Ешь мою любовь

Занимался рассвет, и в молочно-белое небо поднималось яркое рыжее солнце, лучи которого пробирались сквозь мириады хвойных деревьев. Они проворно очерчивали контуры деревянных бараков и жёлтых хрущёвок, в одной из которых только что проснулся Николай Васильевич Веринен. Было ему лет двадцать пять – недавно отпраздновал юбилей, работал учителем биологии и химии, и особо не жаловался на свою жизнь. Собирался жениться, потом, может, завести уже своих детей. И, если бы не одна его тайна, возможно, уже осуществил свои планы. Долговязый и жилистый, он казался рядом с детьми необыкновенно высоким, если не огромным. Не сказать, чтобы был широк и накачан, но сила в его руках была знатная. На лице отпечатались усталость и стресс, и оттого Коля выглядел несколько старше своего возраста: вокруг глаз прорезались морщинки, точно так же, как и на лбу, и всему виной была его привычка поднимать брови при испуге, удивлении или чём-либо ещё. Мимикой обладал запоминающейся и выразительной, отчего почти сразу же полюбился девчонкам-старшеклассницам, что пускали слюни на кинозлодеев. Впрочем, Колю они и вправду считали симпатичным: выразительные скулы, тонкие губы, прямой аккуратный нос и смолянисто-чёрные волосы до плеч. Всегда в отглаженной и хорошо подобранной одежде, подчёркивающей все достоинства его телосложения. При близком контакте от него приятно веяло ориентальным парфюмом. Коля как никто другой прекрасно знал, что даже в маленьком городке жизнь может быть куда интереснее, нежели в каком-нибудь задыхающемся от пыли и выхлопа мегаполисе. Жизнь невзрачного богом забытого города К. скрашивал именно он сам: по всему району ходили слухи о том, что бесследно пропало несколько человек. Порой находили останки – кости, одежда и личные вещи жертвы. Самое сочное Коля оставлял себе: чего мясу зря пропадать? Да, это бесчеловечно. Да, противоречит всем законам морали. Так и что ему теперь, застрелиться что ли? Наоборот, Николай Васильевич считал, что делает родную Карелию хоть сколько-нибудь лучше и чище. Главное – не выдать себя полиции, а остальное уж как-то да устаканится. Он встал с постели, наскоро оделся и вышел на старенькую кухню. Оттуда пахло яичницей и доносилось угрожающее шипение масла, что невольно заставило Колю улыбнуться, поскольку забота Аннушки, девушки его, значительно согревала и без того холодное сердце. Их отношения нельзя было назвать идеальными: порой, стоило ему выпить, в квартире номер 13, что располагается в самом центре города, с поздней ночи и до самого утра гремели скандалы. Начиналось всё спонтанно, с маленькой и совершенно бессмысленной претензии, и если Аня продолжала игнорировать его, то Коля переходил на крик. Крик временами перерастал в драку, и Аннушка отчётливо помнила стальную хватку Колиных рук на своей шее. Затем всё стихало и приходило в норму. Это утро обещало быть добрым, и это не могло не радовать. – Доброе утро, солнышко, – Колина рука легла на талию девушки, а тонкие обветрившиеся губы мимолётно коснулись щеки, – Как спалось? – Доброе, – Аннушка улыбнулась ему и поцеловала в ответ, – Всё хорошо. Садись: завтрак почти готов. Выспался? – Да, более чем, – рука его тут же взялась за пульт, и пальцы торопливо переключали один канал за другим, – Ты давно не спишь? – Часа два как? Во сколько ты вернулся вчера? Я так и не дождалась тебя, хотя просидела часов до двенадцати точно. – Да с Лёхой Павшуковым посидели немного, в «Фею» зашли: собакам лапок надо было купить. – Что бы бедные собаки без тебя делали? – рассмеялась Аня, ставя на стол две тарелки с яичницей, над которыми поднимался белёсый густой пар, – Ты их больше, чем меня любишь! – А вот и неправда: я тут подумал, раз уж начались майские каникулы, может, поедем за город, шашлыки пожарим, а? Давно ведь никуда не выбирались, а от маршрута «школа – дом – школа» меня уже здорово так тошнит. Только ты и я… – И Весточка, – перебила его Аня, – Так во сколько ты вчера вернулся? – Часа в три где-то: заговорились, а потом пришла Ленка и велела расходиться. Едва ли не на себе его тащила, ещё и проклинала на чём свет стоит! Вот это огонь-баба, уж точно! – Потому что у Ленки от него трое детей, а ты его спаиваешь: отец-алкаш – горе в семье. Слышал о таком? – Ты так говоришь, будто я насильно в него и водку, и пиво, и всё на свете вливаю, – Коля незаметно подбросил кусок жареной колбасы собаке, – Если бы он захотел, то давно уже бросил пить. А так хоть она с ним как конвой сидеть будет, толку – ноль. – Ладно: пусть сами разбираются, что там у них и как, – Аня открыла один из мессенджеров, переполненный сообщениями от клиенток, – Мне тут недавно Саня звонил, спрашивал, не видели ли мы где-нибудь Олю. Три дня уже нет нигде, на звонки не отвечает, телефон выключен. Да и участковый вчера приходил, помнишь? – Может, случилось что-то? Люди в последнее время мрут, как мухи: как в «Подслушку» не зайду, вечно кто-то умер или пропал. Под високосный год всегда какая-то дрянь начинается, – Коля встал и подошёл к плите, рядом с которой стоял новенький чайник, – Тебе чай, кофе, какао? – Какао, – Аннушка рассеянно посмотрела на него, – И всё-таки, я очень беспокоюсь об Оле: мало ли, что могло случиться? – Да всё хорошо будет, чего ты? К полудню всё необходимое было собрано: клетчатый плед, два термоса, колонка, пару банок с соленьями и мясо, которое Коля прикупил ещё пару дней назад. Конечно, тут не обошлось без того, чтобы что-то да не нервировало его, поскольку Аня так и норовила влезть в процесс маринования, что её жениху не очень понравилось. Рядом с максимально жалобным взглядом сидела Веста – откормленная молодая овчарка, следующая за хозяином по пятам. Собаке наскоро нацепили ошейник и прицепили к нему карабин с поводком. Загрузив и собаку, и продукты в машину, они наконец-то отправились в путь. Май выдался невероятно жарким, и отношение к такому резкому потеплению у жителей маленького города К. были совершенно разные: кто-то жаловался, кто-то благодарил судьбу за внезапное лето, а Коля, как и его многочисленные ученики, тихо тосковал по улице, вынужденный проводить весь свой день в душном классе. Всю дорогу до излюбленного места аккурат у реки Веринен нещадно бранил карельские дороги, в хлам убитые и беспощадные: ещё и какой-то урод подрезал его на развилке. Остановились недалеко от маленького посёлка, среди жителей которого едва ли насчитался бы десяток. Выйдя из машины, Коля, наконец, выдохнул: ничто не радовало его больше, чем свобода от школы. В столь уединённом месте, куда редко ступает нога человека, в месте, далёком от городской суеты, он чувствовал себя намного лучше. Они сидели на пледе и смотрели на реку, раскинувшуюся вдали, шумную и бурную. Невольно вспоминались собственные школьные годы, когда они точно так же сидели с Аней на берегу грязной и заросшей Пуэтки, располагавшейся аккурат за их родной школой. Тогда им неловко было даже подержаться за руки, чего уж говорить о поцелуях и объятиях. Вскоре, стоило Коле собрать и поставить мангал, запахло углями и мясом. Из колонки гремел Сектор Газа, и Веринен охотно подпевал, что вызывало у Ани улыбку. Они намного реже стали выезжать на природу, и мирный, невероятно спокойный жених ей нравился куда больше: на запястьях ещё не до конца зажили синяки от сильной хватки его пальцев, когда они поругались из-за очередной ерунды. Коля искренне жалел, что не всегда мог обуздать собственный гнев, а потому каждая их ссора заканчивалась одинаково: он одиноко сидел под дверью в ванную и упрашивал Аннушку выйти. Клялся, что больше не будет, что закодируется и начнёт всё сначала. Но мысли об этом были позади, пока колонка воспроизводила гитарный бой и голос солиста. Коле вспоминалась Оля – красивая веснушчатая девушка тридцати лет от роду, пышная и улыбчивая. Они никогда не были хорошими друзьями, но к коллеге Ани относился снисходительно. Только при одном её виде вспоминались ещё школьные обиды: дочка начальника депо никогда не упускала возможность задеть его милую бабулю, которая тогда работала в столовой. Возможно, в тот роковой вечер, дня два-три назад, это и стало причиной, по которой рука сама потянулась в карман за ножом. Та даже среагировать не успела, как острое лезвие рассекло кожу её нежной бледной шейки. От мангала так притягательно пахло мясом, и Коля проворно снимал его с шампуров: мысль о том, как Ане понравится вкус, разливала внутри него приятное тепло. Сейчас они были так далеки от мира, и казалось, будто бы они здесь совершенно одни. Шашлыки, чай, хорошая музыка – этого было более чем достаточно для мимолётного ощущения счастья. И Веринен по-настоящему ценил этот момент. – Вкусно? – Коля потянулся к пластиковой тарелке с помидорами, поглядывая на Аннушку, – Маринад остренький получился. – Угу, – промычала она в ответ, откусывая кусок сочного прожаренного мяса: Аня прекрасно знала о предпочтениях жениха и не сомневалась, что тот специально сделает мясо поострее. – Значит, не зря старался, – улыбнулся он, – Надо почаще так выезжать. И жизнь веселее будет: а то только школа и дом, дом и школа – надоело мне это всё, Ань. Валить надо было в своё время в Петрозаводск. – Как говорила Зинаида Марковна, а до неё сказал один русский писатель: лучше там, где нас нет. Думаешь, в Петрозаводске было бы лучше? Дети и в Африке дети: везде одинаковые… – Пубертатные язвы, немытый, нечёсаные и прыщавые, – перебил её Коля, – Просто я ж о будущем думаю: вот заведём мы ребёнка, а там, в Птз, возможностей-то больше: и кружков море, и гимназии хорошие есть, и в общаге жить не придётся, когда в университете учиться будет. – Ой, Коль, перестань: любое место кажется лучшим, пока не переедешь туда, – отмахнулась Аня, – А о моей работе ты подумал: на кого я своих девочек оставлю? – И правда: будешь из-за этого сутками с ними по телефону трещать, – Коля закурил, – Вы же друг без друга вообще никак не можете. Коля улыбнулся: порой раздражающие вещи казались ему невероятно милыми. Даже в часовых телефонных звонках своей невесты он находил умилительные вещи: то, как она крутит на пальцах окрашенную в блонд прядь длинных волос, то, как Аннушка смешно дует губы, когда слушает очередную подружку, её полное искреннего недоумения лицо, когда те рассказывают особенно шокирующие сплетни. Он лишь смеялся, и ласково называл её местным СМИ, отчаянно защищаясь впоследствии от её изящных ручек с длинным чёрным маникюром. Точно так же ему казались забавными пятиклассники, что огромной хоббитской толпой обнимали его и сопровождали вплоть до кабинета или учительской. В такие моменты ему даже думалось, что он даже по-своему любит детей. По крайней мере таких, маленьких, пока они не научились хамить и действовать ему на нервы. Мысли эти наводили на другую, от которой Коля быстро отмахивался: может, для того, чтобы быть счастливым, вовсе и не обязательно бегать от мира и убивать людей? С другой стороны Николай Васильевич мнил себя своего рода санитаром планеты: избавляет человечество от бесполезного балласта, очерствевшего и прогнившего. Вот та же Олечка теперь никому уже жизнь не испортит. Зато оставался участковый – Игорь Сергеевич, который только недавно захаживал к ним и спрашивал, когда в последний раз они её видели. Ответом ему было искреннее удивление: мол, а что с ней случилось? Что до полицейского, Игоря Сергеевича Савинкова, то тот никак не мог позволить себе оставить это дело просто так, а потому уже не первый день ломал голову: где искать этого чёртового маньяка? Сейчас взрослые, а потом – будут дети. Разве город сможет спать спокойно, если это продолжится? В воскресенье, когда все отдыхают, Игорь находился в отделении. Кабинет его был маленький, со старой выцветшей жёлтой краской и допотопной деревянной мебелью. На столе – фотография жены и детей, в серванте – аккуратные ряды папок с делами. Было ужасно душно: температура поднималась до двадцати с лишним градусов – и это только на улице! Ветер от вентилятора трепал коротко остриженные русые волосы, а пальцы устало тёрли глаза. По-хорошему, ему бы в отпуск: куда-нибудь в Ялту, с семьёй. Позагорал бы, кукурузы горячей поел, магнитики коллегам и друзьям купил. Только судьба распорядилась по-другому, и до отпуска было далеко – месяца два, как минимум. Скрипнула дверь, и в помещение зашёл его коллега – щуплый, тощий паренёк, такой, что Игорь всегда удивлялся: как таких вообще в полицию берут? Лицо его украшал смешной загар: нижняя часть тёмная, а так, что скрыта под тенью фуражки – светлая, бледная. Кучерявые волосы торчали в разные стороны, и оттого прозвище, данное ему сослуживцами, подходило ещё больше – всем отделением бедного Ваню Воскресенского прозвали Иванушкой-дурачком. Глупый, ещё по-детски наивный, он совсем не годился для этой работы. Но Игорю импонировало его искренность. – Игорь Сергеевич, можно? – Да, Вань, что такое? – Игорь оторвался от экрана монитора, в который, подобно зомби, бесцельно смотрел всё это время, и посмотрел на Воскресенского. – Там, это, нашли в тридцати километрах от города кости, на экспертизу привезли. Результатов пока нет, но, судя по предварительной оценке, им где-то полгода. – Думаешь, наш случай? – Да. Может, это была одна из жертв? – Всё может быть, Вань: ты вот что, приходи, как результаты будут, может, удастся за что-то зацепиться, – тот кротко кивнул и покинул кабинет. Игорь нервно постукивал пальцами по столу, – Ну, попадись мне, псих ненормальный, я с тебя спрошу…