась в его руках, пытаясь вырваться из крепкой хватки. Шен увидел, как на её глаза набежали слезы от его слов, да ещё сказанных презрительным тоном. Но она упорно молчала. Поэтому он продолжил, удерживая её на месте: — Ты же хотела поговорить? Куда ты так рвешься? Если хочешь, можем поговорить в кровати, у тебя отлично получается не только шпионить, но и раздвигать… Фраза оборвалась — раздался звук звонкой пощёчины: Нова от злости сумела выдернуть руку и ладонью ударить чернокнижника по щеке. Его лицо отшатнулось вбок от силы удара. Слезы всё же прочертили свои дорожки, смешиваясь с чёрной краской туши. — Не смей! Слышишь, не смей! Я любила тебя, и по прежнему люблю. Да, я не смогла сказать тебе сразу. Но я… Пощёчина Шена немного отрезвила — он понял, что потерял над собой контроль. Тяжело выдохнув, мужчина потер ладонью лицо, а Нова всё продолжала говорить, отшатнувшись от него и потирая плечи — ей не было больно, Шен держал крепко, но не сильно — просто в попытке успокоиться: — Я ведь выбрала вас… Я пыталась в последствии всё исправить, но ты не дал мне и шанса. Я искала тебя весь этот чертов год после победы, чувствуя побеждённой себя. Я не переставала думать о тебе. Я скучала, Шен. Чернокнижник ненавидел её, но любил. Поэтому он сейчас стоял здесь, на крыше Гнезда, с ней, слушая сломленный тихий женский голос, вместо того, чтобы уйти и присоединиться к остальным на праздновании годовщины победы. Он злился. На себя, на Нову, на Веспер, которая не предупредила его о том, что пригласила ловчую. Но больше всего — на своё сердце, молившее остаться с ней, простить, любить; на свои пальцы которые хотели прикоснуться к ней и стереть чёрные дорожки, пересекавшие её щëки; на свои руки, желающие обнять её, прижать хрупкое тело к своей беспокойно вздымающейся к груди. И на свой голос, хрипло ответивший ей: — Я тоже скучал.