[По разбитым зеркалам — Электрофорез]
[Снег идёт — Глюк'OZA]
[Обиды — Дайте танк]
***
Венди — девочка смышлëная и трудолюбивая. Должна понимать, — цель требует усилий. Она это знает, поэтому и прилагает все силы. Однако, есть одно «но», к которому нельзя применить эту аксиому.***
Вторник — день продуктивности и конкуренции. Именно в этот день у Венди начинаются проблемы. Картман — та ещë заноза в заднице. Тестабургер совершенно не хотела верить в его существование до конца Рождества. В конце концов настроения и так почти не было, а портить его выходками жирдяя, вовсе не хотелось. На беду Венди, Картман считал иначе. Коридор. Перемена. Нуаретта складывает ненужные вещи с прошлого урока в шкафчик. — Венди, можно тебя на минутку? — воркует сзади мерзотный голос. Картман. Чужая ручка прикосается к женскому плечу, — девушка быстро скидывает еë. — Что тебе надо, жирный? — огрызается Тестабургер, — у неë нет ни желания, ни времени на эти игры. — Кое-что важное. — Конкретнее. Жиртрест подходит чуть ближе и шепчет: — Бланки успеваемости некоторых учеников. Венди с грохотом хлопает дверцей шкафа. — Ты совсем обнаглел?! Может тебе ещë отдать личную информацию каждого ученика?! — Было бы неплохо. — Заткнись, жирная задница. Девушка разворачивается и стремится в направлении физкультурного зала, в надежде по пути встретить Стэна — Картман вряд ли будет приставать к ней со своим бредом в присутствии Марша. Толстяк за ней. — Ну, Ве-е-енди! Я готов на всë! Да хоть тампоны тебе в вагину вставлять! — Свинтус, если ты не захлопнешься, я тебе врежу. Пухляш хмурится. Ему это начинает надоедать. — Слушай, потаскуха, думаешь, мне есть дело до тебя? Да мне вообще наплевать, единственная причина почему я к тебе липну — это табели. — Отвали, жиртрест, не отдам я тебе их. Подавись этим. — Хиппи-дрянь, ты сама нарываешься на неприятности. Хочешь, чтобы я расклеил по школе твои интимные фотографии? Отдай табели, и ничего не будет. Тестабургер знала, что он нагло врëт на ходу, — не могло у жирдяя быть еë фотографий, во-первых, Венди не присылала их Картману, во-вторых, банально эти снимков не существовало — толстяк мог предложить только плохо отфотошопленные картинки. Венди смеëтся — жиртрест тщетно пытается уверенно нести чепуху. Забавно. Жирный только больше закипает. Хочется врезать по этим белоснежным зубам и посильнее, размазать по стенке, превратить в кашу это хрупкое тело. Но вместо этого лишь крепче стискивает зубы. — Забей и забудь про звание старосты, тупая фемка. Как и ожидалось, на горизонте появился Стэн — Картмана уже нет. Нуаретта подходит к своему парню. Ласково смотрит на него. Обнимает, целует в щëку. — Как дела, Стэн? — Нормально, а ты как? — Как всегда, милый, завалы. Только что Картман приставал, — просил чьи-то там бланки. Задрал уже. Но не будем о нëм, как насчёт того, чтобы в ночь Рождества погулять? Родители разрешили мне в этом году. К тому же с тобой, — Тестабургер вплетает свои пальцы в его руку. — Ага, конечно, Венди, — он неловко отстраняется. — Здорово. Увидимся тогда полдевятого в пятницу на пруду Старка! — Ага… Девушка ловко чмокает его в щëчку и уходит в раздевалку. Отворяя дверку, до нуаретты доносится звонкий голос белокурой подруги: — Ага, а он значит сказал: «Тш-ш-ш, ты только своей подруге не говори, что мы вместе были, я-то ей сказал, что приболел». Понятно всë. Бебе снова залезла в какую-то любовную историю. Не знала бы Венди еë ближе, бесприкословно утверждала, что Стивенс — суккуб. — Опять влезла в любовную историю? — с ухмылкой закатила глаза Тестабургер, разворачиваясь к шкафчику с одеждой. — А-ага, — Бебе процедила горло, — вот, рассказываю про парня Лолы. Такой ловелас. Даже похлеще Кенни. — Неудивительно. — А я говорила Лоле, что не нужен он ей такой, — сказала обречëнно Николь. — Еë проблемы, он всë-таки ко мне прилип, ну, я согласилась, в надежде, что отстанет. Надеюсь, он одумается. — Надейся, — вздохнула Дениельс.***
Среда — день смекалки, лëгкости и скорости. По иронии судьбы для Венди это был крайне тягостный день. Картман вновь подгадил — расклеил якобы еë наготу по школьным шкафчикам. Так с этим дерьмом ещë и разбираться нужно. Сначала допросы учителей, потом пришлось тащится на ковëр директора, затем вопросы некоторых инбицилов. Но добил окончательно Тестабургер не кто иной, как Стэнли. — Венди? Какого чëрта?! — грубо размахивая перед лицом снимок, искрился от ярости Стэн. — Твою мать… Стэн, ну ты-то меня не беси. Не видишь что ли? Подделка это! Тебе стоит сходить к окулисту, раз ты не видишь убогий фотошоп Картмана. Умом, увы, Стэнли не отличился. — Оу… И правда. Прости. Зато умел признавать свои ошибки. — Ничего, — приглушëнный выдох, — загладишь вину на нашем рандеву. — Ранд…– чего? — Рандеву, Стэн! Свидание проще говоря. — Оу, понятно. Ну да. — В общем, буду ждать тебя. Так и разошлись. Картман же в этот момент убеждал Баттерса уговорить Венди отдать бланки успеваемости под предлогом «мне родители запретили компьютером пользоваться, а у меня там электронный дневник, можно я на время возьму и посмотрю». Нелепо, но может прокатить. Блондин робко подходит к Венди: — В-венди, тут такое дело… Мне родители запретили пользоваться компьютером, а у меня там электронный журнал. Ты можешь одолжить мне обычный? Я верну, честно-честно! — Ммм… А чего родителей не попросишь показать? У тебя же нормальные оценки. — Ты чего! Они ж меня убьют даже за четвëрку! — Ну, ладно, так уж и бы… — на глаза вдруг попался незначительный значок с котиками, — минуточку, — не то чтобы это была какая-то деталь из ряда вон выходящая, просто это освежило Тестабургер память об одной донельзя гнилой личности, о Картмане. Это был парный значок, который Стотч наказал носить Эрику. Жиртрест не с ярым восторгом принял предложение, однако каким бы Леопольд не был дурачком, — он умел убеждать. Свинота поначалу хотел посмеяться над этим «гомиковским» жестом и выкинуть в мусорку изделие, но слова Баттерса: «Эрик, если ты его не наденешь, я сильно обижусь и, может быть, перестану общаться с тобой», заставили засунуть своë мнение глубоко в задницу. И «пидорский» аксессуар вскоре красовался на одежде жирдяя. Толстяка полновало не сколько прекращение общения, сколько потеря его одной из любимой игрушки, на которую можно повесить грязную работу.***
Четверг — день удачи и милосердия, также он считается днëм предательства, — Иуда второй раз предал Христа именно в этот день. Ещë говорят, что в этот день девушка может увидеть своего истинного избранника. Для Венди казалось это бредом. Она и так всегда знала: еë судьба — Стэнли Марш. Они ведь два кусочка пазла, идеально совпадающие друг с другом. Утро. Школа. Сообщение. Тестабургер всегда писала Стэну «доброе утро» – с сердечком, естественно. Раньше Марш часто игнорировал такие «проявления любви», потому что он мужик, а у мужика должны быть стальные яйца, и он обязан вести себя, как хладнокровный альфа-самец. К сожалению, вся смелость и непоколебимость его испарились, когда Венди стала требовать с него ответа. В случае отрицательного ответа девушка грозилась уйти к кому-то другому, поэтому Стэнли тихо смирился и стал отвечать ей на надоедливые сообщения. Как делали все идеальные парочки. Но на этот раз сообщение осталось без ответа. Более того, оно даже не было прочитано. Тестабургер была в замешательстве. Из тревожных мыслей, нуаретту вытянула светлая кудряшка: — Венди, с ним всë нормально, его папаша просто умудрился сломать ногу. И ему нужна была помощь сына. — Тогда почему он мне ничего не сказал? Хотя бы позвонил бы! — Я не знаю. Стивенс упëрлась о стенку, закидывая взгляд на потолок. Тестабургер спустя эмоциональный тремор, в момент насупилась: — Погоди-ка, Бебе, а ты откуда знаешь? Стэнли и Барбара не общались близко, поэтому это было подозрительно. Вмиг кудрявая осуждающе и напряжëнно уставилась на свою подругу. — От Кенни. Он мне рассказал. Точно. МакКормик. У них со Стивенс что-то вроде дружеского интима или свободных отношений. Венди не до конца разбиралась. — А ты что подумала, Венди? Тестабургер замыкается. Стыд сковывает девушку. Венди приревновала Бебе, свою лучшую подругу, к Стэну. Подумала, что Марш изменяет ей со Стивенс. Чушь. — Прости, ничего, забудь. Это от нервов такие заскоки. — Как знаешь. Тебе стоит расслабится, а то вся эта невотрëпка тебе голову забрать. — Ага, знаю. День пробегает незаметно. Венди стремится в клуб дебатов на собрание, как неожиданно еë останавливает крайне напыщенная персона. — Знаешь, на твоëм месте я бы так не оставлял без внимания эти зацепки. Ну про хахаля твоего. — О Боже мой, сгинь с моих глаз долой, жиртрест. Нервы Тестабургер и так были натянуты до придела и, казалось, что струнки здравомыслия скоро лопнут под давлением мерзавца. Еë даже не напрягло то, что тюфяк откуда-то разузнал про прорехи чужих отношений. Впрочем, чему удивляться — это Картман, мать его, Теодор. — Пока не отдашь табели — не отстану. — Слушай, ты и так последние два дня своим присутствием мне испортил жизнь. Пожалуйста, ты можешь до окончания Рождества не лезть ко мне. — Отдашь бланки — отстану… А вообще, хиппи, я совет тебе даю, а ты жалуешься. Ты не обалдела? — Да сдались мне твои советы. Провали, чëртила. — Сама будешь жалеть. Всë-таки я знаю, то что тебе может помочь. У меня даже доказательства есть! Нуаретта игнорирует слова собеседника и проходит мимо него в направлении кабинета. — Эй, я не договорил, тупая фемка! Жиртрест испарился сразу же после того, как получил пощëчину по лицу от Венди, — понял, что не хочет повторять опыт с той ссорой из-за рака груди. Спустя продолжительное время девушка наконец-то оказалась дома и была свободна — всë домашнее задание она успела сделать заранее. Венди набрала Барбару. Пару гудков и звонкий голос-кольчик прорезал тишину. — Алло? — Да. Это Венди, собирайся, я наконец-то вернулась домой и готова к модному показу. — Э-э-э… — Что-то не так? — М-м-м… Венди, тут такое дело, я забыла тебе сказать, помнишь у меня репетитор был? — Он у тебя был в среду. — Да, но просто он… Этого… Заболел, у него там как его… Ну, в общем какая-то чертовщина с желудком. Не суть важно. Так вот, и из-за этого я попросила Николь меня подтянуть, а она могла только в четверг, вот. Ты прости меня, я, правда, не специально. Я просто забыла. Извини. — Ничего, бывает, — нуаретта выдыхает, — удачи тебе там. — И тебе удачи с нарядом. Диалог закончился. В компании с недавно налипшей на мебель пылью Венди начала рассматривать свой гардероб.***
Пятница — день любви и справедливости. Ожидаемо, ведь этим дней управляет сама планета Венера. Венди надеется отдохнуть от нервотрëпки. Она так умаялась от всего происходящего. Самое главное, чтобы Стэн опять не запорол свидание, как в прошлые разы, когда его тошнило. А то это не романтичное рандеву, а какая-то чепуха. Так не делают стандартные парочки. На удивление, проделок от Картмана в ответ на вчерашнюю пощëчину не последовало, более того, жиртреста на горизонте в целом не было. Нормальный человек должен был напрячься, но Тестабургер, напротив, обрадовалась этому. Не то чтобы она не понимала последствий, просто была счастлива, потому что сегодня девушка наверняка будет спокойна. И пока существование Венди текла вяло, у Картмана — билось ключом. Жизнь толстяка в принципе нельзя было охарактеризовать типичной школьной. Она в корне отличалась. Согласитесь, иметь связи с людьми, поддерживающими новое направление, особо ярко вспыхнувшее в Германии сорок первого года, — не очень в духе повседневной жизни. Жиртрест никак не предполагал, что вместо школы утром, ему придëтся переться в другой конец города и убеждать производителя осуществить личный заказ. Картман теребовал сделать ему петарды в виде гранат, на которых будет вычерчена свастика. Естественно, у продавца появились вопросы к заказчику. И, естественно, эти вопросы приходится решать в самый последний момент. Но тюфяк добился своего спустя диалога длиной в два часа. Забирая свои петарды, он не пошëл в школу — не хотел омрачать великолепный день мракобесием. Толстяк знал — будут вопросы, будут ругательства и будет ковëр директора, но будто бы его это когда-либо волновало. Жирдяй возвращается домой, кидает на санки коробку петард и плюхается на диван, взяв предварительно в руки джостик. Он отключает уведомления на телефоне — не хочет слышать раздражающий уши рингтон. Прошло около семи часов. За окном уже начинались сумерки. Картман встал, с дивана, накрыл коробку одеялом, и выдвинулся из дома. Ему нужно было купить бенгальские огни, зажигалку и спички. У него была зажигалка, — от Кенни досталась — но она уже давно не работала. В общем и целом не сложная задача, только вот, магазины были в совершенно разных концах города, — толстяк неволько выругивался, вспоминая об этом. Тюфяк хотел бы послать Баттерса на это дело, но этому «пидору» навряд ли продали бы подобное. «Как всегда всё нужно делать самому,» — пробубнил у себя в мыслях жиртрест. Тем временем Венди натягивала чëрное платье на тонких бретельках, наносила макияж, расчëсывала свои длинные прямые волосы, цвета крыла ворона, — приводила себя в порядок. Перфекционизм девушки порой убивал изнутри. Быть вылезанным до ниточек — то, чем нуаретта сильно грешила. Она пыталась выглядить великолепно. Как и полагается идеальной девушки идеального парня. Венди донимала своей педантичностью не только себя, но и Марша. Он же обязан быть идеальным парнем. И Стэн, будучи окрылëнным красотой Тестабургер, повиновался. Почти. Вечер. Снег. Мороз. Прошло уже полчаса, а Стэнли до сих пор не явился. Озеро обрамляли большие ватные диски снега. Водоëм заковала толстая корочка льда. А вокруг гуляли парочки. Их согревала любовь, а вот Венди мëрзла без своей пассии — надевать капроновые колготки зимой — нелучшая идея. Казалось, скоро еë ноги начнут покрываться изморозью. Девушка писала ему — тщетно. Она всë же решилась позвонить, но в ответ — только длинные гудки. Снег шëл, — шло время, а Венди ждала. Час ушëл впустоту. Терпение лопнуло, — Тестабургер направилась к дому Марша. Материалы были закуплены. Оставалось одно — раздать подарки. Картман побрëл в сторону дома Брофловски. И тут произошло пересечение. Картман увидел Венди, а Венди — Картмана. Во рту появился едкий привкус неприязни, дискомфорта. Однако Эрик неприлично долго загляделся на нуаретту. В его глазах было что-то непонятное: то ли удивление, то ли отчаянье, то ли восторг. Это было неправильно, поэтому тюфяк ускорил шаг, громко гремя санями с петардами. Тестабургер облегчëнно выдохнула. Жиртрест быстро испарился из поле зрения. Каштановая дверца вскоре материализовалась перед лицом нуаретты. Стук. Стук. Стук. — Здраствуйте, налич… — девушка в проходе моментально заткнулась. Перед Венди стояла Бебе, еë лучшая подруга. Стояла и смотрела, словно хотела сказать: «Извини, я не хотела тебя ранить». Естественно, полились извинения и обьяснения, но Тестабургер будто выпала из этого мира. Информация совершенно не воспринималась на слух. «Что о нас подумают другие, когда узнают?» — шëпотом пронеслось у нуаретты. И ничего больше. Молчание. Ни слëз, ни грусти — ничего. Только пустота.***
Венди — девочка смышлëная и трудолюбивая. Должна понимать, — цель требует усилий. Она это знает, поэтому и прилагает все силы. Однако, есть одно «но», к которому нельзя применить эту аксиому. И это одно «но» — другие люди. Их нельзя добится, прилагая все усилия. Их можно только полюбить, а правильно любить Венди не то чтобы сильно умела.***
Венди, очнувшись, только пробубнила: — Предательница. А потом хлопнула с грохотом дверью и направилась домой. По началу была оглушающая пустота, но затем вспыхнул пламя ярости. Даже ненависти. Ненависти к подруге, ненависти к парню, ненависти ко всему свету. Ей хотелось метать, рвать и ломать. А жажда мести так и сочилась из каждой щели. По пути назад девушка уловила ухом кряхтенье знакомого мерзавца. Картман — отмороженный придурок, но кто и был гуру в делах вендетты так это он. Нуаретта начала искать источник звука. Она кружилась вокруг дома Брофловски, пока не поняла, что звук сверху. Шпильки полетели в сторону, а ноги почувствовали на вкус прохладу снега. Венди осознавала, что потом будет сильно заболевать, но огонь мести в сердце сжигал к чертям все предрассудки. Схватившись за водосточную трубу, — которая чисто физически не может выдержать человеческую массу, однако, как будто это когда-то волновало писателей и читателей, тем более это Южный парк — здесь всë возможно, — Тестабургер начала карабкаться вверх. Венди схватилась за край дома и поднялась на крышу. Картман сидел спиной к девушке и что-то перевязывал. Грохот сзади заставил тюфяка развернуться. — Какого чëрта, хиппи, ты тут делаешь? — возмутился жиртрест. — Бланки твои, — аккуратно поднимаясь по пологой крыше к жирдяю, протянула Венди вместо ответа. Нуаретта приземлилась рядом с брюнетом, пока тот в смятении смотрел на неë. — Чего? — предсказуемо изрëк Картман. — Господи, не беси меня, — протароторила девушка, потирая переносицу. — Я говорю — бланки твои. — Это с чего это? — оглядел собеседницу сверху вниз жирдяй, — какой подвох, фемка? — Подвох лишь в количестве твоих извилин, кретин, — пророкотала Венди. Тестабургер — не в своëм амплуа. У неë не получается вести себя рационально без раздражения. — Ох, понятно, у хиппи-тупоголовки ПМС. Я боюсь представить себе, что будет во время менструации. Кровопролитие будет не только в твоей вульве, а и… Картман только раззадаривает еë своими утрированными едкими высказываниями. — Боже, заткни свою пасть, жирный ублюдок! Я тебе табели — ты мне помогаешь с местью, идëт? — Хо, ну, как вариант. Только, вот, табелей будет не достаточно. Знаешь, ты знатно так подзадержалась с предложением, да и по твоей злобной манере кары ты хочешь мгновенной, поэтому, дорогуша, ты мне поможешь, — из-за темноты девушка не могла сказать точно, показалось ли ей или Эрик взаправду слегка улыбнулся. Причëм не надменно, как он обычно скалился, а искренне, так, еле заметно. И тюфяк был чертовски прав. Венди не пришла бы к нему, будь это просто какие-то мелкие сошки. Тестабургер не хотелось думать — ей хотелось мстить. Ей движил не разум, а пульсирующая по венам ярость. — Ладно, что нужно делать? — Для начала, — Картман посмотрел вниз на колени, где располагались связанные «гранаты». Он ослабил узел и достал пару петард, затем вновь усилил крепление верëвки и протянул лишние заказные изделия девушке, — держи, — понадобятся потом. Нуаретта покорно взяла фитиливые петарды, убрала себе в ридикюль. Жиртрест встал, подошëл к дымоходу, заглянул внутрь и подозвал жестом Венди. Она подошла. Брюнет протянул ей связку петард, а затем и коробок спичек. — Зажжëшь фитили, спустишь их «рычагом» на верëвке и прикроешь вон той хернëй, — Картман указал на близлежащую квадратную дощечку, — по моей команде. А те, которые я оттдал, петарды, не поджигай. Они твои. — Ясно, а какая команда? — Я кивну. С этими словами он закончил своë пребывание на крыше. Спустился, покопошил что-то на санях, достал зажигалку и поджëг почти незаметные серебряные спицы. Поднял голову в сторону девушки и одобрительно качнул головой. Снег зашуршал, заскрипел, зачавкал под быстрым передвижением ног толстяка. Зажëнные спицы разбавляли скрежет зимней ваты шипением искр. Подготовленной спичкой Тестабургер чиркнула о тëрку на коробочке. Палочка вспыхнула, подожгла фитили и отправилась куда-то в кипу холодных снежинок. Груз был закинут в дымоход. Петарды тихо легли в камин, а верëвка вскоре составила им компанию. В завершении нуаретта накрыла трубу доской. Картман подошëл к двери и постучался. Дверь открыла пара. Хайди Тëрнер и Кайл Брофловски. Два человека, которых жиртрест терпеть всей душой не мог. Он бы винил Хайди всегда в уходе, но, когда русая сошлась с рыжим евреем, жирдяй стал винить девушку ещë сильнее. — С Ханукой, жид и травоядная! — протягивая свой подарочный букет бенгальских огней, промурлыкал тюфяк. — Жиртрест, что ты… — голос Кайла прервал взрыв петард позади. Брюнет нарочито незаметно всунул вегетерянке букетик искр. Развернулся, схватил санки и убежал в другую сторону Тестабургер в этот момент едва успела среагировать. Увидела убегающего Картмана и мгновенно погналась за ним. Дым лез из всех щелей еврейского домика. Жиртрест периодически разворачивался, чтобы поглядеть на своë творение. На его лице расползалась сардоническая улыбка от этого зрелища. Крики, ругательства, разрушение, — хаос, если обобщать понятие. Эрик любил хаос, потому что, видя его, он чувствовал себя не таким одиноким. Разрушение — это всегда разрастающееся саморазрушение, которое переходит границы личности и поражает реальный мир. Картман — лишь самодовольная личина, скрывающая истинное, загнанное в угол, обречëнное лишь на ненависть нутро. Он всех ранит. Абсолютно всех. Тех, кто любит, и тех, кто ненавидит, тех, кто приносит ему боль, и тех, кто исцеляет еë. Эрик мнителен к миру, потому что мир встретил его слишком грубо. Встречая родной дом, Картман думает о том, как будет есть сырные шарики и смотреть какое-то шоу по телеку. Его рука вот-вот встретится с ручкой входной двери, но еë резко отдëргивает высокий голос. — Кхем-кхем, ты ничего не забыл? Жирдяй мнимо охлестывает еë самыми сочными ругательствами, возникающими в голове. Тюфяк разворачивается, проверяя не кажется ли ему. К его сожалению, не кажется. — Да-да, сейчас, подожди, я санки в гараж закину, — спускаясь со ступенек порога, подходя к гаражу, мямлит недовольно толстяк. Картман закидывает сани в гараж, заранее перекинув из них к себе в карман рабочую зажигалку. Нуаретта в этот момент натягивает шпильки, что успела забрать с участка Кайла. — Пошли, — сухо процеживает брюнет. — Иду, поджигатель евреев. — П-ф, не стоит благодарностей. Он просто встретил свою судьбу. На удивление, жиртрест слышит не осуждение со стороны Тестабургер, а смешок. Подавленный и приглушëнный шипящим убаюкиванием зимнего ветра, но смешок. Венди начинает казаться, что мир постепенно сходит с ума, раз в компании с Эриком, мать его, Картманом ей становится интереснее, нежели в компании Стэна или друзей. — Так, — игнорируя этот странный момент, пробубнил парень, — куда мы направляемся, хиппи? — К Маршу, — моментально изменилась в лице девушка. — О, хо-хо, ну теперь понятно, почему у тебя ПМС, — усмехнулся тюфяк. — Заткнись. Я тебе бланки отдаю не за твои речи, а за дело. — Да мне наплевать. Я всë равно эти табели получу. С твоей помощью или без неë. — Слушай, а зачем тебе табели вообще сдались? — Фемка, может мы уже пойдëм, а не будем на месте топтаться? — ловко перевëл тему. — С тобой даже поговорить нормально нельзя, задница. — Ради тебя стараюсь, заноза. — Как тебе вообще пробили заказ со свастикой? Какого чëрта тебе вообще сдались петарды с символикой, если их, твою мать, никто не увидит? — Для сохранения обычия. Ты может не знала, но Адольф ненавидел евреев. — Придурок, это отвратительно! Ты хоть бы дневник Анны Франк почитал. — Она еврейка, а евреи — низший сорт людей в этом мире. Я не собираюсь слушать мусор. — Урод. — Сама не лучше, гнилая стерва. Удивительно, но их распря была живее любого свидания со Стэном. Ей было интересно. Венди не чувствовала, что ей нужно выдаивать тему. А эти оскорбления уже не казались чём-то серьёзным и придавали некую перчинку. — Хиппи, я теперь могу называть тебя официально тупоголовкой. — Картман, ты оборзел? — Нет, ну ты ведь не замечала измены около двух месяцев. — Двух?! — Как слышала, фемка. — Обалдеть. Минуточку, а ты откуда знаешь? — Порой, я знаю много лишнего, поверь. — Нет, серьёзно, откуда? — Ну, это очевидно. Если мужик спит с бабой, он будет как можно дольше пялится на еë грудь, ну и на неë в целом тоже. К тому же у Марша неоднократно можно было заметить алую помаду на шее, — ты обычно пользуешься более блеклыми оттенками. Тестабургер никак это не прокомментировала. Видимо, она была отвратительной девушкой, потому что даже жирдяй заметил очевидное. — А как мы мстить будем? — «Мы»? П-ф, нет, шлюха, это ты мстишь, я только тебе помогаю. А как ты это делать будешь, я без понятия. — Ладно, теперь я жалею о своих действиях. — Ну знаешь, я могу пойти домой, хиппи. — Нет, ты никуда не пойдëшь. Ты потратил моë время, значит я потрачу твоë. — Тестабургер, я уверен, что за издевательство над людьми тебя заберут в преисподнюю, если она вообще существует. — Не ной, жирдяй. — Я не жирный! У меня кость широкая! Ой, да в целом лучше заткнись, а то разит тупостью за километр. — Кто бы говорил, — шëпотом буркнула Венди. Дом Стэна. Противная скрипящая дверь, — Рэнди никак не мог самазать петли, как говорит Стэнли. Зашторенные окна. Рождественские куплеты въевшиеся в подкорку сознания и радостные голоса, будто ничего не произошло. Это питало утихомирившийся на время гнев. Тогда Венди хотелось крушить, но сейчас ей хотелось подгадить, насолить, испортить всю праздничную идиллию. В этом они были похожи с Эриком. — Дай зажигалку. Брюнет отдал еë девушке. Тестабургер взяла с земли камень и кинула его в оконное стекло. Стекло вдребезги раскололось и полетело на мелкие осколки. Огонëк зажигалки нежно обнял фитили и оставил на них свой след. Петарды полетели в окно. А нуаретта отошла в сторону вместе с толстяком. Были резкие возгласы, а затем — бум! — дым пошëл. Дверь отворилась. Блондинка с Маршем выбежали из дома, а на лице Венди красовался омерзительный, радостый оскал, как у Гринча. Картман наблюдал. Он был в приподнятом настроении. То ли желание спать на него подействовало, как стаканчик вина, то ли мания разрушения. Не важно, что это было, главное, что толстяк был словно подшофе без алкоголя. И вот, Эрик смотрит на девушку, что сотворила такой кавардак и видит злорадство на её лице. Девушку, которую он не выносит из-за их конфронтации, он был готов рассматривать вечность. «Странно,» — подумал Эрик, но не перестал смотреть. Венди повернулась к Картману и в эйфории пролепетала: — Спасибо большое, Эрик! Ты конечно был брюзгой сегодня, но не таким, чтобы я могла послать тебя. — Ага, не за что, — растерянно и печально отрезал тюфяк, стараясь перестать пялится на визави. Не хочел чувствовать что-либо к ней, кроме желания мстить за невзаимность в начальных классах. А тут Венди называет его не «придуроком» или «задницей», а «Эриком», ещë и своим ласковым мурлыкающим голоском. И тем более благодарит. Эрик хотел не любить вовсе, потому что так живëтся проще. А Тестабургер улыбается. Ей весело. Она испортила всю романтику бывшим парню и подруге. В голове проматывается плëнка событий на этой недели. Ощущения свежие и, кажется, до Венди кое-что доходит. Всё диалоги с Маршем сухие, как пруд в пустыне, а вот с Эриком полны страсти и красок. Беседы с Картманом выразительны и чудны, как картины Ван Гога. Нуаретте гораздо улекательнее с таким собеседником, нежели со Стэном, который со всем согласен. Эмоции переполняют, кажется она пьяна без алкоголя. Но тут плëнка обрывается. И девушка делает дерзкий шаг наперекор судьбе. Ей наконец-то плевать, что ей скажут другие, и это еë поражает до глубины души. Ей это нравится. Импульс толкнул Венди и она, грубо цепляясь руками за лацканы красной куртки, впилась со всей страстью в чужие рыхлые губы. И тут сердце Эрика ëкнуло. То ли от рези, то ли, напротив, от эйфории. Сердце толстяка — которое, на удивление, у него есть — ëкало за жизнь лишь дважды. И все разы были из-за Тестабургер. Первый раз был на дебатах, а второй — в рождественскую ночь, то есть сейчас. Снег шëл, а время будто заморозилось. И не существует для них ничего — ни дома Марша, ни Кайла, ни соседей. Только, вот, испытывают они совершенно разные чувства. Венди вкушает сладкий кайф, а Эрик замер в грустных размышлениях. Думает, она пытается заглушить свою боль от потери своей пассии. Думает, использует его в качестве замены на время. Картман не отвечает на поцелуй, но и не отталкивает. Тестабургер приходится разорвать лобзание губ. — Что с тобой? — говорит лукаво девушка. — Может ещë и отсосасëшь? — дерзит холодно толстяк. — Боже, заткнись, ты всё ещë такой же чертила. — Сама помолчи, шлюха. Я не тупой, понимаю, — ты питаешь тоску по этому смазливому нытику, а с помощью меня просто хочешь залатать на время раны, пока не сойдëтесь снова. Не делай так ради всего святого, прошу. — Да плевать мне на него, козёл. Я только сейчас осознала, что мне начхать на мнение других рядом с тобой. И ты хочешь от меня эту свободу оторвать? Просто, чëрт тебя побери, помолчи и наслаждайся, задница, — вновь их губы соприкослись. И теперь Эрик был в полном смятении. Второй раз за вечер. Очуметь. Но теперь это не казалось какой-то злой шуткой в сторону брюнета. Он даже начал чуть-чуть проникаться этими странными наслаждениями от лобзаний губ. А Венди целовала и целовала, чуть ли не до потери пульса. Картман потихоньку стал, на удивление, таять от этого действия и проявлять свою агрессивную перчику. И только прерываясь на время, они говорили друг другу, будто отказываясь от своих же поцелуев и слов, сказанными ранее: — Потаскуха! — Придурок! Снежинки падали, обжигая тëплые щëки. Снег изредка чавкал под ногами. А месяц блекло сиял на небе, будто спал. То ли магия Рождества повлияла на весь этот странный исход, то ли зима подморозила всем головы, то ли вовсе судьбой был предначертан итог всей этой глупой комедии.