Wedding

У Сонхва сегодняшний день — самый счастливый в жизни. Вокруг, словно уже в суетном танце, носятся визажисты и прочие помощники. На лицо аккуратный и светлый макияж наносят, а волосы в порядок приводят и закрепляют различными украшениями и профессиональными лаками. У него сегодня свадьба. — Вы просто бесподобны, — говорит одна из присутствующих девушек, кистью проходясь по бледному лицу, нанося последние штрихи. — Чего же так печалитесь? У Вас же свадьба! — Да, я рад этому, правда, — сдержанная улыбка расцветает на устах, но не скрывает крепкой тоски в этих карих глубинных глазах. Словно райские бездонные пропасти. — Самый лучший день в моей жизни… Он играет на публику. Даже если это пара человек. Улыбается счастливо, но не искренне. Сминает белоснежный пояс халата в руках и со вздохом смотрит на собственное отражение. Альберто понравится. Его жених. Его будущий муж явно оценит такую невинность и утончённость в одном образе. Пак рассматривает внимательно каждую деталь поистине идеального макияжа. И чувствует себя куклой. Поблёскивающая кожа, бледно-персиковые румяна и тени, чётко подведённые коричневым глаза, смотрящие из-под длинных, пушистых ресниц, и пухлые губы, окрашенные в такой же нежный розоватый оттенок. Каждый элемент подчёркивает каждую черту резкую, делая мягче, приятнее. Но всё любование прерывает короткий стук в дверь номера дорогого отеля. — Господин Пак, Ваше платье готово, — торжественно произносит вошедшая прислуга. — И фата, и туфли тоже! Весь образ готов и ждёт Вас.

***

И отныне тонкая талия в оковах, в крепком и удушающем плену неудобного, но до безумия красивого корсета кремового оттенка. Как и всё платье, что струится по стройным, длинным ногам, слоями вниз спускаясь, пышнее юбку делая, а зону декольте аккурат прикрывает ткань, оголяя лишь часть острых ключицу, плечи. На шее красуется жемчуг, а на руках — молочный маникюр. Ни колечка. Если приподнять воздушный подол, облако из ткани, то можно увидеть, как бедро украшает кружевная повязка с очаровательным бантиком. Туфли на высоком каблуке, сочетающиеся с другими элементами образа. Сонхва кажется, что является самым дорогим подарком в жизни своего жениха. Что его так нагло продают ради денег и положения. Ради выгоды. Но не его… А слёзы хрустальные и до ужаса горькие скатываются по щекам, не доходя до подбородка даже, ведь их мигом утирают и стараются состроить подобие радостной улыбки. Ему на затылок аккуратно цепляют фату длинную — полное послушание со стороны «невесты», поправляют её и разглаживают, приподнимая и отправляя в путь. В нужное, красивое место, где наконец две души сольются воедино, в полноценную и счастливую семью. Так кажется всем. Потому что весь путь Пак едва сдерживает слёзы, располагая на подоле платья белоснежный букет из калл, сжимая стебли любимых цветов от безысходности и желания просто убежать от всех проблем в объятия любимого. Хонджун… Он всегда приласкает, укроет от всех бед и наобещает шёпотом вкрадчивым, что они обязательно будут вместе. Сейчас больше всего хочется почувствовать его тёплую ладонь на плече, на собственной руке. Прижаться и бесконечно просить забрать отсюда. — Мы на месте, идёмте, Господин Пак, принимать гостей, — с особым уважением произносит, выдёргивает из печальных и скучающих мыслей этой фразой слуга. — Скоро уже первые начнут подъезжать! Вся эта суета не радует, не внушает никакого торжественного настроения. Со всех сторон твердят «счастливый день», «лучший день». Настолько часто, что хочется заткнуть уши и убежать в укромное место. Он положит своё счастье и молодость, свою волю, свободу на алтарь. Потому что так надо. Но в глубине души слабым огоньком тлеет надежда, что Ким… Ким Хонджун заберёт, увезёт далеко-далеко. Куда-нибудь к морю, в их небольшой домик с цветущим садом, где нет никаких корсетов и исключительно правильной пищи. Да что уж тут. Жизни… — Здравствуй, выглядишь великолепно, — сухо произносит Альберто, стоит появиться ему на глаза. Едва касаясь губами, целует в щёку, что пропускает противный разряд тока по всему телу. — Принимай гостей. У меня дела ещё есть. Сонхва улыбку натягивает и кивает положительно. Ничего не остаётся, как уйти ближе к дороге, придерживая своё платье в пол, каждого гостя тепло начать встречать. И принимать поздравления, напутствия для брака и прочие советы, слушать комплименты и сдержанно, стеснительно благодарить за всё это. — Дорогуша, надо выходить замуж за того, кого ты поистине любишь. Помни это, — мудрые слова. Женщина оглаживает щеку невесты и заглядывает в глаза, сплошь и рядом улитые нескончаемой грустью. — Я же вижу, что ты не рад, — почти шёпотом она произносит и проходит к месту празднования, оставляя за собой приятный шлейф дорогих духов и огромное множество бесконечных вопросов. Откуда она знает?.. Неужели так заметно, что Пак стоит здесь одиноко и с горящим сердцем ждёт не мужа своего будущего? Погрузиться в крепкую думу не позволяет рёв подъезжающей красной машины наподобие кабриолета… Сонхва никогда не разбирался в машинах. Но появление эффектное, иного не сказать. И он впервые за весь день расплывается в счастливой улыбке, стоит только увидеть Кима за рулём… Тот лишь солнечные очки снимает, оставаясь в абсолютно классическом образе, выходя скорее из автомобиля и с особой радостью и наглостью обнимая «друга» за талию, шепча ему сплошные, а главное, искренние комплименты. — Выглядишь, словно ангел, спустившийся с небес, — хмыкает младший и прижимает к себе невесту, руку его ловит и губами к тыльной стороне ладони чужой льнёт, целуя, кажется, безумно много. — Ты просто чудо, Хва-я. Хва-я… Хочется растаять в самой сахарной и приятной улыбке от такого прозвища, хочется каждый день слышать это одно лишь ласковое словечко. — Благодарю, — сдержанность — его всё, он оглаживает плечи, покрытые угольной тканью пиджака. — Я тоже рад тебя видеть… — Твои прелестные глаза всегда выдают тебя, — почти шепчет Ким и касается идеально выкрашенных плюшевых губ своими сухими, искусанными сплошь и рядом. — Прошу, не плачь. Сегодня твой день, только твой. И никто не в праве отнимать у тебя счастье, помни это. И безмолвно, одними устами произнося «доверься мне», уводит за собой. Сам не знает, куда ведёт невесту, но однозначно крадёт её с торжества великого. Эта мысль плотно засела давно. Он слепо следует за своими глупыми грёзами, неожиданным порывом страсти, когда закрывает за ними дверь на замок. Помещение для персонала. Где в углу аккурат стоит столик с трехъярусным тортом. Наверняка вкусным. Наверняка дорогим. Но какое ему дело до угощений, когда главная сладость стоит перед ним? Вопросительно смотрит и мнётся, не особо понимая, что происходит. И Хонджун затыкает его, все вопросы и возмущения предотвращает, заключает в глубокий и жадный поцелуй. Жадный, до безумия жадный. Ведь сердце Пака принадлежит только ему. Ведь сердце Пака бережно хранится только у него. Сонхва ловит себя на мысли, что это неправильно. На собственной свадьбе целоваться с другим втайне от всех… Но всё вмиг становится самым правильным на свете, если речь заходит о его горячо любимом Киме. Старший в пепельные волосы пальцы вплетает, длинными ногтями путая пряди прямые, мягкие, удерживая, не давая отстраниться, позволяя себе захлебнуться в этом поцелуе. Захлебнуться последним их поцелуем. Парень влажными поцелуями спускается вниз по шее, прикусывает нежную кожу на острых ключицах, так осторожно, чтобы следов точно не осталось. Ведёт по плечам горячим языком, кусается игриво и носом утыкается, вдыхая воздух шумно. Роднее и лучше аромата уже не будет. Он обнимает крепче, в объятиях стискивает до дрожащих рук, щекой прислоняясь к судорожно вздымающейся груди любимого. — Давай сделаем это, — шёпотом едва слышным, поглаживаниями мягкими… Все нежные чувства передаёт. Всю любовь в этом моменте заточает. — Прошу… И эти просьбы — спусковой крючок. На который невеста давит бесцеремонно, выстреливая прямиком в изнывающее сердце, заставляя захныкать и наглыми руками полезть под подол платья. Пак сам пышную юбку поднимает, тонкими пальцами каждый слой цепляя, оголяя стройные ноги, смущённо показывая набедренную повязку, светлое кружевное нижнее бельё. И Хонджун неспешно на колени опускается, жадным взором хватая каждую крупицу происходящего, несмотря на полумрак вокруг. Он целует нежно, горячо, уже не стесняясь вовсе, оставляя отметины на бёдрах. Тут никто не увидит. Не посмеет увидеть… И когда старший пытается как-то возразить, так пальцем поддевает резинку с кружевом, отпуская резко, оставляя красноватый след. Чтобы не возмущался лишний раз. — Хонджун, а если нас заметят?.. — шепчет встревоженно и замолкает после шлепка по внутренней стороне ножки, послушно ноги расставляя пошире, а юбку задирая повыше. Чтобы тому удобнее было. — Ладно, к чёрту. Короткие вздохи, рваное, сбитое дыхание и протяжное, хоть и редкое, мычание заполняют всё душное и небольшое помещение. Куда может войти абсолютно любой. В абсолютно любую и всё равно самую неподходящую минуту. Но разве это кого-то волнует? Точно не их. — Вот именно, дорогуша, всех к чёрту, — с придыханием шепчет Ким и зубами заветно цепляет это невинное кружево с миленьким бантиком, с больным треском тянет, рывком резким и грубым разрывая, скидывая на пол. — Когда ты рядом, всем однозначно стоит пойти к чёрту… Этот влюблённый взгляд Хонджуна снизу вверх, наполненный по самые края восхищением. Самым искренним на всём белом и чёрном свете. Эти карие глаза убивают, заставляют сердце биться чаще и в неожиданный момент замирать, обливаясь любовью целиком и полностью, тонуть в этой жгучей, огненной смеси… Младший с улыбкой широкой разворачивает Пака к себе спиной, заставляя слегка нагнуться и податься вперёд, оглаживает ласково его ягодицы и поцелуй под одной из них оставляет, а следом и алое пятнышко ощутимое. — Надеюсь, ранним утром ты нежился в горячей ванне и медленно, тянуче растягивал себя, думая только обо мне, — горячо шепчет Хонджун и невыносимо медленно пальцами ведёт по кромке кружевной, всё же в сторону отодвигая нижнее бельё и оставляя влажный поцелуй на поблёскивающей и сжимающейся дырочке. — О боже мой, да, — со скулежом протяжным тянет Сонхва, выгибаясь в пояснице навстречу этому наглецу, бёдрами виляя соблазнительно, а на деле краснея стеснительно и рукой лицо прикрывая. — С пеной и розами? — С пеной и розами. Они одновременно заливаются тихим смехом, сами не зная причины. Но Ким всё равно языком неожиданно врывается в тугое разгорячённое нутро, заставляя ахнуть и вздрогнуть. И невеста так постыдно и греховно обе руки заводит за спину, устраивая на ягодицах, раздвигая их шире. — Какая же ты послушная детка, — загнанным зверем дышит, шепчет так сладко и обжигающе, стоит только отстраниться, удостоверясь в хорошей растяжке любимого. — Ты просто невероятный, чёрт возьми… — Не надо себя чёртом называть, дорогой, — с едкой усмешкой говорит Сонхва, оборачиваясь через плечо на младшего, так явно противореча своему невинному и изящному образу. — Просто трахни. И это блядство не на шутку заводит, крышу напрочь рвёт и всё здравомыслие убивает. Хонджун заманчиво из внутреннего кармана пиджака достаёт лубрикант, открывает и, не церемонясь, выдавливает содержимое на ладонь. Только сейчас вспоминает про брюки, что вмиг приспускает свободной рукой вместе с нижним бельём. И лишь после таких ловких махинации смазывает болезненно стоящий член свой, головку приставляя нетерпеливо, выдыхая облегчённо. Это явно то, что крутилось в мыслях с самого раннего утра. Но сейчас в голове исключительно густой туман и возбуждение, перед глазами самая сексуальная картина в жизни, а в руках — задница неверной невесты. Именно поэтому он бездумно, но безумно аккуратно толкается глубже, а лицо вмиг украшает самодовольная ухмылка. Сонхва сладко выстанывает, пока младший постепенно и осторожно входит, боясь навредить, всю шею одаривает поцелуями, успокаивая. Останавливается, когда тела с едва слышным шлепком соприкасаются, даёт привыкнуть, ласково гладя оголённые бёдра, поднимаясь от них к груди, скрытой белёсой тканью. Это неправильно. Нет, чересчур правильно и приятно ощущается член Кима внутри, заставляя через некоторое время хныкать и вожделенно насаживаться, безмолвно прося о большем. Он получит. Ещё как получит сладкий, запретный плод. Самый вкусный плод. Они наслаждаются друг другом. Младший темп набирает, в руках сжимает талию любимого, пальцами по-хозяйски впиваясь. И плечики целует, кусается, особенно больные отметины оставляя на шее, абсолютно наплевав на всё. Пусть все идут к чёрту. Точно, именно к нему. А Пак тает, упирается руками в стену перед собой, давится сдержанными стонами и мычанием довольным, каждую венку ощущая, вокруг возбуждения чужого туго сжимаясь, доводя до рыков резких где-то над ушком. Невыносимо. — Ты знал, что самый сладкий? Хва-я, знай это, помни, прошу, — выдавливает из себя Хонджун, едва выдерживая влажной узости, до побеления костяшек стискивая старшего, рывком прижимая к стене и раздражённо фату убирая в сторону. — Я бы трахал и трахал тебя, пока ты бы… не сорвал свой ангельский голосок. С каждым словом труднее становится говорить. Вместе с тем труднее становится и думать. И дышать… — Я бы чисто из принципа молчал, — ядовито шепчет между ахами и вздохами резкими, краснеет стыдливо, когда увесистый и звонкий удар ложится на одну из ягодиц. — Любя, правда любя… — Тогда действительно придётся помолчать, дорогуша… Я любя, честно, — нарочно передразнивает, отчего тот действительно задумывается, недоумевает. Сонхва рот зажимают ладонью крепко и грубее, сильнее вбиваются в его податливое и дрожащее тело, доводя до изнеможения, до закатывающихся глаз. Их никто не должен услышать. Даже в тот самый сладостный миг, когда каждый миллиметр прошибает волна удовольствия, с головой захлёстывает, а в низу живота до безумия приятно и жарко взрываются самые настоящие фейерверки удовольствия. Ким на ухо шепчет что-то невероятно пошлое, настолько, что бледное лицо невесты вспыхивает стыдом. Младший нарочно толкается глубоко, до больных и звонких шлепков тела о тело, зная, что Пак уже достиг пика наслаждения, что будет жалко скулить и стонать в его крепких руках, получая второй оргазм сверх первого, не успевая и продохнуть нормально. Сам изливается спустя пару минут аккурат внутрь, до красных пятен сжимая тонкую талию и жмурясь, не желая видеть звёзд помимо той, что перед ним. — Блять, ты такая умница, — шепчет парень и стоит так недолго, выходит в итоге аккуратно, поправляя всю одежду заботливо и смазанно целуя любимого в висок. — Я тебя обожаю. А подрагивающая рука тянется, чтобы расправить фату, юбку разгладить. В уголок губ поцеловать и слабо улыбнуться. — И я тебя люблю. Очень… — слёзы горькие наворачиваются на глаза, обцелованные губы поджимаются. — Всегда буду любить. Сонхва скорее выбегает из служебного помещения, дыхание восстановить пытаясь после такого спонтанного и фееричного секса. Он платье поправляет, расправляет смятый подол и с особым наслаждением вдыхает свежий воздух, жмурится яркому греющему солнцу. В этот день оно особенно яркое. И смотрит вслед опечаленному Хонджуну, что уходит в свою машину. Лишь бы не видеть церемонии, лишь бы не видеть того, как нагло лишают его любимого свободы и счастья. Повлиять может, но не знает, хочет ли того сама несчастная невеста. Часы бьют двенадцать, говоря о том, что пора бежать на свою же свадьбу, элегантно выходить и показываться гостям, какой же шикарный подарок Альберто. Противно. Пак к своей свидетельнице подбегает суетливо, отговаривается, что хлопотал насчёт торта и прочих аспектов праздника. Берёт букет свой небольшой и в руках сминает, волнуется, губы кусает и взгляд опускает, пока ему фатой лицо закрывают. Последние штрихи. Оркестр новую, более торжественную и подходящую мелодию начинает играть, предвещая выход невесты по белоснежной длинной дорожке к арке, где статный мужчина ждёт терпеливо. Но безучастно. Будто торопится к любовницам своим куда-то. Сонхва вальяжно выходит, приковывая все заинтересованные взгляды к себе. Даже Ким опечаленно смотрит ему в затылок из своей машины, скрываясь за солнечными очками. Доходит до жениха своего и становится напротив, улыбаясь слабо. Сердце сжимает невыносимой болью. Хочется взвыть от нетерпимого чувства, что это всё одна огромная ошибка. Это всё неправильно. Но поздно… Слишком поздно. — Перед тем как официально заключить Ваш брак я хотела бы услышать: является ли Ваше желание свободным, искренним и взаимным, с открытым ли сердцем, по собственному ли желанию и доброй воле вы заключаете брак? — привычно произносит регистратор в микрофон, придерживая бумаги со сценарием этой дорогой прописанной свадьбы, добавляет, обращаясь к Альберто: — Прошу ответить Вас, жених… — Да, — преспокойно пожимает плечами тот, переводя взгляд на невесту свою. Чьё лицо украшает фата и невыносимая дума вперемешку с печалью. — Прошу ответить Вас, невеста! — обращается отныне к Сонхва женщина, пытливо смотря на молодого паренька. Мёртвая тишина проносится по всей солнечной и старательно украшенной улице. Ком посреди горла встаёт, заставляя стыдливо молчать. И принимать наитруднейшее решение в жизни. — Нет, — неожиданно твёрдо произносит Пак, неизвестно откуда набираясь такой смелости, пристально смотря прямиком в глаза мужчине напротив. — Нет! Я тебя не люблю! Все в неведении замирают, изумлённо наблюдая за такой сценой. Что уж говорить про больно ужаленного Альберто, что молча и поражённо наблюдает то, как его трофей в росте ниже становится. И невеста приподнимает пышный подол платья, с места срываясь мгновенно, начиная со всех ног убегать прямо со своей свадьбы. Он бежит, что есть сил. Он бежит босиком по ковру белому, по недавно скошенной траве, по асфальту, царапающему стопы. И не обращает внимания на топот позади себя, ускоряется и кричит Хонджуну заводить машину, счастливо смеясь. И вот так нагло прыгает в кабриолет чужой на задние сидения, с головой укрываясь нечаянно платьем своим, слыша лишь то, как машина скорость набирает. И выдыхает облегчённо, всё ещё хихикая довольно и безумно. — Боже мой, Хва-я! Ты совсем сдурел что ли? — удивлению в голосе нет предела, как и смеху изумлённому, чуть ли не истеричному. Ким оборачивается лишь раз на лежащую невесту у него в автомобиле, с высоко поднятыми ногами и сбитым дыханием. — Твою мать, как же я тебя люблю… Шок, пережитый стресс и адреналин — это всё никак не отступает, а сердце по-прежнему в бешеном темпе вальса заходится, заставляя лишь смеяться и смеяться радостно, понимая, что весь ужас, что вся чёрная полоса прошла. — Я тебя просто обожаю, Ким Хонджун! — чересчур громко заявляет Пак и только после этих слов на локтях приподнимается, полноценно всё же садясь на сидение, вырывая из густой копны волос фату длинную, выкидывая её на проезжую часть безжалостно, руками слепо шаря по панели передач, включая перво попавшуюся песню на всю громкость. И приближается к уху Хонджуна, шепчет чётко с последующим поцелуем поблизости, по самому сокровенному бьёт его же фразой: — Всегда буду любить...