22:40
“Не понимаю, о чём ты.”
22:42 “Завтра пришлю к тебе японскую выпечку, надеюсь хоть немного поможет.” Не поможет. Тот редкий случай, когда заесть не выйдет. Это тягучее желание уже переросло в потребность. Сворачивающее лёгкие в спираль “надо” мешало дышать и существовать в принципе. Непонятно было только, почему же “нельзя”. В тот же вечер в газете Le Monde появилась статья с провокационным заголовком: ”Леди Фурина на пределе возможностей или мы на пороге переосмысления классических пьес?” Шарлотта, как всегда, всё разузнала и напечатала первая. Иногда раздражает чувствовать себя игрушкой на витрине. Что же, в следующий раз она не получит интервью так легко. Фурина на следующем выступлении красноречиво бросала озлобленные взгляды, как острые дротики, прямо на бельэтаж. А “цель” и не думала отворачиваться, даже улыбалась больше обычного. Актрису отчего-то это обижало, неужели ей всё равно? Несмотря на плохое настроение, представление прошло, как обычно, актриса даже не заметила особенного внимания из-за недавней статьи. — Мисс Фурина! — подбежал молодой паренёк из персонала. — Вам передали некий подарок, попросили сказать вам, что это важно. Фурина закатила глаза, сколько подарков ей дарили ежедневно, с чего вдруг она должна чьим-то особенно заинтересоваться? — И кто же столь настойчив? — Передали с припиской “от поклонницы с бельэтажа”, странно, даже имя не указали… Вторую половину фразы Фурина уже не слышала. Она сорвалась и побежала в гримёрку. Запыхавшись то ли от быстрого бега, то ли от сильно увеличившегося сердцебиения, она уставилась на стол, где лежал букет. Букет, по которому сразу понятно, от кого он. Тёмные розы, светлые пионы, тёмно-фиолетовая, почти чёрная, гортензия и бордовые веточки илекса. Фурина закрыла ладонью рот. Неужели? И с каких пор звезда выпрашивает внимание у своих поклонников? Фурина несколько минут завороженно осматривала букет, такой удивительный, такой не подходящий ей самой. В букете обнаружилась небольшая записка. “Леди Фурина, не расстраивайтесь, никто не стоит ваших эмоций, а тем более кто-то вроде меня.” Актриса дрожащими ладонями сжимала открытку и перечитывала предложение снова и снова. По щеке скатилась слеза. Что же с тобой, Фурина? В какую глубь эти тёмные глаза тебя завели? Актёрская сдержанность вернулась и спектакли пошли своим чередом. Но не стало, как раньше, стало привычно, но по-новому. Фурина, сама того не замечая, стала эмоциональнее играть романтические сцены, и это отзывалось в зрительном зале. В интернете хвалили химию главных актёров, а Фурина на это лишь хохотала. Химия актёров, как же. Дышалось тоже как-то легче. Получив внимание, выходило лучше сдерживать нетерпение, хотя она всё равно неизменно тянула ладонь к балкону второго этажа, приглашая оказаться ближе. Фурина смаковала новые эмоции, пропускала их через всё своё тело и отдавала театру. Ни в какие слова их облачить не получалось. “Зависимость” была самым близким термином. Видеть тёмные глаза, ровную осанку и тёмный пиджак просто было нужно, точно также, как нужно вдыхать воздух для существования. Строгий и настойчивый взгляд заставлял коленки подрагивать, подводил к краю разумного и заставлял вытворять что-то абсолютно неприемлемое. Фурина так долго мариновалась в этих ощущениях, что абсолютно погрязла в тёмном непроходимом омуте и совершенно не знала, что с этим делать, но в общем-то и не особо желала. Новости во Франции это что-то совершенно обязательное. Свободолюбивый француз всегда в курсе новостей, иначе он просто не смог бы называть себя свободным. И вот срочная статья об убийстве какого-то богомерзкого министра, обвиняемого чуть ли не во всех смертных грехах, разлетелась по Парижу довольно быстро. Захлебнулся собственной кровью, отвратительная смерть. Присутствуют следы пыток: следы от удавки, ожоги и глубокие порезы на коже. На месте преступления доказательства коррупционных схем, отмывания денег и незаконная торговля с третьими странами. Полный набор ненавистного чиновника. Убит дома, вместе с телохранителем. Преступник не пойман, но попал на камеру видеонаблюдения. Фурина, увидев фотографию плохого качества, закашляла. Хотя лица видно и не было, но она безошибочно узнала леди с бельэтажа. Тот самый пиджак, который она видела издалека десятки раз. Первая реакция — истерический хохот. Вторая — стыдное трепетание в груди. “Так вот, кто ты такая…” Поддавшись моменту Фурина сбросила фотографию Тиори.14:27
Что думаешь?
14:41 Я бы такое не сшила, нет в этом никакой души, совершенно Фурина снова рассмеялась. Похоже у неё тоже, раз ситуация ни чуточки не разволновала. Вечером спектакль, и, чем ближе он приближался, тем больше Фурина нервничала. Увидит ли она загадочную женщину сегодня? Увидит ли когда-либо снова? Первый акт прошёл как в тумане. Фурина растерялась, не найдя привычные глаза посередине бельэтажа, и постоянно крутила головой в попытках отыскать их. Но ничего не было, постановка рушилась на глазах. Актриса забывала реплики, не контролировала мимику и почти плакала. Антракт прошёл мимо неё. Пара людей из персонала, кажется, ей что-то говорили, вроде даже успокаивали, но Фурина не услышала ни звука. Другие актёры неловко посматривали исподтишка. Раздражает. Второй акт играть совершенно не хотелось, больше было не для кого. Но Фурина упрямо всматривалась в каждое лицо в зале. И вот, бинго! На самом крайнем месте первого ряда на неё смотрели теми глазами, ради которых она могла продолжать. Она долгую секунду всматривалась. В этот раз лицо было прикрыто карнавальной маской, волосы, очевидно, были париком, а голову покрывал капюшон плаща. Если бы глаза были закрыты, не было бы и шанса быть узнанной. Но это было сделано намеренно. Она явно хотела, чтобы её распознали. Фурина позволила себе обворожительную улыбку и сразу же успокоилась. Остаток представления прошёл на одном дыхании. В конце Фурина привычным жестом приглашающе вытянула руку, поменяв при этом её направление. И, неожиданно, получила на это лёгкий кивок. Сердце забилось чаще, в ушах стоял шум. Поклоны почти не отложились в памяти. До своей гримёрки она шла, придерживаясь за стены. Около комнаты никого не было, но стоило только повернуть ключ в замке, как за спиной появилась высокая фигура и легко толкнула актрису прямо в пустую комнату, закрывая за собой дверь. — Вы меня не боитесь? — озадаченно спросила поклонница, не найдя во взгляде напротив решительно никакого ужаса. — С чего бы? Мне казалось, это я вас сюда пригласила. — Верно. Наступило молчание. Фурина всё не могла совладать со своими эмоциями и просто рассматривала вблизи ту, которую мечтала изучить под микроскопом уже очень давно. Леди держалась строго, выдержано, в осанке чувствовалась власть. — Вы можете снять этот маскарад? — попросила Фурина нерешительно. Женщина повиновалась и Фурина наконец увидела чёрные и белые пряди волос, тонкий подбородок и, боже, эти завораживающие глаза. — Итак, вы убиваете людей? — вышло легче, чем Фурина себе представляла. — Он был просто отвратительным, неужели вам его жалко? — ответила без колебаний, смотря прямо в глаза без капли сожаления на лице. — И что же, вы кто-то вроде Ягами Лайта? — А вы пожелали бы быть Мисой? Незнакомка усмехнулась, как если бы они говорили про нижнее бельё, а не про убийства. — А что насчёт телохранителя? Он не был преступником. — Сопутствующий ущерб, такие люди не плохие и не хорошие, и от их отсутствия или присутствия глобально не меняется ничего. Фурина закусила губу. Она злилась только на себя, за то, что такие слова не вызывают гнева или отвращения, только сухое бесстрастие. — Как вас зовут? — Арлекино. Леди Фурина, приятно вам, наконец, представиться, — женщина элегантно поклонилась, — но, неужели, я вас совсем не пугаю? — Арлекино… Меня пугает только то, как на ваш счёт меня совершенно не волнует ничего, что в вас есть сомнительного. Вы притягиваете к себе не смотря ни на что. Фурина подошла ближе, рассматривая всё детальнее, глубже проникая под кожу. — Глаза, они не чёрные. Они тёмно-бордовые, просто… восхитительные, — конец фразы вышел шёпотом. Арлекино тяжело вздохнула. — Леди Фурина, вы же видели, я плохой человек. Я убийца и убью снова. Фурина тем временем уже прикасалась к её волосам осторожно, только пробуя. — Я знаю, — шёпотом, почти на самое ухо. Через секунду губы целомудренно коснулись губ напротив. Фурина почувствовала, как её душа оживает от простого соприкосновения. Так давно посаженное зерно, наконец, расцвело. Эта странная, выросшая на пустыре, привязанность была такой сильной, что буквально чувствовалась каждой клеточкой тела. Арлекино, сомневаясь, держала руки вдоль тела, но, почувствовав, как отчаянно Фурина хватается за её плащ, позволила себе обнять её. От этого соприкосновения Фурина промычала прямо в губы и стала целовать более напористо, подключая язык. У Арлекино от таких поворотов голова кругом пошла, а последние тормоза отключились. Они целовались, постоянно перехватывая друг у друга инициативу. Фурина оглаживала тонкую талию, притягивая ближе к себе. Арлекино спускалась поцелуями вдоль шеи, неаккуратно прикусывая светлую кожу. Плащ оказался под их ногами. — Так, всё же… Кто вы? — пробормотала Фурина, пытаясь отдышаться. — Я, как и все, — сказала Арлекино, оставляя невесомые поцелуи на чужой шее, — хочу сделать мир лучше, но вы же понимаете, что система не идеальна, закон не защищает всех, он не мерило справедливости. Я просто закрываю дыры всем так приятной демократии. Фурина тяжело дышала, пыталась найти в чужих словах хоть что-то, на что её душа воспротивится, запротестует. Но душа молчала, ей было комфортно в этих объятьях. А чужие слова не были уж напрочь лишены смысла. Всё, это конец, как же сильно она застряла, раз ничего не действует, не сопротивляется. Будь цена за этот поцелуй — жизнь, Фурина всё равно не смогла бы отказать. — Я не могу совладать с собственной головой, почему мой ум не противиться тому, о чём вы говорите? Арлекино поддерживала её за талию, потому что ноги уже не держали. — Признаться, я не думала о такой вашей реакции, мой сегодняшний визит должен был стать моим прощанием с вами. — Почему же? — Вы слишком чисты, леди Фурина, вы живое воплощение всего хорошего, что бывает в этом мире. Я не могу позволить себе вас созерцать, когда вы знаете, кто я. — Боже, какая жертвенность! Мир не плохой и не хороший, он живой. А вы, сдаётся, пересмотрели пьес! — Фурина обхватила ладонями чужое лицо. Ей казалось, что это она погрязла в литературном мире настолько, что не может отличить его от реальности, но, как оказалось, бывают случаи и хуже. — Вы же не Бог, вы не можете исправить мир, это невозможно, но это и прелестно! Ах, как было бы печально, будь мир идеален, не было бы тогда ничего живого на планете! В глазах Арлекино появились ярко-красные примеси, взгляд заблестел. Это же всё освещение? — Как же вы прекрасны, хотела бы я так же страстно любить этот мир. — Право, прекратите! Вы хоть понимаете, что без Вас я больше не могу играть, видели, какой бездарный первый акт сегодня вышел? — Вы не умеете играть бездарно, первый акт хоть и был не таким, как обычно, но всё равно был чарующим. Фурина закатила глаза. Устала она от таких неправдоподобных комплиментов. — Похоже, вы не столь адекватны, как мне казалось, зачем вы принимаете кого-то вроде меня? — Арлекино опустила лицо на плечо Фурины. — В этом вы правы, я действительно и окончательно сошла с ума, и не ради, а из-за вас, — Фурина поджала губы, когда почувствовала острые зубы на своём плече. — Тогда и вопрос и к вам, зачем же вы сделали со мной всё это? — Мне можно: я жестока и не действую в рамках общепринятой морали, — будто в подтверждение собственных слов она укусила плечо ещё раз — сильнее и сжала талию до боли. Фурина вскрикнула от неожиданности, но и на это внутри ничего не запротестовало, а лишь снова задекламировало настойчивое “надо”. — И что же, мы действительно прощаемся? — Фурина почти хныкала. — Боюсь, что так, мне нужно уехать. — Навсегда? — Может быть, а может быть на пару месяцев, никогда не знаешь, сколько времени нужно на заметание следов, — Арлекино залезла под сценический костюм Фурины и оглаживала острыми ногтями спину и живот, оставляя небольшие красные полосы на коже. Фурина тяжело дышала, в голове всё ещё отсутствовали сигналы об опасности, хотелось долго находится под властными, требовательными руками и острым ртом. Отсутствие нежности заводило. Это не было взаимное желание получить удовольствие. Это были две взаимно согласующихся потребности: съесть заживо и быть съеденной. Арлекино совершенно точно не собиралась сдувать пылинки с Фурины, как это делал весь коллектив театра и, наверняка, половина Парижа. И актрису это самым странным образом возбуждало. — Леди Фурина, ещё кое-что, не вздумайте никому говорить, что видели меня в театре, — Арлекино отвлеклась от покусывания ключиц и посмотрела своими адски прекрасными глазами самым серьёзным образом. — Поверьте, это будет крайне бесполезно, а эти жандармы своей иллюзией бурной деятельности только не дадут вам нормально жить. — Как же тогда вы попались, раз так уверены в собственной невидимости? — раскрасневшаяся Фурина игриво дёрнула бровью. — Подчинённые иногда ошибаются, это не редкость. Но они получат своё наказание, всему своё время, будьте в этом уверены, — бордовые глаза стали ярче, появился металлический блеск, означающий хищную кровожадность. — Если бы не этот инцидент, вы ведь так и не подошли бы ко мне, верно? — предположила Фурины, задыхаясь. — Думаю, что так. Фурина застонала, когда рука съехала на внутреннюю сторону бедра. — В таком случае, ради меня, не наказывайте этих подчинённых, в данную секунду я им премного благодарна. — Дисциплина есть дисциплина, но если так желает примадонна, я смягчу наказание. Арлекино повалила Фурину спиной на диван и опустилась, чтобы оставить укусы на каждом участке ног. Среди пышных юбок Фурина даже не видела торчащей головы. Арлекино яростно вгрызалась в плоть, лишь в миллиметре от кожи заставляя себя не смыкать челюсть, а лишь прикусывать. Однако, это не приносило необходимого уровня удовлетворения. Ногти царапали кожу, заставляя тело под ними содрогаться. Хотелось одним движением провести кровавую линию вдоль ноги, сжать зубами так, чтобы почувствовать вкус крови на языке. — Я могу Вас ранить, — сказала Арлекино, чувствуя, как самообладание заканчивается. Фурина ничего не ответила, только бездумно смотрела в глаза, которые уже не казались такими безнадёжно тёмными, как обычно. Они были красными, по-настоящему кровожадными, но завораживали не меньше. — Леди… — Тогда, может, вас следует обездвижить, — перебила актриса. Арлекино хищно ухмыльнулась. — Боюсь, этого я не позволю даже вам. И нам лучше закончить, если вы не хотите себе пару тройку серьёзных ран. Что происходит с ребёнком, который что-то очень сильно хочет, а ему этого не дают? Истерика и слёзы. А что происходит, когда необходимую игрушку дают подержать в руках, а потом насильно отбирают? Срабатывает простая схема: выхватить обратно — убежать — крепко держать. Так и сработал рефлекс у, порой инфантильной, Фурины. Она одним рывком сменила расстановку сил: Арлекино легла на диван, а Фурина села сверху. — Нет уж, за свои глаза вы ответите сполна, — было ли это очередным актёрским трюком или нет, но выражение лица приобрело специфические, возможно заимствованные, убийственные нотки. Арлекино громко сглотнула. Неожиданная рокировка выбила весь воздух из лёгких. Хищник стал жертвой. Но действительно ли хищник всё это время был хищником? Фурина хочет — Фурина получает. И сколько бы образов она на себя не примеряла, в душе всё это время был лишь капризный ребёнок. И ему было наплевать на общественную мораль, риски и собственное здоровье. Имело значение только звонкое “Хочу” и требовательное “Дайте”. Фурина одной рукой схватилась на затылок Арлекино, оттягивая волосы, другой же старалась обвести каждую часть тела, запомнить их очертания. Арлекино смиренно принимала ласки, ждала, что же будет дальше. В отместку за все укусы и царапины Фурина стала целовать лицо, шеи и плечи. Нежно, как касалась Джульетта руки Ромео; чувственно, как Мерсе́дес обнимала Эдмона. Её прикосновения были полной противоположностью того, что пару минут назад с ней творила Арлекино. Фурина отдавала в каждый поцелуй столько эмоций, сколько в ней самой не было. Каждое прикосновение разливалось теплом глубоко в слои кожи. Фурина следила за каждой реакцией, не пропускала и малейшего содрогания. Тело внизу оказалось очень чувствительным. При всех садистских наклонностях проявляемая нежность заставляла шумно дышать и поддаваться на встречу. Фурина сняла с Арлекино жилет, расстегнула рубашку и дотронулась до светлой кожи. Руки дрожали, всё происходящее напоминало лихорадочный сон. Но налившиеся синяки на руках напоминали, что всё настоящее. Фурина наклонилась и дотронулась губами до чужого уха, Арлекино обняла её за плечи и промычала что-то невнятное. Чем активнее Фурина целовала ухо и чем больше использовала язык, тем больше чувствовала боль в плечах — длинные и острые ногти впивались всё сильнее. Неожиданно прямо в голове прозвучал противный звук, напоминающий стандартную мелодию будильника. Фурина отпрянула и завертела головой по сторонам в поисках источника звука. Источником оказался небольшой браслет на руке Арлекино с небольшим рубином посередине. Камень ярко светился и мигал. — Чёрт, боюсь, наше время подошло к концу, — в секунду пришедший в привычное строгое и властное состояние голос. Фурина приняла эту фразу как неизбежность. Больше капризничать не получилось бы, в этот раз, видимо, действительно конец. Она тихонько кивнула и позволила Арлекино одеться. Арлекино с армейской быстротой привела себя в порядок, который не давал ни намёка о происходившем ранее. Она осмотрела Фурину — всю в красных пятнах от укусов, синяках на особо сильных и царапинах от ногтей — сыто ухмыльнулась и оставила быстрый и невесомый поцелуй на губах — прощание. — Прощайте, mon chéri. И испарилась. Ушла даже не через дверь, а через окно. Кто-то точно любит эффектные появления и не менее эффектные прощания. А Фурина так и осталась сидеть с опухшими губами и растрёпанными волосами, глядя на открытое окно. Отрывать взгляд было страшно, казалось, будто она, отведя взгляд, очутится в мире, где прошедшего часа не было и вовсе, или где последний час она лежит, охваченная сильной лихорадкой. Позже, найдя в себе силы жить дальше, она первым делом отправилась к зеркалу и долго любовалась на то, как она выглядит. Увидь её кто из персонала театра, тотчас бы испугался и отправил снимать побои, потому что вид был, мягко говоря, необычный. Но Фурина сама себе нравилась, наконец, она чувствовала себя живой не благодаря персонажам, которых она играла и будто брала чужую судьбу взаймы, а по-настоящему живой и самой собой. — Похоже, теперь у нас будет вынужденный отпуск… — заявила она весело самой себе в зеркале, отражение на это кивнуло и легко улыбнулось. Это категорически не было концом, это было завязкой самого увлекательного сюжета в жизни Фурины. Теперь ей как-то придётся флиртовать на расстоянии не тридцати метров, а, возможно, нескольких сотен тысяч, и это парадоксальным образом не угнетало, а только будоражило и быстрее разгоняло кровь по всему телу. Через всего-то неделю Фурина обнаружила на своём пороге курьера с букетом чёрно-белых цветов, а найденная внутри открытка косвенно намекала на то, где же теперь находилась её отправительница. — Ну, дорогая Шарлотта, мне кажется на интервью нам придётся долго говорить про достопримечательности Финляндии, — губы сами собой растянулись в сладкой улыбке.