Потеря.

      Месяц. Уже целый месяц Эндрю холоден с ним, и Нил не понимает, почему вдруг так. Почему их «это» начало разрушаться, почему Дрю больше не смотрит на него так? Но Нил не задаёт вопросов, он терпит каждый раз встречаясь взглядом с карими, холодными, как промёрзшая земля, глазами, терпит непонятную боль в груди, которую он, кажется, испытывал впервые. Нил терпит, когда его перестают звать на крышу и долго целовать, будто боясь, что его губы больше никогда не коснуться чужих. Но Джостен не слепой, он видит всё и наконец понимает, вот только принять это всё куда тяжелее, чем сделать вид, что всё как прежде.       А ещё он видит, что другие что-то знают, отводят от него глаза, стараются не смотреть в его голубые, наполненные безысходностью. Как они смеются и честно пытаются показать Нилу, что ничего не менялось, что всё как прежде и Эндрю до сих пор «ненавидит» его, не по-настоящему, ненавидит, как раньше, ненавидит так, что руки начинают дрожать от поцелуев, ненавидит так, что только рядом с ним может заснуть без вечных кошмаров. Только уже не как раньше, Эндрю его не целует и больше не спит рядом, Эндрю больше не…       Парень отказывается принимать это «больше не», не может быть этого «больше не», они доверились друг другу, они открылись, рассказали всё без утайки, так как же тогда может быть это «больше не»? Эндрю был единственным человеком, которому Джостен смог открыться на столько, чтобы рассказать о своём детстве, чтобы поведать историю каждого шрама на своём теле, неужели всё это было пустым звуком, и он зря доверился? Зря не послушал свою мать, которая всё время вбивала в него такие простые истины, как «никому не доверяй», «никогда не привязывайся», «никогда не люби», она была права? Это всё его погубит? Как бы ни было больно это признавать, но она всегда была права во всём, вряд ли в этот раз она могла ошибиться, но Нил надеялся, что могла.       Он снова остаëтся один в своей комнате, снова эта гнетущая тишина, которая, кажется, пожирает его изнутри. Серые стены комнаты давят на него как никогда сильно, и это уже выходит за рамки «терпимо». Никого больше нет рядом, кто смог бы заставить его находиться в замкнутом пространстве, наедине со своими мыслями, поэтому, хватая свою спортивную сумку, Нил бежит. Он не знает куда и зачем, это не его сумка на случай экстренного бегства, поэтому он знает, что вернëтся, вот только не понимает, зачем? Зачем ему возвращаться туда? Чтобы не подвести команду? Чтобы выиграть эти чëртовы соревнования? Нет, Нила здесь держит уже давно не экси, его держат пленительные карие глаза, что были так похожи на горячий шоколад, который Джостен, пусть и не пил, но делал для него каждый вечер, поднимаясь на крышу с горячим напитком, после которого поцелуи становились приторно сладкими, но как бы Нил не кривился и не ворчал, он целовал Эндрю, который смеялся от его реакции.       Как давно он не слышал его искренний смех? Парень не знал этого, но очень скучал по нему, даже по этим чëртовым поцелуям с отвратительно сладким привкусом. Нил ускорил бег, пытаясь убежать не только от собственных мыслей, но и от воспоминаний, от которых что-то щемит в груди, от которых кричать хочется так, чтобы голос сорвать. Бежит так быстро, как может, лишь бы не думать, лишь бы не вспоминать и не чувствовать, но всë тщетно. Дальше бежать становится невозможным из-за слëз, застилающих взор на дорогу, и нападающий останавливается, приваливаясь спиной к стене на какой-то улице, где нет ни единой души. Он медленно сползает по ней и закрывает лицо руками. Нил не понимает. Совсем ничего не понимает! Что он сделал не так? Почему от него отворачиваются? Он из кожи вон лезет, лишь бы добиться чужого доверия, лишь бы не перейти чужие границы, так почему?!       Руки опускаются на землю, а голубые глаза смотрят на небо. Такое тëмное, серое, словно вот-вот хлынет ливень, но Нил сидит. Он не хочет идти куда-то, но и волновать… А волновать кого? Наверно только Ваймака? Да, скорее всего, так оно и есть, волновать тренера ему не хотелось, если он вдруг пропадëт, их команду не допустят до соревнований, а подводить этого человека не было желания, он столько сил потратил, чтобы вывести команду на такой уровень.       Джостен вернулся вечером, немного мокрый после дождя, он направился в комнату, следует переодеться во что-то сухое, но по пути, его остановил Ники и попросил одеться «прилично, а не как всегда». Они едут в Сумерки вместе со старшеклассниками, явление редкое, но и такое случается.       Кратко кивнув, Нил не стал отвечать на вопрос, где он был и закрылся в комнате. Выбирать одежду не приходилось, он надел то, что когда-то ему сунул в руки Хэммик, считая, что к такой одежде придирок не будет и переодеваться его не заставят, поэтому вышел он уже в чëрных джинсах и того же цвета водолазке. Николас придирчиво осмотрел его и, оставив не пару секунд, вернулся с цепью, которую одел на не сопротивляющегося парня и довольно улыбнулся. — Теперь хоть под венец тебя отдавай, — на вопросительный взгляд, Ники отмахнулся и поторапливая Нила, спускался к машине.       В авто Нил чувствовал себя некомфортно, ему оставили место спереди, рядом с Эндрю, который, отводил от него взгляд, кажется, даже попытался отсесть. Джостен отвернулся к окну, ему не хотелось видеть и подмечать это всë. Подмечать каждый жест, который делал ему больно, подмечать то, как его Дрю отдаляется не только ментально, но и физически. Ни единого взгляда, ни одного прикосновения или слова. Ни-че-го. Абсолютно ничего в его сторону больше не было, но Нил пытался не обращать на это внимание, будто так и должно быть, будто «этого» у них никогда и не было.       Всë меняется, когда они приезжают в Колумбию. Будучи в клубе, он, как всегда, отправился с ним за напитками и решил поговорить, пока их компании нет рядом. — Эндрю, что происходит? — Не понимаю, о чëм ты, — блондин отвечает ему неохотно, вновь даже кратко не глядит на него. — Всë ты понимаешь. Просто ответь мне, почему ты вдруг стал… таким? — Нил интонацией выделяет последнее слово и смотрит на собеседника, который, наконец-то, поворачивается к нему и окидывает безразличным взглядом. — Таким? Если ты о том, что было на крыше, то я предупреждал тебя. Никакого «это» не было и быть не могло. Я говорил тебе, что ты можешь мне наскучить когда-нибудь. Видимо, это «когда-нибудь» наступило. Не обижайся, но постоянно находясь с одним и тем же человеком, его присутствие начинает докучать, — Эндрю забрал поднос с алкоголем и направился к столику, а Джостен так и стоял, смотря ему вслед. Роланд, который стал невольным свидетелем их разговора, сочувствующе положил руку на плечо рыжего, но через пару мгновений, ушëл, оставляя того наедине с собой. Ну, на сколько это было возможно, находясь в клубе.       Было ли Нилу больно? О, ещë как. Его сердце только что вырвали из груди и растоптали, словно оно и не значит ничего. Но по-настоящему больно ему стало, когда пьяный Дрю вышел на танцпол. Блондин крепко держал какого-то невысокого парня и… целовал. Он целовал незнакомого парня, когда ему каждый раз задавал вопрос, когда сам не позволял себя даже коснуться, когда держал его на расстоянии всë это время, а этого парня просто взял и поцеловал без всяких прелюдий.       Рене, которая заметила, как Нил замер и будто остекленел, поражено выдохнула, проследив за его взглядом. Она хотела было подойти, но замерла вновь. Нил… Он плакал, смотря на Эндрю, и, кажется, даже не издал ни звука. Он подорвался с места, распихивая людей в стороны и вышел через чëрных ход, который, к его счастью, был открыл. Джостен не знал куда идëт, он просто шëл, не разбирая дороги, пока случайно не набрëл на какую-то компанию. Слëзы уже перестали течь, но Нил не заметил, как случайно пихнул одного из парней плечом.       Парни были явно пьяны, и им не понравилось, что их друга так «оскорбили». Они окликнули рыжего, стали кричать что-то о том, чтобы он немедленно извинился, однако, ему было всë равно. Нил уже был не здесь, его уже в принципе и не было. Он сломался под натиском этой боли, «Нил Джостен» умер, когда увидел своего Дрю, целующимся с каким-то парнем, но на его место пока никто не встал. Недовольная безразличием подростка, компания, уже направилась к нему, а один из парней замахнулся бутылкой, которая уже была пуста, но промахнулся.       Наконец, осознавая, что происходит, рыжий перехватил чужую руку с бутылкой и, ударив о ближайшую поверхность, разбитой частью, оставшейся в руке нападающего, порезал его самого. На губы сама поползла ухмылка и Натаниэль прошептал парню на ухо: — Тебя мама не учила не лезть к прохожим? Тем более ночью. Знаешь, время опасное, но тебе повезло, тебе попался не маньяк, а всего лишь я. Да? — два других парня опешили, они точно не ожидали такого развития событий, и пусть их мозг был затуманен алкоголем, но чувство самосохранения вопило уходить отсюда, и как можно скорее. Так они и поступили, оставляя своего товарища в руках Веснински. — Надо же. Твои друзья ушли. Знаешь, меня мама всë детство учила никому не доверять и не привязываться, ведь привязанности делают тебя слабым и очень уязвимым, через привязанность тобой легко манипулировать… В общем, я бы на твоëм месте, пересмотрел круг своих друзей. Бывай.       Натаниэль ушëл, оставляя подростка одного. Видимо тот боялся крови, потому и замер в слегка шоковом состоянии, смотря на распоротую ладонь, которую наверняка чертовски жгло от спирта, попавшего в рану, но ему было всë равно на это. Раньше, он, может быть, и помог бы, но не сейчас.       Натаниэль вернулся из Колумбии гораздо раньше остальных, таким же способом, как и в первый раз, пусть поздним вечером и было труднее найти попутку, но он справился и уже глубокой ночью пришëл к Ваймаку. Общежитие уже было закрыто, поэтому туда он направиться не мог. — Здравствуйте, тренер, я объясню всë утром, а сейчас, дайте пройти, пожалуйста, — парень не особо церемонился и проскользнул под чужой рукой, бросая «спасибо», через плечо и снимая обувь. — Подушка и плед, как обычно в шкафу, верно? — Дэвид кивнул, не понимая столь наглого поведения своего подопечного. Обычно, так себя вëл Эндрю, реже Ники, но, чтобы такое себе позволял Нил… Такое на его памяти было впервые. Ваймак не стал допрашивать подростка, решая, что обо всëм разузнает, когда тот проснëтся. Однако самостоятельно проснуться рыжему подростку никто не дал. Рене звонила тренеру, сообщая, что они потеряли Нила в Колумбии и не могут найти. — Итак. Ты сорвался посреди ночи обратно из Колумбии. Вновь добрался до меня автостопом и никого не предупредил. В чëм дело? Почему ты вдруг решил уйти ото всех? — тренер и правда не понимал такого внезапного порыва, парни ездили в Сумерки почти каждые выходные и такой случай впервые, не считая первой поездки Нила с «Монстрами». — Почему я вдруг решил их всех оставить там? — Натаниэль усмехнулся, но совсем не весело, — ну например, потому что они всë видели и знали, но держали меня в неведении? Потому что прикрывали его передо мной? Потому что Миньярд засосал какого-то парня у меня на глазах, а когда я стал уходить, никто из моей «команды» за мной не последовал? — голос парня почти сорвался на крик, поэтому он замолк на пару мгновений и продолжил уже более спокойным голосом, — простите, но отмахиваться извечным «я в порядке» мне наскучило, как и лицемерие этих людей. Я доиграю, а может и нет, этот сезон и уйду. Отец мëртв, Морияма меня примут, как и Хэтфорды, одним нужен новый мясник, вторым — наследник, всë же дяде уже за сорок, а детей всë нет, так что, я не пропаду, а Морияма младший может и поуспокоится. — Ох парень… Какое же дерьмо с тобой постоянно случается. Нил, я, — Дэвид не договорил, его нагло перебил недовольный голос, переполненный отвращением к такому обращению. — Натаниэль. Будьте любезны называть меня так. И я бы хотел, чтобы на моей форме поменяли имя. В ФБР мои документы ещë не готовы, поэтому вернуть себе настоящее имя я ещë смогу, — голос звучал ровно и уверенно, словно сейчас именно он хозяин положения. Словно у Натаниэля есть безграничная власть и статус, которыми можно было гордиться, а это действительно было так.       Тренер опешил, но взял себя в руки, стараясь сейчас на парня не давить. Он понимал, чего могло стоить разрушенное доверие, но не знал, как ему следует точно поступить сейчас. Попробовать успокоить подростка? Сообщить Бетси, чтобы она помогла во всëм разобраться с более профессиональной точки зрения? Дэвид не знал, а потому позволил Нату просто уйти в общежитие, где уже была вся команда. — Нил, почему ты ушëл? Ты бы знал, как я волновался, когда не смог найти тебя! — стоило юноше, с глазами цвета льда, войти, как на него напал Хэммик со своими расспросами и объятьями, которые Натаниэль пресëк, отталкивая сокомандника от себя. — Не трогай меня, если я не дал тебе на то согласие, Николас. А предупреждать кучку лицемеров о своëм уходе, я не видел смысла, — взгляд Натаниэля потемнел. — Нил… Как ты можешь такое говорить? Мы же твои друзья, — в разговор уже ввязалась Рене, которая тоже оставалась в стороне, хотя именно ей довелось увидеть уход нападающего. — Друзья? — слово было произнесено на столько тихо, что последующие, сказанные со злобой, и, кажется, какой-то насмешкой, прозвучали как гром среди ясного неба, — друзья никогда не втыкают в спину нож. Друзья не станут прикрывать измены парня друга, и, в конце концов, друзьям доверяют. Ты считаешь, что я хочу вам доверять? Что я доверяю таким, как вы? Бывшим торчкам, богатеньким девочкам у которых, о боже, случился конфликт с родителями? Стриптизёршам и участникам сомнительных групп? В таком случае ты очень глупа, Натали. Мне такие друзья и даром не сдались.       Лисы смотрели на Натаниэля и не понимали, что случилось с их Нилом, почему он вдруг так сильно изменился? Почему их Нил Джостен стал оскорблять их говорить такие отвратительные вещи. Но только один человек сейчас не осуждал его. В глазах блондина вновь вспыхнул интерес к этому парню, и он попытался подойти к нему, как раньше положить на плечо руку и отвести в сторону, но не ожидал встретить столь яростный взгляд и сильный удар по рукам. — Не смей прикасаться ко мне, выродок. Если один раз я тебе это позволил, то это не даёт тебе право делать так сейчас, — возможно, если бы не тот переломный момент, Нил не смог бы убрать его руку от себя, надеялся бы, что всё, как и прежде, но сейчас перед лисами не Нил. Натаниэль не позволит пользоваться собой, как вздумается Миньярду, не позволит тому вести себя на поводу, ведь Натаниэль не Нил. Натаниэлю плевать на всех, кроме себя, только он сам имеет значение, только его благополучие стоит на первом месте, и этим Натаниэль отличается. Нил слишком мягкотелый, он слишком чувствительный, Нил Джостен позволил себе привязаться к людям, хоть ему и было известно, что это делать непозволительно, он всегда знал, что привязанность пагубна, но всё равно привязался. Жалеть о прошлом уже нет смысла, Натаниэль исправит ошибки прошлого себя. Он не позволит себе ни к кому привязываться. Натаниэль Веснински больше не позволит себе любить кого-то, он больше не потеряет себя.