Fly Dying – Nil
Ему кажется, что всё это – дурной сон. Может, так оно и есть. Может, всё, что произошло с ним за последние несколько дней – Подземелье, причудливые пейзажи, говорящие цветы и удивительно человечные (какая ирония!) монстры – просто сон, от которого Кловер никак не может пробудиться.
А может, он умер. В очередной раз. Ему почти не привыкать.
Кловеру не впервой чувствовать острый всплеск боли, после которого он стремительно проваливался в бесконечное тёмное ничто. Какое-то время он ничего не видел, не слышал и не мог говорить, точь-в-точь как те три обезьянки. Спустя несколько мгновений – а может, лет, понятия времени в этом месте не существовало – до Кловера долетал звенящий тонкий голосок, произносивший нечто то ободряющее, то язвительное (настроение у его цветочного друга менялось по десять раз на дню), и впереди загоралась яркая, похожая на звезду вспышка. Кловер устремлялся к этой звезде, простирал руку, касаясь самого её сердца: пламя её было приятным и тёплым, а не испепеляющим, как у небесных светил, и пространство накрывала волна ослепительного сияния. Кловер крепко жмурился, боясь ослепнуть, замирал... и вот он уже стоял на ногах возле этой самой звезды, целёхонький и невредимый, будто ничего и не произошло.
А между тем Кловер возвращался с того света.
*
На этот раз всё вышло совсем не так.
Кловер помнил крышу, откуда открывался прекрасный вид на Ядро – центральный источник питания для всего Подземелья. Помнил Мартлет, предложившую отбросить старые обиды и начать всё с чистого листа за секунду до того, как её сердце пронзила лоза с острыми шипами. Растерянность и горечь, застывшие в её взгляде прежде, чем птица обратилась в прах...
Из-под земли возник маленький жёлтый цветок, всё путешествие представлявшийся как “его лучший друг”, и принялся отчитывать Кловера за неследование их “общему” плану, но что именно он говорил, Кловер не запомнил: охватившие его гнев и жажда мести вытеснили собой всё остальное. Дрожащими руками он выхватил пистолет и навёл дуло на Флауи – но тот лишь посмеялся и сделал...
что-то, после чего пистолет загадочным образом вновь оказался в кобуре, а Кловер с ужасом обнаружил, что не может пошевелиться. Всё, что ему оставалось – наблюдать, как маленькие белые точки, – “семена дружбы”, как называл их сам Флауи, всё плотнее смыкали вокруг него кольцо...
А затем всё опять поглотила темнота, но спасительной вспышки света не последовало.
*
То, что происходило дальше, не укладывалось в голове. Разговоры о временных петлях, среди которых эта была не первой, не десятой и, по-видимому, даже не сотой. Неравный бой против Флауи с его ужасными атаками, гримасничаньем и воплями, больше похожими на стоны, где всё, что Кловер мог – это
(плакатьтерпетьгнитьзадыхаться)
держаться за смутную надежду, что каким-то чудом он сможет победить. От попытки осмыслить происходящее у Кловера начинал болеть мозг, – насколько это было возможно, ибо его реальный мозг остался где-то там, на крыше, внутри бездыханного тела. И об этом сейчас тоже не стоило слишком задумываться.
Кловер долго куда-то бежал без оглядки. Он миновал знакомые ему кукурузные поля в Тёмных Руинах, заброшенные офисы Паропрома, знойные дюны перед Оазисом... Но были и места, ему не знакомые, от которых Кловер, тем не менее, испытал странное чувство дежавю. Он бежал и бежал, насмешки Флауи становились всё дальше и дальше, пока, наконец, не затихли вовсе...
И Кловер снова оказался один на один с чёрной бездной.
Кловер старался не думать о длинном мрачном коридоре, ведущем в никуда,
(“Привет? Где это я?”)
и о сгнивших мёртвых цветах, грудами сваленных за его спиной. Ещё больше Кловер пытался отогнать мысли о том самом – единственном – цветке, к которому так и не смог подобраться, но успел уловить его шёпот, – надломленный и тихий настолько, что, казалось, цветок и сам не понимал значения сказанных им слов.
Возможно, так и было.
("Что же я наделал?..")
А потом раздался треск, и всё это исчезло.
*
После был Снежнеград – пустой, зловещий,
неправильный – и знакомая синяя птица, заключившая Кловера в свои два крыла прежде, чем тот успел заметить три жутких отверстия на месте глаз и клюва.
– Как же я рада, что нашла тебя! – восклицает Мартлет, восторженно повторяя эти слова ещё и ещё, как заевшая пластинка. С каждым разом её голос всё меньше походит на голос рассеянной, но добродушной королевской стражницы и всё больше – на утробный вой чудища.
Лицо Мартлет тает, превращаясь в отвратительное месиво, и на его месте открывается огромный, размером с человеческую голову, глаз.
– НАШЁЛ ТЕБЯ.
Тогда, в моменте, Кловер не на шутку испугался. Сейчас, сидя в одиночестве на борту бледной копии “Авы”, он на удивление спокоен.
– Я
тоже тебя нашёл, – одними губами отвечает он, вновь вспоминая о том одиноком цветке, и, поправив любимую ковбойскую шляпу, выглядывает за борт.
Вода в реке матовая и непрозрачная – ни единого блика или луча света, что играл бы на её поверхности. Казалось, она застыла. Ни журчанием, не плеском не отзывалась она на тихое скольжение “Авы” по её глади, и лишь тонкий след позади свидетельствовал о том, что у вод этой реки своё, необъяснимое законами реального мира, течение.
Неумолимое в своём постоянстве.
“В водах этой реки исчезают настоящее и будущее, и на смену им приходит одно лишь прошлое, – Кловер сам удивляется недетской стройности пришедшей ему мысли, – Здесь прекращается всякое движение. Каждое живое существо рано или поздно проплывёт по ней. Воды этой реки сулят вечный покой и забвение, словно...”
– Словно воды реки Стикс, – завершает Кловер вслух, невольно прикрыв рот руками.
Он любил мифы и легенды, а потому хорошо знал древнегреческое предание о реке Стикс и о суровом лодочнике Хароне, сопровождавшем души умерших в загробное царство. Ни плачем, ни деньгами нельзя было вымолить его милость: тот, кто проходит этот путь, обратно не возвращается. У Кловера же не было никого, кто составил бы ему компанию, – не считая, конечно, цветка-психопата, которого Кловер, купившись на медовые речи, наивно посчитал своим другом, за что и поплатился. Голос Флауи эхом отдавался то в одном, то в другом уголке его сознания – запугивая и издеваясь, расслаиваясь, ядовито-сладкими потоками заполняя каждую полость.
– Бе-едный Кло-овер хочет пла-акать, – тянет Флауи нараспев, как колыбельную, – глазок нет, чтоб слёзки капать.
Наверное, Кловеру следовало рассердиться. Нет, быть
в ярости. Этот двуличный цветок умертвил его тело и теперь покушался на саму душу, а за своё недолгое пребывание в Подземелье Кловер успел понять, что души людей у монстров – весьма редкий и востребованный материал. Пока у него оставались силы сопротивляться влиянию Флауи – но не более того: весь гнев, страх и смятение, все эмоции одна за другой отключались, как что-то, в данный момент излишнее. Оставалось одно упорство – назвать это
решимостью у Кловера почему-то не выходило – и сомнения в том, надолго ли его ещё хватит.
“Допустим, я смогу победить, – думает Кловер, глядя за горизонт, где за искусственной синевой неба проступала чёрная полоса, – Но что дальше? Если тело мертво, возвращаться мне будет некуда”.
Кловер ёжится, как от порыва ветра, хотя в воздухе ни малейшего дуновения. Медленно, но беспощадно осознание случившегося настигает его.
Неужели
действительно настала и его пора?
Обстоятельства налицо, но всё то же врождённое упорство не даёт Кловеру примириться с этим. Он прикрывает веки. “Ава” мягко покачивается на волнах, убаюкивая сознание, и Кловеру всё больше мерещится, что его лодыжки омывают холодные речные потоки. Он распахивает глаза: к счастью, в “Аве” по-прежнему ни единой пробоины, и борт её остаётся сухим.
Впрочем, так ли плохо позволить течению поглотить себя здесь и сейчас?
Кловер трясёт головой, прогоняя упаднические мысли. Нельзя позволять отчаянию брать над собой верх – особенно теперь, когда мысли Флауи всё громче звенели в голове, понемногу сливаясь с его собственными. Кловер боялся, что ещё немного – и он окончательно растворится в этом безумии. С этим срочно нужно было что-то делать.
Кловер решает начать с малого.
Он встаёт по центру “Авы”, расставив ноги на ширине плеч, и делает глубокий вдох. По крайней мере, ему хочется думать, что он дышит.
– Меня зовут Кловер, – объявляет он во всеуслышанье водам реки, – Мне двенадцать. Я пришёл отыскать и спасти пятерых детей, потерявшихся в Подземелье.
Начало положено: мысли будто бы немного прояснились. Это обнадёживает.
Приободрившись, он продолжает.
– У меня есть две младших сестры и один старший брат, который давным-давно переехал в другой город. – Кловер загибает пальцы на каждую подробность, которую называет, – Их зовут Сибилла, Эмили и Джим. Моя мама целыми днями на работе, а папа уехал на заработки, и я больше его не видел. Я люблю сэндвичи с арахисовой пастой. Мне нравятся фильмы про ковбоев и супергероев. Я мечтаю, что, когда вырасту, у меня будет своё ранчо, и я буду скакать по нему на любимом коне, которого назову Спирит.
Губы Кловера трогает лёгкая улыбка.
– А ещё у меня на ранчо будут жить собачки! Много собачек. Когда-то у меня уже был щенок, которого звали Лаки. Лаки...
Улыбка сходит с его лица.
– Лаки... сбила машина, когда мне... было девять.
Кловер сглатывает неприятный ком в горле и вдруг хмурит брови. Что-то не сходится. Щенка ему подарили как раз на девятилетие, значит, машина сбила его позднее. Машина сбила его...
Над водами реки сгущается туман. На миг, тянущийся, как вечность – вечность, пролетающую, как миг – в сознании Кловера воцаряется такой же полнейший штиль, как и снаружи вокруг него. Он замирает.
Очнувшись, Кловер вздрагивает.
Кого сбила машина?
О чём или о ком он только что говорил?
Кловер разгибает пальцы, пытаясь распутать клубок воспоминаний. Это был кто-то, очень важный для него. Его друг. Его
лучший друг. Его звали...
“Чара,” – подсказывает чужой голос из подсознания. На Кловера обрушивается поток воспоминаний, неприятных, жгучих и горьких, но – он уверен в этом – не принадлежащих ему.
Кловер захлёбывается в этом потоке.
Он старается взять себя в руки. Стиснув зубы, цепляется за стремительно ускользающее воспоминание, как за спасительную тростинку, удерживающую его от погружения в бурный водоворот чужих мыслей.
Нет, нет, нет. Какой ещё Чара? Кловер никогда не знал и не знает никакого Чару. Его лучшим другом был пёсик, вислоухий рыжеватый щенок с белым пятнышком на правом ухе. Его звали...
Бадди?
Баки?
Лаки?
Да, точно. Его звали Лаки.
Кловер протяжно и шумно выдыхает, едва не рухнув от облегчения.
Получилось. Пока что ему удаётся отличать свои воспоминания от чужеродных. Опасность миновала, и, глядя на водную гладь за бортом, Кловер позволяет себе немного расслабиться.
А затем происходит самое страшное.
В какой-то момент... мимолётный, но пробирающий до мозга костей...
Ему кажется, что он забыл
своё имя.
“Этого не может быть, – думает он, и губы его против воли сводит в нервной улыбке, – Нельзя же просто так взять и забыть, кто ты такой. Нужно просто начать с самого начала”.
Он готовится вновь загибать пальцы, но дрожащие руки его не слушаются.
– Итак. Меня зовут... – он говорит первое, что приходит на ум, – Флауи.
Где-то в сознании резонирует гадкое хихиканье. Ребёнок морщится, как от тупой головной боли. Неправильный ответ.
Он пробует ещё раз.
“Нет, я не Флауи. Я – Азри...”
Смех в голове обрывается. На этот раз ребёнок даже не договаривает.
(“Чьё это имя?”)
Не оглядываясь, он делает шаг назад к краю борта – к реке, завлекающей обещанием вечного покоя. Неожиданно мальчик чувствует порыв броситься в её воды и покончить со всем этим, погрузившись на самое дно.
Но пока у него оставались силы этому порыву не поддаваться.
“И это тоже не моё имя. Я не знаю никого с таким именем. Но я должен вспомнить своё имя,
должен!” – последнее вырывается у ребёнка вслух, и воды реки, словно в недоумении, впервые реагируют на его вскрик тихим всплеском.
– Моё имя... Меня зовут...
У ребёнка подкашиваются ноги. Он перебирает в голове все возможные варианты, но ни один из них не становится тем самым ключиком, который отворил бы дверцу его воспоминаний.
– Я...
Он замолкает и падает на колени, больше не в силах продолжать.
Тело ребёнка сотрясает мелкая дрожь. Его
(лепестки)
руки онемели, навязчивые образы в голове продолжали вытеснять собой настоящие воспоминания.
Его воспоминания. Смутно, будто подёрнутые дымкой тумана, нависшего над водами, ребёнку видятся очертания огромного белого замка, тронного зала с золотыми стенами, усыпанного такими же золотыми цветами, и ещё какого-то жуткого места с кучей коек и пыльных мониторов на стенах.
Внутри мальчика что-то оборвалось. Он силится сделать вдох
(нечем дышать)
и хочет дать волю нахлынувшим слезам,
(неоткуда плакать)
но грудная клетка остаётся неподвижной, а из глаз не скатывается ни единой слезинки. Мальчик проводит ладонью по лицу и с ужасом убеждается, что не чувствует ни глаз, ни ушей, ни носа. Лица просто
нет.
Кажется, от него всего осталась одна грубая оболочка.
Безымянный ребёнок кричит от обрушившегося на него чувства всепоглощающей беспомощности. Внутренний крик сотрясает всё его естество, но ни звука не вырывается наружу. Ребёнок лихорадочно оглядывается по сторонам, пытаясь зацепиться взглядом за что-нибудь, что сможет дать ему хоть какой-то намёк, кем он был, и мысленно взывает ко всем высшим силам о помощи.
И – о чудо – молитвы его не остаются неуслышанными.
Когда руки мальчика, действуя будто отдельно от тела, обшаривали карманы, как две беспокойные змеи, одна из них нащупала там нечто маленькое и круглое. Ребёнок достаёт таинственный предмет из кармана: им оказывается небольшой медальон, внутри которого лежит засохший цветок какого-то растения. Растение выглядит ужасно знакомым. Мальчик подносит медальон к лицу и, достав растение, аккуратно разглаживает его лепестки. Лепестков четыре, и мальчик смутно припоминает поверье о том, что нашедшему такой цветок будет сопутствовать удача.
("Удача... Лаки..?")
Туман, окутывающий воспоминания, понемногу начинает рассеиваться. Мальчик вспоминает, что это растение нашла одна из его младших сестёр
(Эмили!) и подарила ему на День рождения.
Это растение – клевер.
– Клевер. Кловер. Меня зовут
Кловер, – шепчет Кловер, повторяя звук своего имени, как заклинание, и прижимает засохший цветок к лицу, – Мне двенадцать лет. Я пришёл отыскать и спасти пятерых детей, потерявшихся в Подземелье.
По его щекам тонкими струйками катятся горячие слёзы, грудь сотрясают всхлипы. Он снова может дышать и плакать, снова чувствует себя живым, – а если не живым, то хотя бы существующим, хотя бы
собой. Человеком, а не бесформенной массой без имени и прошлого.
Утерев слёзы, Кловер снова и снова повторяет про себя всё, что может вспомнить: имя, возраст, любимую еду, увлечения, имена родных. Ему по-прежнему кажется, что его разум окутывает едкий туман, а воды реки продолжают манить забвением, – но пока у него есть засохший цветок клевера с четырьмя лепестками, ещё не всё потеряно.
Кловер не знает, есть ли у него шанс на победу в этой схватке, но он не сдастся. Пока может, он будет сопротивляться.
А до тех пор Кловер продолжит свой путь в крохотной лодочке по неподвижным водам реки, отделяющей мир живых от мира мёртвых. Он чувствует, что конец близко, и уже слышит раскаты грома поблизости. Вспышки молний на короткое время освещают силуэт, поджидающий его на другом берегу, нависающий, как огромный зловещий паук.
Что будет дальше – Кловер не знает. Но пока он продолжает плыть.
Плыть в зловещую, не сулящую ему ничего хорошего неизвестность.
Вниз по реке Стикс.
