****
Видимо, это судьба. Коварная и жестокая, не щадящая Никиту ещё в день отъезда от дома, когда он чуть не забыл все нужные документы на рабочем столе. Теперь же его любимые и самые лучшие на свете друзья нагло проспали свои будильники и не отвечали на многочисленные звонки парня. А ведь он предупреждал, что перед его приездом лучше не гулять допоздна, иначе не проснутся в назначенное время! Проторчать на Ленинградском вокзале казалось самым скучным и унылым занятием в ближайшие пару часов. И вот, Никита с небольшим чёрным рюкзаком на плечах, в тёмно-серой объемной футболке, поверх которой было накинуто такое же тёмное растёгнутое пальто, в болотного цвета длинные брюки и белые классические конверсы, на которых красовались красная тонкая линия поверх подошвы и круглая вышивка с синей звездой, он стоял и слушал уже в восьмой раз раздражающее "Пожалуйста, перезвоните позже..." автоответчика, после чего убрал телефон от уха. Резкий поток холодного ветра заставил тёмные волосы лезть в глаза, мешая смотреть на вечные и, видимо, никуда не сдвигающиеся "9:50" на обоях. Парень уже не знает, куда себя деть, ведь стоять как идиот недалеко от выхода вокзала надоело. Поэтому, зайдя назад и присев на железную с дырочками лавочку напротив информационного табла с отображаемым временем отправления и прибытия поездов, нервно кусая внутреннюю сторону щеки, Никита от нечего делать открыл свои заметки, дабы посмотреть заранее написанные планы на все эти четыре дня пребывания в России. Помимо ночных клубов и кафешек в его вишлисте виднелись известнейшие места для каждого уважающего себя туристов : Парк Горького, Третьяковская галерея, Красная площадь, Никольская улица, Большой театр. Для Никольской было слишком рано (всё-таки хотелось увидеть гирлянды ночью, а не днём!), в Парке Горького одному было одиноко, билет в Большой театр на представление, на которое все места были раскуплены спустя пару дней, понадобится только для завтрашнего вечера, Красная площадь планировалась лишь на следующее утро, а вот Третьяковская галерея никуда не вписывалась. По правде говоря, записал её в планы Никита на всякий случай, если вдруг наскучит сидеть вместе с друзьями и он захочет побыть один. Да, парень обожал живопись и скульптуру и давно хотел посетить это заветное местечко. Для него просмотр и анализ произведений искусства был сильнейшим релаксом, погружающий в рефлексию и эстетическое удовольствие от приятных глазу форм, цветов, размеров. Коротко говоря – катарсис. «Если вдруг наскучит и захочется побыть одному... Отдохнуть от всех...» – повторял у себя в голове брюнет, смотря на долготянущееся время на телефоне. Всё решено – едем в Третьяковку. Долой уныние и самобичевание. Написав лаконичное "Буду в Третьяковке, как только подъедите, то наберите" в чат с друзьями, Никита параллельно смотрел на картах, где находится эта самая галерея и со скольки она начинает работать. «Открыто: вт,ср,вс 10:00–17:00; чт-сб 10:00–20:00» Госпожа удача вновь, спустя столько душевных страданий, посетила невыспавшегося парня, заставляя улыбнуться и быстро вызвать ближайший Uber, чтобы как можно скорее успеть к началу открытия галереи. Благо в четверг немногие способны к раннему походу в это заведение, так как все любители русского искусства либо старательно учатся в школах и университетах, либо работают до вечера. А это значит, что Никита сможет ходить по почти пустым залам, наслаждаясь тишиной и прекрасными, трогающие сердце и душу работами Кустодиева, Шишкина, Левитана, Сурикова, Васнецова, Куинджи и многих других. Спустя несколько минут на экране высветилось долгожданное "Ваш водитель прибыл", и парень быстрым шагом направился в сторону выхода из вокзала, уже радуясь прохладному ветерку, а не гневаясь на него. Москва, встречай!****
Оплата у психолога ЯСНО не прошла, но в Третьяковке с этим проблем не оказалось. Брюнет ещё ничего толком не увидел, а сердце начало трепещать уже со входа. Ему предстоит увидеть кучу обширных залов, наполненных произведениями искусства разных веков и считающихся, как минимум для Никиты, канонами. Чтобы не потеряться, парень взял одну из бесплатных красных листовок, на которой белыми буквами было написано "План экспозиции" на русском языке. Раскрыв её, внутри сначала показался список с самыми знаменитыми картинами, представленными в галереи, по типу "Неравный брак" и "Девочка с персиками", а уже потом места расположения залов в верхнем и нижнем вестибюлях. Для большего комфорта темноволосый сдал в гардероб свои пальто и рюкзак, освобождаясь от ненужных вещей. Старая гардеробщица презрительно метала свой взгляд то на лицо спокойного Никиты, то на его обтатутрованные предплечья, слабо веря, что такие как он реально могут разбираться в искусстве. Всё-таки женщина выдала номерок, и парень по-новой раскрыл листовку, уже вдумчиво читая её и изучая обустройство помещения, в котором он сейчас находится. Шестьдесят два зала по очереди начинали показывать сначала живопись и скульптуру XVIII века, а заканчивали графикой начала XX века. Сперва стоило просмотреть первый этаж, плавно переходя на второй и внимательно разглядывая понравившиеся полотна. Поток мыслей прервался внезапными разговорами из-за угла. Вопросительно заглянув за него, Никита увидел две столпившиеся возле гардероба кучи новоприбывших студентов, видимо, факультета искусств. Те пришли для постоянной практической работы, в которой надо было зарисовать несколько шедевров живописи, показывая умение применять полученные знания на бумаге и оттачивать мастерство. Желая поскорее начать своё путешествие сквозь века, Никита отвернулся от молодых людей и направился в сторону касс, за которыми находилась лестница на первый этаж. Сзади послышались строгое «Опять опаздываем! И как обычно вдвоём!», тихие смешки и «В будущем этого не повторится, извините». Благородного цвета стены с картинами, встречавшие брюнета, поглотили того в мир, где ему было так хорошо и комфортно, где он был наедине с собой.****
– Чтобы я ещё раз с тобой куда-то пошёл, – нервно произнёс парень, аккуратно дотрагиваясь заточенным 2T карандашом до бумаги. – Зато перекус обеспечен, – ответил второй, жадно поедая уже холодные рис с запечёнными овощами в бумажной упаковке из-под Теремка. Теми самыми опоздавшими являлись лучшие друзья Гена и Юра. Выглядели они как из двух непересекающихся вселенных, хотя внутреннее были очень похожи. Один постоянно носит кепку, под которой выглядывают золотистого цвета короткие волосы, одевается во всё тёмное и закрытое, не любит нецензурную лексику и отзывается на кличку "Котик", которую ему дал Юра из-за мягкости характера товарища. Другой же одевает всё цветастое, в частности свитер с ярко-жёлтыми лимонами и сочными листьями, и объемное, как широкие бежевые брюки, что сейчас присутствуют на нём, сидит с отросшими волнистыми тёмно-русыми волосами, носит очки и железные кольца и цепочки, постоянно по-чёрному шутит и подбивает друга на разные шалости. Что-что, но вот они вдвоём никак не могут жить как минимум без одной вещи – живописи. Она сплочает и даёт возможности для всё новых и новых дискуссий, так как Гена больше был по портретному жанру, а Юра по пейзажу. Естественно второй никак не мог промолчать и не вставить свои пять копеек, а первый вёлся на поводу слов-триггеров и импульсировал, что веселило Юру. При выборе четырёх работ, которые надо будет зарисовать для практики, Гена, долго разглядывая все возможные картины на двух этажах, выбрал свои любимые в Третьяковке, но Юра жалостливо уговаривал весь проход по нижнему и верхнему вестибюлям зарисовать хотя бы один пейзаж вместе с ним. Ломаясь, чтобы не обидеть лучшего друга, Гена ответил почти спокойное "Уговорил". И вот, теперь они сидят в полупустом зале, где старая смотритель ушла на несколько минут в уборную, оставляя парней и ещё нескольких молчаливых студентов одних. Не упуская момента, кучерявый начал быстрыми темпами поглощать кое-как пронесённую еду, которую он резко решил купить по дороге в галерею. Ну а что, голодать и пускать слюни, когда видишь такие вкусные и дышащие работы? – Идиот... – повернувшись в сторону друга и увидев эту чудо-картину констатировал Гена. – Достоевский не плох, соглашусь, но этого романа я пока не читал, – съязвил Юра, ухмыляясь всё больше при виде хмурящегося лица Гены и готовясь получать новые лёгкие подзатыльники. – На кой чёрт я вообще согласился писать с тобой Айвазовского? Боже, нет бы для практики взял все четыре портрета каких... – вновь намечая основные пропорции "Радуги" жаловался Гена. – Серов тот же с Николаем Вторым или Рокотов с портретом Екатерины Второй небось скучают по мне и скулят жалостливое "Когда же наш Геннадий вспомнит о нас и нарисует?"... – А я смотрю, ты на императоров и императриц падкий? В монархисты желаешь? – карикатурно поднимая брови и посвистывая протяжённое "у-у-у" подметил тёмно-русый. Карандаш ударил по лбу и заставил кудрявого произнести резкое "Ауч!". Благо к этому моменту уже пришла смотритель, и Юре пришлось убрать в шопер недоеденный поздний завтрак, наконец начав работать. Ненужные теория и правила, что дали в самом начале для практики студентов, бесили очкастого, так как они занимали много времени. Из-за этого пришлось смириться, что в группе вместе с ним и его товарищем будут ещё люди. Благо никто из одногруппников не душнил и не делал им замечаний в зале, и можно было творить всё, что посчитаешь уместным. Семнадцать минут спокойствия надоели Юре, и тот, не найдя, чем себя развлечь, начал заводить старую шарманку "А вот пейзаж, в отличие от портрета...". – Ну какой же ты наглый! Сил моих нет! – не выдержав выпалил Гена, которого перед этим попросили снять кепку, но он промолчал и ничего не сделал, гневаясь, что его стиль совсем не любят. Раздражение не ушло, зато именно сейчас пришёл подходящий момент, чтобы кто-то попал под горячую руку. – Раз тебе так не нравится портретная живопись и ты считаешь её "слишком скучной" и "нудной", то, может, покажешь мастер класс и зарисуешь человека?! Идея, как ни странно, парню понравилась, и решив, что, раз уж у него и так нет вдохновения, не будет лишним зарисовать что-то непривычное для него, то, что не шибко интересовало и радовало глаз. Выходим из зоны комфорта, верно же? Руки с кольцами начали доставать из шопера парочку новых альбомных листов формата А4, кладя их на планшет, и беспроводные наушники. – Ладно, ладно, остынь, друг мой, ха-ха, так уж и быть, я пойду зарисовывать людишек, не буду тебе мешать... Скоро вернусь, родной, – Юра кокетливо подмигнул, быстрым шагом, чтобы в него опять не прилетел карандаш, уходя в другой зал, где были представлены работы Крамского. Теперь, когда можно слушать любимый плейлист с классической музыкой, работа, может быть, станет хоть чуточку весёлей. Пока что заряжали энергией только Свиридов с его "Метель VIII" в блютуз наушниках и мысли о вкусном недоеденном завтраке из Теремка. Сев на самую ближнюю ко входу в зал лавочку, очкастый парень закрыл левый глаз и поднёс руку перед собой, намечая для себя размеры "Неизвестной", с карандашом, предварительно сперев его у друга, так как свои он забыл дома. Какие-то незнакомые люди проходили мимо парня, но весь взгляд был сосредоточен на бумагу и картину перед собой, лишь иногда косясь по сторонам.****
Пройдя столько залов, Никита, если честно, ни капли не устал. Даже наоборот, энергия наполняла и грела его душу, заставляя восхищаться "Демоном" Врубеля, слишком долго пялиться на "Сарай" Коровина, нервничать при виде "Витязь на распутье" Васнецова, ужасаться от "Последнего дня Помпеи" Брюллова и испытывать весь спектр эмоций. Брюнет ходил хаотично, заглядывая иногда в залы не в правильном порядке, но это лишь больше вдохновляло парня самостоятельно отыскивать то огромные, то небольшие полотна с краской. По пути попадались те самые студенты, в основном молча стоящие или сидящие на лавочках, а кому не хватило места, то на полу. Никита совсем позабыл о телефоне, не доставал его и ничего не фотографировал. Жить здесь и сейчас ему казалось самым ценным моментом и оборвать его совсем не хотелось. Зайдя в новый для себя зал, в нём почти никого не оказалось, кроме одиноко сидящего парня. Брюнет медленно ходил и глядел на "Сомнамбула", "Автопортрет", "Девушка с распущенной косой", "Русалки", "Портрет Т.Г. Шевченко", "Пасечник", но заставила резко остановиться лишь одна картина. Произнеся тихое "Вау...", парень остолбенел, не понимая, что он сейчас испытывает. То ли это было восхищение, то ли грусть, то ли сострадание, то ли умиротворение. А может всё и сразу? Хотя иногда лучше просто чувствовать, нежели что-то понимать. Полотно почти в два метра высотой казалось намного больше и величественнее, чем предполагалось. Никита не нашёл лучшего места для просмотра, как сзади стоящая лавочка, и медленно присел на неё. Перед ним открывается новый мир. А если быть точнее, то одна из прекрасных и захватывающих дух картин – "Христос в пустыне". Прямо сейчас ему казалось, что это произведение искусства подходит под эстетику "literally me" , а в голове пронеслись слова Идущего к реке. Сложив также, как и у Иисуса, руки в замок, темноволосый начал рассматривать детали на одеянии, камнях, небе с облаками и Боге, до сих пор не понимая, какие эмоции сейчас бушуют в его разуме. Вопросов было очень много, ответы на которые, к сожалению или счастью, автор картины не давал. Поэтому Никита задумался и погрузился в свои мысли, параллельно отдыхая после столького времени нахождения в положении стоя. В это же время спина Юры совсем затекла и, вставая и потягиваясь вверх руками, тёмно-русый слушал в наушниках начавшийся вальс "На сопках Маньчжурии" Шатрова и оглянулся. Резко остановив свой взгляд на сидячем парне, кучерявый молча рассматривал его. Обычно в такое время никого, кроме студентов, не было, но этот раз стал исключением. Юра буквально не знал, куда себя деть. Он ещё никогда не видел настолько подавленного и меланхоличного взгляда, какой был у незнакомца. Атмосфера, что создавалась сейчас из-за увиденного и звукового сопровождения, стала новой и ещё не до конца изученной. Что-то внутри просило сделать это. Да, то самое это. Медлить было нельзя. Такой щелчок в голове происходит не каждый день. Редкое чувство посетило душу, заставляя резко взять в руки карандаш, намечая основные пропорции уже другой картины. Одновременно хотелось медлить и спешить. Казалось, что времени почти нет и если Юра прямо сейчас не нарисует увиденное, то оно вот-вот испарится и будет приходить лишь во снах, заставляя нервничать и переживать. Какое же странное совпадение : сначала парень рисует "Незнакомку", а теперь незнакомца. Очкастый отдаёт должное хоть кому-то из портретистов. Неужели такое снисходительное отношение к нелюбимому жанру резко поменялось из-за кого-то? В это не мог поверить даже сам Юра. В это же время Никита, ещё не осознавая, что стал вдохновением для кого-то, молча сидел в той же позе и не шевелился, будто зная, что его рисуют. Через несколько минут на экране впервые за долгое время высветилось "Бро, прости пожалуйста, через часик будем возле галереи и заберём тебя". Быстро просмотрев сообщение, темноволосый положил телефон назад в карман. Внутренне он ликовал, что позволил себе придти сюда и насладиться неотразимостью и красочностью картин, а не остался на многолюдном вокзале и унывал. Подобная разгрузка в первый, казалось, ужасный день перекрывала все пережитые душевные страдания, наполняя энергией и силами. Наслаждение и умиротворение не покидали задумчивого Никиту. – Вы не обошли и половины зала, но остановились на такое долгое время перед "Христос в пустыне", – подметил кто-то справа от Никиты, и он, как бы выходя из транса, повернул голову в сторону звука. Возле темноволосого находился тихо подошедший незнакомый парень, который сейчас непринуждённо, вытянув ноги вперёд и закинув одну ногу на другую, сидел и рассматривал картину, которой так долго любовался Никита. – Знаете, а ведь у меня могла бы быть фамилия Крамской... – повернув голову в сторону и ухмыляясь произнёс очкастый, следя за ничего не понимающим рядом сидящим. – Ибо как можно ещё оправдать тот факт, что я посвящаю рисунок такому незнакомцу, как Вы? В руках остолбеневшего Никиты оказался вертикальный лист А4, на котором был нарисован его портрет. Пока глаза быстро пробегались по всему рисунку, разглядывая детали, чужие за стёклышками рассматривали лицо парня напротив, улыбаясь и читая каждую эмоцию. – Юра, – подавая кисть руки с кольцами произнёс первый, дабы разрушить молчание, что повисло над ними. – Никита, – смущаясь ответил второй и пожал руку. – Никита, давно увлекаетесь живописью? С этого момента зал наполнился живым общением между двумя парнями, которые, казалось, ещё совсем недавно не знали даже имён друг друга, а уже рассуждали на философские темы. Пока Юра скетчил ту самую "Незнакомку", Никита, сидящий возле него, начал свой подкаст про ужасно начавшийся день, любовь к искусству, жизненные ценности и планы на все эти четыре дня в Москве. Очкастый внимательно слушал, вставляя иногда своё мнение. Ему было так хорошо, даже не смотря на то, что в наушниках сейчас не играла его любимейшая классика, которую он никогда бы не променял на людей. Или же всё-таки променял бы? Столько всего произошло, даже не верится, что этот день вообще существует. Такие мысли закрадывались как у Юры, так и у Никиты, правда они не знали, что мыслят одинаково. Москва, март, приятная прохлада и внезапно начавшаяся дружба, переросшая в последующем в такую же крепкую, как любовь обоих к Третьяковке. Чудесная история, не правда ли? Трудно сказать, в какой именно момент рождается дружба. Когда по капле наливаешь воду в сосуд, бывает какая-то одна, последняя капля, от которой он вдруг переполняется, и влага переливается через край, так и здесь в ряде добрых поступков какой-то один вдруг переполняет сердце. (Рэй Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту»)