Человек по судьбе

Sega Bodega — Coma Dennis Nine Inch Nails — The Lovers

Ён пахнет свежей кровью. И этот удушающий аромат заставляет сердце трепетать, а пальцы ног поджиматься от нервного напряжения. Ран уверен, что и на вкус его кожа — солёное железо. Стоит закрыть глаза, и в голове тут же всплывают воспоминания клинка, вспарывающего тонкую, беззащитную кожу на животе. Ему часто снится этот момент. Слепая ярость, позволившая ему вырезать всю деревню, и последовавшее за этим, неминуемое истощение. Он был всего лишь полукровкой. Фигура брата, застывшая каменным изваянием. Только во сне она почему-то вызывает не радость, а дикий, звериный ужас. Ветер доносит смрад горящей деревни. И запах крови. Его собственной, когда брат оказывается слишком близко, и смотрит страшными, пустыми глазами. Во сне Ран не чувствует боли, но начинает кричать. Он сбился со счёта, сколько раз проживал собственную почти что смерть. И вот теперь его брат стоит перед ним, удивлённый, сбитый с толку. «Это я должен на тебя так смотреть! — хочет заорать Ран. — Я!» Но он гордо молчит, и делает вид настолько презрительным, насколько только может. — Этого не может быть, — говорит Ён, моргая. Они стоят друг напротив друга посреди леса, не решаясь сделать ни шага навстречу. Ран чувствует себя максимально нелепо в своём дорогущем красном костюме. Он вздёргивает подбородок, что выглядит глупо при его-то росте, и цедит через сжатые зубы: — Ну, ты и ублюдок, братец. — Да нет, братец, — передразнивает Ён, улыбаясь краешком губ. — Ублюдок здесь ты. Чиркает спичка, и от этого тонкого, слабого огонька загорается первый дом, который спалит всю деревню. Фрустрированный и оттого отчаянный, Ран бросается навстречу девятихвостому, желая стереть мерзкую улыбку кулаком, утопить в крови, раскрошить зубы. Ли Ён перехватывает его кулак, и бьёт в живот, прямо под старым ранам, ублю… Ён движется очень быстро. Так быстро, что Ран успевает лишь отбивать его атаки. В голове полный фарш из мыслей и непрошеных эмоций, и это мешает сражаться. «Соберись, соберись,» — шепчет сам себе Ран, но он не может. Этот запах, как из его кошмаров, железный привкус во рту из-за разбитого носа, сердце в районе горла и бешеный ритм собственного пульса в ушах. Ран целиком и полностью дезориентирован этим всем и, кажется, старый лис тоже немного не в себе, потому что он пропускает сначала подножку, а потом и прямой удар в солнечное сплетение. Ран хочет добить. Размозжить ему голову каким-нибудь валуном. Но он не успевает найти подходящий камень: Ён хватает за ногу и дёргает на себя. Ран готовится к тому, что вот сейчас в его лёгкие войдут собственные рёбра, но вместо корней и папоротников, он падает в объятия Ёна. «Нет! Нет! Нет!» — внутренне кричит Ран. Но прежде, чем он успевает вырваться и дать ненавистному брату отпор, его губы накрывают чужие, и крови становится слишком много. Рану кажется, что ещё чуть-чуть, и он задохнётся. Тяжёлый, железный запах пропитал всё вокруг, стекает по задней стенке нёба. Ён целует жёстко, властно, не давая опомниться. Ран чувствует чужие пальцы на своих щеках. Кажется, ещё немного, и его стошнит. Он делает над собой усилие, и толкает брата в плечо. Ён сдавленно стонет, нелепо отваливается в сторону и наваждение, наконец, прекращается. Они всё ещё в лесу, грязные, избитые. У Рана нестерпимо болит плечо, и половина лица. Ён сидит напротив, негероически приземлившись на пятую точку. Грудь тяжело вздымается, черный зрачок затопил радужку. По губам и подбородку размазаны красные кляксы крови, начавшей подсыхать тёмной корочкой на щеках. — У тебя нос разбит, — говорит Ён, делая странные пассы у своего лица. Ран сглатывает незаданный вопрос и сбегает. *** Ему плевать. Ему плевать на эту его девку, на самого Ёна, на месть, и весь прилагающийся к этому комплекс чувств, которые он испытывает по отношению к брату. Ран надеется, что если он откажется от мести, если он перестанет думать о Ёне, то всё исчезнет. Он хочет никогда больше не видеть этих снов, излишне реалистичных. Он хочет никогда больше не чувствовать этот запах. В какие-то моменты он убеждает себя, что ему показалось, но проверять — страшно-страшно-страшно. Ки Ю Ри обрабатывает его царапины антисептиком, пока Ран сбивчиво рассказывает о случившемся. И лишь подойдя к концу рассказа, он осознаёт: Ён его поцеловал. Почему он, чёрт возьми, это сделал? Он что, совсем кукухой поехал за то время, что они не виделись? Ки Ю Ри смывает кровоподтёк под носом и спрашивает: — Получается, что он теперь тебе по судьбе? Ран злится и отодвигает её руку, забирает влажную салфетку, чтобы закончить самому. — По судьбе? Такой судьбы и врагу не пожелаешь! — Но ты ведь был там. Ты видел это, чувствовал. Ты ведь знаешь, что я права. Последнее прилетает спину, прямо под левую лопатку, потому что Ран снова позорно ретируется от правды, которая ему не нравится. По судьбе. Глупое слово. В их мире, где каждый человек несёт какой-то урок, это не редкость. Незакрытые гештальты, обиды, предательства. Стоит застрять в этом слишком сильно, или прогневать богов, и они насылают на тебя эту самую судьбу в лице другого человека. Проблема, которая так долго беспокоила, и не давала двигаться дальше, обретает новые, яркие очертания, и преследует в виде нескончаемых флэшбеков, воспоминаний, слов, запахов, наваливающихся всем разом, как только в поле зрения появляется эта самая судьба. Звучит, конечно, прикольно. В реальности, человек по судьбе может быть кем угодно: от возлюбленного на пару часов до заклятого врага на всю жизнь. И даже если он стал твоей судьбой, совсем не факт, что ты тоже будешь значить хоть что-то в его жизни. Совсем не факт. Ран глядит на себя в зеркало: лиловый синяк под глазом стал немного желтеть и выцветать. Через пару часов не останется и следа. Он вспоминает губы и язык Ёна, и ему снова становится дурно и страшно. Волоски на коже поднимаются дыбом, а дыхание учащается. Отдалённо, он снова чувствует этот противный, солоноватый вкус во рту. Громкий стук о дверной косяк возвращает в реальность. В кристальных глазах Ки Ю Ри плещется что-то, похожее на жалость и сострадание. — Это пройдёт? — спрашивает Ран. — Если я не буду с ним встречаться, это пройдёт? Лисица пожимает плечами: — Не знаю. Может быть. Может, в этом и заключается твой урок: просто перестать уже о нём думать и преследовать. — Или же убить, наконец, его девку, и тогда точно перестать думать и преследовать. Ю Ри, будто бы сомневается, вертит в пальцах маленькую горошину фианита, нанизанную на золотую нитку браслета. — Может быть, — наконец, отвечает она. — Но знаешь, у меня не проходило, пока я не осознала, что не все люди желают мне зла. Каждый раз, когда ты прикасался ко мне… — Ю Ри, не надо, — Ран сокращает расстояние между ними и прижимает к себе, заключая в объятия. Как и много лет назад, лисица подбирается, будто для прыжка. Вдох, выдох. Ещё один вдох. Лисица шумно выдыхает и обмякает. Осторожные руки опускаются ему на поясницу и привлекают в ответ. Они стоят в полной тишине несколько минут, пока Ю Ри не отстраняется. На красивом, тонком лице светится печалью едва заметная улыбка: — До сих пор пахнешь клеткой. Ран вздыхает, и выпускает её из объятий. *** — Убей меня, — говорит Ран, и запах крови становится просто нестерпимым. Они стоят на крыше высотки, в темную макушку нещадно палит солнце. Ран почти физически ощущает, как края старого шрама расходятся в стороны. Ещё немного, и по животу толчками потечёт кровь, разрывающая барабанные перепонки. Закладывает уши. — Убей. Или я убью её. Ран протягивает брату короткий кинжал, заходясь в приступе кашля. Хватается за живот, чувствуя, что кишки сейчас полетят наружу через широкий разрез на половину туловища. Стоит моргнуть чуть подольше, и черный костюм перед глазами меняется на траурный ханбок. — Ран? На холодном лице девятихвостого мелькает что-то отдалённо похожее на панику, но эмоция настолько быстрая, что полукровка не уверен в правильности интерпретации. — Ну же! И всё это закончится. Он буквально всовывает клинок в руки брата. Режется. Ён принимает его, всё ещё не сводя странных, обеспокоенных глаз. Толчок в грудь. Мир взрывается, погружая в бездну воспоминаний. Хоровод из мёртвых человеческих лиц, застывших в ужасе, трепете и агонии. Громкий плач маленькой девочки — он убил её одной из первых. Тёплые пальцы, нежно оглаживающие его лицо и тянущие в объятия. Успокаивающий шёпот, в котором так хочется забыться. Кажется, он сейчас заплачет. В ушах снова этот мерзкий высокий крик. Ран тянется к своему клинку, но кто-то ловит его руки и отодвигает пальцы. Визг затихает, и Ран, наконец, слышит, что говорит ему этот голос: «А Ым». Когда наваждение спадает и Ран приходит в себя, он всё ещё жив, и практически сидит на коленях брата. Нож валяется в стороне, чистый, не тронутый ни единой красной каплей. Ён сидит, закрыв глаза и уткнувшись носом в его шею. Теплое, глубокое дыхание щекочет волоски на коже. Сильные, жилистые руки обнимают так крепко, что кажется, ещё немного, и Ран точно задохнётся, или сломается. Ли Ён делает глубокий, судорожный вдох и ведёт носом по шее выше. «А Ым». Внезапно, становится очень страшно. — Ён! — Ран тормошит его, пытаясь привести в чувство и заставить посмотреть на себя. — Да очнись ты, дубина! — Ран залепляет девятихвостому пощёчину и тот распахивает глаза. Почти немедленно отскакивает в сторону. Сцена в лесу повторяется с вариациями. Хочется сбежать, но Ран вздыхает и всё-таки спрашивает: — Что ты видел? Ён молча поднимается с крыши, отряхивается, поправляет пиджак. Выглядит он, как человек, искренне пытающийся притвориться нормальным, будучи не в себе. — Ты видел эту девку, я прав? — Не смей говорить о ней в таком тоне, — Ён повышает голос, и взгляд его тут же стекленеет. Со стороны это выглядит жутко. Как наркоман. Если бы Ран не чувствовал себя таким слабым, он бы точно вонзил ему клинок в горло. От одной мысли начинает болеть голова. Во рту снова появляется вкус крови. Ран пытается его проглотить, но тщетно. «Да что не так? Что я не так делаю!» — трёт виски. Ён потихоньку отлипает. Какой неприятный, пронизывающий до костей взгляд. Красиво очерченные губы приоткрываются, но девятихвостый молчит, и закрывает рот обратно. — Почему? Почему ты меня не убил? — устало спрашивает Ран. Трудно говорить, когда кажется, что изо рта сейчас потечёт кровь. — Хватит устраивать истерики, ты уже не ребёнок. Ён пафосно (и немного шатаясь) уходит в закат, оставляя Рана один на один с собственными мыслями. Ребёнок. Хотел бы он им быть. Не беспокоиться ни о чём, полагаться во всём на брата. Засыпать, свернувшись рядом клубочком, разделять вместе тепло. Хотел бы он, чтобы всё было, как раньше. Почему жизнь так несправедлива? Ран подходит к краю крыши и смотрит на спешащий город. — Ублюдок, так и не ответил ни на один вопрос. *** Затем он его продаёт. В какой-то момент кажется, что это отличная идея! Нет человека — нет проблем. Только после этого Ран валяется несколько дней в бреду, где раз за разом он находит мёртвого пса, идёт мстить, а затем его убивают. Не физически, но что-то в нём умерло в тот момент, когда брат распорол ему живот. И эта старая рана всё продолжает гнить и выделять сукровицу. Ён —самое дорогое, что у него есть. Какое унижение. *** Син Джу сам попал на крючок. Нелепое существо, недостойное имени лиса. И что только Ю Ри в нём нашла? Ран смотрел на это слабое, истекающее кровью создание, засунутое в машину — и не понимал. Даже он, полукровка, смог справиться с этим недоразумением. И это недоразумение было так дорого его брату, что он уже мчался на всех парах его спасать. «Почему он, а не я?» Ран чувствует Ёна раньше, чем тот попадает в поле зрения. Кажется, что весь воздух вокруг стал плотным и вязким: нечем дышать. Мрачный Ён смотрит холодно и немного презрительно. Ран пытается выглядеть весёлым, чтобы не расплакаться. Он бы хотел быть на месте Син Джу. Он бы хотел быть на месте этой его девки. Он бы хотел быть тем, кого никогда не бросят. Лучше бы Ён и правда его убил. Ран спрашивает: — Если бы это был я, ты бы меня спас? Он не знает, как можно быть таким жестоким: — Спасай себя сам, — Ён нервно дёргает воротник идеально выглаженной рубахи, ослабляя ворот, сглатывает. — Только попробуй её тронуть, и в этот раз я точно тебя убью. Девятихвостый подымает пустые глаза, и прежде, чем Ран успевает что-то понять, он оказывается прижат к стене одного из амбаров. Он не чувствует боли, только уши закладывает от криков, и снова этот ужасный запах, ближе к палёной плоти. Ён тяжело, хрипло дышит над ним. На щёку мягко ложится тонкая, изящная кисть, заставляя поднять голову и посмотреть в глаза. Безумные, бездумные, и совсем пустые. Лицо у него такое глупое, как у наркомана под кайфом. Ён улыбается, будто Ран, самое дорогое, что у него есть. — А Ым… — это больно. Ён наклоняется ниже, закрывая собой всё пространство вокруг, и мягко касается его губ своими. Язык ведёт по губам, приглашая раскрыться, пустить его. И повинуясь иррациональному чувству мазохизма, Ран поддаётся. Ён тут же пользуется предоставившейся возможностью, чтобы усилить напор. Так нежно, что хочется плакать. Как будто бы его и правда любят, как будто бы его и правда хотят. Ран чувствует, как по его щекам начинают катиться слёзы, и Ён тут же останавливается. — Тише, — он сцеловывает солёные дорожки с его щёк, вытирает пальцами. — Я не сделаю тебе больно. Если станет страшно, то мы остановимся. Ты мне веришь? «Нет! Нет! Нет!» — хочет заорать Ран: «Я тебе не верю, придурок!» Но вместо этого не может произнести ни слова. Ён обнимает его и прижимает к себе так, как Ран и мечтал. Как будто обещая защиту и утешение. Ран примерно понимает, что брат там себе представляет. И это странно, потому что это не её смерть. Это точно хорошее воспоминание. Ён ведёт носом по его волосам, глубоко вдыхая, запускает длинные пальцы в локоны: — Пахнешь, совсем, как она, — говорит Ён. — Если закрыть глаза, то совсем не отличить. Ран делает попытку отпихнуть Ёна, но тот сопротивляется, и обнимает его ещё сильнее, чем раньше. Ран вздыхает. — Могу побыть для тебя ей, если обещаешь не распускать руки. Только недолго — меня ещё ждут великие дела. Ён угукает ему в макушку и снова замирает. «Да пошло оно всё к чёрту, — думает Ран. — Пошло оно к чёрту». Они стоят так минут 10, прежде, чем Ран отстраняется и уходит. Он чувствует запах зассанной подворотни и старого железа. Крови во рту больше нет, и этих странных галлюцинаций тоже. *** Он сливает всю информацию Ки Ю Ри. Та сливает её своему непутёвому доктору. А дальше приходит Ён и убивает не успевшего обрести силу и человеческую форму Имуги. Ран, потерявший интерес к судьбе Джи А практически полностью, узнаёт обо всех последних новостях от Ю Ри, за редкими встречами в кафе. Большую часть времени он проводит дома, пьёт, играет в приставку, воспитывает мелкого пацана, которого подобрал с улицы и, кажется, у него начинается субдепрессия. Ран думает, что же ему делать дальше, как жить, чем заниматься. С братом понятно, Ран для него, как для коровы пятая нога. Влюбиться что ли? Завести семью, как все обычные люди. Повзрослеть. Ён объявляется сам. Где-то через месяц после их последней встречи. Ран заходит в дом, и тут же его чувствует. Запах крови едва-едва различим, но если прислушаться, он всё ещё тут. Воспоминания больше не терзают душу. Что толку гоняться за призраками прошлого. «Он тебя не любит и не раскаивается», — говорит сам себе Ран, прежде, чем стоптать кеды и бросить ключи на тумбу в коридоре. Брат находится в гостиной. Беззвучно смотрит телевизор: кулинарная передача, готовят кальмара. Он не смотрит на Рана, но его ведёт даже от одного присутствия полукровки в комнате. Ран считывает это по белым пальцам, судорожно вцепившимся в подлокотники. По затрепетавшим ресницам и раздувшимся ноздрям. Ён пытается себя контролировать. Интересно, что должен понять его брат, чтобы всё это закончилось? Ран заваливается в кресло напротив и наливает себе виски из стоящей на журнальном столике бутылки. — Сопьёшься, — хрипло произносит Ён. — Когда тебя это волновало. Они сидят какое-то время в полной тишине. Ён смотрит на него, не мигая. Тяжёлое, сдавленное дыхание. — Кончил уже или нет? — Ён неодобрительно хмурит брови, но молчит. — Впервые в жизни я хоть в чём-то оказался лучше тебя, и быстрее понял, как избавиться от этого «судьбоносного» проклятия. — Ты хочешь сказать… — Ён делает паузу, подбирая слова, на лице читается болезненное удивление. — Что мы друг другу по судьбе? Ран заливисто смеётся. Получается невесело. — А ты всё это время ничего не замечал, да. Какой же ты хуёвый брат. Даже удивительно, что несмотря на все твои проёбы, я тебя всё равно люблю. — Могу сказать о тебе примерно то же самое. Ран выливает в себя залпом виски, тянется за следующим бокалом. Ён отказывается. Говорит: «Если я выпью, я точно тебя…» Он не заканчивает, но Ран примерно представляет варианты развития событий. Взгляд у Ёна тёмный и немного безумный. Ран думает, что никто и никогда в жизни на него так не смотрел. — Кого ты видишь? Всё ещё меня, или уже её? — молчание красноречивей любого ответа. — Тогда я сделаю тебе подарок. Закрой глаза. Ён, конечно же, не слушается. Но, когда Ран оказывается рядом и целует, он откликается со всей страстью и отчаянием, на которые только способен. Он тянет Рана к себе на колени и, да, девятихвостый так возбуждён, что, наверное, ему должно быть даже немного больно. Ён гладит его лицо, волосы, шею, плечи. Ран просовывает руку между их телами и запускает кисть Ёну в штаны. Возможно, завтра ему будет противно от самого себя. Скорее всего так и будет. Ёну уж точно. Ран смотрит на его лицо, искажённое страстью. Девятихвостый запрокидывает голову, полностью отдаваясь чувствам. Видеть его таким странно. Ран не должен был его таким увидеть. Никогда. Но как же завораживает. Когда до оргазма остаётся всего пара движений руки, Ён, кажется, приходит в себя. На красивом, точёном лице читается ужас, когда Ран доводит его до разрядки. Ужас — вот эмоция, которую он у него вызывает. Ран достаёт липкую, влажную кисть и вытирает её о лацкан пиджака девятихвостого. — Убирайся, — говорит Ран. Ён молча поднимается с дивана и уходит. На экране беззвучно нарезают капусту на кимчи. *** Следующий раз они встречаются на свадьбе Ю Ри. Ран, правда, не хотел. Учитывая, как неадекватит Ёна в его присутствии. И всё же, почему именно он? В заведении Невесты Улитки только самые близкие. Они с Ёном по разные концы стола. Джи А почему-то не рядом. Странно. Ён выглядит бледным, будто всю ночь блевал, но, в целом, как всегда ослепителен и сногсшибателен. Тёмно-серый костюм выгодно контрастирует с прозрачной кожей. В остальном — как обычно. Ран гадает: неужели он тоже от этого избавился? В душе поселяется небольшие разочарование. Теперь он никому не нужен. Разве что мелкому. Черныш сидит рядом, пытаясь навалить себе в тарелку лишь сладостей, и за ним приходится постоянно следить, чтобы он чего-нибудь не нажрался. Человеческое тело слишком хрупкое, чтобы подвергать его опасностям. После официальной части с тостами и пожеланиями все разбредаются по углам и кучкуются. Черныш засыпает на тахте в углу комнаты. Ран остаётся один, и к нему подсаживается брат. В руках у него бокал шампанского, и он точно исцелился. — Знаешь, — говорит Ён. — Я хотел извиниться за то, что я сделал. Ки Ю Ри удивлённо оборачивается в их сторону и Ран тащит брата за собой во двор. Не хватало лисам греть уши на их семейных дамах. — Прогуляемся до парка? — спрашивает Ён. Ран пожимает плечами, мол «как хочешь». Ему вообще не нравится идея разговора. До парка они идут в тишине, а там — присаживаются на лавочку, и Ён начинает. — Я не должен был так с тобой поступать. Я знал, к чему это может привести, но всё равно пришёл к тебе. Это было безответственно. Прости. — Да ладно там, — Ран мечтает только о том, чтобы не покраснеть. В другие времена, он бы припомнил, или как-нибудь пошутил, но в настоящий момент он слишком смущён. — Я сам к тебе полез, так что не извиняйся. Он смотрит на свои руки, резко контрастирующие с зелёной травой и думает, куда бы спрятать взгляд. — Ещё я хотел извиниться, что был ужасным братом, и фактически бросил тебя на произвол судьбы после смерти А Ым… — Заткнись, я не хочу слушать всего этого! — теперь он точно, точно покраснел. — Я бы хотел это исправить… — Извинения приняты, только заткнись ты уже, наконец! Ран трогает горящие щёки. Какой, чёрт возьми, позор. Каждый раз, когда они встречаются, происходит какой-то лютый стыд. Он, наконец, вспоминает то, что беспокоило его весь вечер: — А где Джи А? Ён избегает взгляд. — Мы расстались. Или взяли паузу, не знаю точно, как это называется. Ран уверен, что на его лице читается шок. — Я понял, — говорит Ён. — Что всё это время жил ушедшими воспоминаниями. И на Джи А смотрел через призму того, что когда-то она была А Ым. На самом деле, я совершенно её не знаю. Всё это время я беспокоился о мёртвых, хотя надо было переживать и заботиться о живых. Я бы не хотел, чтобы остаток отведённого времени, мы провели в обидах прошлого и сожалениях о том, чего не вернуть. Он смотрит Рану в глаза, и кладёт руку на плечо, приобнимая. Улыбка на его губах совсем не та, что он дарил А Ым, но она тоже прекрасна. — И что теперь? — пришибленно спрашивает Ран, который никак не ожидал такого развития событий. Ён пожимает плечами: — Не знаю. Мы оба облажались. Просто будем продолжать жить. Извинения принимаются? — Извинения принимаются, — глупая улыбка сама собой ползёт на лицо. — Пойдём обратно? Нас, наверное, уже заждались. Ён кивает, и они поднимаются с лавки. Кто знает, что будет завтра? Заботиться нужно о живых.