Апории, отождествляющие реальность

...Дан-и обмякает, откинувшись на диван. На её лице — вселенская усталость и то самое едва заметное раздражение, когда необходимо, но нет ни малейшего желания делать даже простейшие вещи. — В этом есть смысл? — в никуда спрашивает Дан-и. Вопрос, в общем-то, не требует ответа, он оказывается задан просто потому, что давно повис неозвученным, но рабочий настрой безвозвратно утерян, и даже те, кто действительно был намерен заниматься, озадаченно поднимают головы. — Ах, я имею в виду, это ведь вам даже не нужно. Это только моя забота, верно? Вечер субботы, второй семестр в самом разгаре, и недавнее промежуточное тестирование снова нарушает хлипкое взаимопонимание в семье Хам, когда Дан-и делится с родителями результатами. Это, в общем-то, не в новинку — и, в общем-то, все уже изучили предельно простой паттерн поведения; но на второй день, когда Дан-и перестаёт брать трубку и не отвечает на сообщения, Джихо, как ближайший сосед после Ёрён, наносит внеочередной визит с весьма личными мотивами и находит Дан-и на детской площадке, вяло покачивающейся на качелях. На носу декабрь, нестабильное межсезонье, и по телевизору в ближайшие полтора часа передавали какие-то осадки (пятьдесят на пятьдесят снег или дождь), значит, вот-вот нагрянет, а Дан-и сидит не пойми в чём: куртка нараспашку поверх домашней одежды. И тапки. Джихо неиронично мурашит от одного её вида. «Ну что за тупица», — ласково думает Джихо. Дан-и, словно почувствовав его взгляд, поднимает глаза. Хмыкает: — Звиняй, чел, сегодня я бездомная сэд гёрл, так что за вход не беру. — И кивает на соседние качели. — Хочешь — присоединяйся. От столь радушного предложения Джихо, конечно же, не отказывается. Но на всякий случай пишет в общий чат: «короче, такое дело». Так вот: вечером субботы в разгар второго семестра они единогласно решают собраться у неё в гостиной, своевольно нарушив личное пространство и, вероятно, планы самой Дан-и. Не то чтобы это кого-то взаправду тревожит: господин и госпожа Хам всегда благосклонно относятся к их визитам, не упустив случая подшутить над дочуркой и вогнать в смущённую краску дружную братию. Потому что половину этих шуток каждый примеряет на себя; вторую — ту, которая с уничижительным оттенком в сторону Дан-и, — стараются пропускать мимо ушей, хотя язык так и чешется ответить пару ласковых. Останавливает то, что они хорошо воспитаны. И, совсем чуть-чуть, страх потерять возможность вот так вот наведываться к Дан-и. — Сначала эти люди говорят, что я недостаточно стараюсь, а потом сватают направо и налево, — сквозь зубы цедит Дан-и. Она встречает их в коридоре, взъерошенная и помятая, с почти сошедшим следом от подушки на щеке; но, судя по всему, настроение у неё ни к чёрту, потому что она не собирается пойти умыться, а стоит в прихожей и сверлит родителей негодующим взглядом. И даже не столько огрызается, сколько недовольно шипит: — Я ничего не путаю? — И сжимает губы. Джихо, бросив взгляд украдкой, замечает: они дрожат. — Дорогая, ты принимаешь всё слишком близко к сердцу, — смеётся господин Хам, но на его смех Дан-и реагирует дёрганно. — Это всего лишь шутка. Диалог нагнетает атмосферу, и они стоят, гурьбой, в маленькой прихожей, топчась в луже то ли талого снега, то ли дождевой воды, и никто не смеет подать голос, потому что — Дан-и искрит. — Ах, ну что ты заставляешь мальчиков ждать, — всплёскивает руками госпожа Хам, и пусть немного, но это сбивает градус напряжения. Дан-и косит на них уставшим взглядом. — К тому же скоро Ёрён придёт. Джуин отмирает первым. — Тогда нам точно скучно не будет! Чон-ён кивает. — Мы займём гостиную, — бросает Дан-и и, ни на кого толком не взглянув, уходит из коридора. — Ах, и это называется подростковым бунтом? — причитает госпожа Хам, как-то жеманно прижимая ладонь к щеке. — После знакомства с такими замечательными мальчиками я начинаю думать, что Дан-и совсем от рук отбилась. И что с ней делать? «Оставить в покое», — думает Джихо — и, вероятно, не он один. — Дан-и просто нервничает из-за экзаменов, — мягко отвечает Квон Ынхён, первым проходя в гостиную. — Думаю, ей нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Если что, мы поможем. Джихо мысленно аплодирует. Ведь, если копнуть глубже, Ынхён буквально говорит «перестаньте на неё давить, иначе вам придётся бодаться с нами», но ни один взрослый не будет искать подоплёку в словах подростка, а Ынхён, наученный горьким опытом, умело занимает позицию «ни вашим, ни нашим». И пусть даже если родители Дан-и для себя увидели в его словах неуклюжее утешение, на самом деле все знают, на кого именно направлена забота Ынхёна. Джихо хотел бы, чтобы отношение Квон Ынхёна к Дан-и его не волновало, но — оно волнует. — Ну что за чудесные ребятки, — причитает мама Дан-и, провожая их в гостиную. — Дан-и, тебе бы поучиться у них уважению! Ох, вам что-нибудь принести? Мы будем на кухне, так что зовите, если что. Джихо бросает взгляд исподлобья на Дан-и, но она поворачивается полубоком, чтобы заглянуть за диванную подушку — что она там ищет? — так что прочитать выражения её лица становится невозможным. Никто не суетится и не показывает своего волнения, но в воздухе виснет странная неловкость: хочется и подбодрить, и утешить; но когда Дан-и поворачивается обратно и садится на пол за стол, вид у неё скорее отрешённый, чем измученный. Она тускло улыбается. — Раз пришли, давайте заниматься. — И сразу пресекает любую попытку разговоров. Все против, но никто не возражает. Минуты через три в гостиную врывается Ёрён, наводит шороху, лезет обниматься и вклинивается между молчуном Юн Чон-ёном и Дан-и. Это так по-детски, словно на любимую игрушку кто-то в отсутствие хозяина успел положить глаз, а потому надо срочно заявить права собственности, но никто не против, если действия Ёрён помогают Дан-и оттаять. Атмосфера смягчается, напряжение почти рассеивается, и тихая улыбка Дан-и заставляет сердце Джихо пузыриться. В конце концов они действительно погружаются в учёбу. Пока Дан-и не говорит то, что говорит. Джихо знает, что в её словах нет ничего обидного, и всё-таки — почему-то обидно, поэтому Джихо не замечает, как говорит: — Ты дура? — Ын Джихо! — взрывается Ёрён, но до неё Джихо нет никакого дела, потому что всё, что делает Дан-и, — самоуничижительно улыбается. — Это было грубо, — мягко говорит Ынхён; взгляд у него острый, почти обжигающий — когда он смотрит на Джихо, но стоит ему обернуться к Дан-и, то он становится таким сочувственно-ласковым, что аж скулы сводит. — Но, Дан-и, что заставило тебя так думать? — Мам, ты же не считаешь, что нам в тягость с тобой заниматься? — вклинивается Джуин. Чон-ён остаётся безмолвным, но стиснутые в кулак пальцы всё говорят за него. Ёрён уже не кипит от гнева — она растеряна и не знает, куда деть дрожащие руки. — Я не говорила, что в тягость. Я говорю, что не стоит со мной нянчиться. «Ах, — думает Джихо, — а ты умеешь бить словами». — Хочешь сказать, уже достаточно взрослая, чтобы с тобой не нянчились? — усмехается Джихо, чем заставляет Дан-и осклабится — дерзко, с вызовом, без её извечной привычки умалять свои старания. — Хочешь сказать, уже достаточно взрослый, чтобы капать мне на мозги? — Дорогая, ты первая подняла тему. Кто тебе вообще эту дурость сказал? Или сама в свою светлую головку вбила? Дан-и сдувается, отводит взгляд, и Джихо ухмыляется: попал. — Дан-и, — осторожно зовёт Ынхён, прежде чем Джихо успевает открыть рот, — почему вообще у тебя возникли такие мысли? — Потому что я не слепая, — вздыхает Дан-и, словно все остальные корчат из себя великих слепых. — Слушайте, можно сколько угодно не замечать слона в комнате, но давайте будем честными: вам нет никакого проку приходить ко мне и заниматься. В рейтинге школы вы занимаете первую пятёрку, и надо постараться, чтобы обойти хотя бы тебя, Ынхён. Про остальных я молчу. — Если… — тихо зовёт Ёрён: голос у неё на грани слёз, и она сидит, сильно ссутулившись и теребя растянутые колени домашних брюк, — если тебя это так волнует, я могу не занимать перво… — Ты так и не поняла? — обрывает её Дан-и. Джихо ещё ни разу до сих пор не видел её такой. Такой… готовой взорваться. — Ах, как же это объяснить… — Она зачёсывает пятернёй чёлку назад, пристально смотрит на Ёрён, вздыхает. Улыбается — но улыбка получается вымученной. — Представь, что я бегу. Бегу так быстро, что у меня едва хватает сил, и я знаю, куда и когда я должна добежать, но каждый раз, когда я оглядываюсь на других, я задаюсь вопросом: а бегу ли я? Что, если мне только кажется, что я сбиваюсь с ног, но на самом деле я даже не двигаюсь? Или: что, если, пока я бегу, остальные преодолевают всё пешим шагом? Или, например… я ещё даже не начинала бежать? Как мне понять, что я правда могу добежать, если не уверена, что сделала хоть шаг? — Но ты… ты же бежишь… — Допустим. Но где результат? Где я должна оказаться или что должна получить, чтобы убедиться, что действительно бежала? Но даже если будет результат или если я достигну цели, как убедиться, что весь проделанный путь был таковым и я не топталась на месте? Ёрён сжимает губы и опускает голову. Из-под ресниц блестят наполненные слезами глаза. Воздух в комнате снова сгущается, и никто почему-то не может решиться ничего ответить — но Дан-и, видимо, и не ждёт. Она пустым взглядом обводит каждого, закрывает тетрадь, щёлкает по шириковой ручке — та катится несколько сантиметров по столу и остаётся лежать рядом с рукой Джихо. — Мама вроде холодный чай делала, пойду принесу. — Дан-и исчезает в кухне. «Холодный чай не поможет, если ты сбрасываешь атомную бомбу», — вздыхает Джихо, подпирая щёку кулаком. С Дан-и всегда было так — непросто. С первого дня знакомства и по сей день, потому что она была замороченной девочкой с комплексами, никому не доверяла и не нравилась самой себе, потому что она крошилась, стоило лишь чуть-чуть надавить, но была такой неприступной и непостижимой, что становилось больно. Потому что Дан-и была просто Дан-и — и каждый из них знал, что надо быть готовым ко всему. И всё же… — Не знал, что у мамы такие мысли, — первым откликается Джуин, катая по столу оставленную Дан-и ручку. — Она и раньше переживала, особенно из-за оценок, но это… это похоже на что-то другое, да? — Будто это касается и наших отношений, — тихо подтверждает Чон-ён. Остальные кивают. — Значит… она снова попытается отдалиться? — дрожащим голосом спрашивает Ёрён, и Джихо не нужно быть гением, чтобы знать: от такой перспективы у всех сжалось сердце. — Она… она снова будет избегать… и… То, что случилось полтора года назад, до сих пор оставалось незаживающим шрамом на сердце Бан Ёрён, и каждый раз, когда Дан-и просто намеревалась отступить на шаг или только думала о том, чтобы снова сократить общение, Ёрён это ощущала каким-то шестым чувством — и становилась до того навязчивой, что пугала даже Джихо. Стоило ли утешить Ёрён и сказать, что теперь Дан-и так не поступит?.. Вряд ли. Потому что сбегать было сутью Дан-и. И никто из них не мог с уверенностью сказать, что она правда так не сделает. Проблема была в другом. Проблема была… — Не думаю, что Дан-и станет нас игнорировать, — подаёт голос Ынхён. — Не думаю, что Дан-и стала бы говорить о таких вещах, если бы хотела уйти. — С мамой ни в чём нельзя быть уверенным, — бубнит Джуин, и, судя по всему, услышал его только Джихо. — Ах, верно, Дан-и… — ...шие, так усынови их! — Крик Дан-и заставляет всех обернуться в сторону кухни. — У тебя же ни на что не годная дочь! — Прекрати кричать на мать, Хам Дан-и! К тому же у тебя гости, что они… — Да плевать, что они подумают! Играешь в заботливую мать, когда рядом чужие люди?! А обо мне ты подумала? Ты ни разу обо мне не думала, когда говорила им всю ту чушь! Каково мне каждый раз?! Каково мне смотреть им в глаза, когда собственная мать меня ни во что не ставит! К Дан-о вы так же относились?! Неудивительно, что он сбе… Дребезг. Джихо подрывается первым, за ним — Ынхён. В кухне горит надстольная подсветка, и в полутьме сложно различить выражения лиц, но маленькая одинокая фигурка Дан-и кажется такой беззащитной, что Джихо едва не сгребает её в объятия. Щёлкает выключатель, из-за спины Ынхёна выглядывает Ёрён. Дан-и оборачивается. Лицо у неё бледное, почти бескровное, дрожат сжатые губы, но глаза — широко распахнутые, несчастные и злые — остались сухими. На полу, под ногами, — осколки чашки; растекающаяся лужа чая залила тапки. Ёрён обеспокоенно тянется к Дан-и. — Ты в поря… Но Дан-и, не позволив себя коснуться и снова скрыв глаза за чёлкой, проходит мимо. — На сегодня хватит, — бросает она на ходу. — Мама вас проводит. Провожает их не мама, а отец, и в его словах, когда он между делом сокрушается о произошедшем, нет ни капли раскаяния — всё снова сводится к тому, что виновата Дан-и — из-за своего характера, импульсивности и неумения держать себя в руках. Прощаются душевно, обменявшись любезностями и обещаниями собраться снова, но день безвозвратно испорчен; все чувствуют себя крайне паршиво. Ёрён, чтобы остудить голову, заскакивает домой, чтобы одеться, и вызывается проводить их до перекрёстка — чтобы не возвращаться домой от метро совсем по потёмкам. — Никогда не видел маму такой, — первым нарушает молчание Джуин, лениво пиная ошмётки мокрого снега перед собой. — А самое главное, не понимаю, почему они к ней так относятся? Мама ведь действительно старается. Они как будто не верят в неё. Поэтому и она не верит в себя? Никто не может ему ответить. Потому что это ещё один нарыв, который Дан-и боялась трогать — и который каждый раз гноился и заставлял болеть в самый неподходящий момент. Возможно, Дан-и пришлось смириться, потому что, как ни посмотри, выхода из подобных ситуаций не существовало. Конечно, если бы Дан-и по-настоящему поссорилась с родителями и, например, сбежала из дома, любой из их компании с удовольствием приютил бы её у себя (Джихо мрачно подумал, что после Бан Ёрён первый, к кому она обратится, будет Ынхён); но, конечно, не всё было так просто, потому что Дан-и привыкла копить всё в себе. Джихо страшно представить, сколько в ней боли, недопонимания и осуждений. Сколько в ней невысказанного и тщательно задушенного. Сколько в ней… — Тогда, в прошлом году… — Все оглядываются на Ёрён. Ёрён смотрит под ноги, сгребает мысками снег и в рассеянном свете уличных фонарей выглядит белее мела. — Мы вместе поступали в среднюю школу, а потом собрались у неё на кухне, и её родители… они спросили, что я буду делать, если Дан-и не поступит… И я… я сказала, что если Дан-и не поступит… если не поступит… Ах, я, я должна была сказать, что Дан-и справится, что мы обязательно… Вот почему Дан-и меня… — Она не всхлипывает, не рыдает, у неё не дрожит голос. Ёрён просто идёт, и слёзы катятся по её белому красивому лицу. Никто не пытается её утешить. Все вспоминают начало прошлого года — март, чужие испуганные глаза, запертое наглухо сердце; вспоминают, как Дан-и избегала Ёрён — и надеются, что с ними этого не повторится.