***
Что делать, когда любовь, представления о которой ютились в голове, приправленные горсткой розовой пыльцы вперемешку с детскими мечтами и невинными чувствами, проявляет и другую сторону, совсем не радужную, а самую тёмную, искалеченную и неимоверно ужасную? Терпеть, ждать или надеяться? А может, лучше всё вместе? Так ведь намного легче переждать период, окутанный страстными изречениями, нервными ссорами и непроглядной темнотой, в которой терпение и надежда являются главными источниками света. А если и они когда-нибудь исчезнут, что тогда? Ведь свет невечно будет освещать путь нашей нелёгкой жизни… Дорожки слёз медленно скатываются по белоснежным щекам, оставляя после себя нежелательные разводы от туши. Длинные реснички слипаются, а пухлые губки, смазанные яблочным бальзамом, крепко сжаты, чтобы не выдать лишних раздражающих звуков. Ёнджуну не хотелось снова чувствовать себя ошибкой в жизни единственного любимого человека. Только вот можно ли долго скрывать эмоции, которые волнуются внутри тебя бушующим океаном? — Хён, ты чего тут плачешь? — тихий шёпот разрушает идиллию молчания и переживаний, вынуждая снова вернуться в реальность того, кто хотел поскорее утонуть в океане своих переживаний. — Б-Бомгю? — выходит слишком жалко. Настолько, что даже Ёнджуну от себя тошно становится. Из-за частых слёз, слетающих с длинных ресничек, всё плыло перед глазами. И образ юноши, склонившегося перед старшим, был словно в тумане, и лишь бархатные нотки голоса могли стать для Джуна маяком. — Да, — так же тихо отвечает младший, стараясь не выдавать в своём голосе волнение, которое охватывало его всего при таком виде брюнета, — что случилось? Юноша аккуратно хватается за дрожащие плечи, желая хоть как-то помочь знакомому, чьи ежедневные улыбки можно было сравнить разве что с ярким и знойным летним солнышком, и он крепко заключает того в спасающие от ужасных мыслей объятия. А Джун, нервно всхлипывая, надеется лишь на то, что никто эту сцену не увидит. Иначе ему не жить. Только вот ладони, такие тёплые-тёплые и похлопывавшие по спине так нежно, заставляли Ёнджуна сдаться. Он сжимает в крепких объятиях мальчишку, и как же брюнету хотелось, чтобы Бомгю, словно губка, впитал всю ту боль, которую пропускает через себя Джун; как же ему хотелось избавиться от удушающих эмоций, которые плелись вокруг него, как будто двухголовые ядовитые змеи, скользя всё выше, к шее, чтобы наконец лишить Ёнджуна возможности дышать. Ведь он хотел, чтобы даже дыхание Ёнджуна было его. — Так что случилось? — Бомгю спрашивает ещё раз, надеясь, что получит ответ. Ведь видеть своего вечно улыбчивого хёна в слезах совершенно непривычно. — Я могу чем-то помочь? — Н-навряд ли, — заикаясь, Ёнджун всё же хотел избежать этой темы разговора. Не нужно ему знать о том, что происходит в жизни старшего. — Это м-мелочь, просто… Просто… Что «просто»? Просто Ёнджун устал от эмоциональных качель, через которые проходит чуть ли не каждый день, или просто он практически сломался от любви, которая потихоньку, проникая всё дальше и глубже, отравляет его изнутри? Ёнджун не мог продолжить свою речь, тихо всхлипывая, понимая, что на самом деле является довольно жалким человеком, который даже не в силах разобраться с собственными проблемами. От этого становилось больнее. — Что тут происходит? Ледяной тон, вынуждающий Ёнджуна резко оттолкнуть от себя удивлённого Бомгю, раздаётся посреди аудитории. Сложенные в замок руки, опущенные уголки губ-бантиков и… И ревность, полыхающая в глубине карих очей, пугали. Дрожь мгновенно захватила тело сидящего на коленях парня, что не мог унять этот животный страх, который овладел им, стоило его лисьим глазкам встретиться с теми, что будто впиваются острыми зубами в его кожу. И Ёнджун снова допустил ошибку. Блондин оказывается рядом так быстро, что Бомгю, слегка отлетевший назад, не сразу понял, кто вообще влез в их с хёном разговор. Но стоило парнишке наконец поднять голову, как перед ним оказался высокий юноша, который резким движением заставил Ёнджуна встать на ноги, отчего тот, шатаясь, пытался найти опору в грубой хватке, от которой кожа снова покроется синими фиалками. — Эй, Субин-хён, а нельзя понежнее? — злится Бомгю, видя, как Джун сжимает свои губы, подавляя болезненный стон. — Разве можно так грубо хватать человека? — А разве можно обнимать чужого парня? — Субин развернулся к Бомгю, возвышаясь над ним и смотря так яростно, как никогда. — И вообще, потеряйся с глаз моих. Ещё раз увижу тебя около Ёнджуна, тебе не жить. А брюнет, слушая все эти угрозы, думал лишь об одном — а выживет ли он сегодня? Грубая хватка на кисти усилилась, а Субин, закончив свой монолог, поволок за собой заплаканного Ёнджуна, который выглядел так, будто сейчас по пути разобьётся на тысячи осколков. А Бомгю ничего не смог сделать. Снова. Он снова оставляет Ёнджуна одного, так и не подарив ему хоть чуточку свободы, которой тот заслуживал… — Ты опять связался с Субин-хёном? — голоса позади вызывали рвотный рефлекс, и Бомгю желал незваных гостей игнорировать. — Удивительно, что он тебя не тронул. — Блять, о чём ты? — всё же не сдерживается Чхве. — Он морально убивает Ёнджун-хёна, вы разве не видите? — Видим, — шепчет Кай, подлетая к парню, помогая встать на ноги, — но… — Что «но»? — Если бы Ёнджун хотел всё это закончить, их отношений бы давно не было, — отвечает за младшего Тэхён, буравя взглядом новенького, что за месяц своего пребывания в университете взял на себя роль героя, которого никто не просил помогать. — Думаешь, мы такие ужасные друзья, что не пытались помочь хёну? — Тогда почему… — Джун уже привык к этому, Бомгю, — выдыхает Кан, облокачиваясь о парту. — Это как зависимость. Он настолько был влюблён в Субина, что закрывал глаза на всё, что происходило в их отношениях. А когда начал осознавать, что это всё неправильно, выхода уже не было. — Выход всегда есть. — Настаивает на своём Бомгю, вырывая из рук Кая свой рюкзак. — Только если человек его видит сам, — слова Тэхена заставляют на мгновение остановиться. — А Ёнджун уже сломан настолько, что не видит ничего, кроме того, как опуститься до самого дна. — А на дне есть выход? — Только для Ёнджуна, видимо.***
Пустая раздевалка пропитана усталостью и невероятно «приятными» запахами, которые въедаются в лёгкие, заставляя Ёнджуна сморщить нос и дышать через раз. А спина, находящаяся впереди, вынуждала сглатывать от волнения. Всю нервную дорогу к этому месту Субин молчал. Он даже не взглянул на своего бойфренда, а Джун не пытался хоть как-то себя оправдать. Ведь знает, что это ещё больше разозлит его возлюбленного. — Нравится, да? Голос Субина, такой тихий и спокойный, вызывал у Ёнджуна бурю эмоций, которая обжигала внутренности, заставляя всё больше и больше волноваться. — Т-ты о чём? — Обжиматься с другими — так ты называешь «дополнительные часы экономики», м? — наконец Субин поворачивается, видя, как Ёнджун сжимается лишь от одного его взгляда. Такой тихий, всхлипывающий и запуганный чуть ли не до смерти Чхве Ёнджун не должен вызвать удовлетворённую ухмылку. Нет. Субин где-то в самой глубине своего существа чувствовал некий укол за то, каким делает своего возлюбленного это ужасное отношение. Однако эмоции, которые брали верх, казались блондину намного важнее. А ведь он просто сгорал от ревности, которая разрушала Субина, и вместе с ним в пучину страданий окунался Ёнджун. — Ты, блять, понимаешь, что никому не нужен? — Субин, охваченный злостью и удушающей ревностью, грубо сжимает в своей ладони лицо Джуна, заставляя того неотрывно вглядываться в тёмные омуты, на дне которых искрятся нездоровые огоньки. — Глупые разговоры о танцах, беспричинные смешки и переживания, которые никому не сдались. Думаешь, найдётся хоть кто-то, кроме меня, кто сможет всё это вытерпеть? Жалкий. Несносный. Глупый. Убогий. Разве такие слова говорят любимому человеку? Ёнджуну хотелось заткнуть свои уши, чтобы хотя бы сегодня, хотя бы на пару минут сбежать от этих оскорблений и ругательств, которые оседают тяжёлым комом внутри него, вынуждая всё больше ненавидеть себя. Но было ли это возможно? — Я заслуживаю только твоей любви? — отчаянно выговаривает Ёнджун, боясь ответа на заданный вопрос. — Никто не полюбит тебя так, как я люблю тебя. И Субин впивается в пухлые губы грубым поцелуем, кусая и вынуждая приоткрыть рот. А Ёнджун не сопротивляется, чувствует большие ладони под огромным худи, который скрывает расцветшие на ребрах фиолетовые пятна, полученные как раз-таки от этих самых «любимых» рук… — Как же я тебя люблю, — словно в дурном бреду говорит Субин, спускаясь к шее, целуя мягкую кожу, а после оставляя на ней следы от собственных зубов, слыша тихое шиканье со стороны старшего, которое вызывает улыбку. — Сильно люблю, хён. А Ёнджуну хотелось сгореть в этих удушающих объятиях, хотелось превратиться в пепел и… Больше никогда в своей жизни не встречать Чхве Субина, которого сокрушила ревность. Брюнет не помнит, когда его возлюбленный начал так остро реагировать на то, что Ёнджун проводит время с кем-то ещё, помимо самого Субина. Сначала Джуну это казалось даже милым — его застенчивый и нежный Субин-и просто не хотел ни с кем делиться. Чхве старший даже смеялся над этим, мягко трепля макушку своего бойфренда. Но чем дольше они встречались, тем менее мило всё это становилось. Ёнджун не успел оглянуться, как лишился всех своих друзей, оставшись наедине с Субином. А того это прекрасно устраивало. Он был готов посвятить всё своё время Ёнджуну и хотел такого же пылкого ответа. Только для Чхве Ёнджуна, привыкшего к большим компаниям вокруг себя, это стало первым устрашающим звоночком. А дальше — хуже. — О чём ты задумался? — тихо шепчет Субин, выцеловывая хрупкие ключицы, уже успев полностью лишить одежды старшего. — Надеюсь, не о каком-то там Бомгю. Длинные пальцы со всей силы сжимали талию, вынуждая Джуна вернуться в реальность; в реальность, где всё снова закончится так, как хочет этого Субин. — Зачем мне думать о нём, когда у меня есть ты? Ёнджуну от собственного ответа становится тошно. Но он понимает, что это единственное, что позволит избежать очередной ссоры и проявления побоев на собственном теле. Чхве Ёнджун уже давно признал себя трусом. Ведь ему всё ещё хотелось жить, несмотря на ужасную и отравляющую его любовь. Он заглядывается в когда-то тёплые, словно приторный чай после морозного вечера, глаза, и ему очень хотелось заплакать. Ведь сейчас эти карие омуты совершенно отличались от тех, в которых когда-то тонул в любви Ёнджун. Сейчас там было так темно и непроглядно, что становилось страшно, и возникал очень глупый вопрос в голове: «а человек ли на самом деле Субин?». Горячие поцелуи по всему телу больше не волновали израненную душу Джуна, он лишь вздыхал от возбуждения, предоставляя Субину всё то, что он хочет. Эти следы покрывали всю кожу, не оставляя ни одного чистого места. От этих ласк брюнету казалось, что он становится грязным… — Повернись ко мне спиной, Ёнджун-а, — сладкий шёпот вызывает волну мурашек по телу. Только вот сладок он был как смертельный яд, поминутно отравляющий старшего. — И я сделаю нам двоим приятно. Джун на это лишь кивает, сразу готовясь к тому, что сейчас начнётся. Он старается из раза в раз заранее расслабиться, чтобы дальше не было больно. Но всё равно получается одно и то же. Субин входит сразу, не заморачиваясь над растяжкой. В его голове ютилась лишь одна мысль: «нужно пометить Ёнджуна так, чтобы никто не мог его забрать». С этими больными и ужасающими раздумьями он резко бился о бёдра, не забывая кусать нефритовые плечи, оставлять бордовые засосы на спине и слушать, как протяжно стонет под ним Ёнджун, его Ёнджун. — Блять, да тебе никто не сделает так же приятно, как я, хён, — хмыкает блондин, чувствуя, как эластичные стенки сжимают его член, будто не давая пройти дальше. — Ты течёшь лишь от того, что я вошёл внутрь, Джун-и. Субин обхватывает член Ёнджуна, смазывая предсемя по всей длине, начиная резко надрачивать, чтобы его возлюбленный захлёбывался в собственных стонах и слезах. Такой Чхве Ёнджун сносил крышу. Такой Чхве Ёнджун заставлял желать только его. А брюнет свыкался с болью и плакал от того, что слишком поздно распознал эту тёмную сторону любви, покрытую жгучей ревностью. Он молился на то, чтобы Субин в этот раз сжалился над ним, не причиняя ещё большего вреда. Только об этом и мог думать Джун, пока его тело впечатывали в стенку раздевалки, пока его слёзы не переставая стекали по щекам, а сердце бешено колотилось внутри, пытаясь вырваться наружу. Очень сильно хотелось, чтобы всё это оказалось страшным сном. Но иногда так случается, что самые страшные сны превращаются в реальность. — Люблю тебя, — чуть ли не рычит Субин, продолжая биться о стройные бёдра, посматривая, как те со временем обретают алый оттенок. — Ты ведь тоже любишь меня? А Джун не отвечает. Он вовсе не уверен, что может ответить на этот вопрос честно. Осталось ли хоть что-то от любви в их отношениях? А была ли она вообще между ними? — Хах, не отвечаешь? — дерзит Субин, резко хватаясь за тонкое горло старшего. — Или тебе настолько хорошо, что ты не услышал моего вопроса? — Мхм, С-Субин-а… помедленне. — Ответь на вопрос, — хватка на горле становилась сильнее, вынуждая Ёнджуна выпучить глаза от неожиданности и нехватки воздуха. — Скажи, блять, эти чёртова три слова! — Я… люблю… тебя. — Хороший мальчик. Субин целует щеку, а после наконец высвобождает шею от своей хватки, цепляясь за стройную талию. Его темп снова увеличивается, заставляя Ёнджуна сдирать горло от громких стонов. Было ли это насилием? Да. Сейчас насиловали сполна душу Ёнджуна, который ничего не мог с эти поделать. — Блять, хочу кончить тебе на лицо. С этими словами Субин резко выходит из Ёнджуна, вынуждая того быстро сменить позу, встав перед ним на колени. Блондин подносит свой член прямо к личику замученного Джуна и быстро начинает надрачивать себе, не переставая глазеть на распухшие алые губы и заплаканные лисьи глазки. Ёнджун выглядел чертовски горячо в глазах Субина, который не заставил себя долго ждать. Излившись на лицо своего возлюбленного, он оказался перед старшим, потянувшись за очередным поцелуем. Одна из тёмных сторон любви — это ревность. В её тесных объятиях душа ощущает горечь разочарования, а сердце погружается в бездонную пучину страданий. Как всепоглощающая тень, ревность окутывает собой искру любви, превращая ее в пламя зависти и неуверенности. А вскоре от этого пламени остаётся лишь пепел, которым приходится давится Ёнджуну изо дня в день…