Я слышу больше, чем хотелось бы

      Чуя не рассказывал ни одной живой душе, что слышит голос Арахабаки у себя в голове постоянно. Об этом не знали овцы и об этом не знает мафия. И Накахары был бы рад, будь это шизофрения: такое хотя бы лечится. Как вылечить язвительного и вечно раздраженного бога в своей голове он не знает. А поэтому и не видит смысла говорить об этом. Все равно никто не поймет.       Арахабаки состоит из ненависти и желания разрушать. Чуя состоит из плоти и крови и желания побыть в тишине хотя бы несколько часов.       Иногда Арахабаки спокоен, как водная гладь. Он рассказывает о прошлом, а в моменты особо хорошего настроения — на памяти Чуи из было два — даже дает почти не бесполезный совет. Иногда он жаждет крови и повезет, если Чуя в ближайшее время отправится на зачистку. Тренировочные бои не помогают: бог в его голове требует крови, реки крови, а не пару синяков или царапин. Но есть и то в чем они оба солидарны.       Чертов Дазай раздражает.       И если в случае и Чуей это просто злость на товарища и перманентная усталость от его выкидонов, то Арахабаки обращает едва ли не всю ярость на него. Потому что от прикосновений дерзкого мальчишки он не может докричаться до сосуда. Чертов Дазай заставляет его замолчать.       Жалкий мальчишка решил что имеет право управлять им.       Для Накахары это единственная причина, почему придурка-суицидника можно немного потерпеть. Благословенная тишина. Чуя даже не замечает, как сам начинает инициировать телесный контакт: накрывать ладонь Дазая своей, устало опираться на него плечом, в надежде отдохнуть в тишине.       И каким бы вундеркиндом не был Осаму, эти маленькие жесты он трактует в корне неправильно. Маленькая рыжая вешалка для шляп влюбилась в него, все ведь ясно как день и прозрачно как новенькое стекло. И Дазаю интересно: что же такое эта любовь на практике. Чуя попытается поцеловать его? Признается по пьяни? Или будет старательно прятать свою влюбленность? Судя по всему последний вариант Накахаре по душе.       Накахара засыпает в машине, положив голову ему на плечо. Дазай прожигает его взглядом, не отводя глаз от крошечных, едва заметных веснушек на носу. Само очарование. Дазай внутренне замирает ловя эту мысль. Очарование? Рыжий слизняк и очарование? Ему ведь даже по голове ни разу не прилетало, что еще за мысли? Дазай дергает плечом, скидывая сонного Накахару с себя. Тот непонимающе моргает, пытаясь понять, что происходит, смотрит с прищуром на Дазая, широко зевая.       Не мило.       И совсем не очаровательно.       Нет, заткнись, глупое сердце, ему просто интересно изучить влюбленного вблизи, он даже не планировал влюбляться в глупого рыжего коротышку. Это Чуя его любит, не наоборот. Глупое, глупое сердце. Прикосновения и горячий кофе со свежими сэндвичами из комбини напротив офиса ничего не значат. Чуя для него ничего не значит. И подачки от него ему не нужны.       Онигири с крабом на его столе выглядят аппетитно. Чуя никак не комментирует этот жест, как будто это всё в порядке вещей. Да, быть может, Дазай не ел со вчерашнего дня, однако Накахаре до этого не должно быть никакого дела. Чуя скидывает ботинки на ковёр, залезает с ногами в кресло — Кое-сан была бы в шоке от таких манер — разворачивая свой очень-очень поздний обед. Дазай нарочно игнорирует предложенную еду, погружаясь в отчёты: есть-то хочется, а вот принимать подачки от Чуи нет.       Хотя сэндвич с говядиной в руках Чуи выглядит так аппетитно. Если он один — последний — раз возьмёт эту подачку, а потом скажет Накахаре перестать страдать хернёй и тратиться на двоих, ничего не случится. Обертка онигири ужасно громко шуршит, разрушая хрупкую тишину в кабинете. Чуя не оборачивается, даже не дёргается, стеклянным взглядом смотря на надкусанный сэндвич. Арахабаки недоволен. Вернее нет.       Он в ярости.       Голос божества заглушает абсолютно все звуки вокруг. Чуя не слышит ни грозы за окном, ни громкое шуршание обёрток. Кажется ещё немного и у него треснет голова. Расколется, как скорлупа ореха под давлением.       Внезапная тишина кажется ещё громче, чем голос Арахабаки до этого. В первые секунды Чуе кажется, что он оглох. Дождь глухо барабанит по стеклу. Сверкает молния, а через мгновение гремит гром. Дазай что-то говорит ему.       Что он сейчас сказал?       Чуя поднимает голову, встречаясь с карими глазами напротив. Дазай кажется повторяет вопрос ещё раз. И ещё раз. Пока Чуя не разбирает простое «всё в порядке?».       Короткому кивку Дазай не верит. Неужели чиби боится грозы? Но Накахара сжимает его запястье так крепко, что кажется сейчас сломает. Его сердце бьётся так сильно, словно он только что пробежал марафон. — Малыш Чуя боится грозы? Подержать тебя за ручку? — издевательски тянет он, скривившись: у Накахары слишком сильная хватка. — Прости, — Чуя резко разжимает ладонь, игнорируя издёвку. — Не грозы. Арахабаки, — едва слышно добавляет он, чувствуя, как голос божества вновь просыпается.       Логическая цепочка складывается мгновенно и Дазай хочет засмеяться в голос: так дело было вовсе и не во влюблённости. Он скидывает обувь, залезая к Чуе на мягкое, пускай и тесноватое для двоих кресло, протягивая ладонь. — Расскажешь? Мне кажется это важно, — примирительно говорит он, смотря как Чуя неловко касается кончиками пальцев ладони. — Я слышу его голос, — признаётся он, стыдливо пряча глаза. — Почти постоянно. Это невыносимо. — Ты уверен, что это именно он, а не ну… другие голоса в голове? — аккуратно спрашивает Осаму. — Да. Он утихает от твоей способности. — Вот оно как. Это многое объясняет, — Дазай устраивается в кресле поудобнее, держа Чую за руку. — Твой великолепный напарник согласен помочь тебе с этой маленькой проблемой.       Он и сам не знает почему так легко предлагает свою помощь, не прося чего-то большого в обмен. Но Чуя так трогательно держит его ладонь, смотря куда угодно только не в глаза. Чёрт с ним, пусть считает это платой за все обеды.       Когда гроза заканчивается и дождь за окном уже не так сильно льёт, Чуя дремлет, опустив голову, положив свободную руку на живот. Дазай глупо смотрит на сцепленные ладони, который раз прокручивая всё это в голове. Прикосновения правда не значили ничего такого, да и кофе наверняка был не более чем добрым жестом. Чуя ведь заботился о своих товарищах в овцах, наверняка и Осаму попал в категорию товарищей, за которыми нужно приглядывать. Единственная разница в том, что Дазай не заставит Чую разгребать проблемы в одиночку. Ну разве что отчеты: они такие скучные и бесполезные, зачем тратить своё время на них.       Держаться за руки становится неловкой, но привычкой. Чуя аккуратно касается запястья пальцами, когда Арахабаки слишком шумит, утыкается лбом в спину, кладёт голову на плечо, чтобы постоять в тишине немного. Дазай даже сам помалкивает, наслаждаясь тишиной вместе с Чуей. Вот только глупое сердце продолжает говорить о том, как очарователен рыжий коротышка.       Ну что за вздор.