Не сегодня и не завтра

      В комнате стояла напряжённая тишина. Джим Хэкер сердито укладывал вещи — включая пару бутылок виски — в чемодан. Сэр Хамфри Эплби молча наблюдал, сидя на кровати. Он чувствовал, что нужно сказать что-нибудь, но не решался: его «политический господин», казалось, взорвётся, услышав хоть слово. Звякнуло стекло, щёлкнули замки чемодана: Хэкер закончил.       Он поднял голову и бросил на Хамфри кипящий возмущением взгляд:       — Подумайте хорошенько над тем, что скажете мне, когда мы вернёмся в Лондон, Хамфри, — Увидев, что тот собирается что-то ответить, отчеканил: — Не сейчас!       Схватив чемодан, он вышел из спальни, не забыв громко хлопнуть дверью.       Сэр Хамфри сидел неподвижно, покуда звук шагов не затих. Тогда он поднялся и подошёл к окну. Глядя на побережье, на закатывающееся за зыбкую линию горизонта огненным апельсином солнце, подумал в шутку: «А не утопиться ли в Персидском заливе?..» — Но тут же всерьёз отвергнул идею: слишком много хлопот это доставит делегации, гораздо вежливее свести счёты с жизнью в родной Англии, не так ли?       Он беспомощно огляделся, с тоской скользя взором по стенам кичливо-безвкусного люкса. Он ведь, можно сказать, только что организовал залив здесь — залил всё крокодиловыми слезами, превратив в океан липового раскаяния. Судя по всем нелепым и в основном бесполезным фактам, что сэр Хамфри за несколько месяцев узнал о своём нынешнем министре, слёз тот боялся как огня. Стоило министру только почудиться, что кто-то из секретарш-машинисток или клерков личной канцелярии не считает его достаточно обаятельным начальником-душкой… Верёвки из него вить смог бы кто угодно при минимальном желании, оставь сэр Хамфри подступы к министру без пристального надзора. И раз в момент текущего кризиса Хамфри понятия не имел, как всё исправить — не прибегая к самым бесчестным манёврам и низким эмоциональным манипуляциям, то вспомнить былые театральные таланты времён студенческих постановок казалось идеей не хуже любой другой. С Хэкером ты никогда не угадаешь, что способно вдруг повернуть на сто восемьдесят градусов ход того, что ему нравится называть своими «мыслями».       Злосчастная ссора между ними разразилась во время рабочего визита в столицу нефтяного княжества Кумран. Министр легко соблазнился поездкой в такую даль посреди раскалённых песков из перспективы заполучить яркие и экзотичные публикации: за государственный счёт дипмиссию сопровождали писаки с Флит-стрит. У Хамфри были свои резоны: крупнейший в истории Великобритании экспортный контракт на Ближнем Востоке мог сорваться, если не продемонстрировать второй стороне всю меру уважения. Кумранскому дворцу подавай главу ответственного за контракт министерства — заместители, пусть и гораздо более сведущие и заслуженные, их не устраивают.       Как обычно, в кропотливо завершённом ещё до вылета — по дипломатическим чиновничьим каналам — переговорном процессе были кое-какие чувствительные нюансы, о которых министру, само собой разумеется, ведать не полагалось. Но, к несчастью, Джим разузнал всё, и грянула буря, словно в дешёвой телевизионной мелодраме.             После грандиозного заключительного праздничного приёма во дворце шейха министр вызвал сэра Хамфри к себе. Для важной беседы, как он сказал. Сэру Хамфри следовало бы насторожиться, но именно так обычно и были обставлены их интимные свидания во время совместных командировок. Так что он зашёл в люкс министра, не подозревая, что тот уже в курсе всего. Поинтересовался планами на остаток вечера, а тот только кинул враждебный взгляд исподлобья.       И спросил с вызовом:       — Хамфри, а каков ваш план? Другими словами, зачем вы притащили меня в Кумран?       Сэр Хамфри на секунду опешил.       — В каком смысле, господин министр?..       — В прямом. Хватит играть со мной в свои чиновничьи игры, я не в настроении. Что у тебя за скрытый мотив? Только не нужно врать про совместный отдых или трёп Форин-офиса о том, как важно умаслить кумранцев.       Сэру Хамфри сделалось неуютно: Джим знает! Но у него не может быть никаких свидетельств и фактов… Откуда?       Как оказалось, Хамфри ошибся: у его панических настроений в кои-то веки основания были. И какие! Министр резко перебил его на полуслове, велел прикусить язык и чуть ли не швырнул ему папку с доказательствами. Сэр Хамфри развязал тесёмки, стараясь, чтобы на лице оставалось невозмутимое выражение и чтобы не дрожали пальцы, заглянул в записи. Её почерк. Политическая советница самой ПМ и приятельница министра. Дороти, чёрт бы её побрал, Уэйнрайт. Каким-то образом она раздобыла информацию о неучтённых в официальных документах контракта платежах. Бегло пролистав содержимое папки: специальные инструкции и копия переписки постоянных заместителей минторговли, энергетики, промышленности и главы офиса Кабинета с шишками из «Шелл» и «Бритиш петролеум» — Хамфри обнаружил, что самые опасные сведения (то есть опасные лично для него: те, что указывают на его вовлечённость) отсутствуют. Значит, надежда отвертеться есть.       Главное — врать с высоко поднятой головой.       — Что это? — спросил он с удивлённым видом.       — Хочешь сказать, ты не в курсе?       — Господин министр, клянусь, если бы мне стало известно нечто подобное, я бы тут же…       — А теперь поглядите-ка сюда, господин постоянный заместитель, — с этими словами Джим достал ещё несколько сложенных листов из внутреннего кармана пиджака: — тут ваша подпись.       Хамфри побелел от страха и ярости — такого низкого приёма от Хэкера он не ожидал:       — Почему вы мне сразу не показали, что у вас есть и это?       — А вы как думаете, сэр Хамфри? Хотел узнать, скажете ли вы мне правду. По своей воле, сами. Но вы, по своему обыкновению, лжёте мне прямо в лицо.       Далее министр прочёл сэру Хамфри пафосную лекцию, настоящую проповедь о том, что правительство никак не может одобрить систему взяток (утверждение немало озадачившее сэра Хамфри, в правительственных практиках намного более сведущего) — даже если иначе в этой варварской культуре никто бы и пальцем о палец не ударил! Пусть даже если играть честно равнозначно тому, чтобы уступить контракт Советам, перевязав его атласной лентой и приложив поздравительную открытку и букет красных роз. И слушать не пожелал ни о каких культурных различиях и особенностях, ни о каком хрупком геополитическом балансе холодной войны.       Стоит ли министру вообще забивать свою симпатичную голову скучными сложными деталями (уже одобренного и подписанного!) контракта, когда на это есть чиновники? Увы! Министр предпочёл отмести все аргументы, не дослушав своего постоянного секретаря, пытающегося до него достучаться, и по-детски пришёл в ярость. Настолько сильную — впервые за всё время их совместной работы в Министерстве административных дел.       В плонейшем отчаянии Хамфри машинально шагнул к нему:       — Джим, пожалуйста, я…       Но тот разорвал объятие:       — Не надо, не трогайте меня сейчас, — и отошёл в сторону, кипя от гнева. — Дьявол, ты хоть представляешь, во что втянул меня? В ту же секунду, когда всё откроется и грянет скандал...       — Джим! Господин министр, уверяю, в официальных документах всё чисто, — ответил Хамфри с самой мягкой, самой убаюкивающей своей интонацией. — Никто ничего не узнает.       — Я, я буду знать! — Хэкер смотрел на него, словно впервые увидел. — И теперь вынужден лгать и покрывать тебя, потому что выступил с поддержкой этой гнилой сделки перед общественностью в медиа, до того как узнал о ваших подковёрных штучках, премного благодарен! Ты обставил всё как обычно и получил от меня, что хотел! Мне это осточертело, Хамфри. С меня хватит.       Сэр Хамфри понадеялся, что Джим Хэкер сказал это в сердцах, не имея на самом деле в виду, как бывает у политиков.       — О чём ты?..       Джим вздохнул:       — О нас. Это было ошибкой, ничего не получается.       Хамфри ахнул, прижал ладонь ко рту:       — Джим! Ты шутишь?       Не перестараться бы… Плохой актёрской игры министр ему точно не простит. Чего доброго, всё закончится налоговой полицией. Забавно, что на собственные нарушения исламского сухого закона при дворе шейха министр закрывает глаза... Значит, на самом деле, не такое уж у министра и чёрно-белое восприятие реальности, концепция двойных стандартов ему знакома и практикуется. Сэр Хамфри пока решил отложить эту карту на самый крайний случай — если министр не забудет о мелочной щепетильности к возвращению в офис. Миллион фунтов стерлингов кумранскому министру финансов от «Бритиш электроникс системз» за помощь в заключении сделки — это конкурентный конструктивный подход к деловым переговорам, не больше и не меньше, общепринятая практика. В странах «третьего мира» размер не обусловленных контрактом выплат является прежде всего демонстрацией серьёзности намерений, а крупное «политическое пожертвование» транснациональной корпорации вроде БЭС свидетельствует лишь о том, что она рассчитывает получить солидные прибыли. Речь ни в ком случае не о коррупции, а о несущественных, но очень нужных авансах! Если бы только господин министр был в состоянии понять... Но коль скоро апелляция к его рассудку к успеху не привела, остаётся только давить на эмоциональные кнопки да промяукать на ухо что-нибудь чувствительное и жалостливое.       Сэр Хамфри с осторожной нежностью коснулся руки Хэкера, прошептал, добавив в голос слёз:       — Джим, прости, мне так жаль...       Стыд-то какой, хорошо, что никто не слышит! Министр не в счёт, разве что в мемуарах пройдётся, но будет это ещё лет через пятнадцать-двадцать.       Хэкер дёрнулся, будто норовистый пони, сердито скидывая его ладонь с локтя:       — Жаль тебе? А мне жаль, что не хватило ума увидеть тебя в ясном свете раньше. Ты хоть ведёшь счёт, сколько раз подставлял меня — с каждым разом всё хуже? Я старался верить тебе, давал шанс за шансом, убеждал себя: он не нарочно, он исправится — старался не быть чересчур подозрительным и злопамятным, но моё доверие для тебя, очевидно, ничего не значит. Ты только что солгал мне в лицо, держа в руках все доказательства. И я должен верить, что тебе жаль? — Министр покачал головой с горькой ухмылкой на красивых губах.       Хамфри сел на край постели. В глазах у него стояли бесполезные, не тронувшие сердце Хэкера слёзы, но он не решился смахнуть их, пока тот сверлит его этим своим новым, холодным презрительным взглядом.       Вот бы можно было пролистать спор с Хэкером, как неприятную сцену в наскучившей книге. Похоже, разрыв окончательный. Даже у солнечного Джима есть предел терпения, не стоило испытывать его слишком часто.       Хамфри поёжился. Теперь, когда всё было кончено, он разрешил себе признать, что Джим ему нравился. Больше, чем нравился. Ну и что с того? Контракт с Кумраном важнее. Господин министр не может не понимать важности сделки для Британии, просто поддался импульсу, околдован уловками несносной Уэйнрайт. Но он поймёт, когда остынет: во-первых, Британия нуждается в этом контракте, какими бы путями он ни был получен; во-вторых, министру не нужны конфликты с постоянным секретарём собственного министерства.       Хамфри сделал последнюю слабую попытку: контракт означал тысячи новых рабочих мест… миллионы экспортных долларов… Вправе ли они лишить британцев всего этого из-за какой-то ерунды, вроде обострённого чувства справедливости и тяге к роскоши в виде кристально чистой совести?       Но этим высказыванием лишь подлил нефти в огонь, господин министр остался непреклонен:       — Зарубите себе на носу, – сухо заявил он, – если этот вопрос будет поднят в парламенте или прессе, я немедленно объявлю о расследовании. И не о внутреннем, вроде тех, что ты возглавляешь — а о настоящем независимом расследовании.       Что же, смирился Хамфри, с Джимом у них всё равно навряд ли получилось бы что-нибудь мало-мальски путное. Слишком они разные. Джим Хэкер до нелепости прямолинеен и принципиален — ну а он... понятно. Противоположности притягиваются? Сперва их связь была, как он думал, полуслучайным приключением на одну ночь… на две… на три… Потом они оба, кажется, перестали считать.       Между тем Хэкер навис над ним, мрачный как туча, молча и медленно расстёгивая пиджак.       Неужели Хэкеру не ясно, что прямо сейчас он не расположен ему сосать? Или же Хэкер именно поэтому и... Какое же скотство! С чего ему вообще мнилось, будто Хэкер чем-то лучше среднего по палате общин политика?       Сэр Хамфри стиснул и разжал кулаки, опустил взгляд, пряча злобу и раздражение: ладно, если господин министр полагает, что без этого аргументы или раскаяние его постоянного секретаря не убедительны, так и быть, он готов подчиниться и оказать господину министру эту услугу в качестве прощального подарка.       Но, расстегнув пуговицы пиджака, следующим движением Джим только придвинул стул и устроился, повернув его спинкой вперёд и опершись на неё скрещёнными руками. Как детектив на допросе в каком-нибудь дурацком кинофильме... На экране Подозреваемый — в строгом сером костюме, с тронутыми серебром седины висками, с совестью отнюдь не сияющей непрактичной белизной, но и не то чтобы абсолютно угольно-чёрной. Сэр Хамфри Эплби, 1930-го года рождения, кавалер ордена Британской империи, рыцарь Большого Креста, магистр изящных искусств, Оксфорд. Постоянный секретарь крупного правительственного департамента. Женат — официально, хотя неофициально вконец опостылевшая друг другу пара разъехалась несколько лет назад. У четы Эплби есть двое взрослых детей — сын и дочь, тоже выпускники Оксфорда, естественно. Также среди имущества Эплби: старый бульдог (английской породы, разумеется, не французское недоразумение) с одышкой и проблемной спиной, новёхонький «Ягуар» неброского глянцевого светло-серого оттенка, скромный летний домик в Дордони, крохотная яхта в Лимингтоне — ерунда, и говорить не о чем. Обычная жизнь обычного госслужащего относительно высокого полёта со сравнительно безупречной репутацией. Что-то полюбопытнее? Мм... А, вот! В далёком нежном отрочестве, как и многие джентльмены его круга, Хамфри Эплби имел, что называется, интерес к аттическим философии, искусствам и любви. В общем и целом же, с одной стороны сэр Хамфри Эплби является образцовым представителем высшей прослойки британского среднего класса, а с другой стороны... Ну, эту свою потаённую грань он предпочитает никому особенно не демонстрировать. И угораздило же в этом свете вот так неумно спутаться со своим новым министром Джимом Хэкером, чёрт возьми!       Среди достоинств Джима терпения как никогда не было, так и нет:       — Ну, что молчите? Вы меня не расслышали? Стоит кому-либо из оппозиции или общественности начать задавать трудные вопросы о контракте, в ту же секунду я объявлю независимое расследование.       — Я… — Хамфри опустил взгляд на свои сцепленные в замок пальцы, капнул слезинкой-другой (он не сдаётся: вдруг Хэкера всё же проймёт!), — очень сожалею, что с нефтяной сделкой так вышло…       — Ты сожалеешь, что попался, — перебил запальчиво министр.       — Джим, пойми, эту сделку и её ведение одобрили ПМ и секретарь кабинета.       Услышав это, министр рассердился ещё сильнее, хотя, как сэру Хамфри было прекрасно известно, против премьер-министра напрямую Хэкер никогда выступать не отваживался:       — А если б твой обожаемый секретарь кабинета приказал тебе из окна прыгнуть, ты бы тоже моментально послушался?       Ну, это уже вообще перепалка школьников какая-то, а не диалог зрелых разумных мужчин.       Сэр Хамфри, на минутку выйдя из роли смиренного виноватого секретаря господина министра, гордо вздёрнул подбородок:       — У сэра Арнольда большой опыт и влияние, и если ты послушаешь его, прежде чем предпринимать-       — Ну уж нет! Он втянул тебя в эту историю (не то чтобы это сильно тебя извиняло, конечно), а ты втянул меня. Ещё и защищаешь его! Просто ушам не верю.       — Клянусь, Джим, я делаю всё, чтобы обезопасить нас. Умоляю, скажи своей дорогой леди-советнице, чтобы не ворошила это осиное гнездо, и сам не раскачивай лодку, ПМ этого не оценит. Если в связи с контрактом поднимется шум, боюсь, из окон полетим не только я и ты, но и дражайшая леди Уэйнрайт!       — Хамфри! Вы мне что — угрожаете?       — Нет, господин министр, я вам помогаю. Помогаю осмыслить ситуацию в целом, увидеть её в ином разрезе. Трезво, если вам знаком этот эпитет, — не удержался он от подколки. — Это не Америка, мы не в отеле «Уотергейт», вы не оппозиция.       Как ни вздорен, ни упрям министр, вряд ли он готов ради политических идеалов оставить супругу вдовой. Кроме того, как сэр Хамфри хорошо помнит, у четы Хэкер есть ужасно неприятная и невоспитанная дочь-социалистка (как скандально!). Этакую юную особу без отца оставлять крайне безответственно. Джентльмены обязаны заботиться о слабом поле.       На это Хэкер ничего не ответил. Поднялся со стула и повернулся к Хамфри спиной. Открыв дверцы шкафа, потянулся за лежащим на верхней полке чемоданом. Скоро рейс домой, как никак.       Разговор закончен, гипотеза со слезами провалена.       Тоже своего рода результат.       Сэр Хамфри прекрасно понимает, что Джим Хэкер имеет причины гневаться на него. Глупые, недальновидные резоны оторванного от реальности идеалиста. Лучше дать ему немного времени, чтобы остыл. Должен же Джим, далеко не первый год строящий политическую карьеру, прийти в конце концов в чувство и прекратить рисоваться перед ним своей принципиальностью. Нашёл перед кем! Смешно.       Оставим пока это — до возвращения в Министерство административных дел. А там будет видно: если по-хорошему господин министр не понимает...       В салоне первого класса  «Бритиш эруэйз» вымотанный ссорой сэр Хамфри сразу заклевал носом, а Джим Хэкер всё размышлял, вглядываясь через иллюминатор в тёмную бездну ночного неба без звёзд. Он разрывался между уязвлённой гордостью и чувствами к невозможнейшему из секретарей. Джим прижался лбом к стеклу. Несколько месяцев назад он совершил первую ошибку — поддался влечению, порыву и — снова и снова целовал Хамфри в пустом полутёмном коридоре, когда они задержались в министерстве сверхурочно. Он не расспрашивал сэра Хамфри о его отношении и причинах, так и не собрался рассказать ему про свою неуместную влюблённость, а теперь… придётся от всего отказаться. Как теперь держаться с ним, как говорить?.. Нужно стать построже, не позволять проклятой сентиментальности брать верх. Нет, без толку: министр тут же мысленно вернулся в кумранский люкс — к слезам Хамфри. Ведь едва удержал суровый тон тогда! Может, Хамфри всё-таки не безнадёжно бессовестен, бездушен и аморален?       Джим скосил на него взгляд: во сне Хамфри уронил голову ему на плечо. Веки до сих пор красные... Сердце немедленно опять защемило, что ты будешь делать! Джим не стал отказывать себе в малости: прижался щекой к мягким волнистым прядям над высоким лбом секретаря. Закрыл глаза и твёрдо решил повременить с решением об окончательном и бесповоротном разрыве личных отношений. Хотя бы пока самолёт не приземлится в предрассветной серой мгле в Хитроу. Пока им суждено вот так, локоть к локтю, почти шесть часов парить в небесах, пусть и не на седьмом небе.