let's try to hate each other

Звон бокалов, звуки разговоров сливаются, создавая вместе с легкой какой-то классической музыкой привычную атмосферу приемов и закрытых ужинов. Хонджун уже успел поговорить с некоторыми нужными ему партнерами и коллегами-модельерами, отходя в сторону к колоннам, рассматривая зал отеля, чтобы выдохнуть слегка. Отель богатый, высшего класса, это видно уже по обслуживающему персоналу. Они всегда рядом, но незаметны. Хонджун удовлетворенно хмыкает, отпивая немного шампанского — всем приглашенным сегодня все равно были выделены люксы. Он немного сомневался, зная некоторых здесь людей, что при предложенном алкоголе они доедут до последних этажей, но сам не жаловался. Виды на огни города открывались просто потрясающие. Шампанское почти идет не в то горло, когда взгляд натыкается на человека, который только зашел вместе с кем-то в зал. Кем-то, потому что мужчина рядом тускнеет и становится неважным и ненужным дополнением. Пак Сонхва. Хонджун стиснул зубы, дергая губой. Сольный айдол, то берущий высокие ноты, то рычащий со сцены — Хонджун точно не слушал его песни периодически, в чартах попадаются — выглядел опять потрясающе. Мужчина крепко сжал ножку бокала, осматривая Сонхва. Помимо того, что он айдол, он еще и моделингом занимается. Профессионально. Лучше, чем многие модели, которые уделили этому всю карьеру полностью. И именно это бесит Хонджуна больше всего: Сонхва по характеру был мягко говоря стервой, но выглядел божественно. Не мог он этого отрицать. И Хонджун — как модельер, ценитель прекрасного и не слепой человек — еще пару лет назад, когда только впервые увидел Сонхва, предложил ему работать на его компанию. Потому что потенциал блестел в глазах начинающей модели. Хонджун, который на тот момент тоже только начинал путь своего собственного бренда, выходя из-под крыла более крупной компании, видел. Видел успех. Но ему отказали. И ладно бы просто. Ему отказали грубо, послали подальше. Хонджун мог тогда только разозлиться в пустоту — да, многие его вещи разрывали каноны — но можно было бы и вежливее. А еще, когда они потом как-то встретились с Сонхва на каком-то мероприятии, тот так сверлил его взглядом со льдом холодным, с вызовом и превосходством, что Хонджун только и мог что показать средний палец. Вот и сейчас, заметив знакомое лицо с волосами длинными достаточно, чтобы невидимками назад убрать, Хонджун весь закипает от раздражения. Вот только все слова, и мысли, и предположения улетают из головы, когда модель проходит дальше. По замершей, пораженной тишине — охуели все. По-другому и не скажешь. Сонхва только надел на лицо маску нахального превосходства — ту, что прилеплена к коже на сцене, пока он низким голосом читает куплеты, дергая бровью вызывающе. Хонджуна удивляет не верх образа. Вырез облегающей блузки уходит почти до пупка и прикрыт блестящей, полупрозрачной тканью, покрытой легким цветочным узором, не каблуки — Сонхва часто в них появлялся, так же разбивая каноны. Хонджун бесился лишь увидев его лицо, но не мог не восхищаться, потому что посыл в действиях их обоих был одинаковый. Они бы идеально сработались, со злостью и сожалением думает Хонджун. В горле пересыхает. Юбка длинная спускается с чертовски узкой талии до лодыжек. Но стягивает внутри груди, распаляет не это. Юбка полностью прозрачная, не считая искусных черных кружевных узоров и вышивок, цветами, стеблями и всполохами пламени закрывающих просто по-блядски идеальные ноги. Длинные, подтянутые, модельные. Такие хочется огладить, сжать крепко и закинуть на плечи. Взгляд Хонджуна скользит от лодыжек, что не скрываются за шнуровкой полусапог, вверх, все выше и выше, не натыкаясь ни на что абсолютно, пока не доходит до тазовых косточек. Сонхва в боди. В чертовом боди с высокими краями и в прозрачной юбке. У Хонджуна кружится голова. Особенно, когда он, как и все люди в этом зале, натыкается глазами на само боди. На одну анатомическую деталь, от которой мозги превращает в кашу, и его взгляд сразу же взлетает к глазам Сонхва. Где-то на краю он слышит шепот людей от вызывающего — откровенного — вида, но айдол настолько сильно излучает индифферентность ко всем этим словам, что аж приятно самому Хонджуну. Но дело не в этом. Он встречается с блестящими глазами Сонхва, который смотрит на него взглядом «я знаю, что тебе нравится, не подавись слюной». Хонджун сдерживает натуральное шипение в ответ, но приходится признать, что во рту и правда пересохло. Он Сонхва ненавидит. А еще вот эту его ухмылку — сучью — так и хочется стереть с лица, размазать тушь и блеск легкий теней, разрушить так, чтобы мог лишь скулить под ним. Хонджун дергает губой, чувствует, как на шее вздувается вена от сдерживаемого чего-то, выпивает шампанское залпом и отворачивается от Сонхва, еле сдерживая себя, чтобы не повторить произошедшее долгие годы назад. Постепенно айдол вовлекается в разговоры с людьми, начинает подходить к собственным знакомым, к моделям, с которыми работает, и толпа отходит от потрясения. Здесь собралось общество высокой моды, абсолютно разной, признанной, и все же — редко кто осмеливался прийти в чем-то настолько откровенном и говорящем. Хонджун переходит на бокал с виски, потому что иначе он не выдержит частых взглядов-уколов в свою сторону. Разговаривает с людьми, которые остались в мысленном списке, вроде даже назначает пару встреч и обсуждает зарождение проектов. Посмеивается вежливо, лишь слегка раздраженно дергая плечом, когда чуть ли не миражом доносится шорох кружевной юбки, стук толстых, устойчивых каблуков. В итоге вечер все дальше уходит в ночь, кто-то уходит, кто-то начинает веселиться еще больше. Хонджун останавливается у фуршетного стола, подливая немного виски. Смотрит, как переливается янтарная жидкость на кубиках льда, отпивает, пытаясь сосредоточиться на горечи во рту и горле, а не клубке жара, что сгущается все сильнее под чужим взглядом, что пробирается под кожу. Когда он кидает раздраженный взгляд на Сонхва, то одними губами произносит: «пошел нахуй». И он бы отвернулся и ушел. Несмотря на то, насколько невероятно выглядел модель, насколько сильно Хонджуну самому хотелось его одеть, создать нечто невероятное, вечер после его появления уже пошел по наклонной. Но уйти не получается, потому что Сонхва усмехается, приподнимая подбородок, раздвигает два пальца, прикладывая к губам, и своим этим языком длинным проводит широко между, задевая средний палец. Он сейчас стоит тоже чуть сбоку, когда первый шок и желание общения прошло, но вот так — через весь зал — дерзко. Красиво. Хонджун оскаливается, складывая на груди руки и приподнимая бровь. Кто-то проходит мимо, прерывая их зрительный контакт, что как магнит после снова связывает их вместе. Интересно. В глазах Сонхва что-то блестит, что-то завораживающее даже через десятки метров. Он опускает свои длинные пальцы, все еще раздвинутые, вниз, облокачиваясь лопатками о колонну. Оскаливается, обводя Хонджуна взглядом, пришпиливая его к месту, словно знает, что именно чувствует мужчина. А Хонджун желает невероятно только одного: превратить этот нахальный взгляд в умоляющий. Почему он ненавидел встречи с Пак Сонхва? Потому что он послал Хонджуна нахуй, когда тот очень воодушевленно предложил сотрудничество. Потому что он продолжал выглядеть как чертов идеал для его коллекций, в которые Хонджун его запихнуть не мог. Потому что Сонхва не умел нормально разговаривать, кидая в него насмешку за насмешкой, ядом сарказма. Потому что каждый раз напряжение между ними искрилось и взрывалось настолько, что, кажется, подойди они друг к другу — произойдет взрыв. Хонджун этого не хотел. До этого момента. Хочет поиграть? Хонджун облизывается, проводя языком по зубам, возводит глаза к потолку на секунду, стреляя взглядом в люстру. А потом смотрит на Сонхва, который теперь прищурился, закусил губу свою пухлую, длинные ноги, скрещенные, прекрасно просматриваемые сквозь кружево юбки, очень сильно отвлекают. Модель отталкивается от колонны, разворачивается, — у Хонджуна спирает дыхание от того, насколько это боди смелое: серебряная молния по спине и практически полностью открытые ягодицы. Места для фантазии мало, может, в этом и была задумка. Сонхва стреляет из-под ресниц взглядом, выжигая саму похоть на теле Хонджуна, и уходит, стуча каблуками, из зала. Он уже показался, с него достаточно. Модельер закидывается оставшимся виски, ставит со стуком бокал на стол, тоже отправляясь на выход к лифтам. Хонджун оскаливается, поправляя пиджак с серебристой вышивкой. Сегодня ночью он точно заставит Сонхва скулить. *** В груди все дрожит, горит, Сонхва облизывает губы незаметно, но слишком часто для самого себя. Жар спускается вниз живота, растекается по венам, он слегка приоткрывает рот, дыша порывисто. Внутри сжимается все, он закусывает щеку, чувствуя, как ткань мягкая черная начинает намокать. Прислоняется бедром к дверям лифта, сверкающего металлом в лучших традициях дорогих отелей. Кружево легкое юбки ласкает ноги. Перед приходом на закрытый ужин он думал, что с такой одеждой ему будет прохладно. Не неудобно под чужими взглядами — пускай смотрят, Сонхва обожает нотки зависти и восхищения в чужих глазах, не только от своей фигуры, но от того, что он осмеливается делать. Модель переживал именно о том, что будет холодно. Юбка по сути своей может сойти за легкую шаль, едва ли прикрывающую обнаженные полностью ноги, верх боди, холодящий позвоночник молнией, пусть и поднимается до шеи, из неплотной ткани. Серебристая вставка с черной вышивкой — тоже полупрозрачная — образуя декольте, не особо согревает. Сонхва, будучи айдолом и выступая при очень разных температурах в достаточно открытых и легких образах, в целом привык. Но даже он не ожидал, что весь вечер будет чертовски жарко. Только он столкнулся с будоражащим взглядом темных глаз, в которых распалялся, шипя, огонь, и кровь забурлила, разгоняя жар по телу. Сонхва обожает эти встречи. Выводить Хонджуна из себя одним взглядом, жестом, словом. Как же он идеально бесится и злится, раздражение читается в крепко сжатых кулаках и стиснутых зубах, в дергающейся губе. В венах, вздувшихся на шее и предплечьях. И взгляд, способный заставить Сонхва сжаться всего внутри, пробуждающий нечто невероятное. Смотри-смотри-смотри от кого ты отказался. Он машет головой коротко, проводя рукой по волосам, находя пальцами ряд невидимок. Прикусывает губу нижнюю, царапая зубами. Если он прав, если это не два бокала мартини играют в голове, то Хонджун сейчас взрывается от возбуждения. Точно так же, как и сам Сонхва. Несмотря на натянутые отношения, напряжение между ними можно связывать, растягивать и резать. Оно сверкает, опаляя искрами дыхание Сонхва, отражается в блеске глаз Хонджуна, в его быстром взгляде наверх. В номер. Он сам уже ясно показал, что именно и как хочет этим вечером, даже без слов. Пойдет ли Хонджун за ним? Последует ли желаниям, что так и рвутся из его тела, щекоча самолюбие Сонхва? Усмешка растягивает губы, заостряет уголки, Сонхва удовлетворенно мычит тихо, когда видит Хонджуна, подходящего к лифтам. Их взгляды сразу пересекаются, закрепляются друг на друге, пока мужчина подходит все ближе с оскалом — Сонхва так сильно хочет пальцами сжать волосы черные, растрепать, прижаться губами, почувствовать эти ровные зубы у себя на бедрах. Он кладет ладонь на край лифта, кончиками пальцев проводя вниз, словно лаская кожу, а не металл, нажимает на кнопку вызова, и тихий звон разрезает тишину между ними. Сонхва проводит языком по губам. Хонджун подходит близко, расслабленно, но они оба понимают, что нервы внутри подрагивают от напряжения. Их тела друг от друга на расстоянии сантиметров двадцати, воздух дрожит теплом, но они продолжают молчать, выжидая лифт. Сонхва слышит выдох модельера, сам пытается дышать тише, лишь бы не выдать того, насколько ему хочется. А хочется ему много всего и уже давно. Хонджун мог быть сволочью за всеми своими очаровательными улыбками партнерам и на камеру, он мог выводить Сонхва из себя одним только взглядом, но еще Хонджун вызывал огромное желание оседлать его бедра. Увидеть, насколько сильно глаза потемнеют, когда он мышцами сожмет в себе член, услышать стоны или резкие, рваные выдохи, ругательства, услышать шепот низкий или глубокий, хрипловатый голос. Сонхва бы очень хотел поднять взгляд, рассматривая, как лицо это искажается удовольствием, пока он языком будет обводить каждый миллиметр, заглатывая. Возбуждение и ожидание почти больно распирают грудную клетку, весь мир как будто замер, концентрируясь на одном квадратном метре, где они стоят в ожидании лифта. Воздух сушит губы, айдол проводит снова языком, ладони немного потеют. И внутри все так сжимается, горит, изнывает, так хочется. Он буквально чувствует, как намокает ткань, начиная прилипать к коже. Доносится тихий — оглушающий — звон, двери лифта разъезжаются в стороны. Хонджун отходит слегка в сторону, пропуская Сонхва первым, каблуки стучат о плитку коридора, а после кабины лифта, сверкающей в белом свете и зеркалах. На спине он чувствует голодный, пожирающий его взгляд. Разворачивается, опираясь поясницей на перила у зеркала, и почти вслух зовет Хонджуна к себе — но он и так заходит, становясь прямо перед ним. Нажимает свой этаж — двадцать пятый, верхний, двери лифта закрываются. Сонхва не уверен, прошла ли секунда даже, как он порывисто подтягивает мужчину к себе за шею, впиваясь губами в чужую ухмылку, они сталкиваются зубами, сплетаются сразу и резко языками, вылизывая буквально друг друга. Он выстанывает, раскрывая рот еще шире, когда его за бедра до приятной боли крепко хватают, поднимая и вжимая в зеркало. Ладони Хонджуна горячие, мнут его кожу, опаляют прикосновениями сквозь кружево. Сонхва скрещивает лодыжки за поясницей Хонджуна, вжимает в себя, выгибается навстречу, закидывая голову, когда модельер поспешно пробирается под подол юбки, впиваясь пальцами с аккуратными ногтями в ягодицы, опускается мокрыми, широкими поцелуями по линии подбородка, по шее, покусывает. Сонхва стонет шепотом, когда сквозь ткань боди мужчина нажимает пальцами на складки, проводит по клитору, чувствует усмешку в шею. Голова кружится. — Уже такой мокрый, — хрипло, насмешливо, с издевкой произносит Хонджун, отрываясь от его шеи, надавливая на клитор сильнее, и Сонхва не может не дернуться, сдерживая сомкнутыми губами мычание. — Мечтал об этом? Первые слова между ними за вечер, и лучше быть не могло. Сонхва держит крепко одной рукой Хонджуна за шею, второй ладонью спускаясь по телу, оглаживая рельеф даже сквозь ткань рубашки. Сжимает стояк в брюках, выдыхая в губы и не отрывая блестящего чем-то диким взгляда: — Кто бы говорил? — Приподнимает бровь, проводя языком по собственной губе, задевая кончиком губы Хонджуна, а потом охая высоко, когда пальцы отодвигают ткань в сторону, один сразу погружается во влажное, горячее тепло. Мужчина охватывает губами его язык, посасывая и прикусывая, и Сонхва почти сходит с ума, способный только стонать, не смыкая губ. Хонджун добавляет второй палец, раздвигая, сгибая и нажимая на нужную точку, чтобы его всего потряхивало. Слишком хорошо, слишком мало, возбуждение, которое буквально годами накапливалось в них, убивает и разрушает. Лифт не вовремя останавливается, разрывает звоном ниточку слюны от их губ, когда Хонджун крепко прижимает Сонхва к себе, удерживая за ягодицы двумя руками. Модель обхватывает его ногами, и они выбираются как-то в едва ли освещенный коридор, добираясь до номера Хонджуна. Сонхва снова охает от легкого удара спиной о стену, выгибаясь, потираясь мокрой тканью о стояк, вызывая тихий стон у мужчины и наслаждаясь этим, пока Хонджун быстро достает из внутреннего кармана пиджака ключ-карту. Свет они не включают, все освещено дальними огнями города из панорамных окон и луной. Тени гуляют по огромному пространству люкса, но все смещается в сторону, когда Сонхва усаживают на ближайшую поверхность по прямой траектории — широкий рабочий стол у окна. Модель сразу же отпускает Хонджуна, широко раздвигая ноги и ложась ниже, опускаясь на локти, смотрит, облизываясь, как модельер откидывает куда-то пиджак, наклоняясь после над ним. Они общаются горящими взглядами в темноте — в короткой передышке. Осматривают желанные лица так рядом, так близко, как хотелось уже очень долго. Сонхва ухмыляется, стреляя взглядом вниз, облизывается. Хонджун берет его за подбородок, приподнимая к себе, сжимая слегка челюсть, и Сонхва раскрывает губы, проводя ими по губам модельера. Они делят вдохи и выдохи на двоих, воздух дрожит, внутри все тоже дрожит. — И что же будет за это мне? — Вскидывает он бровь, второй рукой в это время все равно откидывая юбку наверх, отодвигая ткань боди в бок. Нижнего белья на Сонхва нет — и айдол знал, что Хонджун это понял еще при том обжигающем первом взгляде. Пальцы проводят медленно, твердо, раздвигая складки, проскальзывают по клитору и вниз, мягко, но четко. Не резко, не быстро. Дразняще, так, что разрядки вообще не дает, распаляя только больше. Сонхва выдыхает со стоном, застрявшим в горле, прикрывая дрожащие ресницы, вытягивая шею еще больше, когда его за подбородок тянут выше. Ощущения какие-то невероятные от того, как Хонджун его держит. Медленно сминает губы, смакуя и пробуя на вкус каждую, вылизывает его рот. Так размеренно, так почти что чувственно после взрыва страсти в лифте, заставляя голову кружится. — П-посмотрим, — выдыхает Сонхва, слизывая связывающую их ниточку слюны. Сводит брови в наслаждении, когда пальцы заполняют его, начиная легкие движения, массируют бархатные стенки, заставляя в ожидании течь только больше. Он дергает бедрами, подсказывая ускориться, но Хонджун усмехается в его губы, еще больше замедляя ритм. — Кажется, я ничего не обещал взамен. Или забыл уже? — Он сдерживает стон от резкого толчка пальцами, голову тянут еще выше, тело дрожит в напряжении во всех мышцах. На лице модельера вот это его довольное выражение, которое хочется размазать ладонью. И все равно игра эта их покалывает нотками экстаза. — Не забыл. — Хонджун раздвигает пальцы, растягивая сильнее, больше, проталкиваясь третьим, и модели хочется откинуть голову в приятном ощущении наполненности, натяжения, но подбородок крепко держат, не позволяя. Двигает пальцами Хонджун очень медленно, оглаживая каждый миллиметр внутри, надавливая, заставляя клубок сжиматься в предвкушении еще больше. Сонхва много представлял, много хотел. Большой палец накрывает клитор, выводя мягкие круги, надавливая лишь слегка, дразняще, и Сонхва крохотным звуком стонет, закусывая потом губу. — Но я хочу. — И эта фраза пробивает удовольствием больше, чем Сонхва мог себе представить. Глаза у Хонджуна темные, дикие, слегка безумные — то самое безумие, которое ему виделось на глубине омутов темных, пока мужчина смотрел на него. Смотрел на приемах, фыркая и укалывая словами, смотрел на показах, куда был приглашен, облизывал взглядом его тело, его фигуру на дорожке в чужих вещах. Сонхва когда-то хотел, чтобы на одежде было его имя. Но этого не случилось, поэтому он всячески показывал, кого именно Хонджун потерял. Потерял и теперь пусть страдает, обливаясь слюной во всех смыслах. — Может быть, — выдыхает сипло Сонхва, сразу голос его утопает в стоне, когда на клитор нажимают сильнее, заставляя дернуться, вздрогнуть, раскидывая бедра еще чуть шире. Если Хонджун продолжит так же дразнить его, он сойдет с ума. Мужчина все еще просто усмехается, приподнимая подбородок и опускаясь губами на открытый участок кожи на шее, всасывая, втягивая кожу сильно, до синяка красного, покусывает зубами, и Сонхва, не имеющий возможности — не желающий — отодвинуться, вырваться, прекратить, только стонет протяжно. Хонджун терзает его шею грубо, резко, что невероятно сильно отличается от ласки меж его бедер, где каждое движение и прикосновение — словно перья. Контраст сводит с ума. — Хонджу-ун, — выдыхает он нетерпеливо, обхватывая одной ногой дизайнера. — Почему вдруг по имени? Не просто Ким? — Смеется мужчина издевательски в его шею, проводя широко языком, закусывая линию челюсти, раздвигая пальцы снизу, проталкивая глубже и глубже. — Может, уже хватит? — Пытается недовольно-раздраженно произнести Сонхва, изведенный весь от движений снизу, сглатывает, выдыхая, когда ладонь с подбородка подбирается на затылок, пальцы перебирают волосы, заколотые невидимками, растрепывают еще сильнее, доставая некоторые невидимки и кидая дальше на стол, чтобы не мешали. Мужчина мычит что-то, нависая над ним. Сонхва опирается на локти, грудь его вздымается, боди прилипает к разгоряченной коже. — Так хочешь, чтобы я тебе отлизал? — Произносит Хонджун в его губы, доставая пальцы и резко толкаясь ими прямо в нужную точку, Сонхва выстанывает громко, наверное, от слов даже громче. Да. Хочет. Одна ладонь мужчины продолжает натурально пытать его снизу, меняя ритм, дразня легкими касаниями, после надавливая без четкой закономерности, пока вторая аккуратно и невероятно осторожно достает невидимки из волос. Сонхва задыхается от контраста, от неожиданной нежности и предусмотрительности Хонджуна, от того, что ему не все равно. Он думал, что дизайнер его терпеть не может — за исключением откровенного сексуального желания. — Ты тоже этого хочешь, — еле выдавливает из себя Сонхва заплетающимся языком, туман заполняет голову от возбуждения. Он весь изнывает, но добровольно ничего не делает. — Сам за мной пошел. — Он мычит в сомкнутые губы, выдыхая. — Не ври. Я видел, как ты смотрел на меня. — Сонхва ухмыляется, сверкает глазами из-под ресниц, жарко. — Видел, как ты слюной захлебываешься. Хонджун дергает губой, хватая грубо, но все еще как-то идеально его волосы свободные от заколок и невидимок, растрепанные. Очередной стон клубится в основании горла, не выходя, потому что Сонхва еще пока не готов признавать, насколько ему нравится такой Хонджун. — Может, ответишь на вопрос прямо? — Усмехается жестоко мужчина, надавливая на клитор сильно, но не убирая пальца, не отодвигая, и Сонхва с немым стоном распахивает глаза, дергаясь в сторону. Первый легкий совсем всхлип падает с губ. — Да, — шепчет Сонхва, и от этого признания, от какой-то игры интересной, захватывающей, опасной, вовлекающей их двоих сейчас, мурашки укалывают и щекочут кожу. Сонхва задыхается. Хонджун довольно усмехается, возобновляя движения на пару секунд и, наконец-то, опускается вниз, крепко хватая ладонями обнаженные бедра, раздвигая и прижимая к столу. Одна его ладонь мокрая от смазки, Сонхва сжимается весь от пустоты, закусывает губу, дышит рвано, неотрывно следя за тем, как модельер проводит губами по середине бедра, покусывая медовую кожу все сильнее, как продвигается к верху. Он наклоняется прямо меж его бедер, проводя языком по гладкому, блестящему в смазке лобку, выдыхает, воздухом опаляя мокрую, изнывающую кожу. А потом надавливает языком плашмя, медленно — со вкусом — проводя снизу вверх, задевая все, что можно. Сонхва стонет протяжно, откидывая голову, подмахивая бедрами вперед навстречу, но их крепко прижимают к столу, мнут. Хонджун больше не разменивается на что-то медленное, на ласки, он покусывает бархатную кожу, языком широко водит, кончиком играется, щелкает клитор, посасывает, после раздвигая языком мягкие стенки. Он буквально вылизывает, выпивает Сонхва, и тот дрожит в его руках, на столе, захлебываясь в стонах, что становятся все выше. Разгоряченный уже со встречи, от прелюдий и пальцев, он не может собрать мысли воедино. Туман наслаждения закрывает сознание, зубы ровные царапают клитор, дрожь пробивает иглой тело, Сонхва натурально потряхивает, когда он обессиленно опускается на стол, потому что локти разъезжаются. Он срывается на всхлипы какие-то жалкие, все горит, жарко, боди прилипло к телу, словно второй слой кожи, лишний. Глаза начинают слезиться, он запускает ладонь в волосы черные Хонджуна, прижимая его лицо к себе еще ближе. Хорошо. Потрясающе. Хонджун трахает его языком резко, быстро, влажно, растягивает еще больше. Так правильно обхватывает губами клитор, проводит ими по всей длине, и Сонхва закатывает глаза, сжимая пряди крепче в руках. Время смешивается, превращается в один сплошной поток удовольствия, оргазм подбирается, скручивается внизу живота, потрескивает электричеством, искрами и вибрациями по нервам, он вскидывает бедра, как может, пока пальцы Хонджуна оставляют на коже синяки-отпечатки. Но в самый нужный, в самый необходимый момент, за мгновение до Хонджун отстраняется, прижимаясь влажным, блестящим в лунном свете лицом к бедру, покусывая. Сонхва готов плакать от того, как все горит внутри, как воздух холодит мокрую в смазке кожу. Он мычит недовольно — плаксиво почти — отодвигая Хонджуна за волосы от своего бедра. Тот усмехается нахально, резко, издевательски. У Сонхва на глазах слезы, еще не сорвавшиеся, но он так сильно хочет долгожданной разрядки, что уже не может. — Что такое? — Спрашивает хрипло Хонджун, облизывая губы и собирая языком с них смазку, а потом приближаясь и целуя коротко — чмокая — мокрый клитор. Сонхва стонет от резкого движения, в груди поднимается раздражение и даже какое-то отчаяние. — Продолжай, — дышит сипло модель, придвигая голову Хонджуна, который — неужели — послушно высовывает язык, проводя снова по всей длине, собирая капли смазки снизу, и все это не отрывая взгляда от глаз Сонхва. Он удовлетворенно закатывает глаза, выгибаясь на столе, прижимаясь к лицу дизайнера ближе, дергаясь и проезжаясь по носу, что экстазом растекается. Хонджун смеется ему прямо в кожу, вновь языком раздвигая стенки, поглаживая бедра. И потом снова за мгновение до — Сонхва с ума сходит — отодвигается, оставляя яркий, долгий, сильный засос совсем рядом. Там, где кожа чувствительная, мягкая. Сонхва не может, жар растекается, пытает, словно внутри него взрыв клубится, разжигается, но не может высвободить свою энергию. Не может сгореть. Он всхлипывает недовольно. — Попроси правильно, — доносится сквозь шум крови и сердцебиения, и Сонхва распахивает глаза удивленно, приподнимаясь на локте. Хонджун смотрит на него со все той же издевкой, с удовлетворением, превосходством и чем-то еще. Он смотрит серьезно под всей игрой блеска и вожделения в глазах, и Сонхва почему-то не имеет никакого желания сопротивляться. Почему-то не хочется. Почему-то внутри все сжимается, отчаянно натягивается только больше под этим взглядом, этим тоном. Во рту мгновенно пересохло. — П-пожалуйста, — тонким голосом, неуверенно и все еще сгорая от желания, просит Сонхва. Под нежными поглаживаниями бедра дрожат, он так хочет избавиться от этого боди. — Что пожалуйста? — Поднимает бровь Хонджун, прижимаясь мокрой щекой к ноге. Чертов дьявол. Может — если он переживет этот вечер — Сонхва его прикончит. — П-пожалуйста, я хочу к-кончить. — Странное ощущение, смесь стыда, обжигающего щеки и шею, и удовольствия слепящего проходит по телу. Сонхва дышит все тяжелее, Хонджун ничего не делает, но все вдруг мешается, он так долго был на грани. — Видишь, это было не так сложно, — тянет модельер, приближаясь вновь лицом к месту, где Сонхва и хочет, чтобы оно было. Хонджун продолжает говорить, касаясь при этом губами кожи чувствительной, разгоряченной, дразняще. — Ты можешь быть хорошим мальчиком, когда захочешь. И впивается ртом в складки, проталкивая сразу три пальца и раздвигая стенки. Сонхва стонет надломанно, громко, выгибаясь до хруста в спине, звезды идут перед глазами, но не только от интенсивных движений языком, не только от ощущения желанной наполненности — от чертового «хороший мальчик». Кажется, у него развивается новый кинк. Прямо вот сейчас из-за мерзавца дизайнера, который буквально пытает, откладывая его оргазм. Похвала растекается патокой по телу, и Сонхва с ужасом — и невероятным наслаждением — понимает, что хочет услышать ее еще раз. Голосом Хонджуна. Блять. Хонджун более не замедляется, подталкивая Сонхва к краю каждым толчком резким и быстрым, каждым движением горячего языка, каждым звуком, что отражается вибрацией его губ, и Сонхва стонет и стонет, всхлипывает, цепляясь второй рукой за край стола, пытаясь себя удержать, но в какой-то момент от царапанья легкого зубов по комку нервов, от давления пальцами на нужную точку — мир белеет, распадается на атомы. Он выгибается так, что глухо стукается затылком о стол, горло царапает стон, которого он и не слышит первые мгновенья, пока Хонджун продолжает вылизывать его, слизывая смазку, текущую каплями по ягодицам. Грудь тяжело вздымается, когда он сломано опускается лопатками на стол, чувствуя позвоночником молнию боди, ноги его дрожат, пока Хонджун отстраняется, встает, но все еще держит его ноги раскрытыми. Нервы, мышцы — все потряхивает отголосками оргазма, выбившего все мысли. Сонхва рвано дышит, облизывает губы, постепенно возвращаясь в реальность, где губы Хонджуна сминают его, языки сплетаются, и Сонхва, помимо каким-то образом оставшегося легкого вкуса Хонджуна — виски — чувствует собственный солоноватый. — Ну так что? — Улыбается дьяволом в его губы Хонджун, так нахально, будто не издевался над Сонхва. Тот пытается собрать мысли в кучу, бегает взглядом по лицу мужчины над собой, чьи губы припухли, щеки блестят в смазке его, с бликами лунного света из окна рядом. Сонхва проводит подушечками пальцев по его коже, опускаясь к вороту рубашки, начиная расстегивать, игнорируя выгнутую бровь в вопросе. Но Хонджун его не останавливает. Сонхва всегда хотел Хонджуна. Во всех смыслах. Как дизайнера и модельера, который бы надел на него шедевры из ткани и кружева. И как мужчину, способного его трахнуть так, чтобы он не смог стоять. Было в нем что-то, не дающее покоя, что-то, заставляющее сгорать каждый раз, как он колко высказывался о Хонджуне, потом чувствуя взгляд на себе. Уходил в уборную, прикладывая ладони с ледяной водой к щекам горящим. Обида бурлила, гордость и задетое самолюбие. Но до такого хорошего оргазма одним языком да пальцами его еще никто не доводил. Сонхва облизывается, расстегивая последнюю пуговицу, пробираясь руками к рельефному прессу, к крепкой груди, обводя кожу и царапая совсем чуть-чуть ногтями. Хонджун нагибается ближе, сжимая крепче бедра в руках, проезжаясь бугром в штанах по складкам, заставляя модель дернуться от резкого ощущения. — Ммм, а что ты хочешь? — Слегка развязно произносит Сонхва хрипловатым голосом. Он смотрит с вызовом, а желание ощутить в себе Хонджуна не уменьшается. Только увеличивается с каждой секундой. — Заставить тебя умолять и скулить. — Произносит Хонджун уверенно, не засомневавшись ни на секунду, смотря ему прямо в глаза. И дыхание Сонхва перехватывает, он теряет дар речи на пару коротких мгновений. Потому что ощущение, словно мозги закоротило на одном только. Как же он этого хочет. Так вот какие мысли плескались глубоко на дне глаз Хонджуна. Сонхва облизывает губы, весь дрожит в ожидании, в предвкушении, в возбуждении, которое собирается заново, новыми волнами погребает его под собой еще глубже. — Попробуй, — напевает Сонхва, пробираясь руками под рубашку на спине, царапая слегка лопатки. Хонджун оскаливается шире, вовлекая в новый поцелуй, более развязный, более ленивый, Сонхва чувствует, как он проводит легко пальцами по внутренней стороне бедра, щекочет слегка, проводит едва по чувствительной от оргазма плоти, и вдруг раздается легкий, влажный шлепок, перед глазами вспышка. Сонхва почти визжит в губы Хонджуна, который не выпускает его из плена рта, запуская язык еще глубже, не позволяет собрать вместе дернувшиеся ноги. Удовольствие болезненными импульсами разошлось по телу, Сонхва еле дышал, лишенный кислорода. Хонджун отстраняется, выглядя невероятно довольным, наблюдая за тем, как Сонхва после второго легкого шлепка ладонью по раскрытым складкам, по набухшему, влажному клитору, подкидывает на столе, он выгибается в спине, громко-громко выстанывая. На глаза уже набегают слезы, срываясь по вискам и скулам. Он дышит хрипло, всхлипывает, когда на слишком чувствительный клитор надавливают немного. Смотрит затуманенным взглядом на Хонджуна, не имея возможности собрать слова. Модельер ловит его взгляд и, будто издеваясь, еще раз хлестко, но не грубо, опуская ладонь, и Сонхва кричит на одной ноте, ноги дрожат. Не было буквально ничего, но он уже еле соображает. — Хв-хватит, п-пож-жалуйста-ааах! — срывается с губ, не давая закончить, стон, когда мужчина провел пальцами. Его трясло, туман заполнял сознание, а слезы — глаза. — С-слиш- ах! П-подожди, мхммм- ах! — Сонхва еле соображал под такой интенсивной стимуляцией, что иглами и лавой заполняла тело. Хонджун сощурился, прекращая и высматривая что-то во взгляде Сонхва, который наконец смог перевести дыхание. — Я… Нужно… Сними, — Сонхва еле ворочает языком, мысли не собираются, кроме явного желания ощутить и сжать в себе наконец-то член Хонджуна. Он тянет рукой за ворот боди, оттягивая прозрачную ткань, которая прилипает к коже, сковывая в какой-то клетке. Хонджун подает руку, по сути сам поднимая Сонхва на ноги и помогая устоять на каблуках. Модель обхватывает его шею ладонями, впиваясь в губы поцелуем, может, неожиданным для них обоих, но таким же чертовски необходимым сейчас. Словно какая-то странная связь сейчас нитью образовывалась, натягивалась, заставляя не только сжаться всем нутром в ожидании чужого тепла, но и накрывая каким-то мягким, пушистым одеялом. Оргазм первый все еще искрился в нервах, но от некоторых действий Хонджуна становилось по-странному тепло. От заботы, от предусмотрительности, во взгляде его сверкало восхищение, которое Сонхва сам предпочитал не замечать и отрицать, потому что был уверен, что ему только кажется. Откуда там взяться восхищению после всех слов, которыми они кидались друг в друга? Он после разворачивается, щеки опекает не стыдом или возбуждением — смущением странным, не хочется встречаться глазами. Сонхва опирается руками о стол, чтобы устоять на подрагивающих ногах, и наклоняет голову. Словно не он только что кричал и визжал под языком и пальцами Хонджуна, словно не было бурлящей страсти, Хонджун как-то слишком аккуратно и медленно расстегивает молнию, проводя по влажной от пота коже пальцами, оставляя после призрачные ожоги-воспоминания. Звук расходящихся зубчиков единственное, что прерывает тишину и их порывистое дыхание, что снова будто ускоряется. Когда молния расстегнута до конца — до талии и края юбки — Хонджун мягко проводит ладонями по лопаткам Сонхва, и его пробивает какое-то пронзительное ощущение от такого прикосновения, он стонет мягко, крохотно, не разрываемый удовольствием. Другой стон, когда хочется прильнуть ближе к живому теплу ладоней на спине. Что-то во всем этом такое интимное. Тихое. Безмолвное. Ладони Хонджуна скользят по его спине, выводя свои узоры на коже мягкой, снимая боди сантиметр за сантиметром, и создается впечатление, что всего мира не существует, только темный люкс, луна в панорамных окнах, огни города под их ногами, если скосить взгляд в сторону, и что-то слабое, дрожащее, хрупкое совсем еще в воздухе. Сонхва сглатывает, раскрывая губы, выдыхая, чуть сгорбливается, округляя спину, чтобы Хонджун провел руками дальше по его плечам, снимая рукава. Модельер ласкает его руки: от плеч к локтям, мягко огибая каждый изгиб, по предплечью до запястий, пока ткань плавно опускается вниз. Он прижимается горячей, обнаженной грудью к спине Сонхва, и на секунду айдол прикрывает глаза, чувствуя чужое сердцебиение. Пальцы Хонджуна доходят до его ладоней, соскальзывают по ним, почти переплетаясь, и сейчас — они словно обнимаются. Не прижимаются в моменте страсти и желания, а прислонены друг к другу в чем-то более интимном, искреннем, хрупком и дорогом. — Развернись, — шепчет ему на ухо Хонджун, и Сонхва слушается, еле переставляя ноги и опираясь теперь обнаженными руками о стол. В глазах мужчины играет и ворочается что-то интересное, такое же вводящее в замешательство, как и у самого Сонхва. Тихое мгновенье, в которое они просто встречаются взглядами, ниточка невидимая дрожит, натягивается струной, выдавая ноты пока не известные им. Пока такие непонятные. Вскоре секунды странные проходят, и Хонджун проводит рукой от его шеи по груди и животу подтянутому, подкаченному постоянными физическими нагрузками сцены, до скомкавшейся ткани, поддевает резинку юбки, но Сонхва останавливает его, сомневаясь сам. — Не нужно, — шепчет он, пропуская мимо ушей дрожь в собственном голосе. — Оставь ее. — Сонхва сглатывает, думая, стоит ли признаваться Хонджуну в том, в чем боялся и не хотел самому себе. Но что-то тянет, подталкивает к этому. — Она для тебя. На самом деле это было странно. Юбка не являлась дизайном Хонджуна, на ней не было его имени, как хотелось бы Сонхва до сих пор, даже спустя много лет натянутых, поверхностных отношений и взрывов при встрече взглядов. Но так получилось, что каждый раз надевая что-то настолько спорное, вызывающее, разбивающее каноны, нормы и границы, в памяти всплывал Хонджун и именно его коллекции. И хоть Сонхва сначала думал надеть ее, чтобы просто взбесить модельера, показать, что он не один такой оригинальный, что не незаменимый, он все равно прекрасно понимал, что в итоге причина одна — чтобы Хонджун не отводил от него взгляда. Так и случилось. — Что это значит? — Вдруг низким, хрипловатым голосом спрашивает Хонджун на грани с шепотом. Сонхва поджимает губы, отворачиваясь и так смущенный, стыдливо скашивает глаза, крепче сжимая пальцами края стола. И хоть он теперь сомневался, что дизайнер питает к нему только явное неприятие и раздражение, которое сквозило в каждом его слове, все равно… в этом было страшно признаваться даже самому себе. Хонджун как-то слишком ласково берет его за подбородок — не так как впервые, когда они только ворвались в его номер — нежно проводит большим пальцем по коже, легким движением поворачивая его голову к себе. Смотрит немного ошеломленно, бегает глазами по лицу, у Сонхва снова набегают на глаза слезы, которые он потом спишет на оставшиеся от сверхстимуляции. Он сглатывает, не имея желания вырываться из рук Хонджуна, ладонь его вторая поглаживает крохотно изгиб талии прямо над юбкой, что кружевом укрывает колени с бедрами. — Я знал… — Тихо, еле слышно начинает Сонхва, подталкиваемый чем-то распирающим грудную клетку. — Я знал, что тебе понравится. — Произнесенное признание сдавливает слегка горло, он до побелевших костяшек сжимает стол, боясь даже гадать насчет реакции Хонджуна. Посмеется ли он, кидая снова обидный ответ? Отвернется ли? Может, уйдет? Возбуждение все еще плескается, но на передний план выходят изменения на лице Хонджуна, которые Сонхва высматривает с замерзшим сердцем. Вот сейчас он чувствует себя невероятно открытым, будто сквозь его слова доносятся еще какие-то другие смыслы, не осознаваемые пока даже им. Не тогда, когда лежал с раздвинутыми ногами и языком Хонджуна в себе, когда выгибался на столе — а сейчас. Стоя на расстоянии в десять сантиметров, чувствуя жар его тела, прикосновения к лицу. Хонджун молчит пару мгновений, глаза его темнеют еще больше, только не опасно, а завораживающе, и Сонхва кажется, что он скоро в них утонет, упадет. Он придвигается совсем чуть-чуть, и они делят один выдох на двоих. — Мне понравилось, — шепчет дизайнер, и в груди Сонхва словно фейерверки взрываются, заполняя все тело и сознание своим светом и теплом. Хонджун еще какое-то время смотрит ему в глаза, кажется, он тоже утопает в этом взгляде, и начинает опускаться на колено. — Тебе невероятно идет, — произносит он напротив его живота, целуя прямо между тазовых косточек, заставляя вздрогнуть. Взгляд все еще на лице Сонхва. Дизайнер пробирается руками не спеша под юбку, оглаживая ноги с бархатной кожей, которую только сжимать. Все выше и выше, проталкивая пальцы между резинкой юбки и талией Сонхва, раскрывая и вытягивая вниз боди. Все это происходит в тишине, которая громче, чем биты колонок на концертах Сонхва. Он дышит глубоко, пытаясь замедлить ритм сердца, не может отвести взгляд от Хонджуна, словно заколдованный. Теплое возбуждение, теперь смешанное с чем-то еще — пронзительным, тонким — охватывает тело, подталкивая к тому, чтобы губы пересохли. Хонджун аккуратно снимает низ, задевая пальцами кожу на его бедрах, опуская по всем ногам ткань вниз до самых лодыжек, рисует кончиками пальцев узоры на коже. Приподнимает ногу Сонхва, что покорно следует его движениям, чтобы он вышел из боди. Повторяет то же самое с другой. Потом он поднимается, крепко прижимая Сонхва к себе за талию, проводит пальцами по спине. — Очень красивая юбка, — продолжает Хонджун, в голосе его появились новые нотки, заставляющие сердце Сонхва забиться чаще. Он видит в глазах модельера такие же вопросы и замешательство. Притворство тогда или сейчас? Или нигде притворства не было? Тогда что происходит сейчас? Хонджун очерчивает что-то на его лопатках. — Ты в ней очень красивый. Сонхва втягивает воздух быстро, а потом притягивает Хонджуна к себе за шею, поцелуй их сначала медленный, каким должен был быть первый, где они сминают губы и крохотно выдыхают друг в друга. Но с каждой секундой, что они прижимаются ближе, кожа к коже, разделяя жар и сердцебиение, возбуждение и голод возвращаются с новой силой. С новыми мыслями, с новыми желаниями. Сонхва раскрывает рот шире, выстанывая, когда трется о явное возбуждение Хонджуна в штанах, тот крепче прижимает его к себе, чуть отходя от стола и сплетая мокро и ярко их языки. Сонхва отрывается, пока они делают крохотные шаги, спотыкаясь друг о друга, юбка шелестит кружевом. Он смотрит-смотрит в черные глаза с расширенными зрачками и шепчет, наклоняя слегка голову, чтобы слова его были вложены прямо в губы Хонджуна. — Заставь меня умолять и скулить. Хонджун оскаливается, смеется даже тихо, и после мокро-громких поцелуев и пары шагов Сонхва стонет от холодного стекла у своей спины. Сонхва тянет его рубашку с плеч, чтобы откинуть куда-то в сторону, хватаясь сразу же за плечи, наслаждаясь ощущением разгоряченной кожи. Хонджун опускается к его шее, наконец открытой, и модели открываются какие-то новые горизонты удовольствия, когда его ключицы, шею, грудь осыпают поцелуями, укусами и засосами. Модельер втягивает кожу, царапая зубами, перемещаясь от одной ключице к другой, пока Сонхва стонет, выгибаясь, прижимаясь ближе и ближе. Клубок внизу живота закручивается, первый оргазм, который случился, кажется, вечность назад, но всего-то минуты две прошло, напоминает о себе короткими молниями по нервам. Хонджун отрывается, поглаживая сквозь кружево его ягодицы, сжимая их и оставляя узоры ткани на коже. — Стоп-слово? — Низко произносит он. Где-то здесь и лежит грань, которую если перейти, уже нет пути назад. Сонхва аж подрагивает от того, насколько он хочет ее пересечь. И одновременно с тем один этот короткий вопрос заполняет голову туманом странного, теплого доверия. Мало кто из партнеров узнавал его стоп-слово, что было далеко не только для каких-то игр с болью и воском. Хонджун давал ему выбор — адекватный выбор — остановиться в любой момент. — Искра. После этого он успевает заметить только широкий оскал Хонджуна, и его разворачивают, прижимая лицом к стеклу, подтягивают за поясницу, заставляя отойти чуть назад, выгибаясь. Туман наслаждения, скомканных в кучу мыслей снова заполняет сознание, как тогда — на столе. Под ним раскрывается вид на мегаполис, сверкающий в ночи яркими огнями. Хонджун прижимается к нему, наклоняясь и вжимаясь грудью в спину Сонхва, оставляя легкие покусывания от лопаток и до изгиба шеи. Поднимает юбку, комкая где-то сверху на талии и проводя пальцами по складкам, и Сонхва, выстанывая и оставляя облачко пара на стекле, даже не понимал, насколько уже соскучился по этому прикосновению. Именно так, именно там. Он стонет, дергаясь навстречу пальцам, удовольствие резкое простреливает тело, отдавая в подогнувшихся ногах. Слишком рано еще после первого оргазма, но это только подстегивает сильнее. Он слышит, как Хонджун расстегивает ремень на брюках, весь сжимается в предвкушении, опираясь ладонями на окно. Потом доносится шорох квадратика с презервативом и Сонхва поворачивается головой, встречаясь взглядом с Хонджуном. — Я чист, — а Хонджуна хочется ощутить внутри полностью, без преград, без барьеров, чтобы чистый экстаз. Хочется, чтобы Хонджун в него кончил, и Сонхва от одной только мысли чуть не стонет. — Ты? — Тоже, — отвечает мужчина, откидывая в сторону куда-то контрацептив. Модель мычит несдержанно, когда чувствует, что головка крупная раздвигает его, растягивает, глаза почти закатывает. А потом немой стон раскрывает его губы, Хонджун со шлепком кожи о кожу входит резко в него. Сонхва стонет одной протяжной, высокой нотой, ему так хорошо от этой наполненности, он сжимается на члене Хонджуна, дергается. Как же чертовски хорошо. Модельер подхватывает его за талию, начиная сразу резкий, грубый ритм, вбиваясь с оттяжкой, точно, задевая все нужные точки, как-то так невероятно идеально, Сонхва сам не понимает, как такое возможно. Он цепляется потными пальцами за стекло, но кожа скользит, ноги подкашиваются, во рту скапливается слюна. Он захлебывается стонами, экстаз потряхивает все нервы, глаза закатываются. Все мысли мешаются, он сбивается с них, выгибаясь в пояснице только сильнее, с ума сходит от влажности, от того, как смазка начинает течь по бедрам, от шлепков кожи, от хриплых выдохов и стонов Хонджуна, который темп не снижает, буквально втрахивая его в стекло. Чужая ладонь оказывается под грудью, пробираясь к шее, крепко беря — не сжимая — и приподнимая, прижимая к жару тела, выгибая в спине так, что до хруста и звезд, заставляя ладонями упереться в стекло. Хонджун оставляет поцелуи на его плечах, на его шее, царапает зубами, лаская после губами линию челюсти, скулы. Поворачивает к себе, сплетая языки, вдыхая стоны Сонхва, который едва ли успевает отвечать на поцелуй грязный, мокрый, слюна течет по его подбородку. На глаза подбираются слезы удовольствия, срываясь с ресниц и скатываясь по щекам, когда волна оргазма прошибает все тело и он дрожит в руках Хонджуна, всхлипывает и стонет в его губы. Наслаждение накрыло с головой, делая все еще в десятки раз чувствительнее, но Хонджун не останавливается, продолжая вбиваться в него. — Ах- я, п-подожди, сл-слиш- аах, Хонджун! — вскрикивает Сонхва, со слезами на глазах, почти визжит, когда дизайнер только усмехается в его губы, ладонью второй спускаясь и проводя по невероятно чувствительному клитору. Молния простреливает тело. Слишком. Слишком много, так много, так сильно, он мышцами чувствует каждую венку на члене Хонджуна, что растягивает его. Все горит, пылает. Но он совершенно не хочет, чтобы Хонджун останавливался. Тот словно чувствует это, каким-то образом ускоряясь немного, но так ощутимо, вбиваясь в Сонхва, держа его на грани, когда следующий оргазм от сверхстимуляции может быть в любую секунду, вышибая из головы все напрочь вместе с воздухом из легких. Сонхва цепляется рукой одной за предплечье Хонджуна, так хочет вжаться в него, ближе и ближе, но не может. Он сходит с ума. — Хонджун, — удается ему выдохнуть, срываясь на тонкий звук. Сонхва скулит. Он повторяет имя какое-то безумное количество раз, словно оно единственное, что держит его в реальности, в сознании. Он стонет, шепчет и скулит, всхлипывая, цепляясь рукой, кричит, когда новый оргазм простреливает тело, все нервы и мышцы натягиваются, мир белеет на мгновения, веки распахиваются, он раскрывает губы, содрогаясь в хватке Хонджуна, который все продолжает вбиваться, продлевая дольше и дольше его удовольствие. Слезы не останавливаясь текут по щекам, как и смазка по бедрам. Он судорожно сжимается, пытаясь схватить воздух среди стонов, пальцы на стекле соскальзывают. — П-пож- аах, Хон-джун, под- аах пожалуй-ста, — скулит он, улетая в другую вселенную. Он умоляет. Сонхва даже не знает о чем. Ему что-то жутко нужно, мир словно разрушается под волнами оргазма, голова кружится, единственный ориентир — Хонджун. Его дыхание, его руки, его член, его голос, он, держащий этот чертов ровный ритм. — П-пож-ах-луйста, пож- — Ты так красиво умоляешь, — шепчет ему на ухо Хонджун, задевая губами мочку с блестящей серебром сережкой. Поворачивает его голову к себе, проводя пальцами снова по комку нервов, заставляя Сонхва взвизгнуть, всхлипывая. Слишком много, но Сонхва — мазохист и сумасшедший — совершенно не хочет, чтобы это заканчивалось. Они встречаются взглядами — голодный, дикий какой-то, темный Хонджуна и умоляющий, затуманенный, блестящий Сонхва. Наверное, он что-то видит в его глазах, что-то, что даже сам Сонхва понять не может. Хонджун приближается так, что губы Сонхва эхом повторяют за ним. — Молодец. Похвала так ошеломляет, так бьет по сознанию, что Сонхва стонет долго и протяжно, закатывая глаза, стон царапает горло. У него теперь точно новый кинк на похвалу вот этим хриплым, удовлетворенным голосом Хонджуна. Он даже не сразу замечает, как Хонджун вышел из него, разворачивая, подхватывая одну ногу высоко, беря под колено и прижимая Сонхва к стеклу. Спина прилипает к холоду окна, смена температур сгущает туман еще сильнее. Дизайнер вжимается в него всем телом, испытывая растяжку Сонхва, закидывая его ногу еще выше, и входит снова одним резким движением. Модель закидывает голову назад, стукаясь затылком об окно, нога, стоящая на полу, подрагивает, подгибается, Сонхва обхватывает плечи и шею, цепляясь пальцами за мужчину, оставляя царапины. Хонджун вбивается в него с какими-то новыми силами, не давая возможности вдохнуть, укрывает засосами шею, под подбородком, ловя его губы, целуя резко, а после сминая нежно, оттягивая зубами нижнюю, когда Сонхва вздрагивает, стоном-всхлипом рот раскрывает. Он сходит с ума. Он срывается на какие-то захлебывающиеся всхлипы, стоны и хрипы, шепчет, как мантру, как единственный свой якорь, имя Хонджуна, слюна стекает с губ, смешиваясь где-то снизу со слезами и потом. Его пробивает дрожь, он сжимается отчаянно, скулит, когда подбирается очередной оргазм, а нервы дрожат от стимуляции. Приятно больно, хорошо, много и мало, еще. Еще-еще-еще. Хонджун срывается, темп его становится быстрее, более рваным, преследующим собственное удовольствие, Сонхва срывает крышу, когда он проводит языком от подбородка по щеке, слизывая его слезы, что собрали в себе тенью подводку и тушь. Грязно-мокрый жест словно ломает что-то внутри Сонхва, он цепляется за модельера сильнее, скорее всего, оставляя царапины. Сознание разносится на атомы, на частицы разноцветно-белые, когда его настигает очередной оргазм, когда он чувствует, как Хонджун и сам содрогается, выстанывая его имя в изгиб шеи, кончает в него. Сонхва не знает, кричит он или нет, тело просто сдается под настолько сильной стимуляцией, собственная кровь пульсацией оглушает. Мир замедляется, останавливаясь, и он просто-напросто не понимает, где он. Только с кем. Осознанность возвращается медленно, словно он постепенно всплывает. Он сразу же обессиленно обмякает в руках Хонджуна, который все еще держит его, осматривая лицо. Сонхва дышит рвано, тяжело, порывисто, сглатывает саднящим горлом. Запись песни послезавтра придется перенести. — Мне кажется, я потерял сознание на пару секунд, — шепчет неверяще Сонхва, моргая дезориентированно. — Думаю, так и было, — хрипло отвечает Хонджун, отодвигаясь, только сейчас выходя из Сонхва, который скулит тонко, всхлипывая от того, насколько все чувствительное. По бедру сразу течет сперма, смешанная с его собственной смазкой. Дизайнер осторожно опускает его ногу, все равно придерживая Сонхва, чтобы не упал, и спасибо ему. Кружево юбки прилипает к ногам. Тишина между ними оглушает, жар спадает, пусть и экстаз волнами продолжает потряхивать тело. Сонхва опирается спиной на окно, выравнивая дыхание, держась за стекло. Рассматривает Хонджуна в свете огней города и луны из-за своей спины. Растрепанный, с опухшими, истерзанными губами, с легкими царапинами на плечах, которые точно уходят дальше по его спине, поблескивает каплями пота. Сонхва скорее всего выглядит не лучше. Точно хуже — с размазанной косметикой, еле стоящий на ногах. Он боится даже представить, что скажут ему стилисты в следующий раз, как он с ними встретится, учитывая, как его кожа приятно ноет от всех следов на ней. Интересно, почему Хонджун сам ни разу не работал моделью? Мысли мешаются, и Сонхва отчаянно хочет оттянуть момент, когда ему нужно будет опускаться за боди, гадает, стоит ли просить сходить в душ или просто завернуться в халат, уходя в свой номер на этаж ниже. Как отвернуться и сделать так, чтобы после подаренной эйфории Хонджун не заметил жалкий блеск слез в глазах? — Я- — Оставайся, — произносит Хонджун, сглатывая, Сонхва видит, что он и сам не особо уверен в том, что делает. Мужчина отмирает, поправляя и застегивая штаны, зачесывает пряди, прилипшие ко лбу и вискам, назад. Сонхва контролирует осознанно дыхание, вдох и выдох, цепляется крохотно за стекло, но пальцы продолжают соскальзывать. Здесь? С Хонджуном? На ночь? Или насколько? Когда туман экстаза и наслаждения спадает, развевается и сознание потихоньку проясняется, Сонхва вспоминает, что их отношения — колкие реплики, острые взгляды и яд в словах. С самой первой встречи. Но раз он уже признался, что надел юбку для Хонджуна, раз дизайнер ответил ему, может, это его очередь признаваться в чем-то? Может, вся эта обида закоренелая… просто уйдет? Может, она ушла давным-давно, просто Сонхва цеплялся за нее, чтобы не разбиваться потом от ледяного взгляда Хонджуна. Он так и не понимал, за что на него посмотрели именно так в первую же их встречу. И все его эти нежные, осторожные и ласковые прикосновения, действия, слова. Был ли Хонджун такой со всеми своими любовниками или… — Зачем? — Выдыхает Сонхва, отчаянно пытаясь ничего себе не надумать. — Чтобы сходить в душ, например, — отвечает почти спокойно Хонджун, но Сонхва на самом-то деле знал, как он выглядит, когда по-настоящему спокоен. — Можешь взять халат в ванне, можешь — мою одежду, чтобы пройти в свой номер. — Сонхва замирает, взгляды их пересекаются, Хонджун произносит слова тихо, еле слышно, модель их по губам читает: — Можешь остаться на ночь. Сонхва кивает, протягивая руку, чтобы ему помогли дойти до спальни, где шкаф и выход в ванну. Ладонь Хонджуна неожиданно теплая и мягкая, шершавая от маленьких шрамов, наверное, от иголок и ножниц. Он сжимает ее крепче, когда модельер помогает ему пройти в комнату на дрожащих ногах, еще и на каблуках. Скинутые вещи остаются покинуто лежать, и у Сонхва нет никакого желания их поднимать. Усталость растекается по телу, накатывая совсем легкими волнами, но также внутри шипит напряжение. Хонджун усаживает его на кровать, снова опускается на колено, смотря на модель слегка снизу вверх, дыхание перехватывает, когда он берет осторожно лодыжку, поднимая и расстегивая молнию. Сонхва по сути полностью обнаженный, не считая прозрачной почти ткани юбки, что ничего не скрывает, но после разделенной страсти и вот сейчас, когда происходит что-то, чего он совсем не ожидал, провоцируя Хонджуна, ему плевать. Хонджун снимает полусапоги один за другим, ставит аккуратно рядом с кроватью, потом поднимает взгляд, запутанный. У Сонхва такой же. — Сначала ты ил- — Я один не смогу. — Перебивает его Сонхва, краснея сразу же. Не то чтобы он соврал — ноги все еще потряхивало, стоять было очень тяжело после вечера на каблуках и такого всплеска адреналина. Но раз он остался, раз появился шанс быть ближе к Хонджуну, он не готов его еще отпускать. Сонхва сглатывает, когда мужчина встает, направляясь к шкафу, нашаривая что-то в темноте. Если бы ему кто-нибудь сказал еще пару часов назад, что он будет в такой ситуации — Сонхва бы послал этого человека нахуй. Потому что как бы он тайно не желал Хонджуна, он всегда видел его отношение к себе. Да и обида, низкая злопамятность, которая вросла корнями в образ дизайнера в его голове, горько напоминала о себе каждый раз. А сейчас все, что он так сильно пытался сдержать и задавить, прорывается наружу. Хонджун достает со шкафа пару вещей каких-то, потом вновь берет Сонхва за руку, помогая подняться. Они в темноте добираются до ванны, цепляясь за ладони одинаково сильно и слабо. Освещение, отскакивающее от кремовой плитки, режет глаза, Сонхва зажмуривается, рефлекторно крепче сжимая ладонь Хонджуна в своей. — Могу я? — Спрашивает Хонджун, и Сонхва раскрывает глаза, чтобы понять, о чем именно говорит дизайнер. Тот отложил вещи куда-то на край раковины, и в приглушенном, теплом свете Сонхва теперь может разглядеть каждую черточку лица Хонджуна, ранее смазанную темнотой. Он смотрит на него, и Сонхва вроде хочется спрятаться от этого взгляда, но одновременно с тем — смотри-смотри-смотри. Он кивает. И Хонджун цепляет резинку на его талии, опуская по бедрам юбку до колен, Сонхва выходит из нее, теперь полностью обнаженный. Заходит в душевую кабинку, не закрывая дверь, включая воду и не разрывая взглядов. Они словно заколдованные смотрят друг другу в глаза без возможности прочитать спутанные мысли, неизвестные чувства, то, что собиралось, взрываясь, а потом ласкало перьями мягкими сердце. Странное чувство. Будто бросали какой-то вызов, провоцировали, до сих пор играли, но где-то внутри держались за эту хрупкую связь, которой вот только пару часов этой ночи. Кажется, что ее разорвать невероятно легко, как фарфор случайно опустить на стол слишком громко, и будет скол. Хонджун раздевается сам, откидывая одежду в сторону, заходит к Сонхва, закрывая душевую кабинку, они стоят рядом, вода стекает уже с промокших прядей модели, смывая постепенно пот и напряжение. Близко, жарко, но не так, как совсем недавно, как-то по-другому. Сонхва бегает взглядом по глазам дизайнера, отчаянно пытаясь найти хоть какие-то ответы на вопросы, которые даже не сформировались в мыслях. За шумом воды весь мир затихает, сужается до душевой, и возникает дежавю: точно так же мир затих, когда Хонджун снимал с него боди, шепча в губы. Сонхва поднимает ладонь, проводя сначала несмело по изгибу шеи Хонджуна, потом двигая ей дальше, очерчивая плечи, ключицы, грудь, смывая. Модельер в ответ убирает тяжелые черные пряди со лба Сонхва, вытирая легко его щеку, опускается пальцами на шею, на грудь, ребра, мягко нажимает на лопатки, смывая пот. Постепенно Сонхва утопает в прикосновениях Хонджуна к своей коже, что приятно разносят тепло, даря свежесть от воды, повторяет за ним, делая то же самое. Он не знает, сколько времени проходит, и что загорается искрой удивления на краю сознания, после так же быстро затухая — нет никакой страсти, возбуждения. Они просто вот так близко стоят, так интимно. Так неожиданно. Но все внутри почти поет высокими нотами, так же как и он сам, отдаваясь сцене. Глаза Хонджуна блестят, и что-то сияет знакомое, когда Сонхва решает, что нет смысла уже сопротивляться, пытаться убедить себя, что все вернется на круги своя, как только он выйдет за двери номера. Если так случится, он, наверное, никогда не простит ни себе, ни Хонджуну. Но по его глазам — такого не будет. Он не знает, кто первый потянулся вперед, Сонхва только прикрывает глаза, мягко сминая припухшими губами губы Хонджуна. Размеренно, не спеша, без огня возбуждения, игры и дерзости, они обмолвились парой слов, стонами за вечер, но как будто проговорили всю жизнь, диалог, построенный из взглядов, действий и выдохов не в ритм. Они прижимаются друг к другу, Сонхва приоткрывает рот, когда чувствует заботливые прикосновения к внутренней стороне бедра, где Хонджун смывает смешанные следы их связи и резкой страсти. Тепло разгорается в груди, Сонхва пальцами забирается в мокрые пряди дизайнера, не выпуская из поцелуя, но тот и не уходит. Время сливается, зрение под струями воды, мокрыми ресницами и негой затуманивается, пока они даже как-то лениво, осторожно обнимаются, пытаясь напиться друг другом. Так, словно каких-то пару минут назад они не сгорали. Сонхва едва ли давит в себе странную улыбку. *** Хонджун обходит кровать, воздух холодит спину, по которой стекают капли с волос, впитываясь после в шорты, снимает покрывало, опускаясь на чистое одеяло. Сонхва пока в ванной. Хонджун смотрит на руки во все том же лунном свете, погружаясь в темноту спальни, облизывает губы. Мыслей никаких, кроме призрака прикосновения губ Сонхва на своих, его громких стонов у окна, а после тихих выдохов в рот Хонджуна в душе. Факт, что модель надел юбку — такую, вызывающую, сегодня — для него, воет сиреной в голове. Он, если честно, боится верить. В начале вечера, когда вперед выходило только раздражение, перемешанное со злостью, обидой противной, горькой, закоренелой, и чертовым восхищением, он не думал, что все повернется так. Жар заполнил сознание, он хотел и заставил Сонхва умолять. Только если в начале он дразнил его, издеваясь, ставя своеобразным способом на место, то потом — после тихого признания, прямого и одновременно с тем настолько многогранного — вся злость куда-то испарилась. Сонхва хотелось… наслаждаться. Его видом, его присутствием, его прикосновениями и стонами. Хонджун знал это, гнал от себя, потому что ему уже сказали жесткое нет, унизив при этом, но кто возьмет под контроль его вдохновение? Он терпеть не мог того, как бесился и заводился от колких взглядов, уходил с этих приемов и ивентов, но потом не спал целую ночь, потому что чертово вдохновение не отпускало. Хонджун проводит ладонью по лицу, не понимая и одновременно с тем считая все, что происходит, правильным. Даже то, что, до этого вечера почти ни разу не назвав друг друга по имени, они будут… спать вместе? И даже это только отзывалось дрожью теплой в груди. Сонхва в его руках, разнеженный под теплыми струями воды, с размазанной тушью, но все равно отчего-то такой красивый и перехватывающий дыхание. Все казалось странным сном и бредом. Весь вечер, начиная от кружева, прикрывающего изящные ноги, до Сонхва в ванной. Хонджун поворачивает голову к двери, из которой темноту разрезает полоска света, потом погасая со щелчком. Сонхва в какой-то его длинной майке, которую он наощупь нашел в шкафу вместе с шортами. Только Сонхва без шорт. У Хонджуна очередной кризис за эту ночь. — Эм, — начинает хрипло Сонхва, прокашливаясь и присаживаясь на кровать. Он такой мягкий даже в темноте, особенно в темноте, где голос значит намного больше. — Мне неудобно в них, и… что ж, ты уже и так все видел, — Сонхва облизывает губы, нервно посмеиваясь. Хонджун видел. А еще ласкал и целовал. Он знает, какой Сонхва на вкус. — Знаешь, — шепчет потом модель, взгляд его устремлен на одеяло. Он залезает на кровать с ногами, запуская их под одеяло и прижимая к груди. — Я… — Хонджун поворачивается, колено одно тоже кладя на кровать. Между ними один метр, который вдруг очень хочется пересечь. Он все еще знает, какой Сонхва на вкус. А еще насколько его кожа нежная, и как доносится до слуха его дыхание, когда он в его руках. Сонхва сомневается, но сегодня произошло столько спорного и не произнесенного, что зря. — Вселенная и желания такие интересные. — Сонхва обнимает колени руками, кладя на них голову и смотря на Хонджуна. — Я никогда не думал, что буду носить твою одежду именно так. — А потом смеется тихо, но с какой-то пронзительной ноткой сожаления, или горечи, или грусти. Хонджун не понимает. — Что ты имеешь в виду? — Наклоняет голову Хонджун, залазя и второй ногой на кровать, поворачиваясь полностью к модели. — Ну, ты же послал меня еще давным-давно… — Хмыкает Сонхва. Хонджун хмурится, не понимая. Он выдыхает. — Я всегда хотел поучаствовать хоть в одной твоей коллекции. Надеть хоть один из твоих образов. Но никогда не думал, что одежда буквально окажется твоей, — продолжает шепотом смеяться Сонхва. Но у Хонджуна в это мгновенье внутри происходит что-то странное. Так Сонхва… всегда… хотел? Но тогда почему? Дизайнер пододвигается немного ближе, смахивая со лба мокрые пряди назад. — Я никогда тебя не посылал. — Произносит он серьезно, потом кривясь. — Ну, точнее, не я это первый начал. — Тоже звучит отвратительно, он матерится про себя, замечая удивленные глаза Сонхва. — Я писал тебе, когда ты только начал заниматься моделингом. Я тогда тоже едва ли начинал свой собственный бренд. — Хонджун облизывает коротко губы. — Не спорю, особенно первые коллекции были спорные, но я… — Он сглатывает. Хонджун рассматривает лицо Сонхва, в чьих глазах буря эмоций и затаенная надежда. — С тех пор, как увидел твои фотографии в качестве модели, я хотел, чтобы ты… — Хонджун как-то раздраженно машет рукой, потому что не может найти слов. Потом вдыхает глубоко и выдыхает. — Но все, что я получил, — отказ с весьма подробным описанием, почему у меня ничего не получится и чтобы я не замахивался на настолько востребованных звезд и птиц не своего полета. — Хонджун закатывает глаза, но не успевает ничего добавить, потому что Сонхва хватает его за запястье. — Я никогда такого не говорил! Я мечтал о том, чтобы поработать с тобой! — быстро выпаливает он, потом, будто осознавая, что именно сейчас делает, хочет одернуть руку, но Хонджун не позволяет, переплетая их пальцы. — Твои вещи, еще когда ты работал в составе той компании, уже меня привлекли. Они были такими свободными, такими вызывающе правильными, будто бросали в глаза, что с одной стороны это просто одежда, но с другой — индивидуальность. Что неважно, кто ты и кем себя видишь, ты — это ты. — Сонхва потом переводит дыхание, выпалив все сразу и вместе. Хонджун даже в темноте видит, как у него горят щеки и блестят глаза. Никакая похвала критиков так не отзывалась в нем. Потому что собственные щеки опаляет легким жаром. Сонхва опускает голову, сжимая крепче пальцы их. — Я хотел сотрудничать с тобой, хоть и понимал, что редко, наверное, когда именно модель связывается с дизайнером, но я хотел. Но получил весьма грубый отказ о том, как мне стоит на себя посмотреть для начала. Они молчат какое-то время, просто рассматривая переплетенные пальцы. Хонджун поджимает губы, поднимаясь, но не разрывая их ладоней, откидывает в сторону одеяло, подбираясь к Сонхва и утягивая его в свои объятья. Держит в руках осторожно, мягко, но крепко и близко, словно сокровище самое дорогое. Потому что на самом деле, Сонхва, сверкающий глазами, улыбкой и просто-напросто собой, и был сокровищем. — Я никогда не получал твоего предложения, — шепчет Хонджун в макушку Сонхва. Держать его в своих руках становилось какой-то новой зависимостью. — Я бы точно согласился. Слишком много у меня скетчей и образов, — он проглатывает коллекций, — вдохновленных тобой. — Сонхва издает какой-то крохотный звук, обхватывая дизайнера руками. — Тогда я не понимаю, почему так получилось… — Шепчет задумчиво Сонхва, и Хонджун может только согласиться. Лишь мысль о том, что он мог работать с ним задолго до сегодняшнего дня, почти с самого начала… Может, он бы раньше смог обнимать его так же крепко. Вдруг айдол дергается, вскидывая голову и кладя подбородок на грудь Хонджуна. — Это было где-то… лет пять назад, так? Когда я только начал углубляться в моделинг помимо концертов, у меня был… не очень приятный опыт… с одним менеджером. — Сонхва тупит глаза, и Хонджун ненавязчиво, успокаивающе поглаживает его по спине. — Он был очень против, но компания разрешала. Я тогда не особо понимал, почему, но оказалось, что он… — Модель сглатывает, и Хонджун со скребущим ужасом начинает догадываться. — Не очень хороший человек, да. Но именно он отвечал за передачу мне сообщений и официальные предложения. Я только потом узнал, что он отказал и некоторым другим брендам, но… я даже подумать не мог, что ты — один из них. И что это проходило в такой грубой форме. — Сонхва кривит губы надломлено, поджимает, шепчет тихо-тихо: — Прости. Наверное, по этой же причине я получил такой «твой» отказ. Может, он боялся, что я узнаю все раньше времени, и поэтому решил «передать» так, чтобы раз и навсегда. — Хонджун проводит ласково большим пальцем по скуле Сонхва, стирая дорожку от слезы. Он прижимается к прикосновению, прикрывая сожалеюще глаза. — У него получилось. Хонджун укладывает все эти факты у себя в голове, он хочет еще о многом спросить, но главное, что дребезжит трелью весенней, — Сонхва тоже всегда хотел с ним работать. А еще он сейчас в его руках. Такой мягкий, разнеженный, в его майке, почти лежит на нем. Надежда и что-то еще распирает сердце. — Можно я тебя поцелую? — Сонхва у ладони Хонджуна улыбается. Он еще никогда не видел у него такой улыбки. Не яркой, дерзкой или грустной на сцене, не нахальной и гордой на фотосессиях и приемах. Уголки едва ли подняты, но она такая искренняя, что невозможно. Странный вопрос после всего, что между ними произошло. Вопрос, в котором опять слишком много смыслов. — Можно. — Отвечает, соглашается, тянется к нему Сонхва, выдыхая в губы. И Хонджун целует его, прижимая к себе, подтягивая за бедро гладкое, мягкое, сжимая. Они еще очень многое должны обсудить, осознать и принять. Но этой ночью — ночью открытий и таких нужных ответов — они обо всем забудут, наконец-то просто наслаждаясь друг другом. Признаваясь, что хотели этого с первой же встречи, глупо пытаясь отрицать.