Spice

Из кухни пахнет так вкусно, что Сакура просыпается. За окнами уже глубокая, спокойная темнота вечера — если честно, она ждала Сасори только под утро и просто легла спать пораньше сегодня. В поместье Акасуна-но прохладно и уж слишком много свободного места — но после шумной квартиры родителей приятно иметь что-то для двоих. Когда она входит на кухню, стараясь ступать бесшумно босыми ногами, Сасори полностью занят чем-то, что уже аппетитно шкворчит в большой сковороде на конфорке. Все ингредиенты уже нарезаны и педантично разложены на рабочей поверхности, даже специи в маленьких баночках готовы заранее в явно отмеренных дозах. Когда на него находит тяга к готовке, он готовит так же как и все делает — почти идеально. У него серьезное выражение лица, как перед очередной миссией, брови сосредоточенно сведены к переносице. Тоже босой, в одних свободных штанах без привычных водолазок или хотя бы футболки — и прежде ей бы в голову не пришло, что на ком-то ее милый фартук в клеточку может выглядеть так горячо. Пару мгновений Сакура позволяет себе полюбоваться его широкими плечами, тем как перекатываются мышцы спины под кожей, когда он наклоняется, когда что-то быстро-быстро режет на доске, даже не глядя. На смуглой коже так много глубоко вырезанных шрамов — слишком много на ее взгляд. И каждый — напоминание, каждый — память о чем-то, которую он никогда не позволит ей даже попытаться свести. В такие минуты наедине как сейчас Сакура отчетливо понимает как сильно без него скучает. Являясь главой одного их важнейших кланов Суны, Сасори много времени проводил вне дома, исполняя долг перед родиной. Подкравшись, она обнимает его и прижимается щекой к его спине. — Помочь? Словно бы не замечая ее веса, он высыпает на сковороду нарезанные овощи. — Просто не мешай, Сакура, раз сюрприз все равно не вышел. Со вздохом она неохотно убирает руки, сцепленные в замок, с его живота. Но прежде чем успевает отстраниться — широкая, мозолистая ладонь Сасори возвращает ее их обратно. — Разве я сказал, что ты уже мешаешь? — ворчит он, другой рукой одновременно помешивая содержимое сковороды. На мгновение он задерживает ее руки в своей, почти незаметно гладит ее как обычно замерзшие пальцы. От таких его неловких попыток в нежность Сакура не может сдержать улыбки. Иногда Сасори все еще бывает настолько невыносимым, что лишь ее выдержка удерживает ее от попытки его придушить. Но он искренне пытается что-то сделать с собой, и это не дает Сакуре отчаяться. Она всегда видит больше других, она смотрит глубже, под огрубевшую от шрамов, колючую шкуру, прямо в сердце. Из-за его спины она с любопытством оглядывает разложенные на столе продукты. — Это что? — тыкает она пальцем в круглые, мясистые штуки вроде почек-переростков. — Артишоки. С риском обжечь пальцы Сакура тянется за кусочком умопомрачительно пахнущих овощей прямо со сковородки. — Немедленно прекращай куски таскать как зеленый звереныш, — с оскорбленным видом Сасори шлепает ее по рукам. — Нормальную еду надо есть как положено — за столом. С тарелок, приборами, с салфетками, соусом и… Сакура, я вообще для кого тут распинаюсь? В маленькой мисочке налит вязкий, золотисто-солнечный мед. Не удержавшись, Сакура сует в него палец и облизывает, пачкая губы. Теплая, тягучая сладость тает на ее языке и напоминает о лете. Сакура не очень любит лето. — Слишком сладко, — решает она. Когда он смотрит на нее с пальцем во рту, на то как она тщательно собирает кончиком языка каждую каплю меда, его яркие золотистые глаза вспыхивают жгучим огоньком. Не надо быть гением чтоб понять. У нее волосы со сна как гнездо вороны, мешковатая футболка и пижамные штаны скрывают изгибы тела, но и на такую нее он смотрит так, что внутри становится жарко. Ободренная успехом, Сакура не глядя решает ознакомиться с содержимым еще одной мисочки. И совсем не романтично чихает, когда порошок специи попадают ей прямо в нос и в рот. — Слишком остро, — обиженно трет она губы. — И горько. — Имбирь. В уголках рта Сасори появляется намек на улыбку. Он пачкает палец в меду и проводит по ее губам. Кончиком языка она пробует получившуюся смесь меда и имбиря: сладко и остро, натертую кожу губ не жжет, но словно иголочками покалывает. От прилива крови становится горячо. Ощущение странное, но не неприятное, совсем нет. Так бывает, когда они с Сасори целуются до одурения прежде чем заняться сексом, и у нее кружится голова. Прислушиваясь, Сакура снова облизывается. Даже немного жаль, что остро-сладкий вкус на губах почти истаял. Сасори наблюдает за ней пристально. Даже содержимое сковородки на плите на время утрачивает его внимание. Уже нарочно он добавляет немного имбиря в жидкий, тягучий мед и сам первый пробует на вкус. А потом целует ее и так горячие, чувствительные губы. Его поцелуи всегда жгучие. Но сейчас они обжигают ее рот неметафорично, и сейчас это правда жарко и сладко, и Сакура с жадностью обнимает его за шею липкими руками, вылизывает его рот, пока ее собственный не начинает почти гореть. Пока все ее тело не начинает почти гореть от его близости. Внезапно руки Сасори с силой сжимают ее талию. Он усаживает ее на столешницу возле мойки, вдвигается теснее между ее раздвинутых ног. Ее мешковатая футболка для сна отправляется на пол его фартуку вдогонку. Под ней ничего нет, и Сакура довольно мурлыкает, пока его горячий рот целует ее подставленное горло и ключицы, и плечи. Липкими от меда пальцами он накрывает ее грудь, сжимает сосок. Пальцы тут же сменяются его ртом, в ответ она запускает пальцы ему в алые волосы, слегка царапая кожу головы короткими ногтями, и тут же ощущает как Сасори вздрагивает от удовольствия. По его смуглой коже бегут мурашки, волоски на предплечьях встают дыбом. О да, у Сакуры было достаточно возможностей и времени, чтоб изучить его слабости, найти все трещинки. Они никогда не говорили об этом, но она знает — что была его первой. Когда Сасори с неохотой отрывается от нее и поднимает голову, Сакурс невольно засматривается на его губы. У него вообще красивый рисунок рта — четко очерченный и чувственный, особенно когда он не сжимает губы хмуро и не кривит в высокомерной ухмылке. Лучше всего — когда он дает себе труд улыбнуться искренне. Поймав ее взгляд, он вдруг и впрямь улыбается. А потом щедро зачерпывает пальцами еще смешанного с имбирем меда. Остро-сладкие, солнечные капли медленно стекают на бледную, слегка загорелую грудь Сакуры, на окружности еще влажных от его слюны сосков. На мгновение становится не по себе — вдруг будет жечь слишком сильно. Сасори жесткой, привычной к оружию ладонью размазывает потеки, и жар изнутри приливает к ее испачканной медом коже. С каждым мгновением все сильнее. Сакура ерзает на жесткой столешнице, инстинктивно обхватывает его ногами за бедра. То, как он вжимается в нее, уже готовый и твердый, под тонкими свободными брюками, заставляет ее застонать. Его пальцы то ли рисуют на ее разогретой, чувствительной груди спирали и иероглифы, то ли выписывают замысловатую восточную вязь — ей сложно сосредоточиться чтоб понять. Потом он повторяет эти невидимые линии языком. На мгновение Сакуре странно, что ожогов не остается — так горячо. У нее вырывается почти жалобный стон. — Тебе больно, хабибти? — ей достается поцелуй. Сладко и остро, остро и сладко, и так горячо, что каждая клеточка ее тела словно вспыхивает еще сильнее. Сердце бьется ритмично и гулко, кровь толчками бежит по венам все быстрее и быстрее, эхом отдаваясь в висках. Распухшие губы словно занемели, поэтому Сакура лишь отрицательно мотает головой. — Приятно? — Сасори подцепляет резинку ее пижамных штанов и тянет вниз. Ей приходится отпустить его и приподнять бедра над столешницей, чтоб он мог их снять, и ее простые белые трусики следом. С ее точки зрения — это вполне достаточный, хоть и невербальный ответ. Но Сасори как назло отстраняется, только кончиками пальцев поглаживая ее напряженный живот. Ждет. Посреди уже собственной кухни Сакура сидит на столешнице, липкая и перемазанная в меду, совершенно обнаженная, с широко разведенными ногами. На губах и во рту у нее сладко, горячо и остро, жар со всего ее тела стекает в низ живота. Сакура чувствует себя развратной, бесстыдной и мокрой. И ей это нравится. Даже не пытаясь прикрыться, она довольно откидывает голову и улыбается. — Ну же, Сакура, — терпения Сасори не надолго хватает. Его липкие, испачканные в меду и имбире пальцы, соскальзывают по ее животу ниже, касаются ее между бедер. — Скажи это. Тебе нравится? Сладкое и острое с его пальцев мешается с ее смазкой, кровь приливает быстро, с силой маленького наводнения. И — черт возьми, — кажется, она никогда не ощущала такого. — Да, — стонет Сакура почти в голос. Она жмурится, вцепляется в края жесткой столешницы руками, она крутится на месте, она сжимает его руку голыми коленками, и кажется вот-вот задохнется. Или сгорит в пепел. — Это… Я не могу больше. Не могу… Золотые глаза Сасори вспыхивают торжеством. Он прижимается грудью к ее груди, к липкой, горячей и чувствительной коже. — А по-моему — можешь, — его голос низкий и гортанно-хрипловатый, что-то на восточном вырывается вдогонку. «…для меня», — с трудом разбирает она слова, которые успела выучить. Слова на родном с детства языке иногда вплетаются в его речь, когда он расстроен, злится или встревожен. А еще чаще в моменты нежности — или когда он хочет ее так сильно, что вот-вот окончательно голову потеряет. Прежде чем Сакура успевает что-то сказать, он толкается внутрь нее пальцами, и глаза ее распахиваются шире. Горячо, остро и сладко, сладко и горячо… Словно вся кровь, весь жар собирается здесь. — Какая ты горячая! — эхом выдыхает Сасори ей в ухо, пока она отчаянно насаживается бедрами на его пальцы, извивается, совершенно потерявшись в ощущениях. — И тугая. Сакура… Рыкнув что-то сквозь зубы, он толкает ее спиной на столешницу. Что-то падает с грохотом, рукой Сакурс смахивает следом какую-то чашку и тут же хватается пальцами за его широкие плечи. Ее тело, разогретое имбирем, скользкое и липкое от меда, внутри словно и правда теснее обычного. С губ Сасори срываются шипящие ругательства на его языке, когда его член медленно раздвигает тонкие, горячие стенки. Это заводит ее еще сильнее, она жадно и требовательно вцепляется ногтями ему в спину. Очередное его ругательство превращается в стон. Он трахает ее короткими, грубыми рывками, ничуть не жалея. Громкие, влажные звуки разносятся по кухне, эхом отдаются в ее ушах. — Еще! — сквозь стиснутые зубы шипит Сакура, бедрами уже сама задавая ритм. — Сильнее, ну! Я не стеклянная. Сквозь рваное, сбитое напрочь дыхание Сасори коротко смеется. — Какая же ты нетерпеливая, Котати… — ее ногти снова напоминают ему не отвлекаться. Приподнявшись над ней, он что-то рычит, сжимает руками ее колени, разводит шире. Так его член проникает в нее еще глубже, и это больше чем Сакура может вынести. Все ее тело словно судорогой удовольствия сводит, она дергается, вскидывает бедра, одновременно обеими руками вжимает его в себя. Ее мышцы внутри сжимаются, еще теснее сжимая его член, удовольствие накатывает на нее волнами. Перед глазами все плывет в тумане. Как в полузабытьи она ощущает как все тело Сасори содрогается, с громким стоном он выплескивается в нее, вздрагивая и сжимая ее колени почти больно. Потом всей тяжестью прижимает ее к столешнице и хватает ртом воздух. Широко раскрыв глаза, Сакура бездумно смотрит в потолок поверх его плеча, влажной от пота кожей чувствует как молотом бухает его сердце, слушает как между шумными вдохами он невнятно бормочет ей на ухо вперемешку что-то на своем — ...уххыбуки… — с трудом разбирает она. Разгоряченное тело понемногу остывает и ей хочется прижаться к Сасори еще теснее. Он все еще горячий. — И я тебя люблю, — с трудом шевелит она ноющими, распухшими губами. И тут же в ужасе дергается под ним, вспомнив о сковородке на плите. — Ужин! Все же сгорело. Сасори потягивается и довольно хмыкает. — Я таймер включил, — запаха гари и впрямь нет, сколько бы она не принюхивалась. Сакура вдруг ощущает как сильно голодна и пытается приподняться на локтях. Лицом Сасори утыкается ей в ложбинку между грудей, проходится языком по ее липкой от меда и солоноватой, наверное, от пота коже. — В следующий раз, — приподняв голову, он с неохотой сползает с нее. — В следующий раз, Сакура, мы попробуем это еще раз. Хочу знать, какой сладкой ты окажешься на вкус, когда я буду вылизывать тебя… Невольно Сакура представляет его аловолосую голову у себя между ног. Утихшее было возбуждение вновь напоминает о себе. По бедрам стекают липкие, теплые потеки, когда она встает на дрожащие ноги и внезапно смеется. — А может это я попробую, каким на вкус будешь ты, — подмигивает ему Сакура, прежде чем вульгарно отправить в рот ложку овощей прямо со сковородки. — Как же вкусно… — прикрывает она глаза от удовольствия. — В жизни ничего вкуснее не ела, кажется. Это действительно кажется ей заманчивой мыслью. Особенно, когда Сасори вот так смотрит на нее, тяжело выдыхает и, взяв еще одну ложку, все-таки составляет ей компанию.