Вот наступит день весенний и тепло ещё подарит,
Словно был когда-то холод, да давно уже прошел,
На монетке юбилейной улыбается Гагарин,
Пусть смеется — человеку хорошо.
Николай Гринько «Гагарин»
Александр подкидывает монетку привычным движением. Ловит в воздухе, прижимает ладонью, переворачивает. Орел или решка? Он и сам не знает, чего он больше ждет. Или чего боится. Так орел? Или всё-таки решка? Ему стоит глаза закрыть, и он как вживую увидит перед собой отца: — Смотри, Сашка, Гагарин, — отец слегка приобнимает за плечо, наклоняя его голову к себе так, чтобы сын непременно взглянул на десятирублевую монету в его руках. И ну и что, что сын уже выше отца, ну и пусть он на самом деле легко мог бы воспротивиться тому, что его куда-то тянут. Он мог бы даже сказать, что ему неинтересны эти глупости — Александр уже практически взрослый мужчина с неплохой должностью, но это же его отец. И он рассматривает вместе с ним Гагарина. Хотя, наверное, мог бы купить тысячу таких монеток, и сверху — еще тысячу куда более дорогих. — Мой тезка, — с гордостью говорит отец. Он почему-то всегда радуется этому факту, будто его назвали в честь Гагарина, хотя на самом деле, нет, конечно, просто популярное в те годы имя, а отец в 1961 уже давно в школу ходил. Отец подбрасывает монетку. — Орел или решка? — спрашивает он. Александр не помнит, что он тогда выбрал. Иногда он задается вопросом, а отец в тот день вот так подбрасывал своего Гагарина? Ехать — решка, не ехать — орел. Вместе — орел, одному — решка. Что ему тогда выпало? Прислушался ли он? Монету Воропаев потом достал из отцовского пиджака — еще бы, он же прекрасно знал, где она обычно лежит. Лежала. Монета выпадает из пальцев. Точнее, ее просто выбивают из рук. Тоже практически привычным движением, она всегда тут, она всегда такая — Екатерина Валерьевна Пушкарева, помощник президента этой богадельни, точнее его собственной компании. Только вот она не его помощник — ведь он тут не президент. — Простите, — говорит Катерина, но в голосе как будто уже не слышно раскаяния. Привыкла. Привыкла, что на него можно налетать, его можно ронять, можно валять по полу в коридорах родной компании. Ей с ним — все можно, он совсем не против. Просто проблема в том, что она этого не знает. Еще не знает, но он надеется, что однажды… Глаза красные — плакала, наверное. Он уже не первый раз замечает, что она плачет. Что же ты, Андрюша, делаешь с влюбленными в тебя женщинами, что они плачут из-за тебя: и сестра родная, и вот Катерина? В кармане через ткань жгутся документы — бомба просто. Все Андрюшины ходы, все его схемы, все там. Хотя какие схемы, так одна, и та не была бы возможна, если бы не преданность, почти собачья верность Пушкаревой. Согласилась бы она ради Александра на такое? Она же не дура — кто пойдет на подлог и преступление. Да и он не дурак, чтобы поверить, что она ответила бы ему согласием на такое предложение. Ему для этого не хватает совсем немного. Или, наоборот, слишком уж много — нужно просто чтобы его фамилия была Жданов. И имя другое — и все бы получилось. У Жданова же как-то получается. Рассудок подсказывает, что он бы тоже налажал — просто как-нибудь по-другому. У каждого свои ошибки, кто сказал, что его были бы менее серьезными? Верить он, конечно, может во что угодно, но воображение — чертово разыгравшееся воображение — почему-то подкидывает картинки, как он сидит за столом с зеленым сукном. Что там? Рулетка? Никогда не интересовался. Покер? Играл несколько раз на закрытых вечеринках в Гарварде. Бред. Он смотрит на Катю, и думает, что у него не хватает смелости разрубить этот узел. У него даже нет сил просто перестать приходить в офис. Все ждет чего-то. Надеется. Дурак. Дело же не в смелости. — Александр Юрьевич, вы обронили. Он с этой монеткой сколько уже носится. И в каморку к Катерине тогда заходил. И шуточки какие-то отпускал в коридоре про оружие Победы. И, свалившись на диванчик в приемной, все решался, а не догнать ли Катеньку? Только все не складывается. Не в монетке, наверное, проблема. Или — не только в ней. Просто у Кати — другие планы. У нее компания, беготня по банкам, защита Андрея ото всех. Фальшивые расчеты, приукрашенные результаты деятельности — все ненастоящее, кроме ее чувства: тут уж выбирать не приходится. Он же тоже выбрал — два влюбленных идиота, обративших внимание на людей, которым они не нужны. Александру вообще кроме нее никто не нужен: он не святой, конечно, но что там в этой Клочковой — ноги да сиськи. С Катей, пожалуйста, он хоть сейчас готов признаться, что все всерьез. Надолго. Навсегда и на всю жизнь — он не побоится этих слов. Чтобы держать ее за руку, переплетая пальцы, водить в театр и на выставки, воровать у нее из тарелки кусочек торта, от которого он сначала отказался, вести ее домой — сначала к себе, а потом уже просто домой, к ним домой. Прижимать ее к постели, ласкать, клясться ей в чем угодно, всю жизнь бояться ошибиться, потому что такие, как Катерина, могут и не дать второго шанса, и в то же время жить с верой в то, что она поймет, всегда примет — любого, даже капитально облажавшегося. И именно поэтому прожить с ней в гармонии и счастье, так, что ничего не придется забывать, стирать, переписывать. И, может, даже, чтобы в конце — как у его родителей, чтобы вместе даже там. Хотя он ей бы не пожелал такого. Лучше уж как-то по-другому. По-своему. Катя улыбается, и он замечает, как она обводит пальцами портрет на монетке — даже такая ласка и не ему. — Решка, — говорит она, внимательно разглядывая Александра. Что она там прочитала на его лице? — Простите? — переспрашивает он. — Решка, — послушно повторяет Катя. — Ваша монетка упала решкой вверх. Вдруг вам принципиально. Александр кивает. Принципиально. Наверное. Решка. Что же, можно попробовать. — Поужинаете сегодня со мной? — спрашивает он. Катерина прикусывает губу, раздумывая. Ну, соглашайся! Пожалуйста! Или уйди уже, оскорбись, объясни, что с таким человеком у тебя не может быть ничего общего. Ведь не может? — Я освобожусь в семь, — она вскидывает на него взгляд, и он отмечает, что слез там больше нет. Испарились. Хорошо. И тогда он решается на большее. Риск? Риск. Но разве попытка того не стоит? Улыбается Гагарин, на монетке юбилейной. Александр и сам не помнит, что загадал перед тем, как Катя выбила у него монету. Да и какая ему разница, если он касается ее губ. Если он держит Катерину в своих руках. И, самое главное — она совершенно не возражает.