Ради науки

      Дилану было интересно, Лололошке — скучно. Частично так они и оказались в той ситуации, в которой, собственно говоря, находились.              Лололошка стоял на коленях между разведенных ног, пока Дилан отчаянно пытался совладать с собой. Сосед, казалось, не испытывал ни малейшего стыда — ни когда заправив прядь за ухо, легонько коснулся головки губами, ни когда глядел на него снизу-вверх чистым, кристальным взглядом. И смотрел ещё так хитро, жук. Наслаждался?       Дилан вздохнул, немного ерзая на стуле. Чужая рука плотно обхватила член. Лололошка ещё раз на пробу прижался припухшими лепестками губ к красноватому концу, затем облизнулся, довольный и немного откинулся назад.       — Ну как?       — Мне никогда раньше не отсасывали, — с опозданием выдавил Дилан, пытаясь держать себя в руках. Ей-богу, трясется как девственник. — Не с чем сравнить.       — Хм, — Лололошка кивнул с видом ученого, — на ощупь не похож на человеческий.       Иногда Дилан был готов костерить своего соседа за немногословие; а иногда благодарить. Ехидное «а много ли ты членов в своей жизни трогал» он проглотил, решив не ляпать ничего на эмоциях, чтобы потом не жалеть.       Лололошка, тем временем, вернулся к физическому прощупыванию члена; его мозолистые руки невесомо прощупывали каждую вену на стволе, проходясь короткими ногтями то по уздечке, то по головке. Дальше он пока не заходил, отчего-то медлил. Играл с яичками, постоянно глядя на реакцию, иногда пытался неумело ласкать языком, в общем — веселился как мог.       Дилану было не до смеха. Он неожиданно осознал, что его, вообще-то возбуждают такие вещи.       Во-первых, он раньше никогда не думал что вообще будет заниматься сексом, ладно?       Даже если вспомнить его девушку (уже бывшую, видимо) Дилан не то чтобы уверен, что у них когда-нибудь был секс. Были обьятия, поцелуи, какая-никакая (больше «никакая», ага) романтика. Но переходили ли они к более интимных вещам? Он не может вспомнить.       А теперь его сосед стоит перед ним и пытается отсосать. Пытается здесь ключевое слово, учитывая что ни у кого из них нет надлежащего опыта, и это все ещё «во-первых». А во-вторых, вся эта идея изначально была чисто исследовательская. Им двоим было интересно насколько сильно будут отличаться люди и автоматоны в этом плане и насколько детально JDH продумывал свои творения. В конце-концов, если весь Хэнфорт был ловушкой для мироходцев, не исключено, что кто-то из них мог влюбится в автоматона, а Дилан очень сомневался, что все мироходцы асексуальны. Значит, вероятность того, что у автоматонов пригодность для секса существовала.       Существовала. Это была всего-лишь теория, которую он никогда не думал переносить на практику.       Что делать, если автоматон вдруг перегорит во время интимных делишек он не задумывался, но кажется был готов проверить это на практике — Дилан ощущал, что скоро у него из ушей пар пойдет от возбуждения.       А Лололошка, кажется, и не осознавал как выглядит; с раскрасневшимися губами и блестящими глазами. Только от этого вида можно было смело кончить. Внизу живота скапливался подозрительный комок, тянущий истомой. Желание делало его внимательным, обостряло все чувства в стократ. Дилан ненавидел себя за то, что его член заинтересованно дёргается от зрелища, и прикрыл глаза, ведь Лололошка это тоже замечает.       Он не видит его выражения лица, но физически ощущает чужое самодовольство.       Лололошке интересно и он выглядит почти как ребенок- очень, очень, самодовольный ребенок, и Дилан дает себе ментальную затрещину, потому что сравнивать двухметровую шпану, недвусмысленно сидящую меж ног с непосредственным дитем — странно.       Мысли снова уплывают куда-то не туда, но Лололошка успешно возвращает их в правильное русло — очевидно, пытаясь морально оправдаться себя перед собой, Дилан не заметил как сосед собрался храбростью, мыслями и отвагой, чтобы сделать…       О.       О.       Блядь.       Дилану приходится вцепится в собственный стул, подавляя порыв дернуть бедрами вверх. Чужое горло такое узкое, но благодаря этому наоборот хочется сорваться на быстрый темп, трахая податливые стенки.       «У этого парня вообще есть рвотный рефлекс?» — слабо стучит в голове. Внутри так тесно, мокро и горячо — это кружит голову. Дилан чувствует, как язык ласково обводит головку, и скорее ощущает, чем видит — чужая макушка неторопливо, растягивая и пробуя, насаживается. Остается в таком положении некоторое время, работая языком, а затем раздается тихое «сюрп» — Лололошка на секунду отстраняется, следит за реакцией, прежде чем вернутся в изначальную позицию, и Дилан жалеет, что не снял толстовку, потому что в комнате становится жарко.       Темп был неспешный, почти чувственный. Пока Дилан с видимым упорством пытался держать себя в руках, Лололошка, казалось, ещё больше раззадорился — влажные, пошлые звуки все четче звенели между ними, стимуляция становилась сильнее, приятнее, эффективнее. Лололошка знал, куда давить и как ласкать. Пускай ласки его были в некотором роде неумелыми, он всегда быстро приспосабливался и хорошо учился, а потому совсем скоро его язык храбро то посасывал кончик, то широкими мазками вылизывал весь ствол, истекая слюной. В какой-то момент юркий рот заглотил весь член полностью, с яичками.       Лололошка оперся о чужие дрожащие колени, еле вспоминая как дышать через нос. Челюсть болела и ныла, но это определенно того стоило — терпкий запах и вкус на задней части его горла были просто восхитительными, хотя он никогда не думал, что будет наслаждаться такими вещами. Предэякулят был вкуснее, чем он когда-либо ожидал, хоть ему почти нечем было дышать из-за наполненности, распирающей глотку. Было сложно не ерзать, хотя бы потому, что собственное возбуждение болезненно ныло; но Лололошка никуда не спешил, игнорируя разряды проходящие по телу, словно электричество.       Дилан тоже едва мог вдохнуть, не рискнув самоконтролем.       Хотелось сорваться, насадить, навязаться, и просто ощутить эту приятную оболочку вокруг перевозбужденного органа, но Дилан терпел, не зная как на это отреагирует Лололошка. Он поднес руку к лицу, растерянно смахивая капельки пота, и открыл незнамо когда закрывшиеся глаза:       — Чувак… — собственный голос звучал хрипло, — ты в порядке?..       Лололошка что-то промычал — Дилана чуть не выгнуло от вибрации, пронзившей тело. Он сглотнул, стиснув зубы до боли. Чужое выражение лица было неясным, пустым; Лололошка просто смотрел на него. Его ресницы слиплись от влаги, щеки раскраснелись, а волосы — итак не отличавшиеся хорошей укладкой — окончательно растрепались, превратившись в гнездо. Дилан физически почувствовал, как к члену прилилось еще больше крови.       В данный момент он мог чувствовал мягкий язык, как подложку к своему члену — Лололошка бездействовал, расфокусировано витая где-то далеко-далеко.       Он выглядел почти что ленивым сейчас. Даже почти не двигал языком, а Дилана уже вело от одного только ощущения «погребения» в жаркой тесноте. Это не только не уменьшало его возбуждения, но и сыграло значительную роль в некотором самосознании своих кинков. Дилан медленно заводился ещё больше, не зная, откуда в нем такое.       «Как, блять, они вообще к этому пришли» уже было слишком поздно спрашивать.       Когда стало совсем уж невыносимо, Дилан рвано двинул бедрами. Лололошка издал поверхностный давящийся звук, но не отстранился, теснее сомкнув губы.       Страсть момента накалила ощущения. Лололошка прерывисто вдохнул, почувствовав как рука зарывается в его волосы, перебирает пряди и дергает на себя, насаживая ещё глубже. Дилан осторожно отпустил себя, позволил границам немного размыться, с негласного позволения — и довольно урчания — другого. Тихое «ах» сорвалось с губ. Бедра двигались в совсем беспорядочном ритме, но никому из них не было до этого дела — лишь удовольствие, проскальзывающее в каждую частичку тела имело значение. Они оба открывали для себя новые стороны, оба учились и узнавали что-то новое о себе и о другом, и этого было достаточно.       Лололошка был доволен; даже когда Дилан кончил ему в рот, смущенно извиняясь; даже когда он собственнным рукавом стирал остатки спермы с губ, не сумев спрятать разомлевшего взгляда.       Их отношения, возможно, изменились с этого момента. Никто впрочем не знал к чему это приведет.       Одно они оба знали точно: это надо повторить снова.