Форельскет

Самое страшное существо на земле — человек.

      В сопровождении попутного ветра, словно ведомые самим Одином, армия хирдов настигает берега Англии. Народ цивилизованного острова боится не гнева всевышнего, не ярости матушки-природы — они страшатся выходцев из суровых земель Скандинавии, замирают в предсмертном ступоре перед лицом неизбежной кончины.       Куда явится флот драккаров с его бесстрашными воинами, туда и смерть бежит, как собака на легкий лакомый кусок и запах крови.       Каждый житель Европы знает: если викинг приходит в море на кнорре, значит, его визит имеет торговые цели, но стоит завидеть длинный и узкий корабль с высоко поднятыми носом и кормой, то жди разбоя, воровства и смерти.       Семь драккаров викингов с нещадными воинами за шкилем медленно приближаются к берегам Англии — к маленькому торговому городку, где волны бьются о берега, словно слезами омывают будущую трагедию. Тучи сгущаются над горизонтом, и пасмурное небо предвещает бурю. Ветер свистит в парусах, но крепким мужчинам с веслами в руках и мечами в зубах, привыкшим к жестокости морей, не страшны ни сильный ветер, ни грозовые облака. Раскаты грома, словно вечное сопровождение несчастья, не пророчат мирного расклада.       На земле английские жители, одетые в лохмотья, в ужасе убегают вглубь города, прячась от грозящей опасности. Омеги и дети спешно прячутся в небольших каменных домах, а стражи берега с тревогой наблюдают за приближающимся флотом. Люди знают, что эти варвары несут с собой смерть и разрушение, их сердца замирают от страха, предчувствуя беду, которая придет с захватчиками.       Скоро город снова понесет на себе бремя траура.       И, наконец, могучие драккары викингов пристают к берегу. Воины с дикими криками покидают свои корабли, приготовившись нанести ужасающее нападение на несчастный прибрежный городок. Силой и свирепостью они нарушают мирное утро, и город погружается в хаос и террор перед нашествием великих воинов.       Люди спешат к центральной площади, к зданию совета, где находится глава города. Молят о спасении у Всевышнего и с тревогой, которая несет за собой воспоминания о предыдущем нападении варваров, от которого город едва успел оправиться, хватаются за последний шанс на жизнь. У стен города еще остаются разрушенные здания и пятна кровавой жидкости на земле, что напоминают всем о зловещем вторжении.       Городская армия, обессиленная и истощенная предыдущим конфликтом, не сможет противостоять новой напасти. Обыватели понимают, что без помощи или защиты главы города, они останутся на произвол судьбы, ожидая надвигающейся угрозы. Те, кто знает об опасности, прибегают к совету главы, надеясь на лидерство и защиту в этот тяжелый момент.       Здание совета было последним символом веры и контроля, и люди мчались туда в надежде найти организованное решение и спасение во тьме неопределенности. Одновременно страх и беспокойство парализуют город.       Викинги надвигаются.       Каменный покров города трясется, заставляя подпрыгивать мелкие камешки. Слышны первые лязги оружия и последние хрипы мучеников, что заставляют людей бежать быстрее. Паника, охватившая городок, нарастает, пускает корни и распространяется подобно самой страшной болезни.       Возглавляет сей страшный эпизод темноволосый мужчина, одетый в короткую тунику, облегающие штаны, завязывающиеся при помощи тесемок на талии, и плащ, который закреплен фибулой на правом плече, чтобы не стеснять движений в бою и иметь возможность в любой момент беспрепятственно обнажить меч. На талии плотно сидит кожаный ремень с пряжкой и наконечником из металла. — Сегодня мы сражаемся, чтобы завтра вновь пить с мертвыми братьями в Вальхалле! — торжественно глаголет, кивая на мимолетные стычки между береговой стражей города и своими хирдманами.       Его походка вальяжная, но уверенная — такая, что своими тихими движениями заставляет пыль вздыматься в воздух, а затем медленно оседать позади. Он не обращает внимания на выкрики проклятий, не смотрит и в сторону своих соплеменников, что творят беспредел, забирая чужие жизни посреди площади. Зоркий острый взгляд останавливается на каменной постройке, отличающейся от всех: высокая, с множеством окон, а главное — хорошо укрепленная.       Однако та падет в мгновение ока, сотрется под твердой рукой, сопровождающего их поход Одина. Не в первый раз его нога вступает на эти жалкие земли.       К мужчине поспевает Хевдинг, предварительно успевший осмотреться на предмет их цели. Судя по его натянутым губам, словом не возрадует. — Мой великий Ярл, продовольствие и металл, которые мы хотели увезти, забрали предшествующие разорители, — докладывает командир, дурная весть Чонгука нисколько не будоражит. — Вели хирдманам осмотреть церкви и найти священные писания, за коренья письменности мы сполна возьмем серебром и златом, — поднимает правую ладонь, чуть наклоняя оную, действовать приказывает, пресекая последующие вопросы.       Командир повинуется — оставляет своего Ярла в гордом одиночестве перед каменной крепостью. Заточенный не так давно скимитар правильно лежит в ладони, словно продолжение руки, плавно и жестко рассекает воздух.       Он ждет. Выжидает. Перенимая звериную жажду битвы и кровопролития, Чонгук пронзающий сердца взгляд дарит своим воинам, которые с нетерпением ждут его команды. Сухие потрескавшиеся губы трогает мрачный оскал, будто настоящий хищник, он насыщается скоропостижным поражением английского городка, которое принесет ему славу за пределами столь скромного поселения. За славой последует страх — его имя будет гулять по устам, передающим его славную победу.       Поднявшийся ветер несет за собой арому соленой воды с севера, напоминая всем о непокоренных морских просторах и величии Одина. В это мгновенье Чонгук ощущает, как дыхание ветра укрепляет его решимость и подстегивает желание отдать кровавую волю хирдам.       Пока викинги собирают в одном месте письменные коренья и награбленные деньги, Чонгук обходит перепуганных англичан, что складывают руки в молящем жесте, читая дрожащими голосами молитвы наизусть. Представление веселее, чем в разгар Йоля! Не хватает кружки хмельного и пряного.       Некогда серые каменные дороги окрашиваются в темные тона — участь сопротивления. Перебитые остатки городской армии приятно гладят темные глаза, Ярл и свой клинок омывает в чужом страхе и необдуманной глупости.       Звук открытия массивных деревянных дверей совета пропустить нельзя даже в утопленном криками пространстве. Трясущийся полноватый альфа почтенного возраста еле шевелит губами, но Чонгук читает по ним — тот взмаливает о помиловании. Одного взмаха скимитара хватает, чтобы великое войско остановилось, относя последнее награбленное в общий круг. Обессиленный народ на коленях стоит, одаривая своими слезами Ярла и его верных соратников.       Чувство превосходства не давит, напротив — расправивший плечи Чон чинно направляется к главе, у которого колени трясутся выразительнее с каждым чужим шагом. — В-великий Ярл, сын своего отца и слуга Великого Одина, прошу, прекрати эту пытку, с месяц назад нас уже разорили, здесь нечего вкусить, — мужчина смотрит исподлобья, надламывая густые брови. Чонгуку до внутренней дрожи нравится уязвимость главного лица этой жалкой территории перед собой. — Разве? — усмехается. Азарт в глазах не прячет, демонстративно проводя кончиками пальцев по скимитару. — Неужто свою жизнь считаешь такой никчемной? — О, Великий, помоги, обереги… — лепетно перебирает слова, вызывая в Ярле бурю и искру. — Я буду столь великодушен, что прекращу разорение и сохраню жизни остальным горожанам, — хирды слышат речь Ярла, отчего поджимают губы, а в руках каменеет ярость, они не развлечения ради преодолели весь путь. Однако молчат — слово Ярла неоспоримо. — Взамен заберу твою жизнь, — делает взмах скимитаром, имитируя последующий шаг. — Готов пожертвовать своей жизнью ради остальных?       Альфа разводит руками, показывающими размах всеобщей надежды, что поселяется в глазах народа, они могут быть спасены. Слово Ярла — не пустой звук. Чонгук гордым вороном возвышается над мужчиной, питаясь чужим страхом, ему позволено решать: кто будет ступать по низменной земле, а кто больше не сделает и шага. Кровь прольется неизменно, вопрос лишь в ее количестве — одного или всех. — Я… — мужчина мнется, покидать этот мир по чужой воле позорно.       Акт свершения судьбы прерывает непредвиденное вмешательство. Чонгук устало переводит свой взор на источник шума и замирает. Он видит его: юношу, чьи длинные волосы блестят золотым светом среди сгущающихся теней. Его красота — нечто прекрасное, сравнима с отполированным мечом, сверкающим под утренним солнцем.       Сердце Ярла расходится сильнее, чем во время сражения, а желание обладать этим юношей затмевает разум воина. Поймав на себе обеспокоенный взгляд медовых очей, альфа пропадает в гречишной сладости. Нет сомнений — омега его судьба, посланная Богами Асгарда, чтобы соединить их нити душ в нечто прекрасное, чье магическое притяжение не объяснит ни один человеческий язык.       Впервые Чонгук чувствует на себе, что значит запечатлеться на человеке, в груди горит огонь, сильнее, чем пламя древних факелов, и оно зовется жаждой. Это не просто желание, это стремление взять и не отпускать. Сокрыть от чужих глаз и увезти далеко-далеко, откуда не будет видно берегов английского бедного городка. Чонгук будет держать его также крепко, как держит в руках свой скимитар. — Не трогайте моего отца! — первые слова из прекрасных уст, адресованные мужчине.       Его глаза, глубокие, как морские бездны завлекают, заставляют душу вертеться в буре жажды владения. Юноша статный — высокий и тонкокостный, чей цвет кожи напоминает песчаные пляжи. — Тогда займи его место, — голос нисколько не дрогнул, лишь слюна скопилась от вида столь прекрасного цветка.       Перед юношей викинг, сильный и неукротимый, но тот держит спину прямой, как самый настоящий англичанин. Омега подходит к отцу, загораживая родителя, уже принявшего жизнь за смерть. В очах напротив Ярл не видит страха — смущение, непонимание и тревожное смятение плескаются в темных зрачках. — Назови свое имя, — требует Чонгук, опуская саблю. Он не будет нападать открыто, не на того, кто позволяет себе перечить его слову.       Кадык на нежной коже шеи подскакивает резко и также опускается. Губы, словно омытые сладким соком персика, вмиг покрываются сухой корочкой, сын главы города растерянно хлопает длинными ресницами, что так откровенно западают в чертог души Чона. — Ким Тэхен, — молвит тихо, чуть приоткрывая дрожащие уста, но Чонгук — зверь в шкуре человека, слышит его прекрасно.       Спрятав скимитар за поясом, плотно перевязывающим бока, альфа делает тяжелые шаги до Тэхена, чьи глаза неотрывно бегают по мужскому лицу. Твердый камень под его ногами превращается в зыбкий песок, стоит воину подойти к нему вплотную. Взгляд Чонгука пронзает его насквозь, будто копье Одина всаждают в грудь. Между ними возникает невидимое притяжение, подобное по силе тому, что связывает небо и землю. Ярл Чон, видавший на своем веку множество сражений и бурь, вдруг чувствует себя незрелым юнцом, впервые отправившимся в плавание по беспокойному морю.       В тот миг Ярл, когда Тэхен делает свой маленький шаг к нему навстречу, не оставляя даже пространства на мелкий вздох, забывает о своем первоначальном плане. Отец Тэхена пораженно охает на чужое магнитное притяжение, хватается за грудь в районе сердца, понимая, что сегодня видит сына в последний раз. — Столь прекрасных волос, как твои, я не встречал никогда, — без позволения захватывает прядь мозолистыми пальцами, нежно очерчивая локоны. — Они способны заменить те драгоценные металлы, за которыми мы прибыли. Твой голос певуч, как у весеннего соловья, что темными и тихими вечерами будет разбавлять нашу скуку, — альфа твердо хватает юношу за подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза. — Я дарую свободу этому городу и заберу только то, что уже лежит в кругу, не тронув оное. Но ты должен уплыть со мной.       Мелкая дрожь кусает омегу во всех местах сразу, вынуждая встрепенуться. Чужой голос, низкий и уверенный, звучит подобно раскатам грома, вызывая желание убежать и спрятаться. — Что будет, если я изволю отказать? — Через пару десятков лет это место будут звать чистилищем не усопших душ, что оказались там по моей воле — воле Ярла Чона. — Я могу собрать свои вещи? — Тэхен не противится и не отстраняется в панике, когда Ярл вновь касается его длинных, собранных в хвост волос цвета пшеничного перламутра. Вздох замирает в грудной клетке оттого, как мужчина собирает ароматные нотки с его прядей. — Они тебе больше не понадобятся, — по законам северных земель омега отказывается от своих семейных духов, переходя под покровительство семьи мужа. Также отказываются даже от своей одежды и вещей, всем должен обеспечить альфа.       Тэхен не может отказать. Викинги не знают слова «нет». Их прихоть — закон.       Тэхен — сын родного городка, связанный с ним корнями и нитями судьбы. Живет под опекой любимого отца, что трусливо сдается перед более сильным и диким. Молчание заменяется ветрами, воющими в уши, будто знак свыше — призыв к действию. Красивые украшения покидают тонкую шею, изящные кольца снимаются в два движения, и все серебряное добро кладется в широкие ладони отца, который так и не решается поднять последний виноватый взгляд на сына. Тэхен и не хочет видеть боль в родных омутах, знает, что он — любимый и единственный сын, но город не выживет. Либо один Тэхен, либо тысячи невинных душ. Выбор сложен только для семьи главы.       Обернувшись, Тэхен видит, как Ярл приказывает своим хирдманам забирать награбленное из круга и нести к драккарам. Мужчина, очевидно, хочет видеть его своим мужем. Незнакомый омега становится причиной, которая отводит напасть стороной, подобно чувству пролетающей над головой стрелы.       Обездвиженный омега покорно вкладывает свою ладонь в руку Ярла, под благодарные и сочувствующие взгляды окружающих его уводят к берегу, где горделиво расположились боевые судна. Около соленой воды заметно холоднее, и тонкая рубашка не спасает от опасной стихии ветра, пробуждаются мелкие мурашки, что словно крошечные муравьи бегут по позвоночнику вверх. На плечи опускается тяжелая накидка, и по мускусному запаху Тэхен определяет выделанную шкуру.       Ожидание съедает заживо, отчего во рту журчит слюна. Его забирают быстро и неожиданно, а ведь он всего лишь желал спасти отца от глупой смерти. О суровости этих мужчин рассказывают страшные байки моряки, которым не посчастливилось встретить северный народ на своем пути. Надеяться не на кого, он будет совсем один, без поддержки за спиной в виде родителей, в чужой стране с неизвестным климатом.       Когда всю добычу распределяют по судам, тогда хирды с разрешения Ярла отплывают от Англии. На борту драккара, где каждая волна — словно рык Йормунганда. Юноша стоит, глядя на удаляющиеся берега родины. В его сердце — буря чувств, сильнее любого шторма и гнева самого Тора. Он покидает земли, где каждый камень и дерево знают его имя, где его отец, стоический и мудрый, остается в городе, что отныне будет ему чужим. А воспоминания о Тэхене умрут через пару месяцев, ведь тех, кого забирают выходцы Скандинавии, оплакивают, как погибших.       Скучать по отцу — это малая часть его боли. Тэхен оставляет за собой не только отца, но и всю свою жизнь, все, что он знает и любит. В его глазах — отблеск прошлого, и он осознает, что эти воспоминания теперь будут его единственным утешением на чужой земле.       Страх перед неизвестностью окутывает Кима, как туман, скрывающий острые скалы. Омега не знает, что ждет его впереди, какие земли увидят его глаза, какие испытания выпадут на его долю. Море — могучая стихия, и каждый взмах весла уносит его все дальше от дома, в неизвестные воды, где Ньорд сам решает судьбу мореплавателей.       А вокруг него — викинги, мужчины дикие по натуре, чьи голоса грубы, как неровные берега их родины. Они не знают страха, их сердца полны жажды приключений и битв. Юноша смотрит на них, и в его душе зарождается новое чувство — уважение к этим мужчинам, которые берут жизнь за рога, как быки в бою.       Тэхен уплывает с викингом, который изволил его присвоить с первого взгляда. Он оставляет за собой свою прошлую жизнь, но впереди — новая судьба, новые земли, новые люди. И хотя на сердце тяжело от скорби, он понимает, что впереди его ждут новые горизонты и новые песни, это следующая глава его жизни. — Пусть Тор будет милостив в пути! Пусть его молот сокрушит врагов наших, а нас убережет от гнева стихии! — просит Чонгук у неба, другие воины возбужденно голосят, и того же просят, чувственно посылая весточку в небо, заволоченное кучевыми облаками.       Сидящий на мягких шкурах посреди драккара Тэхен восхищенно наблюдает за Ярлом, который наравне с другими альфами тягает весла. Натянув накидку выше на плечи, омега непроизвольно вздрагивает, стоит осмотреться по сторонам — вокруг море, не имеющее ни конца, ни края. Два синих цвета сливаются на горизонте, а Тэхен задумывается, долго ли продлится данный путь. В море определенно холодно по ночам.       Прерывать разговор мужчин было плохим тоном и в его родной Англии, что думать о правилах дикого народа — он не прикладывает ума. Поэтому терпеливо ждет, когда мужчины закончат обсуждать, где и кому будет выгодно продать награбленное. — Как далеко мы направляемся? — Тэхен переминается на теплых шкурах, чувствуя легкую слабость в теле. Он никогда не ходил в море, поэтому волновался, как его организм отреагирует на долгое плаванье. — Мы направляемся туда, где сливаются небо и море, где ветры несут за собой запах соли и свободы. Без малого — три восхода солнца.       Три дня и ночи они плывут по бурному морю, их путь освещает лишь бледный свет северных звезд. Воины сменяют друг друга каждые несколько часов на веслах, Тэхен видит их лица, не выражающие усталость, но тела говорят обратное. Изнурительный труд заставляет разминать затекшие и забившиеся от долгой работы мышцы конечностей.       С Ярлом омега общается мало, тот сосредоточен на ином — доставить всех викингов, примкнувших к нему за веру и честь, до родных берегов к мужьям и детям. Однако с первой сменой гребцов альфа устраивается рядом с ним, поправляет шкуру на тонких, но широких плечах и гладит светлые локоны, чтобы не путались. Сдержанно узнает о нуждах низменных — в еде и сне.       Откинувшись на бок судна, Чонгук прикрывает глаза, но не впадает в глубокий сон, оставаясь надежным направляющим, готовым в любой момент вскочить на ноги для решения даже мелких ссор. Кима восхищает твердость характера Чонгука с его молчаливым спокойствием, но совмещенным с мягкой и заботливой натурой. Внутри Тэхена трубит английский рожок, когда тяжелое тело опускается рядом, окутывая насыщенным ароматом поджарого тела и морской соли. Может и против воли его увозят из отцовского дома, но Тэхен чувствует удивительную безмятежность, будто судьба написала ему на ладони быть увезенным захватчиками с дальних островов. Любопытство берет верх.       Провизия, которую они захватили в Англии, была тщательно распределена. Соленое мясо, вяленая рыба и хлеб были разложены по мешкам и бочкам. Каждый день, когда солнце достигало своей высшей точки, хирдманы собирались вокруг распределенных порций, восполняя силы и обсуждая скорое возвращение.       Не привыкший к морским путешествиям Тэхен чувствует себя слабым и измотанным, отказываясь от предложенной еды. Волны качают драккар, и каждый раз, когда корабль вздымается на гребне волны, юноша с трудом сдерживает тошноту. Но Ярл, заметив его состояние, предлагает больше спать, чтобы отвлечь его мысли от беспокойства.       Вдали виднеются скалистые утесы, словно зубы дракона, что охраняют вход в этот мир. Ветры веют с запада, и в них — зов далеких земель, неизведанных островов и бурных морей. Туман перед ними рассеивается, позволяя хозяевам вернуться на свои земли с добычей. Впервые Тэхен чувствует легкость в голове, и опершись о борт, глубоко вдыхает, прикрыв глаза. Три дня на неустойчивых волнах выбивают из него все силы, поэтому единственным желанием является встать на твердую землю и пасть к ее истокам, целовать песок и каменную почву.       Военное поселение на берегу — это маленький мир великих викингов. Дома из дубовых бревен, крыши покрыты соломой со смолой, а воздух пропитан запахом дыма и масла. Воины собираются в зале, где огонь в камине горит ярко, словно глаза богов. Они обсуждают стратегии, заточа свои мечи и точа свои навыки. Военное поселение — это не только место обучения и тренировок, но и место, где рождаются легенды.       Стадо пушистых овец пасется на зеленых холмах. Их шерсть — белая, как снег, и они блеют, словно прибойные всплески воды. Взрослые дети и омеги ухаживают за ними, стригут их шерсть, чтобы сделать теплые одеяла и одежду. Овцы — это не только источник пищи, но и символ жизни и плодородия. Их глаза — умные и наблюдательные, словно они видят больше, чем просто траву и небо.       Пресное озеро — это жемчужина на берегу. Его вода чиста и прозрачна, словно зеркало, в котором отражается небо. Викинги приходят сюда, чтобы пить, омываться и молиться богам. Озеро — это место, где они находят внутренний покой, где они могут загадать желание и надеяться, что боги услышат их молитвы.       Место, где сливаются море и небо, где ветры несут с собой судьбу и где каждый камень, каждое дерево — часть этой вечной саги.       Ветер доносит до берега крики чаек, смешанные с гулкими ударами барабанов. На горизонте, окрашенном багрянцем заката, появляются силуэты драккаров, словно гордые морские волки, возвращающиеся с добычей. На берегу уже собираются жители поселения, их лица светятся радостью и нетерпением от скорой встречи, любимых касаний. Омеги с младенцами на руках вглядываются вдаль, высматривая знакомые лица мужей и сыновей. Старики, опираясь на посохи, украшенные рунами, бормочут молитвы Одину, благодаря за удачный поход. Дети бегают по берегу, их громкий смех сливается с шумом волн.       Драккары приближаются, их паруса, словно крылья гигантских птиц, ловят попутный ветер. На носах кораблей развеваются знамена с изображением ворона — символа Одина, дарующего победу. Воины, стоящие на ногах, поднимают над головами мечи и боевые топоры, их голоса сливаются в единый победный клич, который эхом отдается от скалистых берегов.       Вот первый драккар касается песчаного берега. С него сходит Ярл, высокий и могучий воин, помогая спуститься новому для жителей лицу. Чонгук собственнически прижимает к себе обессиленного омегу, чьи волосы некрасиво спутались за время плавания, и отходит в сторону с ним, позволяя остальным вновь ощутить под подошвой рассыпчатый песок. Вслед за ним сходят приуставшие воины, их лица суровы, но глаза горят огнем победы. Они несут на плечах сундуки, полные сокровищ, захваченных в далеких землях Англии, меха редких зверей и оружие поверженных врагов.       Омеги бросаются навстречу мужьям и сыновьям, обнимая их, осыпая поцелуями и словами благодарности богам. Дети, с восторгом разглядывая диковинные вещи, привезенные из-за моря, бегают вокруг, стараясь прикоснуться к блестящим саблям и острым топорам. Старики благословляют воинов, восхваляя их мужество и доблесть.       Сошедшая от долгожданной встречи эйфория покидает жителей поселения, оставшиеся воины напрягаются из-за чужака на их земле, но не решаются высказать что-то против Ярлу. Чонгук следит, чтобы народ вынес награбленное с драккаров, поглаживая чужую поясницу.       На новой территории викингов юноша ощущает, как земля под его ногами меняется. Тэхен осматривается по сторонам, словно загнанный волчонок, что впервые попадает в незнакомый лес. Новые люди — грубые и сильные, с глазами, что видели много битв и морей. Их одежда — грубая и простая, но в ней есть что-то дикое и привлекательное, его привлекают украшения в волосах омег — маленькие яркие бусины, что красиво переливаются от лучей закатного солнца.       Шкуры волков и медведей, украшенные рунами, словно заклинания, что защищают от злых духов надеты на старцах, которые изучающе осматривают новое добро и омегу, которого молчаливо оберегает их предводитель. Атмосфера в военном поселении наполнена звуками: стук молота по наковальне, скрип дерева под резцами, детский смех, когда дети постарше играют на деревянных мечах. Взрослые точат свои орудия, омеги проходят мимо с корзинами, набитыми одеждой на стирку, кто-то готовит пищу на общем костре.       Запах дыма и дерева — это запах жизни, запах судьбы, что витает в воздухе. Необычайно чистый воздух природы — словно дыхание богов. Тэхен вдыхает его, и собственные легкие наполняются лесной свежестью. Он смотрит на небо, где вороны кружат, словно вестники Одина. Омега чувствует, что его кровь бурлит в жилах, как волны моря, что несут его вперед.       Не удивительно — Тэхен чувствует на себе прилипшие взгляды молодых омег, те скалятся, не разделяя всеобщей радости. Чужака не просто привезли, как диковинку или раба, его сам Ярл около себя держит, помогает уверенно стоять на ногах, позволяя отдохнуть на себе.       В одночасье Тэхен становится объектом общей заинтересованности: старцы прицениваются о плодовитости, сможет ли выносить наследника, достойного своего отца, все видят, понимают — Ярл просто так не присваивает; оставшиеся в поселении хирдманы на случай внезапной атаки также пробегаются глазами по гостю, но не выражают заинтересованности, особенно женатые; но вот по ядовитым взглядам омег читается ненависть к заморскому представителю, исходящая угроза от незнакомца заставляет их стиснуть зубы, чуть бы не до мелкой крошки. — Отныне мои владения принадлежат и тебе. Земля, что кормит нас, будет принимать еще одно дитя Луны и Солнца. Тебе разрешено исследовать любой уголок, но один в эти леса не ходи, — шепчет Чонгук в покрасневшее ушко.       Тэхену дико. Сознание все еще отрицает факт того, что он больше не земляк цивилизованной Англии, не свободный житель приморского городка, а привезенный издалека омега, сразивший Ярла своей красотой и смелостью.       На драккаре Чонгук часто перебирал длинные светлые волосы, что от часа к часу теряли свой блеск из-за ветра и пыли. Тэхен запомнил каждый трепетный комплимент, что приятно отдавался в сердце, кажется, волосы Тэхена — то, что тот полюбил в первую очередь. — На меня так странно смотрят, — делится тревогой, захватившей глупое колотящееся сердце. — Завидуют, — прямо отвечает, не таит чужой обиды. — Не обращай внимания.       Дает совет, но Тэхену от него легче не становится. Будто от их близкого контакта и обмена несколькими фразами омеги с поселения обозлились пуще.       Жители поселения собираются у общего костра, как это всегда бывает после удачного похода, чтобы Ярл произнес тост. Этот раз не исключение, поэтому замужние омеги успокаивают взбудораженных детей, помогают старикам, располагая всех у кострища. Чонгук помогает разместиться Тэхену на высоком бревне, подкладывая тому под бедра свою меховую жилетку. Впервые внимание людей было обращено не на Ярла, а на омегу подле него, Чонгук не оставляет это без замечания. — Семья моя, в этом нелегком двухнедельном путешествии мы завладели дарами четырех городов, слава Одину и Тору, что оберегают нас и отводят беду, но мы потеряли двоих наших братьев. Надеюсь, красавицы-Валькирии унесли их души в священный чертог, — альфа поднимает свою чашу из черепа первого побежденного им врага. — В последнем городе я нашел свое сокровище, чьи волосы ластятся светом, словно рассвет поутру, чей голос звонок, как лесной ручей, чьи мысли светлы и сравнимы с белоснежными облаками. Его имя — Ким Тэхен, я привез его в Ледяную страну, чтобы связать наши судьбы алой нитью, чтобы испить красного вина из одной чаши, я хочу видеть его в качестве своего супруга.       Молодые свободные омеги зеленеют с каждым последующим произнесенным словом Чонгука. Каждый из них видит себя в качестве идеального партнера для сильного альфы, но мало того, что он пренебрег ими, так еще и провести обряд желает с чужаком. Чонгук чувствует ярость в молодых обиженных сердцах, но поделать с собой ничего не может. Молодой англичанин смог проникнуть под кожу с первых слов — то, как он защитил отца, не осталось без внимания. Омеге было страшно, но семейные ценности стояли выше. — Давайте же отметим оба события в торжественном пиру! — вновь вскидывает чашу с хмельным напитком.       Его поддерживают мужчины, вознося напитки к небу, будто хотят угостить и богов, поздравления со скорым свадебным обрядом сыпятся проливным дождем, Чонгук лишь успевает стукаться чашами.       Над деревней, раскинувшейся у подножия величественных фьордов, разнесся запах жареного мяса и хмельного меда. Норманны начинают пир в честь возвращения героев. Скальды пели песни о подвигах воинов, воспевая их силу, отвагу и верность богам. Под звуки лиры и гуслей танцоры кружатся в диком танце, славя победу и дары Одина. Огоньки костров пляшут на лицах людей, освещая их радостные улыбки.       Тэхен наблюдает за танцами северного народа, невольно перенося движения на себя, ему тоже придется учить эту культуру. Невозможно быть хорошим мужем Ярлу, не зная традиций, даже сокровенный обряд венчания для него остается сокрытой загадкой.       Чужие взгляды заточены, как остроги, пронзая Кима, не давая расслабиться на пиршестве, устроенном и для него по совместительству. Поджав губы, омега стеснительно пробегается глазами по теперешним захмелевшим соседям, выискивая для себя если не друзей, то помощь. Выбор падает на нескольких омег, кто уже имеет не только мужа, но и ребенка, значит Тэхен для них — будущий муж Ярла, а не соперник.       Почувствовав смертельную усталость и головную боль от шума празднества, он незаметно соскальзывает с бревна, тихо отправляясь на песчаный берег, где медленно уходит день, уступая сестрице-ночи.       Тэхен замирает около самой границы земли и моря, кутаясь в мягкие шкуры, как наказал ему Ярл. Морская песнь грустна, она навевает недавние картины, скрывающихся в тумане родных берегов Англии. Его лицо ласкает пылающий огнем закат, когда сзади, словно хищник, подкрадывается альфа. Почувствовав на спине чужой взгляд, Тэхен оборачивается, сжимая в кулаках мягкую шкуру на груди. Подавив в себе восхищенный возглас, альфа любуется тем, как лучи уходящего солнца обволакивают стан омеги, создавая около него мерцающую оболочку. Свет играет в блондинистых шелковых волосах, собранных в высокую прическу. — Злато, ты так прекрасен.       Чонгук тогда впервые назвал его Златом.       Уставшего, с фиолетовыми мешками под глазами, с пыльными волосами и сухими губами. Викинг искренне любуется сокровищем, которое бесстыдно своровал практически из самых рук отцовских.       Может, для Тэхена такое признание быстрое и неожиданное, но для Чонгука, чей каждый опасный поход может быть последним — нет. Чонгук в нем видит силу и смелость, красоту и изящество, он видит в нем партнера, к которому захочется вернуться даже с прекрасного Асгарда.       Норманны — народ простой, трудолюбивый и опасный. Им чужды многие правила английского этикета, варвары едят мясо руками и детей учат тому же, восхваляют торжество над проигравшими и носят шкуры невиданных зверей. Для них норма — украсть у чужого народа, чтобы помочь своему. И Тэхен — омега, чей лик пришелся по нраву Ярлу — тому доказательство.       Но разве внутренний голос Тэхена сопротивляется? Почувствовал ли он страх еще раз после того, как Чонгук опустил скимитар и даровал милость его старому городу? Нет. Тэхен доверчиво ел на судне с рук викинга, спал на его плече и носил его одежду. Тэхен не опускал глаза, когда говорил с Чонгуком.       Подобное поведение осуждается у английских семей — бестактность, неаккуратность, но в жизни норманнов данное явление — повседневность.       Может, следует расценить поворот судьбы, как дар свыше, что освобождает его от нудных правил цивилизованного общества.       С Чонгуком будет надежнее.       С Чонгуком будет свободнее.       Пускай он не будет сразу в почете у жителей поселения, пускай первое время его будут недолюбливать, а молодые омеги пакостить, но и авторитет не достается слабым.       Чонгук протягивает ему мозолистую от деревянного весла ладонь, хватая егоную без спроса. Видит чужие слипающиеся глаза, что умоляюще просят отвести к теплой постели. Чонгук прощается с празднующими и пирующими друзьями и братьями, направляя за собой послушно ступающего омегу, которому необходимо увеличивать шаг, чтобы сравняться с мужчиной.       Дом одинокого Ярла викингов — это крепость из темного дерева, где каждая балка и стена пропитаны духом севера. Внутри — полумрак, как в лесу перед рассветом. Свет скупо проникает сквозь небольшие окна, оставляя большую часть пространства в тени.       В центре зала — камин, его огонь едва теплит просторную комнату, бросая на стены танцующие отблески. Вокруг него — каменные скамьи, устланные шкурами животных, но они кажутся слишком жесткими, не создающими уюта. На стенах — оружие и трофеи с рейдов, мечи и щиты, рога и черепа зверей, словно Чонгук бережет в своем доме духов прошлых битв.       Углы зала погружены в тень, и там же стоят массивные деревянные шкафы с вырезанными рунами и изображениями богов. Они хранят в себе тайны и богатства Чона, но их замки крепки, как его воля. По периметру зала — полки с глиняной и деревянной посудой, но вся она пуста, как будто давно не используется, стоит для общей картины.       Спальное место Чонгука — за тяжелой шкурой, отделяющей его от зала. Там — постель из дерева, устланная шкурами, но без украшений и тепла. Все в этом доме говорит о мужестве и силе, но не о тепле и свете. Даже воздух здесь — холодный и свежий, как ветер на вершине фьорда.       Таков его дом, словно отражение самого альфы — крепость, где царит сила и власть, но где явно не хватает уюта и света, не хватает нежной руки омеги и наметанного глаза. Это берлога воина, где каждый предмет напоминает о битвах и победах, но не о домашнем очаге, где будет жить счастливая семья.       Тэхен ступает босыми ногами по деревянному полу, чей холод обжигает ступни, заставляя попеременно ставить их друг на друга, чтобы урвать тепло с собственного тела. Видя чужие неудобства, Чонгук спешит предоставить гостю шерстяные носки, валянные неравнодушным пожилым омегой. — Мой дом — твой дом, мои вещи — наши вещи, пользуйся чем хочешь, дом в твоем распоряжении, — хозяин ставит снаряжение в углу, наливая себе воды в деревянную чашу.       Любопытно осматривая убранство, Тэхен уже намечает, где поставит глиняные кувшины, для которых будет собирать поутру свежие цветы и пахучие травы с неиспарившимися капельками росы. На окна с дубовыми вставками нужно обязательно повесить занавески, а на ужасно ледяной пол, из-за которого вдоль позвоночника омеги пробегают зябкие мурашки, постелить плотный ковер из войлока. — Где я буду спать? — тонко спрашивает, подмечая, что альфа уже практически полностью без одежды — оставил на себе лишь штаны.       Постель в доме одна — хозяйская, а разделять ее с мужчиной без брака Тэхен не готов. — Рядом со мной, где и подобает, — Чонгук берет несколько сухих тканей из шкафа, передавая их Тэхену. — Сейчас нужно снять с себя слой грязи, идем, провожу тебя до бани. — Она раздельная? — Конечно.       От дома Ярла до бани омег совсем недалеко, добираются за считанные минуты, где Чонгук оставляет его, обещая вернуться через время. Тонкая рубашка Тэхена неприятно липла к влажной от испарины спине. В воздухе висит запах трав и горячей воды — предвестник неизбежного. Ноги, словно налитые свинцом, отказываются слушаться, каждый шаг дается с трудом, будто пятки покусывает невидимый зверь — страх. Сердце колотится о ребра, как пойманная птица, пытаясь вырваться из грудной клетки.       Общая баня. Место, где сплетаются омежьи разговоры, перешептывания, смех и… ядовитая ненависть. Ненависть, направленная на него, омегу, которого Ярл, гроза северных морей, выбрал в качестве своей пары.       Он чувствует себя не желанным гостем, а жертвой, приговоренной к публичному суду. Кажется, даже стены пропитываются злыми взглядами, а пол запоминает следы их презрения. Тэхен сглатывает тугой ком слюны, осторожно присаживаясь в самом углу, неохотно стягивает одежду, зябко вздрагивая от контраста температур.       Он представляет, как десятки глаз втыкаются в него прямо сейчас, словно заточенные кинжалы, Тэхен не может заставить себя обернуться, все также тупит взгляд в бревенчатую стену. Успокаивая глупое сердце, омега прикрывает сокровенное полотенцем и поворачивается лицом к северным омегам. В их глазах — зависть, переплетенная с презрением, злорадство, приправленное пренебрежением. Они будут шептаться за его спиной, сравнивая их статусы с Чонгуком, насмехаясь над его простотой, будут презирать за английские корни.       Паника сковывает горло, мешая дышать. Он знает, что Ярл не даст его в обиду, и слова Чонгука — его щит. Но хватит ли этого щита, чтобы отразить ядовитые стрелы омежьей ненависти?       Ким чувствует себя маленьким корабликом, выброшенным на милость шторма. Остается лишь надеяться, что волны не разобьют его в щепки о скалы чужого неприятия. — Будешь так жалобно смотреть, и они сожрут тебя, словно пираньи крупную рыбку, — рядом с ним присаживается темноволосый омега, чей прищур кошачьих глаз запомнился ему еще на пиру. — Я выгляжу настолько жалко? — Тэхен умывает лицо прохладной водой, льет немного воды на голову, пытаясь промочить длину волос. — Еще бы, здесь много кто хочет связать себя с Чонгуком. — Потому что он Ярл? — За ним и до его назначения увивались, — темноволосый омега, кто не брезгует вести с ним диалог, наносит на свои волосы резко пахнущую травами сыворотку, что необычно крупно пенится, и втирает осторожными движениями. — Поверь, всем хочется жить под надежной защитой, сытыми и в большом доме, знать, что детям достанется достойное воспитание. Ну, и конечно, Чонгук — Ярл, статус также не последнее место. Омега Ярла имеет право участвовать в тингах наравне со старейшинами и другими мужами с высокими званиями. — Тогда почему ты на меня не точишь зуб? — доверчиво принимает в ладони эту же сыворотку, повторяя движения за собеседником, его волосы поразительно и прямо на глазах обретают потерянный в дороге блеск. — Чонгук попросил за тобой присмотреть, — хитро прищуривается, пока Тэхен любопытно растирает пену между пальцев. — Меня зовут Юнги, я — муж хевдинга поселения. И чтобы тебе совсем поспокойнее было, я точно не претендую на Чона, у меня есть маленький сын. — Я тебе поверил с первых слов, — признается, покуда неуклюже повторяет за Юнги, смывая грязь вместе с сывороткой с волос. Место новое, где нужно держать ухо востро. — Если тебе понадобится помощь или просто захочешь поговорить, то наш с Чимином дом для тебя открыт, — старший омега берет деревянный гребень с крупными зубьями, принимаясь плавно водить по мокрым черным волосам, что достают до ямочек на пояснице. — Спасибо, — все, на что хватает неловкости.       Тэхен долго не рассиживает на деревянной скамье, подгоняемый чужими дурными взглядами, он быстро омывает распаренное горячим воздухом тело. Не мешкая, омега выскакивает из бани в предбанник, собирая влагу тканью, которую предоставил Ярл.       От пара кружится голова, но Тэхен осторожными движениями промакивает волосы, надеясь, что у Чона найдется для него гребень.       Свежий воздух после душной комнаты бани — спасение и очищение, с подрагивающих век сходит пелена, но из-за зябкого вечера в носу неприятно сводит от образовавшейся вязкой жидкости. Тэхен шмыгает, сгибая руки в локтях и пряча ладони подмышками. Внезапное прикосновение со спины пугает до резкого вскрика, обернувшись, он встречается с темными очами, полными непонимания. Чонгук берет омегу за руку, без слов притягивая к себе, на плечи ложится тяжелая накидка из мягкой шкуры.       Грубость викингам свойственна, как заложенный природой механизм, как инстинкт птиц — вить гнезда и скрываться от опасности. Касания Чонгука крепки, как капканы для диких свиней, но взгляд, обращенный на него, нежен, как овечья шерсть. — Идем, не хватало тебе еще захворать, — хватка на руке не слабеет, за собой тянет в сторону бревенчатого дома.       Когда омега переступает порог дома викинга, его сердце бьется тревожно, будто птица, рвущаяся из клетки. Воздух был пропитан аромой дыма и морской соли — это запах Чонгука, в чьих волосах вечно гуляет северный ветер, а от тела исходит свойственный альфам жар. Ему предстоит разделить кров с едва знакомым мужчиной, которого он знает лишь по имени и боевым подвигам.       Омега стоит на пороге, словно олень на опушке леса, взгляд его скользит по комнате, ища уголок для уединения. Но дом викинга был полон жизни, и места для сомнений не остается, он должен был найти в себе силы, чтобы принять предстоящее испытание. Его «сосед» по крову возвышается, как дуб, корни которого уходят вглубь земли. Мужчина, чья рука не дрогнет в бою и чье сердце полно отваги, отходит в сторону, давая Тэхену возможность привыкнуть к новому месту, омега же чувствует себя невидимым, словно тень в полночь, и каждый его вздох полон боязни и стеснительности.       Как молодой волчонок, что впервые слышит зов стаи, Ким ощущает волнение перед неизведанным и страх перед неизбежным. Но в глубине души он знает, что этот суровый с виду мужчина, чьи касания, словно удар молота по наковальне, заставляют неистово биться сердце, не причинит ему вреда. — Мне нужна одежда для сна, — тревожным шепотом утверждает, пальцами перебирая влажные волосы. — Злато, — твердо, даже осаждающе. — Я не люблю повторять дважды, запомни это. Мои вещи — твои вещи. Все, что найдешь в этом доме, можешь использовать.       Слабо кивнув, Тэхен мелко трясущимися руками перебирает вещи в массивном деревянном шкафу, выбирая длинную и плотную рубаху, что закрывает собой бедра, но открывает острые колени. Внутри живота скручивается тугой узел и потеют ладони.       Пользуясь дозволенностью хозяина, Тэхен расчесывает длинные пряди, достающие до прогиба в спине. Чонгук выходит из спальни, а Ким только сейчас чувствует странную тяжесть в груди — он задержал дыхание.       Омега устраивается с одной стороны кровати, стараясь занять как можно меньше места, сразу отвернувшись к стене и не привлекая внимание. Он знает, что ночь пройдет быстро, стоит закрыть веки и уснуть — с рассветом придет новый день, полный вызовов и возможностей. И хотя его душа была полна сомнений, он был готов встретить их лицом.       Вторая часть кровати прогибается под чужим весом, что заставляет Тэхена вжать плечи и замереть. Обычно на мертвую тушу хищники не охотятся — стороной обходят, не желая давиться падалью. — Злато… — зовет еле слышно, но в полной тишине, где даже песнь сверчков остается за бревнами, шепот кажется громким.       Все также притворяясь спящим, Тэхен вбирает воздух через раз, из-за чего его плечи вздымаются слишком высоко и неестественно. Чонгук видит и ощущает на себе чужую нервозность и глупое смятение, оторванный от семьи и друзей, увезенный далеко в чужие земли, что должен обвенчаться с ним.       Но Чонгук хочет его видеть подле себя. Если хочет — будет. Тэхен привыкнет, иного не дано, небесами предрешено. — Тэхен, — зовет по имени, требуя голосом повернуться к нему лицом.       Дрожь пробирает юное тело, поселяя мурашки на нагих бедрах. Нехотя перекидывая волосы, омега перекатывается на другой бок, сразу подкладывая ладонь под щеку.       Глаза большие и наивные с тонкими, но длинными ресницами привораживают, Чонгук иного слова не подберет, может, омега колдун, чьим пожеланием становится большой ледяной остров и его жители. — Я не прикоснусь к тебе до венчания, а после и ты не захочешь меня избегать, — стойко обещает. Толстую и горящую свечу берет в руку, пугая омегу — на кровати так много тканевых вещей, что могут вспыхнуть в мгновение ока. Он показывает на линии своей ладони, что от тяжелого труда и верного скимитара впитала в себя темные пятна грязи. — Видишь, это линия судьбы, когда ты спал на драккаре, то я сравнил их — они идентичны.       Утверждает о немыслимых вещах, Тэхен глупо уставляется на свою ладонь, ища ту самую линию, но закусив губу, кивает в соглашении.       Не важен цвет глаз зверя — если тот погиб в капкане.       Так и Тэхен, будучи на территории норманнов, отказаться от судьбы не сможет. — Что я буду делать здесь? — спрашивает очевидное, но уснуть не дает колотящееся сердце, которое, очевидно, слышно и альфе. — Омеги и дети занимаются домом и готовят на общем костре еду; альфы пасут овец, строят дома, ловят дичь и ходят в морские походы. Детей воспитывают все, — Чонгук сдерживает свой порыв погладить макушку омеги, что так чудно пахнет сладкими травами. — А кто занимается полями? — Тэхен помнит момент, когда давался диву на огромное пахотное поле с овощами и посевами. — Рабы, — коротко, не желая и дальше обсуждать дела насущные на ночь глядя. — На них и обслуживание ужинов, и пряжа войлока. Некоторые наши омеги умеют выделывать шкуры, но потрошением они не занимаются. — Рабы? — прикладывает руку ко рту, расширяя глаза. Неужто здесь есть безвольники? — Те, чьи волосы короче плеч, обречены до последнего вздоха работать на эти земли, отдавать себя и свой труд во имя общего блага моего народа, — объясняет, переворачиваясь на спину, и кладет сцепленные в кулак руки под голову. — И во имя тебя, Злато, теперь тоже. Не бойся приказывать, не бойся быть главным, они не равны тебе, ты выше.       Тэхен судорожно сглатывает терпкую вязкую слюну, смахивая холодный пот со лба. Он снова отворачивается от Ярла, устремляя потерянный взгляд в стену. В беспокойных муках омега прикрывает глаза, не снимая напряжения с плеч. — Доброй ночи, Злато, спи крепко, и пусть Оле Лукойе подарит тебе спокойствие во сне, — так и остается в прежней позе, как и обещал, к своему драгоценному сокровищу не притрагивается, хоть и соблазн кусает в кончики пальцев дотронуться до сверкающих в лунном свете волос.

🍃 ⚔🛡🍃

      В тихом доме, где тепло огня, растопленного в печи Чонгуком поутру, смешивается с прохладой утра, Ярл бдит, терпеливо ждет, пока Тэхен пробудится ото сна. Он опирается на локоть, проникает в золотые волосы рукой и собирает запах, что в них скрыт, и наслаждается миром его покоя.       Когда омега просыпается, его веки слегка подрагивают, альфа смотрит, как трепещут ресницы, и сердце его радостью наполняется. Очаровательный румянец играет на щеках младшего, отчего тот трет их, чувствуя горячее покалывание под кожей.       Ярл прикасается своим лбом ко лбу Тэхена, проверяя наличие опасного жара, что поглощает, как безудержный пожар, но вместо этого чувствует чертов импульс, который прожигает его изнутри. Кажется, близость с Тэхеном сводит его с ума, оголяя инстинкты, что пробуждаются только в пылу битв и на экстремальной охоте на дичь. Жадно желает, чтобы касания эти стали для него утренним благословением и вечным спутником жизни.       И вот омега просыпается, взгляд его ясный встречает викинга взор. И в тишине утра, без слов, каждый из них думает о маленьких шагах к большому будущему. — Мое солнце ясное, чьи лучи ласкают мое утро, поднимайся, — Чонгук уверенно стягивает с омеги толстую шкуру, которая, вероятно, и служит причиной его ярких в крапинку щек. — Альфы поселения сегодня идут на охоту, я возглавляю ее, как вождь. Будь в доме до моего прихода, под порогом есть необходимые инструменты для уборки, можешь уже обживаться. — А я не могу погулять по поселению? Если честно, то я даже не помню в какой стороне баня, — неловко гнет пальцы, а потом впопыхах оттягивает ткань задравшейся рубашки. — Можешь, — благосклонно дает добро. — Но в сопровождении мужа моего друга, — условие ставит. — Так даже лучше будет, — Тэхен прикладывает палец к пухлой нижней губе, скромно, но наученный вчерашним опытом, подходит к шкафу, вновь высматривая вещи, которые может надеть.       Выбор падает на свободные штаны, которые он закрепляет на талии плотным поясом и на легкую рубашку, что надевает через голову.       На улице слышен балаган, охотники, собравшиеся в лес, ждут только своего Ярла, нужно идти сейчас, чтобы успеть к лучшему времени охоты. Чонгук в последний раз оглаживает глазами стройный, но сильный силуэт, перед тем, как выйти за порог, прихватив свое снаряжение.       Осмелившись покинуть дом спустя пару часов после ухода Чона, Тэхен шагает по широким улочкам, окруженный однотипными бревенчатыми домами, которые кажутся ему чужими и неприветливыми, как и сами оставшиеся здесь омеги. Вчера в бане он не встречался с ними напрямую, лишь трусливо избегал столкновения.       Вокруг него кипит иная жизнь, полная своей повседневной рутины и труда, к которому он был не приучен. Омеги здесь крепкие, как многовековые дубы, укоренившиеся в земле своими мощными корнями, в то время как Тэхен вырос в цивилизованной Англии, где родители его растили тепличным цветком, охраняемым и лелейным.       Чувство того, что он здесь не просто чужой — лишний, накапливается словно снежный ком между гор. Как будто он нарушает сложенную до него гармонию, выступая той самой нотой диссонанса. Его повадки, манеры, даже взгляды отличаются, что выстраивает между ними невидимую стену. На улице становится невыносимо холодно, поэтому Тэхен решает повернуть обратно в сторону дома, где просил прибраться альфа. Время пройдет незаметно, если заняться делом.       Он чувствует, как ему смотрят вслед, как завистливые взгляды скользят по его фигуре и длинным распущенным волосам. Слышит, как по ветру разносятся шепот и сплетническая молва, полные предубеждений.       Его сила в уникальности — в светлых золотистых локонах, что так полюбились Ярлу. В этом поселении однообразия это становится его слабостью — быть не таким, как все.       Будь его волосы смольны, как уголь после жарки, то, возможно, Чон никогда бы на него не посмотрел, а его отец кормил бы сейчас матушку-землю и всех ее маленьких мерзких обитателей.       Одиноко и страшно противостоять всем, хоть Ярл запрещает ему бояться. Без его сильной груди за спиной омега не в силах и слова вымолвить. Тэхен не был стеснительным или пугливым. Здесь работает инстинкт самосохранения — даже свирепый медведь не выстоит в одиночку перед стаей волков.       Его сердце не бьется с ними в один ритм боевых барабанов.       Омега, воспитанный в тени английских роз, чувствует себя по-настоящему чужим среди сильных воинов, что несут на плечах небеса.       Тэхен не дожидается Юнги, который должен провести его по поселению, унося ноги в сторону дома Ярла, к их дому. Как и говорил Чонгук, под лестницей есть засов, который легко отодвигается, где лежат вещи для уборки или мастерской. Лопата, несколько ножей для вырезания деревянных фигурок, овечья шерсть для валяния, пара игл, с помощью которых и валяют вещи. Находится и нужный веник, а еще лежит странная завернутая ткань. Прикусив нижнюю губу, Тэхен осторожно открывает конверт из ткани, цепенея на глазах. Страх пробирается в легкие, словно тысяча иголок пронзают одновременно.       Маленький мертвый заяц с выдавленными глазами начинает разносить запах смерти и гниения, неизвестно сколько он здесь лежит. Неужели кто-то выступает против самого Ярла? Тэхен не хочет об этом думать, дрожащие руки обратно закутывают бедное существо, и, взяв лопату, он уходит за домик, где начинается дорога в лес.       И пары шагов не ступает, как к нему подбегает скалящаяся собака, что громко лаять начинает, привлекая всеобщее внимание. Пока не сбегается народ, его тело действует на опережение, разворачивая мертвую тушу зайца и кидая ее собаке. Схватив добычу, истерящее животное бросается в сторону леса, унося зайца вглубь, Тэхен же, унимающий дрожь в пальцах, бросает ткань, скрываясь в доме.       Говорить о пугающей находке никому не будет, особенно Чонгуку. Если это проверка для него, то он справится. Через страх, озноб и слезы, но вытерпит, не опустит головы, не спрячется позорно за чужой спиной.       Чтобы бороться с врагом, нужно знать несколько составляющих: причину конфликта, разгоревшегося с легкой руки Бога молнии; методы борьбы — против него используют грязные уловки с чудовищным посылом, зная, что Тэхен никогда не видел столь красноречивых картин; а самое главное — нужно знать врага в лицо, чем омега не располагает.       Суетливо съежившись, подобно колючим ежикам с полотном острой защиты, он подходит к окну, откуда пытается выследить недоброжелателя, но работающие омеги даже не смотрят в его сторону, увлеченные домашними хлопотами и бытом они проходят мимо.       Тонкая ладонь прикладывается к сердцу, глупо стучащему от обиды и собственной трусости. Глаза наполняются солеными слезами, устилающими нижние веки, омега позволяет себе плакать, пока нет Чонгука. Он должен освободиться от лишних эмоций. Должен привыкнуть, что военное поселение и люди в нем отличаются от его давних друзей и семьи: и речь идет не только о внешних различиях, кои несомненно есть, но и о восприятии мира — он видит вещи иначе, чем Чонгук, Юнги или любой другой норманн.       И это не что-то противоречащее, это естественное.       Люди, рожденные на разных континентах, никогда не будут одинаково мыслить. Тэхен никогда не поймет чужих побуждений в убийстве невинных ради цели. Его воспитали по-другому.       Все-таки вооружившись веником, омега собирает в доме сор и грязь, выметая за порог на улицу. Чтобы и дальше не думать о своей находке, он берет тряпку с ведром воды, за которым он пошел на озеро, и на карачках тер пол, заливая все расщелины водой. Ни одна пылинка не должна подняться после прихода его будущего мужа.       Оставшийся день проходит суматошно и изнуряюще, Тэхен признается честно — и не вспоминает о пережитом стрессе днем. Из сонного состояния его выводит игра барабанов, что в ритме проливного английского дождя обрушается на поселение.       Охотники возвращаются.       Возвращаются с добычей, всегда героями в глазах людей поселения.       Тэхен выходит настороженно, смачивая губы слюной и утирая пот со лба рукавом рубашки. Вечерами по улочкам гуляют морские ветра, разнося запах воды и солености, поэтому он надевает шаль, закрепляя на груди серебряной фибулой.       Солнце клонилось к закату, озаряя небо переливающимся пламенем, когда Ярл и его охотники возвращаются из глубин леса, где древние духи шепчут охотникам тайны удачных мест. Его воины, уставшие, но полные гордости, следуют за ним, неся на плечах тяжесть добычи, которая обещает поселению изобилие и сытость.       Как только они переступают порог родных земель, их встречают омеги, такие же уставшие от домашних дел, чьи сердца бьются в унисон с боевым духом своих альф. Среди них Чонгук не сразу замечает того, кого называет своим будущим супругом — молодого омегу с глазами цвета жженого сахара и улыбкой, способной растопить лед в сердце самого сурового воина.       Чонгук шагает вперед, и его взгляд встречается со взглядом Тэхена. В этот момент весь мир казался замершим, и только их сердца продолжают биться в такт древнему ритму земли. — Злато, — голос Чона звучит вымотанным, но таким же стойким, как древний дуб. — Омега Ярла должен быть также впереди всех.       Снова наставляет, не давая забыть о своей нелюбви к повторениям. Тэхен, поджавший губы, смотрит исподлобья на альфу, на чьем плече висела туша молодого оленя. Маленький зайчик вновь всплывает болезненным воспоминанием, но он встряхивает головой, сосредотачиваясь на мужчине.       Осторожно, одними пальцами, Чонгук проводит по длинным рассыпчатым кудрям, что собраны в низкий хвост его лентой. — Я запомню, — обещает, шепча одними губами.       Ярл отвечает Киму сдержанной улыбкой, которая была более красноречивой, чем любые слова, этой чести удостаивается далеко не каждый. Он протягивает ему руку, и омега вкладывает свою в егоную. Чонгук притягивает тонкое тело к себе, проходясь носом по виску и бодая омегу в лоб своим, их пальцы переплетаются, как корни деревьев, сросшиеся вместе на протяжении веков.       Вечером после бани в далекой северной земле викинги собираются вокруг пылающего костра, его языки озаряют их грубые лица и длинные темные волосы. Ветер шуршит в густой листве, а звезды сверкают в небе, словно драгоценные камни, переливаясь праздным светом.       Чонгук, властный и смелый, сидит на толстом пне, а рядом его молодой будущий супруг. В руках у него длинный и острый нож, который он использует для разделки готового мяса оленя, что только с общего костра снято. Тэхен, обвившись теплой шерстью, терпеливо ждет, когда сытный кусочек перепадет и ему. Его волосы, как благородное золото, сверкают на фоне огня, вызывая тихие вздохи зависти со стороны свободных омег поселения.       Ярл с уважением и благодатью подносит кусок мяса к мягким устам Тэхена. Омега принимает его, и его глаза благодарно сверкают. Мясо сочное и ароматное, словно сама природа благословила этот ужин. Они делятся им, смакуя каждый кусочек, словно это последний ужин в их жизни.       Вокруг них слышен гул голосов жителей, их смех и песни. Огонь связывает их, создавая атмосферу доверия и братства.       Сквозь дым и пламя, Чонгук смотрит на Тэхена, зная, что их судьбы переплетены, как плетеный канат.       В эту ночь Тэхен засыпает лицом к мужчине, очаровательно подперев щеку ладонью.       На следующий день Тэхен открывает глаза из-за тяжелого дыхания прямо в свое ухо, Чонгук просыпается намного раньше него, успевая затопить печь, чтобы дом насытился теплом к его пробуждению.       Наклонившись к юноше, Чон приветствует его без слов — легким касанием их кожи между собой. Кажется, Тэхен может к этому привыкнуть. — Злато, сегодня я снова покину тебя на день, но вечером обязательно вернусь, — обещает сонному Киму, вновь в спешке покидая дом.       Сегодня он пробуждается намного легче, слегка трет глаза, смахивая грязь, накопившуюся за ночь. Утром идет в баню с несколькими тканями, чтобы впитать лишнее. Помещение пустующее и теплое — Тэхен не просыпается с первыми лучами, предпочитая более долгий сон, а Ярл не будит, дает необходимое омеге время.       Оставив вещи в предбаннике, Тэхен входит в банную комнату, чтобы наконец умыться и окончательно проснуться. Шорох, еле слышный, заставляет омегу отпрянуть от бочки с водой и выйти посмотреть, что происходит. Однако в предбаннике пусто. Может, показалось?       Тэхен берет заготовленную ткань, как грузно и неожиданно на пол падает птица, в чьем маленьком теле замерло сердце, явно не по своей воле. Данное событие настораживает, пугает и неимоверно злит. Глотками хватая воздух, он выбегает из предбанника, в последний момент вспоминая, что ворон — символ Одина, убивший священную птицу, будет жестоко наказан. Тот, кто принес мертвую птицу, хочет его напугать и подставить. Тэхену страшно возвращаться за вороном, но если птицу увидят, то его может ждать лютая кара.       Не успев вступить и пары шагов, как вчерашний пес вновь несется на запах свежего мяса. Второй раз добрый пес уносит от него напасть глубоко в лес. Стоит поблагодарить Одина, что помогает ему в воплощении животного?       На этот раз решает обговорить страшное, но кроме отражения в озере ему довериться некому. — Тэхен! — окликает странно знакомый голос. — Юнги, здравствуйте, — английское воспитание внезапно вырывается патокой, словно подземный родник. Старший омега смешно поднимает брови, укладывая руки на пояс. — Давай без этого, — отмахивается. — Я вчера не мог тебя найти, а Чонгук попросил поводить тебя по поселению.       Тэхену ничего не остается, как согласиться. Юнги начинает свою сагу с самых истоков, когда здесь главным был отец Чонгука, чей суровый, но бравый образ до сих пор запечатлен на них. Памятная доска по Ярлу Чону-старшему была на другом конце острова, где вечная стужа соприкасается с невиданным теплом.       Рассказывает о важных обрядах и о том, что слово Ярла неоспоримо, его воля — главная, и в первую очередь рассматривают интересы вождя. Таковы законы, их не осуждают и не обсуждают. Они просто есть. — А каков обряд венчания? — берет интерес верх, до его венчания, возможно, остается недолгий взмах крыла. — Ваше венчание будет соблюдено по всем традициям, — чувственно вздыхает омега, предаваясь воспоминаниям своего дня священного обряда. — И оно совсем скоро. — Когда? — С первым таянием ледников, когда солнце на заре подарит миру розовый восход, — показывает на яркий диск, находящийся в зените. — Мы должны успеть сшить тебе наряд и сорочку, поэтому идем, нужно снять мерки.       Тэхен уже наслышан о рабах и их участи, но воочию видеть исхудавшие лица, что от недостатка еды двигаются так медленно, что их обгонит лист по ветру. Их короткие волосы еле достают до ушей, а у кого-то их и вовсе нет. Юнги предупреждал, что бритая голова — признак полного рабства.       Жалко, горестно, но такова судьба и несправедливость жизни. Кто-то всегда будет жить за чужой счет — выживает сильнейший, так заложено природой и этого не отменить. С Тэхена снимают мерки тонкими веревками, помечая каждую символом на деревяшке. Тэхен выходит из отдельного дома с тяжестью в груди, что отдается в легкие и дышать становится тяжелее.       Люди такого не заслуживают, но и в его процветающей Англии привезенные пленные из разных уголков земного шара не имеют своего слова.       Сильный ест слабого, а если отказывается, то погибает сам.       Таков закон для вольного и свободного народа, царящего на морских просторах, чей славный Ярл держит чужие острова под своим контролем и правит страхом.       Дни незаметно сменяются, и Тэхен, привыкший к раннему подъему, больше не хмурится, когда Чонгук будит его уже их ритуалом — касание челом к челу становится для Тэхена интимнее, чем мысль о соитии губ. Привычка Чонгука перерастает в личную потребность — в запахе, ощущении и наслаждении.       Он замечает, как Чонгук неровно дышит к его волосам, поэтому стремится ухаживать за прекрасным сокровищем, что ему досталось. Если и идти под молву Богов, то с чистым сердцем и открытыми мыслями.       Под обстоятельствами Тэхену удалось завести знакомых, которые не смотрят на него волком, и даже не все из них замужние омеги — например, Миндже и Сохен прекрасные валятели шерсти, игрушки, что у них выходят просто изумительны, а сколько комплиментов можно оставить для одежды — не счесть!       Тэхен поделился с Юнги опасениями по поводу мертвых животных, которых подкидывали ему еще несколько раз. Пак объяснял, что скорее всего это кто-то из молодых омег, чей зоркий взгляд был нацелен на самого Ярла. Эта ужасная спесь должна пройти после церемонии венчания, которую уже ждет все поселение.       Несколько раз Юнги водит Тэхена на примерку нарядов, что сидят на нем, словно сама Фригг одарила будущего супруга Ярла своим благословением. Серебряный обруч с россыпью драгоценных камней кует лучший кузнец, такой красоте позавидуют и звезды на темном полотне.       Тэхен готов к обряду венчания, как и альфа, что каждые семь дней приносит в дом дичь и рыбу. Несмотря на то, что по правилам они не имеют права делить одну постель, они злостно продолжают его нарушать, не говоря никому свою правду.       Звезды тоже хранят чужой секрет.

🍃 ⚔🛡🍃

      На заре, когда первые лучи солнца едва касаются вершин древних сосен, поселение викингов окутано туманом. Небо покрыто серебристыми кудрявыми облаками, предвещающими дождь, но воздух еще держит в себе обещание ясного дня. Воины собираются вокруг огня, где пламя танцует среди искр, отбрасывая тени на их усталые, но решительные лица.       В домах из бруса и камня раздаются звуки подготовки: стук молота по металлу, шорох тканей и шепот молитв. Чонгук, великий Ярл, надевает свою боевую броню, украшенную золотом и серебром, символизирующую его мощь и славные походы. Его верный друг и названный брат находится с ним с пробуждения солнца, добро посмеиваясь с переживаний Чона. — Поверить не могу, что мы поменялись местами, — Чимин освежается хмельным напитком, наблюдая, как Чонгук собирает волосы цвета вороного крыла в высокий хвост.       На секунду хевдинг отдался своим воспоминаниям, как венчался с любимым омегой, который подарил ему сына прошлой весной. Старший альфа делает глоток больше, поднимая чашу, и желает славной ночи, что наступит быстрее, чем бриз принесет им морскую пену. — Три зимы миновало с тех пор, как ты впервые назвал Юнги своим мужем, — кивает Чонгук в подтверждение. Ощущение, что венчание друга праздновали недавно, не покидает, подкидывая легкой нервозности. — Ты тоже оглянуться не успеешь, как твой омега подарит тебе счастье, посланное Фригг, — на чуть захмелевшего Чимина он реагирует еле заметной улыбкой, затягивая пояс на боках.       Сокровенный обряд связывания душ проводят на розовом солнце на вершине холма, где подготовлен деревянный алтарь и каменный круг, сформированный из древних писанных рун. Чонгук ощущает внутри кипящий вулкан, но его каменное спокойствие сводит с ума даже Чимина, кто привык видеть чужую безэмоциональность. Чимин не станет отрицать или увиливать — у него в тот день потели ладони и не завязывался кафтан, его тянуло выпить настоек из кедровых орехов, но Чонгуку тогда удалось довести его трезвым до вершины холма душ. — Поскорее бы, — голос впервые дергается, мандраж берет от осознания, что скоро он увидит омегу в свадебных одеяниях народа севера, ему не терпится снять с златовласой головы серебряный обруч, чье наличие говорит о целомудрии. — И вновь я пью за тебя и Тэхена, — последние капли эля растекаются по уголкам пухлых губ Чимина, когда он со стуком ставит чашу. — Злато вчера целый день говорил, как смущен перед торжеством, беспокоился о том, что рядом не будет его родителей, или что его не примут наши боги. — С ним сейчас Юнги, поэтому за Тэхена можно не тревожиться, твое сокровище в руках моего дракоши, — скалится, подходя к Ярлу со спины. Он хлопает друга по плечу и понимает: дальше все будет так, как напишут боги в стенах могучего Асгарда.       Все поселение оживает в предвкушении венчания своего Ярла и заморского омеги. Старейшины готовят благословения, а скопы — священные песнопения. Дети собирают цветы для венков на вечерний обмен, а омеги заплетают косы, вплетая в них красные и белые бусины — символы плодородия и процветания для новой семьи. Без слов выражают поддержку.       Сегодняшний день будет днем союза, днем, когда две души объединятся перед богами и людьми, обещая друг другу верность и любовь. И хотя небо чуть пасмурное, сердца новобрачных, коих разделяют перед обрядом по традиции, скучают друг без друга.       Чонгук чувствует необходимость нахождения его Злата рядом. За недолгий лунный цикл этот омега становится для него центром земного шара. Присутствие Тэхена около него успокаивает, будто волк бережет свою волчицу.       В сердце поселения, где дома стоят плотно друг к другу, как братья в бою, царит предсвадебная суета. Второй главный герой сегодняшней саги находится в доме супругов Пак, чтобы Юнги смог помочь ему подготовиться к венчанию.       Старший омега расчесывает его длинные золотые волосы, которые текут, словно ручьи меда, сквозь пальцы, укладывая каждую прядь с почтением и заботой. На столике рядом с утренними цветами, что приносят повзрослевшие детки, лежит серебряный витиеватый обруч, покрытый жемчугом и фиолетовыми камнями, от которого Тэхен не может оторвать глаз. На кровати лежит подготовленный с вечера наряд, который Юнги также поможет надеть Тэхену. — Мне страшно, — признается шепотом, чувствуя как старший вплетает очередную белую бусинку. — Кто-то в деревне очень не хочет, чтобы я был супругом Чонгука, а если что-то плохое случится?       Делится самым сокровенным — тем, что ноет на сердце с самого прибытия и полученных мертвых птиц. Недоброжелателю удается скрываться по сей день, передавая угрозы через вещи Тэхена. Словно плохое знамение висит над ним, ноющая боль на душе не дает мыслить о светлом будущем с сильным мужчиной.       Разлука с Чонгуком, к которому он привык, как к воздуху, давит на уязвимое эмоциональное состояние. Но традиции никому нарушать нельзя, даже Ярлу и его жениху — перед божьей карой равен каждый человек. — Тебе сейчас не о том беспокоиться нужно, до обряда я буду с тобой, после от тебя уже не отойдет Чонгук, — мягко посмеивается Юнги, устало выдыхая, кисти рук затекают от неудобных поз. У Тэхена шикарные густые и длинные волосы, требующие должного внимания и времени. — А о чем? — поднимает уголки губ, когда Юнги играючи дергает его за прядь волос, чтобы грустил в свой торжественный день меньше. — Как незаметно переодеть свадебный наряд на ночную рубаху, — Юнги наконец приятно тянет спину, ноющую от долгого нахождения в согнутом состоянии, потягиваясь в разные стороны до тихого хруста костей. — Юнги, — громко вскрикивает Тэхен, жарко вспыхивая румянцем. На шум к двум омегам прибегает маленький Юхон, забывший о деревянных фигурках в спальне родителей. — Юхон, солнышко, доброе утро.       Тэхен тянет к ребенку руки, в которые маленький альфа с удовольствием падает. Малыш не единожды говорил, что запах Кима его успокаивает. Юнги пальцами зачесывает длинную челку сыну, чтобы не лезла в глаза, и фиксирует лентой. — Мне нужно покормить его, если он уже проснулся, сможешь сам надеть наряд? — Юнги глазами извиняется с ребенком на руках, чьи маленькие пальчики теребят родительскую накидку из валяной шерсти. — Конечно, тут ничего сложного, главное, прическу не задеть, — Тэхен перед тем, как уйти в другую комнату, чтобы переодеться, целует застенчивого малыша в щечки и наказывает ему хорошо и много кушать, чтобы вырасти большим и сильным, как его отец.       Скрываясь за полотном шкуры, отделяющей общий зал и чужую спальню, Тэхен аккуратно кладет свое одеяние на меховое одеяло, осторожно пробегаясь подушечками пальцев по ткани.       Чонгук приказал безвольникам сделать лучший пошив обрядческого наряда, его омега должен выделяться даже в этом, хоть Тэхен и не одобряет рабство на территории поселения, но высказать слова против не может. Чонгук прав — люди здесь имеют работу, еду и крышу над головой, поэтому условия содержания привезенных издалека пленников лучше, чем может быть.       Тэхен облачается в плиссированную рубаху, цвет которой напоминает пену морской волны во время бури. Кожаный пояс туго затягивается на талии, подчеркивая его стройный силуэт и выделяя места, что так нравятся его Ярлу.       Предвкушение празднества колется на кончиках пальцев и ушей, посылая разряды дальше в позвоночник. Ноги отнимаются, стоит подумать о сегодняшней ночи.       Этой ночью Чонгук возьмет его. Они станут супругами не только словесно, но и физически.       В животе начинает стягиваться жаждущий узелок, который развязывается обратно, как только Ким подносит к устам серебряную чашу, наполненную чистой ледяной водой из родника, чтобы утолить жажду и освежить дух перед важным событием.       Тэхен полностью готов. Остается соблюсти последнее наставление Фреи: серебряный обруч чистоты должен возлечь на его голову — это говорит о том, что омега полностью отказывается от своей прежней жизни и семьи, создавая новую с надежным мужчиной.       Старейшины стучатся в окна, зашторенные от любопытных глаз, до последнего штриха никто не должен видеть омегу, чтобы уберечь от сглаза. Время подходит, солнце обнимает теплыми лучами своих детей севера. Юнги, накормивший ребенка, зовет его в зал, пора начинать обряд «восшествия на вершину».       Альфы и омеги поселения окружают женихов плотным кругом, чтобы будущие соединенные души не искушались соблазном взглянуть на возлюбленного. Вокруг Чонгука идут его бравые хирдманы, выкрикивающие боевой клич. Тэхена сопровождают замужние омеги и несколько старейшин, рядом идет Юнги — главная и единственная опора, которой Ким вверит свою жизнь.       Холм душ встречает их приятной свежей росой на траве, словно давно павшие друзья плачут от счастья за своего Ярла, что наконец связывает себя с омегой нерушимыми узами перед богами. Тэхен осторожно приподнимает края брюк, чтобы не испачкать ткань и, предвкушающе сглотнув твердый ком внутри, совершает первые шаги навстречу Чонгуку и главным свидетелям их союза — самим Богам.       Будущие супруги в сопровождении ближайших друзей и родственников своего пола, начинают нелегкий подъем с противоположных сторон Холма Душ во имя доказательства в своих непоколебимых намерениях. Они обеденные клятвы дадут под самыми облаками, где сливаются четыре стихии. Их шаги тверды и уверенны, ведь каждый последующий приближает их к новой судьбе.       Неровный и крутой местами подъем не пугает, раззадоривает. Тэхен чувствует, как пальцы на руках начинают трястись, а ноги подгибаться. Совсем скоро они склонят головы с Чонгуком перед старейшинами.       Совсем скоро.       Юнги подхватывает омегу под локоть, позволяя на себя опереться, вместе они продолжают подниматься, игнорируя вмятины на земле и острые камни. — Еще немного, — шепчет Тэхен. — Скоро свидимся, — бормочет Чонгук.       На вершине холма их ожидает старейшина, мудрый и седой, стоящий у бревенчатого алтаря. Напротив алтаря кругом из каменных рун написаны предсказания на дальнейшую, обязательно счастливую, жизнь. Руны говорят о силе, чести и вечной любви, которые будут направлять пару на их совместном пути.       Солнце касается горизонта нижней частью диска, его розовый свет делает мир мягким и теплым — пора вставать в круг. Чонгук, величественный и гордый, восхищенно смотрит на своего омегу. Свадебный наряд его Злата переливается в свете утренней зари, ткани плавно обволакивают фигуру, а украшения из серебра и бусин отражают первые лучи солнца. На кистях рук Тэхена белой хной выведены тонкой полоской несколько рун, Чонгук их видит, читает с теплом и рокотом на душе.       Вуньо — руна любви и радости — красуется на правой тыльной стороне ладони.       Феху — руна удачи, она обводит оба запястья омеги замкнутыми кругами, молодым не придется ловить удачу за хвост, она всегда будет их сопровождать верным зверем.       И, вопреки всем устоям, Тэхен выбирает третьей руной — Гебо — руну блага, символизирующую равноправное партнерство между супругами.       Омега решает и здесь отличиться, пренебрегая руной Беркана — руной рождения и символом новой жизни. Чонгук чувствует, что им благословение на это не нужно, здесь хватит их единого желания, что патокой льется по жилам.       Это момент, когда две души соединяются в одно целое, под знаками древних рун и первыми лучами нового дня. Они готовы пройти через огонь и воду, чтобы быть вместе, как обещают руны, окружающие их на этом священном алтаре. И вот, когда старейшина начинает ритуал, то весь мир замирает в ожидании новой истории, которая начинается сегодня.       Тэхен вкладывает обе ладони в одну Чонову, переступая границу круга — свидетелями союза им служат сам Один с верной супругой Фригг.       В месте, где соединяются четыре стихии, новобрачные переплетают свои алые нити. Под неразборчивый шепот старца вспыхивает ритуальный огонь на алтаре, пугающий впечатлительного омегу, но Чонгук крепко держит в своих руках заледеневшие ладони, греет в своем пламени тела.       В медовых очах цвета гречишного меда он видит свое отражение — как поют любовные саги — в знак крепкого брака.       На вершине холма ветер более кусач и колюч, холодными вьюнами пробирается под одежду, посылая по телу мелкие разряды тока, сравнимые, если бы Тор решил посмеяться, жаля неугодных молнией. Чонгук видит чужую дрожь, безмятежно закрывая его от порывов своей спиной.       Тэхен ответит ему взаимностью, перед народом поклянется принадлежать Ярлу до конца своего века.       Чонгук, великий воин и правитель, впервые чувствует волнение, которое бурлит в его груди, как волны во время шторма, до разразительного смеха в груди нелепо. Он немного боится будущего, ведь впереди не только брак, но и ответственность за свой народ. Но в его сердце живет и надежда, что вместе с омегой он сможет построить еще более могущественное и процветающее поселение. Старец завершает молитву, призывающую Богов быть свидетелями союза, и они отвечают — через потрескивающий огонь, через порыв ветра и журчание ручья, не обрушают землю под ногами, давая свое благословение.       А пальцы альфы и омеги переплетаются крепче.       Тишина опустилась на собравшихся, подобно снегу, укрывающему землю после метели. Старейшина, чье лицо изборождено морщинами — отметинами мудрости и почетных лет, оперся на алтарь своими костлявыми, но сильными руками. — Во имя славного дела сегодня собрались! Наш Ярл, Чон Чонгук, сын своего отца и общего отца наших предков — Одина, в утро розовых лучей связывает свои жизненные нити с нитями Ким Тэхена, выходца из английских земель. Руны, чьи начертания впишутся в их судьбу, будут сопровождать пару всю жизнь на теле омеги. Белые чернила впитаются в кожу, будут не видны человеческому глазу, но поцелуй богов запечатлит предначертанное. Да будут Огонь, Ветер, Земля и Вода свидетелями перед Богами и народом, отныне огонь семейного очага будет гореть для них, как ясная луна для заблудших путников. Пусть он дает тепло в лютые морозы и свет в темные ночи.       Старец входит в очерченный круг, пара перед ним почтенно склоняют головы, морщинистые ладони касаются макушек, будто передают мудрость Мимира. — Да восторжествуют клятвы ваши. А судьбу определят Норны!       Старик выходит за пределы круга, оставляя пару вдвоем перед Богами. — Злато… — на одном дыхании шепчет так громко, что весть о клятве Ярла разносят утренние птицы. — Перед своим народом и Богами я клянусь быть для тебя могучей горой, спасающей от ветра и дождя. Я клянусь быть для тебя верным мужем, защитником и другом. Клянусь, что всегда буду приносить тебе свежее мясо в дом, ты никогда не познаешь со мной голода и холода. Тэхен… — Чонгук берет его лицо под острыми линиями челюсти в свои большие ладони, нежно соприкасаясь с ним челом. — Мое солнце поутру, чей Кнюллруфс на голове будет моим любимым видом после того, как я открою глаза, я никогда в жизни не посмею тебя оставить, ни в мире земном, ни в чертогах Вальхаллы. — Мой Ярл, — Тэхен без страха поднимает глаза, пока его длинные ресницы щекочут чужие щеки. — Черный ворон, посланник Одина, я верю каждому твоему слову. Клянусь быть твоей опорой в трудные и хворные дни, я приму уход за тобой после тяжелых ранений, разделяя бремя на двоих. Клянусь, что наш дом всегда будет чист, а запах готового мяса, которое ты принесешь, будет манить еще с леса. Клянусь подарить тебе, с разрешения Фригг, не одного наследника, в нашем доме не будет тишины и печали. Я клянусь хранить тебе верность в любом из миров, ибо связанные души неразлучны.       Когда обряд венчания достиг своего апогея, старейшина, чьи руки хранят мудрость поколений, медленно подходит к новобрачным. В его руках блестит серебряная чаша, украшенная узорами, рассказывающими о древних битвах и победах, дорогие камни, инкрустированные в металл желают им жизнь в любви и достатке. В чаше покоится красное вино, чья кисло-сладкая сущность напоминает о неровностях жизни — словно дорога из холмов, где нужно подниматься и спускаться.       Чонгук и Тэхен, стоя лицом к лицу, медленно прикасаются губами к краю чаши, и вместе испивают вино, символизирующее их единство. Вино текло между ними, как кровь их предков, наполняя их сердца общими надеждами и мечтами.       Сладкий вкус остается на губах, а кислинка на языках, когда их вкусы смешиваются между собой, разделяя первый поцелуй в качестве объявленных небом, супругов. Могучий Ярл больше не одинок, теперь его омега — его путеводная звезда, его богатство, его драгоценное злато.       Не все разделяют радостный союз в момент обряда. Скрываясь за притворной улыбкой, он таит обиду и злость, ведь сам однажды мечтал, как займет место под боком Ярла. Как будет держать за руку Чонгука, а серебряная чаша будет хранить на себе отпечатки их губ. Но жизнь дрянная поворачивается спиной в ответственный момент, когда две чужие души соединяются в одно целое. Свои эмоции, отражающие вечный цикл жизни, где радость соседствует с завистью, а надежда — с тихими мечтами, он не подавляет, насыщает своим: «однажды».       Взлетевшие с крон могучих дубов птицы неистово горланят, разнося весть по всему острову, что у земель льдов теперь два правителя. Чонгук испивает вино до конца, передавая чашу в руки своему давнему другу, чей долг теперь возглавить общий спуск. В поселении оставались ждать несколько семей и пленные рабочие, кто готовил пиршество. Празднество продлится так долго, насколько хватит хмельного алкоголя, пока люди будут способны стоять на ногах и танцевать под звуки барабанов. Столы вынесли на улицу, плотно поставили их между собой и накрыли тканями, разные виды жареного мяса аппетитно разносили свою пряную от турецких специй арому.       Чимин в завершении шествия ставит серебряную чашу во главе стола с высокими спинками. Молодоженов одаривают комплиментами, пока они неспешно движутся к своим местам — Тэхен, не привыкший к столь крупным нагрузкам, выбивается из сил, ища опору в своем спутнике. — Пройдя путь холма вместе, мы стали еще ближе! Пусть пир не заканчивается три дня и три ночи для нас! — Чимин вскидывает первый рог с медовухой. — А для новобрачных звезды должны осветить ночную тень, что сокроет их в супружеской спальне от лишних глаз.       Стук рогов с хмельным сладким алкоголем передается по кругу, словно бесконечная цепочка, выкрики о долгой жизни и жаркой ночи сопровождают каждый глоток воинов. Тэхен краснеет щеками на подобные пожелания, но послушно принимает сладкий, обжигающий горло напиток из рук своего мужа. Законного перед Богами супруга. Удивительно, но принудительный брак без его права выбора становится одним из знаменательных дней в его жизни, который он хочет как семейную сагу передать своим детям, а они своим…       В глазах немного темнеет, когда представляет полупрозрачную рубаху, закрывающую его тело по самые пятки. Второй слой рюшек пришит на местах, которые не стоит видеть посторонним глазам, когда Ярл будет уносить своего супруга в их общий дом.       Семья Тэхена считается погибшей, а он — сиротой, несмотря на живых родителей в далекой Англии. Его будут забирать из дома Чимина и Юнги, признавшими омегу членом своей семьи.       Багровый румянец с щек распространяется на шею, и в чем причина выяснить невозможно — то ли медовый алкоголь, то ли страстное смущение перед брачной ночью.       Чонгук гордо вскидывает чашу с вином, принимая поздравления. Когда приготавливается новая порция мяса, то Ярл незамедлительно приказывает поднести к ним несколько разных кусков пожирнее, ведь его омега должен набираться сил и энергии. — Кушай больше, Злато, — наставляет и отрывает от туши кролика добротный кусок, деля на себя и молодого супруга. — Не отводи своих прекрасных глаз, весь стол к твоим услугам, стоит лишь показать пальцем или произнести желаемое. — Этого и так много, спасибо, — Тэхен осторожно поглаживает крепкое предплечье мужчины, стараясь сильно не пачкать ни себя, ни одежду, пока кусает сочнейший кусок, чей сок остается жирным блеском на губах.       Его ресницы трепещут от игры вкусов на языке, даже в родительском доме он не едал подобных угощений. Здесь природа и лес, живой костер, чей жар готовит пищу и насыщает ее пикантностью и неповторимостью.       Однако благородная и ранимая душа не дает пройти мимо плененных рабов, коим достаются по-настоящему объедки с хозяйского стола, в которые те вгрызаются своими желтыми зубами. Внутри щемит от несправедливости, Тэхен тоже привезенный из-за моря, но сидит во главе стола, рядом с самым сильным и почетным мужчиной поселения, а эти люди с бритыми головами вынуждены работать до последнего вздоха за мясо с кости и крошки хлеба. — Чонгук, мой черный ворон, еды много на столе, может быть, в честь праздника позволишь им поесть с нами? — чувственно обхватив длинными тонкими пальцами плечо Ярла, Тэхен заламывает брови домиком, кивая на рабов, что даже в столь прекрасный день вынуждены работать. — Нет. — Но почему? Работа, выдаваемая им, тяжелая и изнуряющая, им нужны силы! — пытается доказать, сцепляя пальцы на бицепсе Чона сильнее. Еды и правда много, все может пропасть, а так хоть еще кто-то насладится дивным вкусом. — Им хватает сил, чтобы ее выполнять, а если у них сил появится больше, то они могут поднять бунт, — спокойно объясняет, отрывая зубами кусок с бедра, приготовленного на такой случай, оленя. — Я забочусь о безопасности поселения, твоей в первую очередь.       Слюна за щеками Тэхена предательски журчит. Он все еще не признался о своих ужасающих находках под лестницей порога и в теплых шкурах на дождливые дни. Этими выходками его не запугать. Сегодня, когда он испил с Чонгуком вина из одной чаши, а затем скрепил клятву поцелуем, тогда он стал вхож в семью Ярла. Покушение на него — покушение на самого Чонгука.       Ничего не ответив, омега отворачивается к своей тарелке, сочувствующе рассматривая худощавых альф и омег с короткими волосами и тусклыми глазами. Им осталось немного, вскоре Чонгук и другие викинги привезут замену. Так говорит Юнги, а ему свойственно не ошибаться, будто слова его рунами писаны.       Барабаны звучат, словно гром во время летней бури, их ритмы вызывают в сердцах поселенцев желание танцевать и петь. Музыканты ударяют по натянутым кожам с такой силой, что кажется, будто сами боги присоединяются к их игре. Звуки барабанов сливаются с радостными криками и смехом, создавая музыку, достойную самых ярких саг.       Дети, не уставшие от волнения дня, играют у костра, их смех и визги сливаются с треском пламени. Они прыгают через огонь, играют в старинные игры, в которых они — великие воины и мудрые волшебники, повторяя подвиги своих отцов и прадедов.       Столы ломятся от изобилия, а еда все пребывает на пустующие места: мясо, рыба, хлеб, сыры и, конечно же, мед и вино. Каждый гость торжества может налить себе полную чашу, чтобы выпить за здоровье Ярла и его омеги, за их счастье и процветание. Алкоголь течет рекой, и каждый глоток согревает душу и укрепляет дружбу.       Когда праздник утихает, а последнее эхо барабанов растворяется в ночной тишине, Тэхен по легкому движению кисти руки Юнги отступает от глаз народа, чтобы привести в исполнение последний обряд — передачу омеги из родной семьи в семью мужа. Чонгук утомленный, но протрезвевший после веселья отпускает его со своим верным другом, пока Чимин играет с маленькими альфами, показывая им как правильно орудовать топором. Его сын, гордость и отрада мужского сердца, воинственно размахивает маленьким деревянным топором, срезая травинки и шляпки цветов. Когда-то и Тэхен подарит ему ребенка. Возможно, после этой ночи через лунный цикл ему принесут целители благую новость.       Он видит, как огни вспыхивают в окнах, где играют тени омег, что суетливо бегают по комнате. Грудная клетка начинает вздыматься чаще, губы сушит от предвкушения вечера, что приходится смачивать их слюной.       Под всеобщий гомон Ярл поднимается, возвышаясь крупной скалой, ноги несут быстрее к дому, будто в спину толкают невидимые руки. Украшенный порог встречает чуть засохшими, но сохранившими свой потрясающий запах цветами.       Первым выходит Юнги с серебряным обручем Тэхена и свечой, затем из-за двери выглядывает спадающий вниз золотой водопад из рассыпчатых волос омеги, что с утра намывался душистыми травами. Неуклюже и настороженно Тэхен выходит из своего укрытия, пытаясь прикрыть как можно больше своего тела от посторонних глаз, ведь полупрозрачная накидка сообщает о том, что омега отказывается от старых вещей и без всего покидает свою семью и входит в род мужа.       Засушливые ветры бушуют в голове альфы, стоит увидеть смущенное лицо его уже мужа. В омеге сочетается все: красота, смелость, изящество и стойкость. Тэхен не маленький — под стать Ярлу: высокий, с широкими плечами и крепкими бедрами. — Благословленный Фригг и Фреей Тэхен перестает принадлежать семье Ким и покинет этот дом, чтобы отныне до последнего вздоха быть в роду Чон, — Юнги снова надевает на распущенные златовласые кудри серебряный обруч, прося задуть свечу.       Тонкая ткань на теле омеги приятно прилегает к телу, но прохладный воздух ласкает его кожу до легких мурашек. Тэхен поднимает очи цвета жженого сахара — они пугливы и насторожены. Но Тэхен уверенно ступает босыми ногами по деревянным ступенькам, окольцовывая шею Ярла, чтобы тот свободно смог подхватить под коленями.       Тэхен смущенно прячет красный нос от чужих глаз в надежном и крепком плече, его уносят, желая сокрыть и уединиться. Полупрозрачная кожица с губ откусывается нервным омегой, чье сердце пускается в ритм барабанов, что еще звучат около костра. Через пару часов его тело познает мужчину, от смущающих мыслей поджимаются пальчики на ногах до легкой стянутости в мышцах.       Их провожают до самого порога дома Чонгука, где пути всех разминутся. Молодожены, не оборачиваясь, входят в дом, сразу закрывая двери. Чонгук, только скинув с ног сапоги, с омегой на руках проходит в спальню, отделенную от зала толстой шкурой, и укладывает подрагивающего Тэхена на постель.       Знания, переданные Юнги, применяются на практике: Тэхен, как и подобает в первую брачную ночь, встает в послушном жесте на колени, чуть склоняя голову перед своим мужем. С распирающей гордостью и сдержанной улыбкой Чонгук снимает с чужой головы украшение, скидывая металл на пол. Скользит пальцами по нежной коже лица, зачесывая пряди за уши. Альфа хватко держит омегу под линией челюсти, но не действует. Темными омутами оглядывает притихшего юношу, кто боится сделать неверное движение.       От одежды избавляются постепенно: сначала Чонгук резко разрывает ткань на омеге, медленно стягивая ее, оглаживая стройные ноги. Свою рубаху стягивает со спины, отправляя ее к остальным лоскутам на полу. Между ними меньше метра, но это расстояние чувствуется, будто ледяное раздолье на другой стороне острова. — Злато, — выдыхает Ярл, смотря в большие глаза, что не понимают происходящего, чей хозяин страшится неизвестности и грубости. — Поверить не могу, что впервые боюсь прикоснуться к омеге, — он мягко обхватывает шершавыми пальцами омежью аккуратную ладонь, прикладывая ее к исполосованной шрамами груди — туда, где из грудной клетки чувствуется тяжелый стук взволнованного сердца. — Это твоя вина и заслуга.       Голос застывает в гортани, не позволяя проронить и малейший звук. Тэхен перескакивает глазами с лица на тело Чонгука, от нетерпения причмокнув губами, омега поддается за первым поцелуем в эту ночь, шепчущую о сладости близости.       Отец учил Чонгука брать омегу быстро и жарко, учил хватать за волосы, чтобы не смела сопротивляться, но сейчас напротив него лежит омега, чьи слезы будут наносить раны больнее топора. Чона не научили нежности, но с Тэхеном нельзя по-другому.       То, как бывший Ким послушно и трепетно поддается навстречу, то, как обхватывает мягкими бедрами за талию — все это заставляет Ярла издавать урчащие звуки, сродни влюбленному волку.       Комнату освещают несколько свечей, стоящих на столике, тени пламени отражаются в медовых глазах, чей блеск глаголит о легкой обеспокоенности омеги. Напористо, но мягко уложив Тэхена на лопатки, под которыми кожу щекочет теплый мех, Чонгук наваливается на него всем телом, чувствуя, как смуглые ноги обхватывают его поперек туловища, устраивая на спине маленькие пятки. — Я клялся никогда не причинять тебе боль, — выдыхает в алые губы, что поблескивают от слюны. Чонгук прислоняется ко лбу Тэхена, что слезливый взгляд не пытается скрыть. — Потерпи немного.       Грубые мозолистые ладони спускаются по подрагивающему животу, сдавливая бока и сминая кожу до красных отметин. Тэхен чувствует от настойчивых касаний разгорающуюся пульсацию внизу живота и теплую жидкость, что потекла по расселине, спускаясь на мех и заставляя слипаться ворсинки. Ким дышит животом, отчего тот мило надувается.       Маленькие разряды тока блуждают по телу, отзывающееся на ласки супруга, а с губ срывается первый несдержанный стон.       Плотные пальцы альфы надавливают на сфинктер между пухлых ягодиц, но не проникают, пачкаются в смазке, обволакивающей и пузырящейся. Чонгук водит по кругу, местами надавливая, а громкие стоны ловит губами, позволяя мужу кричать от наслаждения в свой рот.       Юркий язык, что годится не только на славные речи, проникает в рот к Тэхену, успокаивая поцелуем слишком возбужденное тело, что покачивается в такт руке Ярла. Скулеж вырывается наружу, когда не происходит невиданного ранее наслаждения, Тэхен хочет почувствовать то, о чем рассказывал Юнги — когда альфа и омега соединяются в единое целое, то устанавливается неописуемая великими сагами связь, которую не разорвать даже самому Одину.       Чонгук гладит второй рукой дрожащий живот и бедра супруга, чей поток слез похож на хрустальный горный ручей. Он в последний раз надавливает на чувствительный анус, отстраняясь. Ладонь, запачканная в смазке, четким движением проходится по своему возбужденному члену, что склоняется под собственным весом. Вены от долгого игнорирования болезненно распухли, но разнеженный и утомленный вид омеги греет под левой грудью.       Чонгук наваливается на омегу, вынуждая раскрыть ноги еще сильнее и приподнять таз. Розовый язычок смачивает высохшие губы, которые манят румяностью и мягкостью, поцелуй с Тэхеном похож на поедание персика, чьи плоды они привозят из теплых стран.       Контакт глаза в глаза делает момент еще более интимным, нос к носу, челом к челу, и Тэхен чувствует давление внизу: в том стыдном месте между ягодиц становится горячо, а края входа начинают пощипывать. Ахнув от болезненной заполненности, он тянется к широким плечам Чона, сжимая на них пальцы до побелевших костяшек, чтобы хоть как-то облегчить первое проникновение.       Чонгук не дожидается, когда омега привыкнет к первым толчкам, входя глубже, распирая и так узкие стенки. Обнаженные тела покрываются легкой испариной из-за духоты в комнате и общего тяжелого дыхания. К точным широким движениям члена внутри Тэхен не может привыкнуть сразу, ноги свести не получается, только острые колени проезжаются по крутым бокам альфы. Соленые слезы сцеловываются, а золотые волосы приглаживаются.       Чонгук зачесывает пятерней свою завидную копну цвета вороньего крыла, убирая волосы со лба. Он упирается коленями в постель, подтягивая за ляжки на себя Тэхена, видит, как сладко сжимается чувствительное нутро вокруг его члена, отчего не сдерживает грудного довольного рокота. Тонкая кожица ануса приятно натягивается, отчего процесс замедляется, Тэхен подрагивает — его член такой же горячий и твердый жаждет внимание, но Чонгук, ухватившись за талию Кима, продолжает вбиваться, доводя обоих до пика.       Тэхен укладывает свои ладони на кисти рук Чона, внутри забвенно натирает приятное местечко, посылая импульсы по всему организму. Тэхен на радость альфе светит пестрыми щеками от физической нагрузки, непривычной для тела. Мышцы ног неожиданно сводятся, а при последующих сильных толчках, что стыдным звуком заполняют маленькое пространство, Тэхен чувствует поток слабости и наслаждения.       Склизкое семя выплескивается на ровный живот, разъезжаясь белесым пятном. Оргазм, охвативший тело омеги, вынуждает плотно-плотно сжимать в себе крупную плоть альфы, не выпуская и пульсируя внутри. Тэхен причудливо жмурится, ерзая на члене, пытаясь слезть, но Чонгук не позволяет, доводя и себя до пика.       Разморенный первым сексом омега ощущает внутри горячую пульсацию и с немым вопросом в глазах прикладывает ладонь к низу живота. По-доброму усмехнувшись, Чонгук двумя пальцами собирает сперму омеги с живота, с чмоком облизывая их. Тэхен, не сдерживаясь, скулит от неловкости, окутавшей тело, закрывая взмокшее лицо пальцами. Член альфы все еще греется внутри омежьего нутра, где славно хлюпает горячее семя.       Обмякший после первого соития член ловко выскальзывает, а за ним тонкой струйкой вытекает сперма вперемешку со смазкой. Смесь впитывается в шкуры, грозясь испортить дорогое одеяло, но Чонгуку все равно, если нужно будет — пойдет на медведя.       Он клялся перед богами, что его семья будет обеспечена всеми благами.       Внутри комнаты горит мягкий свет от свечей так и не погасших, их пламя колышется, создавая теплый и уютный свет. Воздух наполнен ароматом сосновой смолы, лесных трав и тяжелого, но приятного секса.       Чонгук с Тэхеном лежат рядом, делятся нежными взглядами, полными понимания и страсти. В этот момент они — не вождь одного из крупнейших поселений Исландии и не юноша, увезенный с дальних английских берегов, а просто два сердца, бьющихся в унисон.       Чон утягивает омегу на себя, оставляя отпечаток сухих губ на горячем лбу, их объятия столь же крепкие, как их обеты, данные друг другу. В тишине ночи, под шепот звезд, они засыпают немного липкие, уставшие от наполненного событиями дня и страстной ночи под покровительством Фригг.       Эта ночь — их тайна, священный момент, когда две души становятся одной.

🍃 ⚔🛡🍃

      Первые несколько дней после совместной ночи Чонгук не отходит от него: охраняет, позволяет дольше спать, сладко причмокивая во сне, и в баню носит на руках. Заботы, такой тщательно скрываемой в сильных руках, не видал ни один глаз Ледяного острова, и только Боги свидетели искреннего трепета Ярла к своему сокровищу — своему Злату.       Прижимаясь к подушке, набитой мягкой овечьей шерстью, Тэхен досматривает сон, от которого слегка подергивает пяткой и что-то славно бормочет.       Оперевшись на локоть и положив голову на ладонь, Чонгук, кто занимает добрую часть кровати, пальцами, кожа которых груба, как сами плиты Исландии, нежно водит по длинным волосам омеги, чей блеск играет с лучами солнца сквозь стекло. Тэхен ворочается на боку, подтягивая шкуру к носу, не сдержавшись, Чон опоясывает талию, что скрыта под тонкой рубахой и собственно шкурой.       Тэхен просыпается пугливо, прижимаясь к могучей груди мужа. Дни, сменяемые ночами, приносят ему лишь радость после обряда связывания душ.       В это утро Ярл берет его пылко и страстно, поставив на колени и взяв золотой водопад в одну руку, намеренно оттягивает волосы, причиняя легкую боль. Но омега под ним стонет громко и отчаянно, к своему стыду и рвению подмахивает бедрами в такт толчкам крупного члена в себе. С присущим нетерпением Чон сжимает мягкие ягодицы омеги, что уже окрашены в цвет наливных яблок, и шлепает, разнося по округе звуки любви.       Альфа кончает в него, толкаясь дальше, до пенистой консистенции и стыдных для омеги хлюпов в сокровенном. Послеоргазменная судорога сходит на нет, и Тэхен начинает отчетливо ощущать вес альфы на своей спине — горячее тело и выделяющиеся мышцы, наработанные физическим трудом.       Настойчивая ладонь Ярла поворачивает его голову на бок, прислоняясь к губам, что на вкус как сладкая утренняя роса. Поцелуй долгий и размашистый, Ярл держит его волосы, чтобы не мешали, и свои перебрасывает на одну сторону. — Ты хорошо постарался, Злато, — горячий шепот обжигает кожу чувствительного ушка, чья ушная раковина заливается в маков цвет.       В ответ омега мычит, заламывая брови, от распирающего члена внутри отчаянно сжимающегося нутра. Тэхен скулит, нуждается в ритуале, который совершает альфа с первого дня пребывания юноши в этом доме.       Передавая тепло через ладони, чье пламя не обжигает, а дарит согревающее тело чувство, Чонгук гладит тонкие плечи супруга. С пару минут они лежат с прикрытыми веками, делясь теплом через прикосновение висками и легкое баловство омеги. — Я должен буду ненадолго покинуть тебя, — признается, отстраняясь. Тэхен недовольно морщится из-за сквозняка, что покусывает его спину, теперь никем не защищенную. — Юнги говорил, — кивает с досадой в голосе, чьи недовольные нотки опускаются горьким осадком на кончик языка. — Вы должны были уплыть еще через несколько дней после того, как вы пришли с последнего плавания, где добыли товар.       Он знает, что Ярл скоро его покинет на долгое время, разлука уже сейчас ощущается рвущимся подвесным мостом.       Но эта сага о двух отчаянных сердцах, нашедших друг в друге утешение.       Чонгук тоже уже нуждается в прикосновениях прохладных пальцев, что так боязно изучали его лицо, когда их маленький хозяин впервые проснулся раньше своего мужа. Ему необходим запах, выделяемый бархатной кожей, он давно пытается вспомнить название позабытого цветка, чей аромат носит супруг. Но тщетно. Тэхен тоже не знает. — Я вернусь быстро, буду молить Одина и Тора дуть в паруса и нагонять нам попутный ветер и спокойных волн.       Чонгук не уходит раньше, страшится, что его сокровище погубят, задавят, как нежный цветок, чей стебель переломится, едва на него наступив.       Тэхен ему верит, нельзя не верить человеку, что никогда не нарушает своих обещаний. — Ты остаешься первым человеком в поселении, после моего шага на кнорр.       Теплая постель и жаркие объятья со своим мужчиной выбивают мысли из головы юноши. Несмотря на хорошее общение с несколькими омегами, он не сможет до конца довериться каждому.       Пожалуй, Чонгук единственный, кто вызывает в его груди, в его тихой гавани души, необходимый покой.       Когда утренний туман еще скрывает морские просторы, омеги с детьми собираются на берегу, где старцы читают песни Тору, чтобы защищал мужчин от напастей, уберег от бури злой и даровал спокойное море. Они просят удачи и защиты для своих альф, которые собираются в дальний путь. Сталь блестит на рассвете, а древние руны на кноррах обещают путешественникам благосклонность ветров и волн. — Мы сыны севера, дети волны и ветра! — начинает Ярл, что твердо стоит перед своим народом, одним взглядом обещая вернуться живыми. — Пусть Локи отведет от нас беду и обман! Да сопутствует нам удача и хитрость! Оставшиеся мужи и викинги, защищайте наши дома, наших омег и детей, не дайте хвори зайти в наши владения, а врагов сокрушите, если осмелятся явиться.       Соглашающийся клич хирдманов сливается со звуками ритуальных барабанов, когда уходящие в море альфы прощаются со своими семьями. Тэхен видит, как маленький сын Чимина и Юнги напоследок дергает отца за косу, чтобы удача и спасение шли в единый шаг с альфой.       Появившаяся тень заставляет обратить на нее внимание, Чонгук, закрывший собой утреннее солнце стоит перед мужем, смотря на него с восхищением и печалью. — Мой золотой свет в этом мире, где огонь горит ярко и ветер воет свирепо, ты — мое сокровище, мое злато, благословленное Фреей, — ладонь с грубой затвердевшей кожей нежно касается излюбленных волос, что так напоминают рассвет, вторая же мягко гладит омежью щеку. Чонгук перемещает одну руку на затылок Тэхена, чей стан легко подается ближе к нему. Мгновенье — и широкий лоб альфы прислоняется к чужому. Глаза в замирании прикрывают оба, разделяя один воздух. — Будь мне удачливой руной в сражениях, пусть Один осветит мой путь мечом, ибо даже после смерти наши души будут едины, обрученные вечной любовью в священных стенах Вальхаллы. — Мой Ярл, прошу, вернись целым ко мне, пусть море и туман скроют вас от захватчиков, а товары на рынке продаются, — Тэхен и сам тянется к косе Чона и, словно маленький ребенок, дергает за волосы, призывая удачу. Смешинки в глазах омеги заразительны и очаровательны, жесткие волосы мужчины ощущаются нечтым самым родным. — Чонгук, наблюдай за перелетными птицами в море, птицы всегда летят к суше.       Дает и свое первое наставление мужчине, которое тот благодарно принимает. Их губы коротко соприкасаются, почти не ощущаясь, но эта маленькая благодать теплом расходится по телу, вопреки холодной погоде.       Альфы поднимают паруса, и кнорры медленно уходят в открытое море, оставляя за собой белоснежную пену и обещания вернуться за семь восходов. Омеги стоят на берегу, пока последний из кораблей не скроется за горизонтом, и тихо молятся за возвращение своих воинов.       Как и говорил Чонгук, Тэхен остается первым человеком поселения, после того как волны унесли суда вглубь моря.       Первый день проходит тихо и без лишней суеты, Юнги приглашает Тэхена прогуляться по опушке в лесу с его сыном, недалеко от поселения. Маленький Юхон размахивает деревянным мечом, словно настоящим, подбегая к омегам каждый раз, когда увидит бабочку или гусеницу в траве.       Маленький альфа, двухлетний мальчик с яркими глазами и непоседливым характером. Тэхен бросает ему улыбки и игривые взгляды, на что малыш отвечает радостным хохотом и восторженными взмахами ручек. Иногда омега поднимает в воздух найденный на пути цветочек, вызывая восторг и смех у ребёнка. — Привыкай, потом за своим будешь так бегать, — Юнги ловко застегивает фибулу на тунике вертлявого ребенка, кому больше хочется побегать за яркой бабочкой, что щекочет кожу прикосновениями маленьких лапок. — Наверное, — с мягкой улыбкой прикладывает ладонь к низу живота. — С венчания прошло не так много времени, чтобы говорить о даровании Фригг. — Хорошо, ты больше не получаешь те подкладки? — осторожничает, зорко наблюдая за своим сыном, что горным козликом скачет по камушкам. — После венчания нет, — отрицательно машет головой с распущенными волосами, золотые кудри, словно шелк отражают солнечный свет. Травяные настои Юнги для волос он берет всегда. — Понятное дело, испугался трус. Ты теперь под защитой Ярла, и первый человек в поселении в его отсутствие.       Тэхен лишь горестно улыбается, ничего не отвечая. А Юнги и не требует, он занят тем, что его сын пытается попробовать гусеницу на вкус.       Плавясь в последних лучах вечернего солнца, Тэхен, подходящий к дому, который делит вместе с вождем, замечает грязные следы от земли и песка на пороге в дом. Досадует, злясь на себя, что не уследил за своей обувью, позволяя такому случиться. Кроме как достать веник ничего не остается, поэтому когда омега открывает засов, то первое, что он видит — отчего застывает кровь в жилах — свернутая ткань. Глаза вновь наполняются слезами, неужели ревность к Ярлу настолько велика, что чужой омега пытается вывести его из эмоционального состояния? Тэхен тихо подзывает пса, что стал ему верным другом и вторым защитником, отдавая ему сверток, а тот без команд знает свою задачу.       Как только заря медленно пробуждает мир, омеги поселения организуют большую стирку. Тэхен собирает одежду и шкуры, которые накопились за время отсутствия его мужа. С тяжелой плетеной корзиной из коры молодых сосен он отправляется к ручью, где вода бежит холодной и чистой, и где каждый камень знает тайны древних песен.       На берегу ручья Тэхен собирает золотые тяжелые локоны в высокий хвост, чтобы не мешали, и начинает свою работу, усаживаясь на сухие камни и засучив рукава. Он тщательно стирает каждую вещь, удаляя следы путешествий, работы, охоты и их ночных утех. От жарких воспоминаний колет внизу живота, еще недавно Чонгук жадно обхватывал его бока, по-дикому вбиваясь между его ног, получая в награду томные вздохи и громкие стоны.       Вода в ручье шепчет Тэхену старинные мелодии, помогая сосредоточиться на ритмичных движениях рук. Омега Ярла знает, что чистота и порядок в одежде — это знак уважения к своему мужу и его статусу, поэтому старается игнорировать колющее и сводящее чувство в кистях от ледяной воды. Юноша болезненно выдыхает, расправляя спину после неудобного сидения. Вещи в корзине будто не убавляются, издевательски гогочут над омегой, что к такому труду не привык, такой труд для него нов и чужд.       У холодного ручья, где бывший Ким стирает одежду и шкуры, он не один. Вокруг него кучками сидят и другие омеги, каждый со своими корзинами и мешками. Воздух наполнен смехом и весельем, ведь многие привели с собой детей, которые играют на берегу. У них атмосфера кажется приятней. Легче переносить груз ответственности вместе, когда ты не одинок. Но Юнги сегодня остается дома с сынишкой, у которого разболелся живот — все-таки чертовы гусеницы.       Местные дети представляют из корзин лодки и крепости, притворяясь мореплавателями и защитниками земель, пародируют родителей, а кто-то взял на себя бремя Ярла. Они бегают по берегу, поднимая волну за волной, их радостные крики смешиваются с шумом журчащего ручья. Омеги улыбаются, глядя на игры малышей, но иногда приходится напоминать им быть осторожнее, чтобы не уронить в воду свежевыстиранное белье.       В тот момент, когда солнце взошло высоко и свет его золотисто отражается на водной глади, случается непредвиденное. Миндже, увлеченный беседой и работой, не замечает, как шерстяная туника выскальзывает из его рук и попадает в бурлящий поток. Вода, словно древний змей, стремительно обвивает ткань, пытаясь утащить ее в свои холодные объятия. — Тэхен! Слови, пожалуйста! — кричит молодой омега, чьи волосы разделены на две косы. Он и сам подскакивает, отправляясь за упавшей вещью.       Омега Ярла, чьи глаза растерянно бегают по воде, замечает уносящуюся вещь и подскакивает, оставляя свои не постиранные вещи в корзине. Он бросается вдоль берега, преодолевая камни и корни, которые словно испытывают его решимость. Его движения неловки и неуклюжи, но он не оставляет попыток догнать тунику.       И вот, когда туника уже почти скрывается из виду, Тэхен, с ловкостью морского волка, успевает ее ухватить, он стоит на месте весь мокрый от холодной воды и трясущийся из-за ветра, что гуляет вдоль ручья, но довольный собой. Его руки крепко сжимают ткань, и он медленным шагом подходит к своей корзине, около которой остановился Миндже. Его глаза были пропитаны сверкающими звездами, и Тэхен счел их благодарностью за спасение вещи. — Спасибо тебе, Тэхен, — нараспев благодарит молодой парнишка, уносясь с туникой к своему собеседнику.       Работа у ручья продолжилась, словно ничего и не произошло, под странными взглядами остальных омег и радостный смех играющих детей.       Он сделал что-то не так?       По завершении стирки, когда время близится к обеду, омеги, уставшие, но довольные проделанной работой, собирают свои корзины. С тяжелыми от мокрой одежды и шкур корзинами, они возвращаются к своим домам, где нужно будет продолжить возиться с бельем, но перед этим накормить себя и детей.       На помощь в ношении корзин присоединяется Юнги, который уложил Юхона спать, а сам пришел к ручью. Тэхен, чьи корзины особенно полны, идет рядом с Юнги, который понимает, что слабый омега в одиночку такой груз не потянет. Между ними царит теплое молчание, полное взаимопонимания, Тэхен не мучает Юнги вопросами о сыне, прекрасно видя по лицу старшего его усталость.       В тенистом поселении, где каждый дом был свидетелем множества историй, наступает беспокойство. Непонимающие омеги, пришедшие с ручья с полными корзинами, не понимают всеобщей скорби на лицах. Один из старейшин молвит, мол, семь овец, ценных для жизни и благополучия поселения, были найдены бездыханными с пеной около плотных черных губ, отравленные мертвой травой.       Тяжелая тень опускается на плечи жителей, ведь овцы были не просто скотом, они были частью их жизни, источником тепла и пищи, эти животные ценные, и теперь с них кроме шерсти ничего не возьмешь — даже в лес не выбросить, травить диких зверей запрещает закон божий. — Это намеренное свершение судьбы, — заключает старик, опирающийся на деревянный посох с множеством рун. — Вам откуда знать? — вступается Юнги, чей статус мужа хевдинга позволяет перечить и вставлять свое слово в отсутствие альфы. — Аль свидетель имеется? — Добрая молва нашептала, что орудие преступления все еще у того, чьи руки не побоялись исполнить зловещее.       Собравшаяся на широкой улице толпа удивленно взирает на старца, но в момент люди в толпе начинают подозревать друг друга. Устремляя злые взгляды, пытаются раскусить преступника, порываются залезть в карманы и опрокидывают корзины с бельем у пришедших — пастбище ближе к ручью.       Тэхен не замечает яростного нападающего, кто выбивает корзину из рук, чистое и мокрое белье разлетается по земле, впитывая грязь, но на это никто не смотрит. Вместо этого норманны ахают, прикрывая рты, а кто-то сквернословит, желая молодому омеге проклятий за намеренное убийство скота.       Звон в ушах оглушает, Тэхен видит перед собой людей, что в нос тыкают листьями мертвой травы — ядом плещут в лицо. У омеги от криков кружится голова, а глаза наполняются слезами. Он немо раскрывает рот, пытается шевелить губами, но язык будто онемел, не позволяя проронить ни слога.       Тэхен машет головой в отрицании, но чужака не слушают.       Тэхен отпихивает их грубые руки, но те напористо продолжают кидать в него отравой. — Прекратите! — завершает балаган Юнги, пользуется статусом, гордо вскидывая подбородок. Может он и хил телосложением и ростом мал, да только характер у него тверже любого алмаза. — Он убил овец, — настаивает старец, показывая на разбросанные листья по земле. — Когда бы он успел, если он был на ручье и стирал одежду! — приводит аргумент, но старейшина также серьезно настроен.       Правда восторжествует, а виновный будет наказан — так гласят законы Ледяной страны.       В сердце Тэхена, стоящего в одиночестве перед яростной толпой, бушует страх, как буря в открытом море. Он чувствует себя потерянным и уязвимым без Чонгука, словно корабль, разбившийся об острые скалы. Его сердце бьется сильнее, чем тысяча барабанов, грозясь пробить грудную клетку, его дыхание ухудшается из-за болезненной тяжести в районе сердца.       Ему подло наносят удар в спину, подставляют, а теперь этот человек среди толпы, что мрачно шепчет послания в глубины Хеля. — Нужно дождаться Ярла, пусть он примет решение, — Юнги встает перед Тэхеном, закрывая собой. Чонгук просил его присмотреть за своим сокровищем, сохранить его драгоценное Злато. — Столь серьезное преступление требует решения и мгновенного наказания, — вступается другой старец, его поддерживают еще двое. — Но ему могли эту траву подкинуть! — Юнги, словно щит, отражает удары один за другим, в то время, как Тэхен растерянный и преданный новым народом, потерянно жмется к чужой спине.       Тэхен боится, что эта земля никогда не станет для него домом по-настоящему, и он никогда не сможет быть достойным в глазах народа. — Тогда раз ты настаиваешь, то необходимо собрать тинг! — старцы в один голос трубят. — Необходимо, — поддерживает Юнги.       Старейшины собираются вместе, чтобы выяснить истоки этого несчастья, их лица мрачны и серьезны, а взгляды — полны тревоги. Взоры их обращены к молодому мужу, недавно привезенному Ярлом с далеких берегов Англии. Он чужой среди них, который так и не смог влиться, будто речная рыба погибает в морской воде.       Молодой омега стоит один пред ними на коленях, как и подобает подозреваемому в страшных преступлениях, его глаза устремлены вниз, они полны вопросов и боли, такой незаслуженной. Он чувствует на себе тяжесть чужих подозрений. Юнги, его защитник и друг, стоит рядом, поедая глазами гиен, что топчутся вокруг, в преддверии расправы.       Поселение окутано молчанием, в котором каждый шорох кажется грозным предзнаменованием. Время течет медленно. Жители ждут, когда раскроется тайна отравленных овец.       В дни, когда Ярл далеко в море, старейшины собираются на тинг — собрание, где решаются судьбы и выносятся приговоры. В центре внимания — молодой омега, муж Ярла, чужак, чье сердце полно тревоги и отчаяния. Он стоит на коленях перед старейшинами, его глаза наполнены слезами, а руки сложены на коленях.       Вокруг него собираются жители поселения, словно лисы окружают зайца, их взгляды полны подозрений и недоверия. Омега не знает, как доказать свою невиновность, ведь слова его невиновности и оправданий не находят отклика в сердцах старейшин. Он чужой среди них, что делает его легкой мишенью для обвинений.       Тинг проходит под открытым небом, где ветер несет шепот листьев и пение птиц, но для омеги эти звуки затихают. Он слышит только голоса старейшин, которые обсуждают его судьбу, выбирая наказание за преступление, которого он не совершал. В его глазах — отражение борьбы между надеждой и безысходностью, между желанием жить и страхом предстоящего решения.       В тени древних деревьев, где каждый камень хранит истории прошлого, омега ждет вердикта, который изменит его жизнь навсегда. И хотя он одинок в своем горе, в его сердце теплится искра надежды, что правда всплывет на поверхность, и он сможет очистить свое имя. — Чон Тэхен, выходец из чуждых земель, муж нашего Ярла, ты обвиняешься в отравлении семи овец. Твой умысел ясен и понятен каждому, — на громких словах Тэхен вскидывает голову, взглядом стараясь найти ответ на столь откровенную ложь. — У меня не было цели травить овец! Я даже не знаю, где растет данная трава! — снова произносит свое оправдание, единственное.       Никто из омег, с кем он ходил на ручей, не подтверждает его слова о непрерывном нахождении там. Даже Миндже, кому он помог — отвернулся.       С ним рядом стоит только Юнги. — Замолчи! — ударяет посохом оземь. — Как смеешь обманывать нас? Мертвую траву нашли в твоей корзине, лекарь доказал, что овцы отравлены ей, никто не может подтвердить, что ты находился на ручью все время. Даже Юнги тебе здесь не поможет.       Слезы катятся хрустальным водопадом, золотые волосы, что кончиками достают до земли, когда Тэхен поднимает голову вверх, поднимают пыль.       Совет из старцев вправе решить его судьбу в отсутствии Ярла. Ему никто не сможет помочь. Даже Юнги, что так яро пытается его отстоять. Губы судорожно дрожат, а пальцы до белесого сжимают пыльные штаны. Живот трясется в напряжении от надрывных всхлипов.       Это конец? Таким будет его конец, так и не успевшей начаться истории. — Преступление столь серьезное не будет прощено даже мужу Ярла, — голос старца, словно молот, коим кузнец бьет по наковальне. Тэхен сгибается, но лишь шмыгает носом, не рыдает. Тварь, что подставила его, не заслуживает видеть его в отчаянии.       Тэхен — муж их Ярла, вождя, он под покровительством самого сильного альфы племени, но стоит на коленях, подобно рабу…       Дрожь сдерживать не получается, но спина выравнивается и вскидывается подборок. Его покрасневшие глаза спокойны, хотя видно, как сильно сжимается горло до выпирающего сухожилия. Он примет наказание с гордо поднятой головой, эти старики поплатятся за это, когда нога его мужа вновь вступит в Ледяную страну. — Изгнание, ночью, облитый медом пчел и кленовым соком, — выносит приговор один из старцев, а у Тэхена замирает сердце.       Его выгоняют на верную смерть — на раздирание медведям.       Один удар посоха о землю приведет приговор в действие. Он видит, как поднимается сухая рука и как возносится деревянная палка. Последние дорожки слез высыхают прямо на щеках, оставляя соленые разводы.       Рука старца так и замирает, не дойдя до земли — лязг оружия опережает.       Тэхен чувствует небывалую легкость на голове, чувствует, как ветер ласкает затылок, целуя в шею и пуская мурашки по хребту вниз. Он медленно оборачивается и видит свой золотой хвост в руках старшего омеги.       Из первого человека поселения до бесправного раба — взмах одного кинжала.       Он — безвольник, что теперь ниже всех окружающих.       Даже дети могут приказывать ему, а он не в праве отказать.       Рабы принадлежат только Ярлу, лишь он может вершить их судьбы, позволить жить или позабавить уставший народ голодным выживанием. — Рабов судит только Ярл, — Юнги срывает ленту с волос Тэхена, чьи кончики теперь едва достают до плеч.       Он боится теперь не только наказания от старцев, но и реакции Чонгука, его муж теперь — раб его племени, кто не имеет право даже сидеть за одним столом с другими викингами. — Ты обрезал его волосы, глупый омега! — негодование растекается по жилам старца, чей голос хрипит, как дальние раскаты грома. — Вы хотели послать его на смерть, его бы растерзали бурые медведи, — Юнги сжимает в руке тяжелые блестящие волосы, что так лелеет Чонгук. — Он совершил тяжелое преступление, — слюна пожилого альфы брызжется в разные стороны, вызывая отвращение. — Теперь это решать только Ярлу.       Словно безвольную деревянную куклу, Юнги уводит его под общее молчание, никто не решается возразить или остановить. Слышно только завывание ветра, что разделяет чужой страх и горечь.       В доме, таком привычном и чужом, у Тэхена разъезжаются ноги, а руки, закрывающие лицо в истерике, трясутся словно желтые листья перед срывом. Юнги дает ему время поплакать, принять произошедшее и обдумать будущее. — Юнги, это был не я! — кричит на весь дом, впиваясь пальцами в короткие волосы. — Я знаю, — отвечает так легко и просто, хоть его и не было с ними на ручье. — Человек, которому жалко даже умирающую бабочку, никогда не сможет отравить кого-то.       Тэхен лишь тихо молчит в благодарность, но осознание неизбежного бьет под дых.       Оба омеги понимают — Чонгук будет в неистовствовании. — Тэхен, пойми, они не оставили мне выбора, — присаживается перед златовласым омегой, чьи глаза покраснели в уголках, и чьи щеки покрылись некрасивой крапинкой. Короткие волосы ему тоже к лицу, ему не к лицу слезы и боль. — Чонгук поймет, а твои прекрасные волосы вновь отрастут. — Он перестанет называть меня Златом, — задыхается в новом порыве слез. Чонгук и правда влюблен в его волосы, он сам заплетал ему косы и нежно водил гребнем по шелковым прядям, в каждом комплименте упоминал свое сокровище, что радует глаз. — Никогда, — Юнги говорит так уверенно, словно уже связался с Чонгуком, — хоть они теперь и коротки, а твои кончики неровны, они все равно будут также отражать пламя свечи, а солнце будет целовать каждую отдельную прядь. Они отрастут еще краше, чем были прежде.       Тэхен с тоской оглаживает некогда свои пряди, что в руках старшего кажутся чужими. — Их стоит сжечь, — Юнги уверенно направляется к камину, где еле теплится огонь. Но трясущаяся ладонь Тэхена кажется неожиданно сильной, что останавливает, не дает свершить задуманное. — И это должен сделать ты сам. Отпусти их, Чонгук примет тебя и с короткими волосами.       Тэхен крепко сжимает родные локоны, пуская их сквозь пальцы. Слезы впитываются в кожу, он так устал быть без Ярла, без плеча, за которым не страшны тучи и вражеские копья. Обессилено и с молчаливым сожалением он кидает злато в камин, где их мгновенно пожирает пламя.       Юнги спас его от смерти, даровав статус раба.       Но никто и ничто не спасется от ярости его мужа, который прибудет вскоре домой.       Тэхен — муж Ярла, отныне безвольник обретает убежище в своем доме, который становится его крепостью в тяжелые дни. Он не покидает его на протяжении нескольких суток, отказываясь ступить за порог, где даже ветер может напомнить о потерянной чести. Стеснение от отрезанных волос и обида на жителей поселения, которые не стремятся найти истинного виновника отравления овец, тяготят его сердце.       В доме, где каждый уголок наполнен духом моря и ветром северных земель, царит тревога. Его золотые волосы, символ свободы и силы, сожжены в камине, отрезанные не врагом, а руками друга, чтобы спасти его от изгнания в холодные леса на правое растерзание.       В поселении короткие волосы — знак рабства, лишение голоса и чести.       Норманны обвиняют Тэхена до сих пор без доказательств, и теперь он платит за преступление, которого не совершал, в то время как настоящий преступник наслаждается свободой и его унижением.       Дом Ярла, наполненный тишиной и тенью, становится свидетелем его скорби. Тэхен чувствует, как недоверие и предательство проникают через стены, но он крепко держится за последние воспоминания о временах, когда его просто обходили стороной, ведь под гнев Чонгука никто попадать не хотел, а его волосы были гордостью и сильной любовью мужчины, что никогда не отказывал себе в прикосновениях к ним.       Злато — сладко перекатывается на языке, словно плоды нежных фруктов, привезенных из теплых стран. Тэхен больше не имеет право на это прозвище от своего мужа, не с короткими волосами.       Тэхен чувствует легкое недомогание, списывая его на уменьшение еды, ведь старейшины не позволяют Юнги приходить чаще раза в сутки, и не позволяют давать еду с общего стола. Ему приносят то, что полагается рабам. Вот только к тяжелой работе не призывают — их поджилки трясутся перед скорым появлением Чонгука. Никто не посмеет заставить мужа вождя таскать тяжелые бревна для строительства, никто не скажет работать в полях на жаре без нужного количества воды.       Вещи мужа, что почти потеряли свой запах, он скопил на кровати, а вещи, что тогда выпали из корзины, снова были им перестираны. Тогда он почувствовал себя настоящим безвольником.       Одежда складывается аккуратно: бортик к бортику. А в центре: в месте для сна для двоих величественно расположены шкуры медведей, что согревают ночами. Рубашки мужа Тэхен располагает около головы, чтобы лучше чувствовать пропадающий запах, успокаивающий и манящий.       Но он вновь рушит готовое гнездо, чтобы вскоре создать новое. Он скулит, нуждаясь в запахе мужчины, ведь того нет около недели, а вещей, что хранят его запах не так уж и много, поэтому приходится перестилать гнездо не единожды, чтобы постараться дать каждой ткани частичку аромата Чонгука — морского и горящего.       Тэхен до слез скучает по мужу, тоска съедает последние нервы.       Он укрывается в гнезде из вещей своего альфы, ища в них защиту и утешение, пока справедливость не восторжествует, и его имя не будет очищено от клеветы. Чонгук его выслушает, найдет виновного и накажет по правде и суровому закону.       Тоска Тэхена окутывает, словно туман, но в гнезде он находит убежище от нее. Ему хочется зарыться в эти вещи, окружить себя памятью о любимом, чтобы каждый вдох был наполнен его сущностью. Часы, проведенные в гнезде, кажутся ему минутами, и он не желает покидать это место, где чувствует себя не одиноким. Гнездо — это его святилище, где каждый предмет рассказывает историю о мужестве и любви альфы, где каждый звук напоминает о его голосе, и каждый луч света играет на вещах так, будто они оживают.       Омега скучает по своему альфе, который сейчас в море, сражается с волнами и судьбой. В его сердце — буря не меньше той, что бушует на морском просторе. Он беспокоится, ведь море коварно и непредсказуемо, как и судьба викинга.       Он лежит окруженный вещами, что несут дух Чонгука, прислоняя ладонь к животу, что урчит от голода. И каждый день, проведенный в разлуке, только укрепляет его надежду на скорое возвращение мужа, чтобы вновь стать единым целым — почувствовать тепло, передаваемое через любимое касание супруга — через прикосновение лба ко лбу.       Юнги, что находит его такого слабого и беззащитного, пугается чужой бледности, на свой страх и риск приносит ему жирную пищу — мясо и рыбу, от которой на лице юноши расцветает блаженная улыбка.       Вопрос гнезда Юнги не задевает и мастерски обходит, а чужое придерживание живота расценивает по-своему, тепло улыбаясь и поглаживая по худым лодыжкам. Возвращение Ярла все расставит по своим местам.

🍃 ⚔🛡🍃

      На песчаном пляже, где волны ласкают берег, омега стоит в первых рядах, вглядываясь в даль морскую. Тэхен запомнил с первого раза, что омега вождя всегда должен быть впереди, чтобы встретить своего мужа. Его взгляд ищет силуэт величественных кнорров, на которых должен вернуться Чонгук.       Воины, стоящие на дежурстве, видели силуэты своих судов, поэтому шум барабанов наполняет пляж, дети, что носятся вокруг, поют победные песни, а старики благодарят Богов за то, что уберегли их. Сердце Омеги трепещет от волнения и страха: как встретит его любимый, узнав, что волосы, которые были его радостью и утешением, обрезаны, и теперь он раб, обвиняемый в убийстве скота.       Омега ощущает тяжесть шали на плечах, которая скрывает его короткие золотые волосы. Шаль — это не просто покров, но и символ его защиты от чужих глаз. Он молится богам, чтобы они укрепили его дух и помогли сохранить честь перед лицом своего воина, который, несомненно, будет бушевать страшнее Тюра на поле битвы.       Пляж наполняется ожиданием, и каждый прибой приносит с собой возможность встречи и испытания. Омега стоит неподвижно, словно статуя, взирая на горизонт, где море сливается с небом, и где носы судов выплывают из-за тумана, заставляя его переступать с ноги на ногу в смертельном волнении.       Тэхен не соврет, когда скажет, что у него ужасно кружится голова, а от стресса начинает тошнить. Юнги стоит поодаль от него, держа на руках веселого малыша, что находится в предвкушении от встречи с отцом, который наверняка привез невиданные ранее вещи и подарки.       Душа Тэхена, нежная и ранимая, уходит в пятки, а долгожданная встреча уже такой не становится. Шаль — предательница, так и колется на шее, вынуждая оголить участки кожи и скинуть ее с головы.       Однако Тэхен держит ее крепко под подбородком, не позволяя ветру сорвать ее и оголить страшную и стыдную правду. Носы кнорров настигают берегов, и Тэхен уже видит его — со свежим ранением на руке, но такого же сильного и непоколебимого, как те огромные волны, что сносят суда с курса.       Почти впервые хмурый взор мужа послан именно ему, и Тэхен знает его причину. Ком слюны застревает между стеночек горла, мешая дышать, Чонгук властно и без прелюдий сдергивает его ткань, оторопело замирая.       Золотые волосы, длинные и объемные, сейчас едва достают до широких тонких плеч. Мокрые глаза омеги будто рассказывают ему целую историю, но альфа не намерен слушать, он хочет понять, кто это сделал с его сокровищем. Кто лишил его Злата? — Злато? — голос Чонгука зол и насторожен.       Тэхен лишь шмыгает носом, опуская взор, он в панике машет головой, отчего короткие волосы бьют по лицу, краснеющему под пристальным взглядом. Поймав омегу за затылок, Чонгук вынуждает посмотреть в свои глаза, слезы на этом лице лишние. — Почему твои волосы подобны рабским? — Чонгук, — он не сможет сказать вслух, кто ему обрезал их, кто дал ему этот статус. — Я тебе объясню, пойдем в дом, — пытается утянуть мужчину подальше от любопытных глаз. — Я неясно спросил? — останавливает одним движением, Тэхен и до этого не мог сопротивляться его силе, сейчас обессиленный от плохого питания и подавно. Чонгук тоже замечает изменения не в лучшую сторону. — Ты обрезал их сам? — Тэхен тут же отрицательно машет головой.       Его народ отступает назад, особенно старцы, что всегда стоят в первых рядах, праведный гнев буйствует внутри их Ярла, они не просто видят — жилами ощущают. Накапливается гнев подобно лаве в жерле вулкана, что вот-вот начнет извержение. — Кто посмел отстричь тебе волосы? Тэхен, отвечай, когда я с тобой говорю, — ответа нет, только полные боли и слез глаза.       Сжимающийся в собственном страхе Юнги вместе с сыном на руках жмется к Чимину, ища у того защиты. Альфа понимает без слов, что его муж в этом замешан, поэтому закрывает омегу, позволяя ему прятаться в своей груди. — Это Юнги, — выкрикивает кто-то из толпы, также не показывая носа, приветствуя своих родных со сложного пути.       Тэхен в панике находит друга, удостоверяясь, что тот в безопасности со своим мужем и сыном. Ему не хватало сил остановить Чонгука, поэтому он преградил ему путь, но был отвергнут. Злость уже застилает чужие темные зрачки. — Чонгук, он не виноват! — из последних сил к мужчине прибивается, вставая на носочки прислоняется к нему сам.       Наконец ветра снова их соединили. Тэхен чувствует морскую соль, что поселилась в смольных волосах, и жар, исходящий от тела мужчины. Он мягко оглаживает колючую щеку, глазами умоляя остаться с ним. — Я убью его, Злато, — по-прежнему нежно обращается, обжигая уста горячим воздухом.       Даже рабом принимает. — Не убьешь, — он целует горячие губы, прикрывая глаза. Ярл окольцовывает тонкую талию, прижимая к себе. — Потому что он спас меня, если бы не Юнги, меня бы здесь не было.       Шепчет так тихо, что даже Чонгук едва различает слова. Медовые очи блестят и манят, Чонгук теряется в них, хочет вновь унести свое Злато в дом, расчесывать длинные волосы, что пахнут душистыми травами и заморским цветком.       По милости Богов гнев Ярла усмиряется, он поднимает своего мужа на руки, направляясь в сторону дома, зверем осматривает каждого, пытаясь увидеть в чьих-то глазах корысть или обман.        А может всем необходимую правду.       В доме под завывание северного ветра и сияние маленьких звезд Тэхен признается мужчине во всем: о мертвых зверях, что подкидывали в дом, о неприязни, о смерти овец и неприятной подставе. Не утаил и о наказании, придуманном старейшинами.       Он клялся, что овец убил не он, а Чонгук верил.       Тоже так просто, как и Юнги. Они видели его доброе сердце, а другие даже не пытались узнать.       Чонгук обещает выяснить, кто же виновен в смерти скота на самом деле. Альфа, проходя в спальню, дивится — гнездо, что так и устроено на кровати, хранит в себе тепло его омеги.       Его муж так скучал, а Ярл ничего не мог поделать. Близость омеги кружит голову, но касаться своего Злата не станет, тот и так худой и бледный, что удивительно просит никого не наказывать, кроме настоящего преступника. Сопротивляться большим глазам, что невинно хлопают длинными ресницами, отбрасывая ими тени на щеки в пламени свечи, не имеет сил.       Окутанные интимностью момента, они засыпают так близко, как позволяет рана на руке Чонгука, обвязанная тонкими тканями.

🍃 ⚔🛡🍃

— Чимин, ты чего не спишь? — Юнги просыпается от неожиданного холода и отсутствия мужа в постели раньше, чем обычно, тот находится около окна, что направлено на дом Ярла. — Ты вчера говорил, что Тэхену подбрасывают мертвых животных, это точно происходит на рассвете, когда все еще спят, но в лесу можно поймать свежую дичь, — альфа не отрывается от своего занятия, игнорируя вздохи мужа. — Долго тут будешь? — интересуется, оглаживая чужие плечи. — А то Юхон спит так крепко и сладко, овеянный сновидениями Оле Лукойе. — Тише! Смотри! — заинтересованный омега тут же подсаживается на скамейку к мужу, вглядываясь в пыльное окно. — Кто это?       К дому семьи Ярла подходит неизвестный, на чьей голове покоится шаль, тот, крадучись, подходит к порогу дома, открывая засов, и кладет туда ткань, явно с кем-то жертвенным. — Нужно ловить, — Чимин подрывается с места, успевая схватить свой боевой топор, если вдруг недоброжелатель вздумает оказать сопротивление.       Не долго думая, Юнги выбегает за мужем, успевая прихватить меховую накидку, что защитит от холода. Чимин оказывается около дома Ярла быстро, и как настоящий хищник, очень тихо. Неизвестный вздрагивает, когда оборачивается и видит перед собой самого Хевдинга поселения.       В свете утренних лучей солнца, желающий защитить своего омегу от несправедливого гнева друга, Чимин ловит омегу, что хочет разрушить священный союз. Жертвенные животные явно используются для обряда, но план раскрыт, а преступник пойман. Тот все еще тщательно скрывает лицо под тканью, отвернувшись к стене, если и убьют, то он не получит позора прилюдно. — Чонгук! — с ранней вестью, ранней птахой стучится в двери к своему вчерашнему страху. — А говорят добыча сама в капкан не ходит, — Чонгук открывает дверь в одних спальных штанах, выходя на порог, когда замечает Чимина с топором. Ярл усмехается. — Неужто на хольмганг вызываешь? — У тебя гости, да не простые, а с подарками, — указывает топором, на угол, в котором сидит тот самый неизвестный.       Чонгук спускается, заглядывая в нужный угол. Руки с тяжелым вздохом, будто на его плечи взваливают гору, опускаются на широкую грудь. Без промедления он подходит ближе к вжавшемуся в стену человеку, рывком снимая с него скрывающую ткань. На громкий крик отзываются лесные птицы, что мгновенно срываются с крон деревьев.       Соседи выглядывают в окна и, убеждаясь в безопасности, кто-то выходит, ведомый интересом. — Миндже? — вопрошает Юнги, оглядывая молодого омегу, что надрывно плачет. — Зачем?       Ответа не поступает.       Здесь и без слов понятно — он хотел быть подле Ярла, молодой и красивый, но на кого не обращали внимание. Зато в один момент заставили смотреть на то, как трепетные касания отдаются другому, кому посвящают красивые прозвища и редкие улыбки.       Другого омегу вжимают в постель, что даже звезды скрываются за облаками, другого омегу кормят жирным мясом с рук, и к кому прикасаются челом.       Он просто хотел быть рядом, но будет наказан за ложь, предательство и убийство. Слишком много преступлений, за которые не положено прощать. Глотая сдавливающие слезы, Тэхен сидит на пороге, не в силах посмотреть в глаза тому, кого считает другом. Считал. Не сможет посмотреть на того, кто ему смерти желает, кто смог настроить против него поселение. — Ты ответишь за это, Миндже, — тихо и спокойно повествует Ярл, давая приказ запереть омегу до вершения его судьбы.       Тингу снова быть.       В прохладное сие утро на главной дороге, где каждый звук усиливается тишиной, Миндже, чьи ладони влажны от страха, стоит на коленях перед ярлом и его мужем. Его сердце бьется так сильно, что кажется, будто оно сейчас вырвется наружу. Он — предатель, который не только подставил Тэхена, но и проводил древний ритуал на смерть, чтобы Хель унесла соперника к себе. Теперь его ждет наказание.       Омега, который всегда был добрым и скромным, теперь оказался в центре внимания, обвиняемый в преступлениях, которые потрясли все поселение. Жители смотрят на него, не веря, что именно он мог совершить нечто подобное. Но правда неумолима, и теперь Миндже должен принять последствия своих действий.       В тишине, где каждый шепот — как гром, омега стоит, в поте, перед судьбой. Сердце колотится, словно волны бьются о скалы, страх сковывает в своих объятиях, предательство его скоро раскрыто.       Ладони потные, взгляды в него впились зверские, военное поселение в ожидании замерло.       Добрый он был, но теперь — предатель.       Истина горька, справедливость — железна. — Принесите мой кинжал, — требует Ярл, непоколебимо смотря, как чужие глаза наполняются слезами. Но эти слезы его не трогают. — Злато, твое возмездие близко.       В момент, когда омега осознает, что его волосы будут срезаны, а он будет обращен в раба, его душа наполняется ноющей болью. Они упадут к его ногам, как листья с дерева, лишая омегу части самого себя.       Стоит он, омега, в тени предстоящей утраты, а сердце его — поле битвы, где страх с болью воюет. С каждым вздохом, с каждым мгновением, он чувствует, как к его шее сзади подставляют кинжал. Миндже, чьи волосы, что ветер когда-то ласкал, познает ту самую боль потери. Он чувствует жалость к себе, когда альфа, что так горячо любим, ставит на нем крест. Тугая коса падает к его ногам, а затылок покрывается мурашками.       Отрезанные волосы станут теперь печатью его рабства.

🍃 ⚔🛡🍃

      И снова барабаны, что встречают великих воинов, вернувшихся с дальних берегов. И снова пляшущие дети, и взволнованные встречей омеги.       Короткие золотистые волосы Тэхена, что играются с ветром, были убраны в низкий хвост. Он стоит впереди, как и подобает омеге Ярла.       Его бравый воин первым сходит с драккара, направляясь к омеге, чей мягкий взор не скрывает радости, сравнимый с облаками, плывущими над ними.       Чонгук целует Тэхена крепко, ласково обводя каждую пухлую губу. Он притирается к нему носом, собирая запах с виска, и окончательно пропадает в золотых волосах. — Ты пахнешь, как первые ландыши, — наконец узнает цветок, которым пахнет его муж. Тэхен загадочно улыбается, чем заставляется Чонгука приподнять бровь. — Что-то случилось?       Омега отступает от него на несколько шагов, позволяя Ярлу увидеть себя со всех сторон, но главная новость скрывается под меховой накидкой, что тщательно держат цепкие пальцы. Тэхен приоткрывает полы шкуры, позволяя Ярлу увидеть округлый живот. — Ох, Злато, — трепетно выдыхает в чужие губы, — Ты дороже всех тех драгоценных камней, что я прежде держал в руках.       Чонгук, впервые ощутивший влажность в глазах, смотрит на Тэхена с неприкрытой благодарностью. Он носит будущего Ярла, так шепчут северные ветры. Он, прикрыв глаза, опускается перед омегой на колени, прикладывая мозолистую ладонь на небольшой, но плотный живот. Там растет его сын.       Почему ты всегда прислоняешься ко мне челом?       Прислонение лба ко лбу — это не просто прикосновение, это доверие, безграничное и трепетное.