Приятный запах чего-то жареного заставляет Авантюрина проснуться раньше, чем обычно, в выходной день, потянуться и почувствовать себя
счастливым — его пшеничную макушку треплет уже не-теплое ноябрьское солнце, и аквамариновое небо заставляет невольно улыбнуться. Гигантская двуспальная кровать и теплое одеяло с белоснежным хлопковым постельным манят его остаться здесь на весь день, но Авантюрин выигрывает свою ленивость в пятиминутной борьбе, босыми ногами шагает в ванную — такую же роскошную, как, впрочем, и вся квартира Рацио, а после отправляется на кухню, удивляясь просторности и огромности жилья преподавателя.
— Уже проснулись? — Не оборачиваясь спрашивает Рацио, увлеченный приготовлением тостов.
— Да. — Авантюрин зевает и забавно потирает глаза. Поднимает взгляд на Рацио — и перестает быть таким счастливым — вчерашние странные мысли в голову и ощущения в районе паха возвращаются, потому что Веритас Рацио у мраморных столешниц кухонного гарнитура чистит авокадо в фартуке, коротких белых носках и нижнем белье, избавившись от вчерашних спортивных штанов.
— Доброе утро. Извини, не думал, что Вы так рано проснетесь, поэтому не переоделся. — Рацио будто чувствует спиной смущение и возмущение Авантюрина, и Авантюрин задается невольно вопросом о том,
что Рацио собирался переодевать — но силится не думать о внешнем виде преподавателя и внутренне ликует, что тот в фартуке, завязки которого видно на талии, разделенной вертикально надвое изящными позвонками.
— Ну, это ведь ваша квартира. — Неуверенно отвечает Авантюрин, переминаясь с ноги на ногу, понятия не имея, как перестать откровенно пялиться на бедра Рацио. — Вам тут хоть голым можно ходить.
— Не думаю, что Вам было бы комфортно. Присаживайтесь, завтрак будет готов минут через десять. Я сейчас переоденусь и продолжу готовить. — Улыбается себе под нос Рацио, вытирает руки о висящее рядом полотенце и невольно бросает взгляд на Авантюрина — черная пижама Рацио, которую он отдал своему студенту за неимением у того альтернативы, ему слишком велика, поэтому обнажает такую же мраморную, как его столешницы, кожу, обтягивающую ключицы, изящно контрастируя — и Авантюрин выглядят настолько милым и домашним, ощущаясь незаменимой частью его бескрайней квартиры. Веритас еще раз улыбается этой мысли и теряется где-то в множестве комнат.
— Как спалось? — Рацио располагает одну тарелку с тремя лососевыми авокадо-тостами рядом с Авантюрином, а вторую — с точно таким же содержанием — ставит напротив тарелки-близняшки. Веритас надел серые штаны и идеально на нем сидящую футболку, чуть темнее штанов — и Авантюрин не знает, благодарить или проклинать его за такое изменение.
— Охуенно. Простите. — Авантюрин жалобно смотрит на Рацио, осознав, что использовал обсценную лексику — и, хоть Рацио напрямую не запрещал делать этого, вряд ли подобное позволительно. — Я просто так хорошо спал два раза в жизни, и все эти разы — у вас.
— Прекрасно. — Рацио улыбается едва заметно, после чего приступает к завтраку — берет кусочек тоста за края, предварительно поделив ножом на четыре части, длинными и тонкими пальцами — ест он так же витиевато, как и говорит, и Авантюрин думает, что будь фанатом фудпорно — смотрел бы видео только с Веритасом Рацио — а потом сразу же злится на подобные мысли, пытаясь раздавить их пальцем сознания, как тараканов — он
все еще не гей. — Помните, что у Вас сегодня внеклассные занятия математикой?
— Да. — Авантюрин сразу же хмурится — прекрасное настроение и то редкое утро, когда ему не нужно думать о предстоящем дне в ключе выживания, разбиваются о какую-то математику — и спасибо, что Рацио его мысли слышать не может. — Куда я денусь.
— Почему Вы на все соглашаетесь? — Вдруг серьезно спрашивает Рацио, в заученном жесте поднося кисть ко рту, накрывая губы указательным пальцем. — У Вас какой-то «бунт на коленях», как выразился один классик.
— Мы же вроде как договаривались. Я держу слово. — Пожимает плечами Авантюрин, раздумывая, что имеется в виду под «бунтом на коленях», и для чего Пушкину* нужно было об этом писать.
— Хорошо. Но научным руководителем в моем лице Вы явно были недовольны, и могли написать заявление о смене. И просьба написать статью Вас в восторг не привела. Почему Вы не отстаиваете свои интересы? — Настойчиво спрашивает Рацио в попытках разгадать ребус в лице Авантюрина. Этот юноша так рьяно и нахально борется за свою свободу, когда речь заходит о мелочах вроде обеда или паре сотен рублей — но в случае, когда его принуждают к каким-то значительным действиям, он неуверенно выражает негодование, а потом, когда это не срабатывает, подставляет руки, способствуя заковыванию его в кандалы.
— Не знаю. — С налетом злобы и усталости отвечает Авантюрин, не имея ни малейшего желания лезть внутрь себя — оно и так без приглашения лезет наружу червями после дождя — теряя последнюю надежду на спокойное воскресенье. — А вы почему так хотите мне помогать?
— Прежде чем задать вопрос, почему бы Вам, юноша, не задуматься о том, что ответ уже известен? — Рацио становится холодным и серьезным — под стать эрмитажным статуям, и выглядит это пугающе для Авантюрина — несколько минут назад Веритас Рацио был таким же, как лазурное небо за окном — понятным и ясным, а сейчас — заплыл тяжелыми грозовыми тучами.
— Ничего мне не известно. — Закипает Авантюрин — и вспоминает, что Веритаса Рацио он
ненавидит — как и чужие грязные пальцы в своем мозге. — Или мне в гугле написать «почему преподаватель математики пытается помочь со всем»?
— Думаю, Вы подходящего ответа там не обнаружите. Но я уже отвечал. — Терпение Рацио под стать огромным дамбам — а Авантюрин довольствуется хлипкой бобровой плотиной.
— Да нельзя так просто всем помогать! — Не выдерживает Авантюрин и срывается — торопливо, озлобленно и неприятно — Нельзя! Тем более мне. У вас должна быть какая-то выгода, и вы эту выгоду потребуете, когда надо будет!
— Авантюрин, вы слышали что-то о треугольнике Карпмана? — Полярно Авантюрину реагирует Рацио, и юноше кажется, что тот скорее замолчит, чем скажет, о чем по-настоящему думает — а Авантюрин, наоборот, будет кричать, пока голосовые связки не воспалятся. Сейчас тон Рацио — чистый лист, и не содержит в себе ни одной эмоции. — Знаете, чем спасатель, которого Вы сейчас описали, отличается от человека, который хочет
просто помочь? — Авантюрина хватает только на отрицательный кивок головой — Спасатель всегда делает что-то для жертвы, искренне убежденный в том, что получит благодарность — а, может, даже и будет требовать эту благодарность позже. Я требовать ничего не собираюсь и благодарность мне не нужна. Я просто хочу, чтобы у Вас получилось. И даже без расчета на будущее — я буду только рад, что у Вас все получилось, и не напишу Вам десятки лет спустя, когда Вы станете богатым и знаменитым о том, что когда-то помогал Вам закрыть базовые потребности, поэтому Вы должны возместить все в десятикратном размере. Я правда просто хочу Вам помочь. Я убежден, что Вы мне не поверите сейчас — но надеюсь на Ваше благоразумие и призываю к преданному и расстроенному мальчику. Авантюрин, я не собираюсь требовать от Вас ничего — ни сейчас, ни на следующей неделе, ни через десять лет.
Понимаете?
— Не верю. — Едва шевеля губами произносит Авантюрин, опустив взгляд в тарелку с крошками, и, пускай Рацио и говорит очень убедительно, поверить не может. И несколько мгновений спустя понимает — он
плачет, впервые за несколько лет. Не театрально и навзрыд, без громких всхлипов и дрожи, окутывавшей все тело — слезы просто текут по щекам двумя тонкими мокрыми дорожками, и он в полном бессилии и опустошенный, будто все внутренности выскребли чайной ложечкой, просто сидит — как тряпичная кукла, с болтающимися параллельно телу руками и опущенной головой, капая соленой концентрацией всей боли и усталости куда-то на темный дубовый стол.
— Мне обнять Вас? — Тихо и совсем не морозно спрашивает Рацио, не ожидая получить ответ.
Авантюрин только тихонько кивает минуту спустя — Рацио обходит стол и стоя
обнимает Авантюрина, аккуратно прижимая его голову к своему животу, невесомо и успокаивающе поглаживает по голове — и только тишина прерывается редкими и слабыми всхлипами Авантюрина. Потому что Авантюрин не может — от всего сердца пытаясь — поверить в искренность слов, которых никогда ему не говорили, в чистоту действий и намерений Рацио. Разрушение правил, благодаря которым он дожил до восемнадцатилетия, ощущается открытыми переломами и раздробленными ребрами. Плакать при Рацио тяжело — и, пока из глаз Авантюрина пересушенными водопадами текут слезы, он чувствует себя жалким и ничтожным в тысячной степени — он
ненавидит Веритаса Рацио за такую реакцию, потому что закричи тот о его глупости и идиотстве — Авантюрин бы просто с ухмылкой показал средний палец и послал куда подальше, начни тот бить его — Авантюрин бы просто ударил в ответ, вмещая злобу и ненависть, равнодушно уйди тот — Авантюрин бы просто оскалился и проглотил горькие пилюли крошечного разочарования — но ничего из этого Рацио не делает, заставляя психоаналитическое Эго разбиваться на зеркальные мельчайшие осколки. И он не знает, сколько так просидел, и вспомнить, когда в последний раз плакал, тоже не может — слезы сейчас — концентрированные школьные годы, семейные ссоры, нищее и голодное детство, поступление, университет, обиды, осознание собственной беспомощности и жалкости, травмы и раны, непонимание своих желаний,
несвобода — а Рацио только стоически удерживает бесшипную тишину, обнимает одной рукой и второй гладит по голове — аккуратно и без капли пошлости.
***
— Привет! — Топаз активно машет рукой, завидев Авантюрина метров за десять от себя. — Ты как там вообще? Неизвестно еще по поводу ремонта?
— Привет-привет! Да вроде нормально, а с блоком непонятно как-то все. — Привычно улыбается Авантюрин, стирая из головы произошедшее два часа назад в квартире Рацио. Топаз позвала его погулять и поболтать «о том о сем», в нескольких сообщениях озаботившись вопросами о текущем его местонахождении — и Авантюрин решил, что будет лучше выветрить тяжелые мысли из такой же тяжелой головы, ощущающейся пятидесятикилограммовой гирей.
— А где ты в итоге живешь? Посуточно квартиру снял где-то? — С намеком на беспокойство спрашивает Топаз, поправляя путавшиеся от ветра волосы, заглядывая в витрины магазинов на Невском проспекте. И Авантюрин понятия не имеет, что делать — признаться и сказать, что живет у самого дотошного и роботизированного во всем университете Рацио или соврать, что подобрал недорогой вариант где-то в Мурино.
— У Рацио. — Авантюрин поджимает губы и ожидает самой странной реакции, о которой только можно подумать, но получает только лучезарную — как и всегда — улыбку. Он понятия не имеет, почему слухи расползлись по всему кампусу — Веритас Рацио так же ставит ему «неуды» и тройки, как и остальным, не пренебрегает опросами Авантюрина по материалам лекций на семинарах, не завышает оценки и не закрывает глаза на пропуски — и Авантюрин уверен, что на приближающейся сессии выше «удовлетворительно» по философии никаким чудом не получит, а реальные факты для сплетен — то, что Рацио его один раз подвез и то, что в сентябре стал его научным руководителем — кажутся слишком незначительными на фоне обычной учебной рутины.
— Ого! Так слухи правдивые? — Топаз заглядывает в глаза Авантюрина — сделать это не так сложно, потому что ростом он сантиметров на пять выше самой Топаз.
— Смотря о чем в этих слухах говорят, милашка. — Продолжает улыбаться Авантюрин, наслаждаясь видом Спаса-на-Крови, пока они проходят через мост грибоедовского канала.
— Ну, знаешь… — Непривычно для себя стесняется Топаз и прячет руки в карманы красной курточки с какими-то значками. — Что вы в отношениях и все такое, и про пятерки автоматом за всякие неприличные вещи. Это правда?
— Нет. — Уверенно машет из стороны в сторону головой Авантюрин и начинает смеяться. — Ты же видела табели с моими оценками, какие пятерки? У Рацио даже сам Веритас Рацио пятерку получить не может.
— Ну да! — Хихикает Топаз, смущение и неловкость которой мгновенно испаряются. — Надеюсь, ты мне расскажешь, если у тебя девушка появится! Или парень?
— Милашка, какие парни? Ты же знаешь,
где я рос. — Наигранно хмурит брови Авантюрин, ухмыляясь. Он не уверен, кого сейчас пытается обмануть — Топаз или себя и свои мысли — и невольно вспоминает домашнего Рацио без его университетского самодовольства и безграничного чувства собственной значимости — и без какой-либо одежды, кроме носков и нижнего белья — и старательно пытается отмахнуться от этих ярких, как фото, воспоминаний. — Зайдем в «бургер кинг»? Я угощаю.
— Только хотела предложить! Ничего не ела сегодня, так что готовься к разорению. — Шутит Топаз и тянет Авантюрина за руку в направлении двухэтажного места общественного питания.
***
Он провожает Топаз до метро спустя полтора часа — и искренне мысленно ее благодарит, потому что эта девочка на самом деле ощущается теми майскими и теплыми лучами солнца — еще не обжигающими, но уже мягко согревающими. И, наверно, где-то в параллельных вселенных, где нет Веритаса Рацио, математического анализа, идеализма и метафизики, деструктивных семей и непостоянной маньячки Удачи, где-то там, в бесконечных вариациях космоса — Авантюрин
влюбился бы в нее, потому что она светлая и добрая. Но сейчас он пешком идет до шикарной и идеальной квартиры Рацио, шагом попадая в ритм песен «щенков», играющих в проводных наушниках — и так же искренне, как благодарен Топаз, старается не ассоциировать их музыку со своей жизнью.
На полпути к временному жилищу Авантюрин печатает «нужно что-то домой купить?» в мессенджере и сразу же стирает слово «
домой» — потому что уже завтра-послезавтра с Рацио он будет видеться только в университете, и квартира Веритаса — не его дом. В ответ получает «Нет.» — и идет дальше.
«
Все закончится просто ужасно — нам будет безумно стыдно — и мы еще пожалеем» — едва заметно и совсем беззвучно шепчет Авантюрин, пересохшими губами вторя голосу в наушниках, предчувствуя тяжелый и сложный разговор с Рацио после утренней столовой экспозиции. Он поднимается до нужного этажа и неуверенно давит на дверной звонок, несмотря на полученный вчера от Рацио ключ в кармане.
— Авантюрин, проходите. Извини, что я в таком виде — был в ванной. — Минуты через две открывает входную дверь Веритас Рацио в одном только белоснежном полотенце, наспех и очень некрепко повязанном на тазобедренных костях, с темными влажными волосами, прозрачными каплями воды по всему крепкому и изящному телу, пахнущий чистотой и практически блестящий — и Авантюрин — весь в пыли нерасторопного города, в двух слоях одежды — может только безнадежно повторять у себя в голове «я не пидор!» вперемежку с «это полотенце так хлипко держится».
— Все в порядке. — Выдавливает Авантюрин, не в силах оторваться от ключиц и пресса Рацио. — Извините, что помешал.
— Не извиняйтесь. На столе в столовой лежат нерешенные Вами вчерашние задания — закончите их, пожалуйста. — Ровно и спокойно говорит Рацио, и Авантюрин мысленно благодарит — и ненавидит тоже — за то, что преподаватель не обращает внимание на пожирающий его взгляд.
— Хорошо. — Авантюрин неловко проходит мимо Рацио, стараясь случайно не задеть белоснежное махровое полотенце, и обнаруживает себя уже за решением дьявольских дифференциальных уравнений.
Около получаса Авантюрин — с переменным успехом — пытается бороться со своими мыслями касательно Веритаса Рацио, но возвращает самообладание и теперь пытается бороться с невыносимыми математическими формулами.
— Как дела? — Спокойно спрашивает откуда-то из-за спины Авантюрина Рацио, чем пугает студента — тот подпрыгивает и резко оборачивается. — Дорешали?
— Да. — Авантюрин смотрит в глаза Рацио и уверенно улыбается, протягивает листы преподавателю в руки.
— Удивили. Четыре балла. — Спустя несколько минут отзывается Рацио, возвращая Авантюрину записи. — В электронный журнал не поставлю, но отмечу у себя в голове до летней сессии.
— Почему тогда не отлично? — Возмущенно и с вызовом отвечает Авантюрин, злобно складывая листы на стол. — Если я вас удивил?
— Вы знаете ответ на первый вопрос. — Едва заметно, правым уголком губ, ухмыляется Рацио — никому еще за годы его преподавательской деятельности не удавалось получить «отлично» — ни на экзамене, ни за работы на семинарах. Собственные знания он оценивает на слабую четверочку и сейчас не понимает, чем недоволен Авантюрин. — За то, что удивили — четыре. Чем хотите заняться?
— Это
нечестно! — С нахмуренными бровями и надутыми губами смотрит Авантюрин, скрестив руки и откинувшись на спинку стула, на Рацио — и Веритас Рацио только улыбается, потому что Авантюрин, как и при их предыдущих встречах — маленький и недолюбленный ребенок — пускай и пытается кирпичик за кирпичиком выстроить свой образ взрослого и независимого. — Я старался. Очень.
— Я знаю. Не всегда бывает так, как мы этого хотим. Сегодня Ваша удача от Вас отвернулась. Так чем хотите заняться?
— Аниме посмотреть. — Небрежно отвечает Авантюрин, рассчитывая получить непонимающий вопросительный взгляд — хоть он и рос в той части застрявшего в девяностых городка, где аниме считают девчачьим увлечением — плевать он хотел на эти стереотипы. Но ничего из ожидаемого не происходит.
— Какой тайтл? — Почти что заинтересованно спрашивает Рацио — и Авантюрин чуть не открывает рот от неожиданности, забывая про несчастную четверку, потому что восемь ученых степеней, дорогущую недвижимость и, черт с ней, доту понять он может — но представлять этого лощеного и вычурного, списанного с Печориных и Чацких преподавателя за просмотром аниме отказывается. Это уже слишком.
— Что за хуйня? — Вырывается изо рта Авантюрина, и извиняться он не собирается — считает заслуженной наградой за решенные им математические задачи.
— Что Вас удивило? — Рацио ухмыляется и садится рядом — он действительно не понимает, что не так с ним и аниме в связке.
— Ну, знаете, вы и японские мультики … Это странно.
Вечер Авантюрина проходит в комфорте и тепле, с постоянными паузами от умного и красивого Веритаса Рацио для объяснений, почему по законам физики все показанное — невозможно, и Авантюрин только произносит «условности мира», улыбается мягко, забывая, что Рацио он
ненавидит, и пытается впечатать в душу и память каждую секунду — потому что настолько открытым и принятым еще никогда себя не чувствовал до сегодняшнего дня. И темноты, разбивающейся о свет большой плазмы в гостиной бояться кажется глупым, и своих мыслей о неправильности происходящего и собственной ничтожности — тоже — ему хочется только зациклить этот вечер и остаться жить в этой вечно прокручиваемой на карандаше кассетной пленке, приклеив к происходящему утренние объятия Рацио.
