rayons de soleil

Солнце ласково облизывает силуэт Артюра, отбрасывает его мутную тень на стену, вытягивая и делая её несуразно тонкой. Артюр щурится, красное пятно слепит его, зависнув над спокойной гладью воды. Финляндия в это время года тепла и приветлива. Мягкий ветер ласкает их, нежно сплетённых в объятиях, по утрам, провожает на прогулку и игриво кусает босые стопы, прогоняя спать. Хочется ввалиться в него, упасть, словно в воду, но, падая, Артюра ловит не озеро и в ответ слышится не всплеск, а негромкое «Попался», когда Артюра ловят в объятия. Поль смотрит на него сверху вниз, щурится. Солнце ласкает и его лицо тоже, мягко оглаживает щëки горячим лучом. Ладонь Артюра ложится поверх, холодная и сухая. Прикосновение ярко отпечатывается на тёплой коже, остаётся невидимым следом, когда Артюр убирает руку, чтобы встать прямо, обернуться и взяться за чужую ладонь. Мягко шуршит запись диктофона, за шагами, скрипом кровати и парой стуков следует первый гитарный перелив. Мелодия течёт струёй холодной воды по позвоночнику и Артюр вздрагивает, не отводя от Поля комично удивленных глаз. Его лицо смешно вытягивается и Поль не сдерживается, добродушно улыбаясь и утягивая Артюра в тень кухни, в которую тот окунается без раздумий. – Потанцуй со мной – просит Поль, но Артюру кажется, словно ему напомнили собственную, забытую за делами идею. И пусть единственным делом сейчас было касание, взгляд и смех, слышимый среди записанной на телефон музыки, Артюр не сразу вспоминает, как управляться своим неуклюжим ломаным телом, которое так и хочется сбросить, оставить, но благодаря которому он чувствует каждый сантиметр чужого. Ладонь мягко машет перед лицом и Артюр делает первый шаг, ловит её в свою и расставляет руки, вынуждая Поля подойти, чтобы совершенно специально столкнуться грудью и носами. Беспорядочные шаги к столу и от него, кружащиеся в танце тени, смазанные и невольно дурацкие. Всё щекочет Артюра где-то под рëбрами и он чувствует, как смех, искренне радостный и приятный, рвётся из груди, которой он так трепетно прижимается к Полю. И скрипящие жалобно доски, сдавленный (неразборчивый, но точно удивлённый) звук, вцепившиеся в плечи от испуга руки – всё это заставляет только сильнее хохотать, когда Артюр в пару оборотов кружит Поля, оторвав объятиями от пола. – Какой ты лёгкий.. – с придыханием говорит Артюр. Его голос непривычно громкий и Поль, слыша его на самым ухом, повиснув на чужой шее, выпрямляется, чтобы видеть заметную в голосе улыбку. Хочется целовать. – А ты считал меня тяжёлым? – удивлённо и совсем не искренне, но ведь так хочется пожурить, чтобы сощуренные в неловкости глаза заметно расцвели ниточками морщинок, которые Поль не в силах не поцеловать. – Конечно нет.. – сквозь смешок на выдохе – Считал только, что не сумею сам тебя поднять. – шёпотом губы в губы Поль берёт его расставленные напоказ руки, мол, смотри, совсем слабые и тонкие, как ивовые, и целует, прижимая запястья к своим щекам. Холодные пальцы щекотят уши и Поль закидывает руки дальше, за плечи, целуя сквозь плотную ткань рубашки узкие, но такие гибкие (правда, совсем как у ивы) плечи и шею. – Кажется, это не я лёгкий, а ты стал чуточку сильнее – за игривой улыбкой бесстыдно выставлена искренняя гордость и Артюр обнимает крепче, сильнее (кажется, правда, куда сильнее, чем раньше и Поль даже не против быть задушенным этими руками, но не сейчас) и целует в подбородок, сбегая от чужих рук к неустойчиво лежащей на книгах камере. – А теперь улыбочку, воздушный гимнаст – Артюр берёт камеру и направляет на Поля, стыдливо скрывая за кадром, за камерой, привычно смущённую и совершенно счастливую улыбку как свидетельство невыраженного детского хулиганства, которое с каждым наполненным хаотичным весельем днём разыгрывается всё сильнее. С Полем так всегда. С Полем всегда, ради него и вместе с ним. Особенно здесь, на уединённом берегу задумчиво-сонного озера, когда лёгкое объятие кольца на пальце только стало входить в привычку. Этот месяц наполнился сладостью, словно мёд.