***
На заре выехать не выдалось. Чего уж греха таить, измучился гонец по городам и посёлкам разъезжать, без сна на коне скакать, да и проспал раннее утро. Но беда не велика, собрался быстрее, да и на коня прыгнул, только как осознал оплошность. Скачет опять на коне, уже солнце на горизонте встаёт а он ещё от города недалеко отъехал. Но ничего, доберется до полей и там быстрее с ветерком конь побежит — там, глядишь, и успеют на обед в любимом месте остановиться. Небо с утра ясное, как слеза младенца, без единого облака. Травой скошенной пахнет, значит, уже скоро первая деревня — самая близкая к городу — от нее часто едут люди на городской базар продавать урожай и покупать ткани заморские. Гонец в ней также редко ль останавливался — не к месту было, да и не по времени. Арсений вообще за годы службы княжьим гонцом много ли, где побывал — чуть ли не всю Русь объездил. Он сам-то, и не отсюда вовсе. Нет, конечно, с Руси, но быть киевским, и даже больше, княжеским гонцом — его занесло случайно. Сам-то он из рода попов — служителей православной церкви, и с детства учениями был наречен на работу священником, как и его отец. Но юношеский нрав решил иначе, и, вот, он на коне уже десятый ли год разносит письма и указы. И кто б спросил его, по душе ему такое? Он бы ответил, что по душе. Ветерком обдувается рубаха на гонце и сапоги — кожаные, дорогие, на сбережения купленные — а он всё сидит на коне, усмехается. И на душе сразу легче от дороги дальней, и в мыслях пустым-пусто. Только голубое небо, поля по бокам и дорога впереди, загляденье! Так бы и мчал по дорогам, полям и лесам до самого моря... А там, глядишь, и до конца земли недалеко. Но Солнце встаёт высоко в небе - а это верный знак на скорый привал для обеда. Да и конь уже устал, отдохнуть ему надобно, а гонцу вздремнуть - сколько б в ночи ни спал, днём всегда приляжет, с детства приучен. Как раз в дали виднеется старая сосенка посреди полей - милое место для сна уже который год. Остановил гонец коня, да так спрыгнул, что ноги загудели жгучей болью. Не удержался на ногах своих и на лавку присел - людьми для людей сделанную. Конь тоже устал, рядом прилёг, копыта пригнув. Лежат они вдвоём, на небо смотрят, любуются. Да тут, как вдруг чихнет конь, так, что трава перед носом полетит, а гонец лежит себе, глазеет, и как вдруг зальется громким смехом, что аж слезы выступают. И небо вдруг ещё краше стало, и боль в ногах утихла. Вскочил себе гонец с лавки и в вьюк на лошади полез. Достал яблоки наливные, хлеба кусок, да воду в торбе. Расклал всё богатство на лавке, да и не меньше пышного стола вышло. Поел гонец, попил, коня накормил, да и на траву лёг вздремнуть. Солнце ярко в небе светит, даже ветки не помогают укрыться, но накатывает на гонца такая усталость, что и глаза открыть не под силу. Так и лежал Арсений, пока сам не заметил, как заснул. Открывает глаза гонец, а под глазами, как песка насыпали. Смотрит вперёд - а ничего разобрать не может, чувствует только, как что-то теплое и влажное по руке водит. Моргает несколько раз гонец и, наконец, начинает разбирать, в чём то дело обстоит. Поворачивает голову и морду лошадиную видит, и то, как эта морда руку его облизывает. Поворачивает голову в сторону, на небо, и тучи дождливые видит. Серые, тяжёлые тучи будто бы из ниоткуда всё плывут и плывут по небу, что уже и сложно вспомнить, каким голубым оно было. Поднимается гонец с травы и диву даётся - это ж сколько он спал, что тучи грозовые приплыли? Но спросить не у кого, только конь в поле с ним - и больше ни души. Седлает коня гонец, торбу обратно складывает, да и мчится себе подальше от дождя. Но тучи не расгущаются, а только больше делаются. Вот-вот дождь выпадет, а там и ливень. До города добраться он не успеет - теперь только проситься к селянам переждать непогоду. Да и сколько ли непогода эта будет? Вечер? Всю ночь? Неделю? Ему б по-хорошему завтра в город добраться, а через неделю уже и в Киев прибыть. Да только природа решает иначе, и, ещё не добравшись до ближайшей деревни, первая капля падает с неба. Ещё около часа блуждал Арсений с конем по дорогам, промокший до нитки, ища сухое место. Блуждали-блуждали, да так и не нашли, остановились под дубом широколистным и ждать стали на милость божью и солнце ясное. Всё больше темнело и холодало, продрогли гонец с конем, но выйти под дождь не могли. Долго ли сидели б они под дубом ещё, не абы какая случайность с ними не случилась... Понурил головушку Арсений, уже совсем опечалившись, как вдруг слышит - грохот какой-то и кто-то ветки ходьбой в лесу ломает. Вздрагивает, испуганно на коня смотрит, а тот тоже слышал, уши навострил и приглядывается. Сидят вдвоем под деревом, от холода дрогнут, а зубы в страхе у обоих стукают. А топот всё ближе подбирается, по звуку, как медведь бродит - Арсений их когда-то уже встречал - да только не великий какой-то, юнак молодой, думает Арсений, даже не рычит. Топот совсем близко, из кустов доносится, а тень уже отбрасывает - большая, массивная - на задние лапы встал, думает Арсений, это не к добру. Готовится уже гонец княжеский с медведем страшным сражаться, и встал даже, чтобы выше казаться, как вдруг раскрываются кусты, и перед ним человек оказывается. Большой человек, повыше гонца будет, плечистый, топор в руке одной держит, в другой - корзину с травами. — Ой! — вскрикнул мо́лодец, как только гонца с лошадью завидел. — Ой. — кивнул гонец, руки вниз опуская. — А ты... Чего-й тут? — странно приподняв брови, вопрошал юноша. — Заблукал, да под дождь попал. А ты чего? — Я ли живу тут. А ты ль под моим дубом живёшь с какого часу? Гонец взглянул на дуб. — Простите, не знал, что дуб Ваш. — Теперь, коль вы знаете, то чего под ним стоите? — А где ж мне ещё стоять? — вопрошал Арсений, удивляясь манере селянина. — У меня дома возле печи. — кивнул юноша, глянув на него, как на дурачка. — А можно ли такое гостеприимство принять? — Коль хотите. — спокойно сказал он, идя мимо дуба по направлению «домой». Селянин обернулся смотря на гонца, что не рушился с места. - Не хотите? - диву дался юнец, вопрошено разглядывая гонца. — Хотим! Коль будет Ваша милость нам дать отдых в ваших обителях, — спохватился Арсений, ведя за собой лошадь. — Как красиво глаголите, не священник, часом? — повернулся юноша, гостя разглядывая. — Нет, гонец Киевский, князем посланный. — Он воно, как... — Вот так оно, да. — кивнул гонец, лошадь за поводья ведя. — И чего ж гонец княжеский в селе нашем очутился? — бровь приподнял юноша, всё никак не отставая. — Так я ж проездом, от города до города. — молвил Арсений, всё юношу с топором искоса поглядывая. — А вы ль не лесник, часом? — Часом и лесник, — молвил юноша на топор поглядывая. — и лекарь, — травы в корзине показывая, кивнул мо́лодец. — И щвец, и жнец, и на дуде игрец... — усмехнулся Арсений, веселью неожиданному придавшись. А юноша взянь, да и подхватит - тоже идёт, улыбается. — А тебя как звать? — успокоившись, вопрошал Арсений. — Антоном звать. А Вас? — усмехнулся Антон, на гонца поглядывая. — Арсением. — Знакомы будем. — кивнул Антон, вдаль заглядываясь. Обернулся гонец и видит: дом посреди леса стоит, а рядом огород и речка. Зависть-то дело греховное, но полюбоваться так и хотелось на красу неписанную. А юнец всё дальше идёт, к дому подходит, да за дом ускакивает, только потом окликает - Веди сюда лошадь, у меня конюшня есть. И идёт гонец за юношей в конюшню построенную. Оставил лошадь, вьюк от неё отстегнул ,да и смотрит на Антона, ждёт, когда домой позовет. А он стоит посреди конюшни, на Арсения смотрит, да взгляд оторвать не может - глаза голубые-голубые, а кожа белая, чистая, совсем работы тяжкой не видавшая. И долго ль они ещё так стояли б, кабы не лошадь, что фыркать начала, их не остановила. А она стоит в своем стоиле, на них двоих поглядывает, и будто лучше них самих всё понимает. Вздрагивает юноша, да взгляд отводит - краснеет. — Вы коль смучились-то, в дом пойдёмте, я за дровами щас сбегаю. Печку натоплю, Вам лучшее место оставлю, — засобирался юноша, в руках корзинку теребя, да так и выскочил из конюшни, до двери дома подбегая, а Арсений следом топает, вьюк через плечо несёт. Открыл перед ним двери юноша, да гонец и зашёл внутрь. Стоит посреди дома, голову преклоняет - потолок низкий - да и вещи в доме разглядывает. Места в доме не много - комната одна, да и на половину печью занятая, - лавки по бокам, да стол маленький, сразу видно - один мо́лодец живёт. Устроился Арсений у ближней лавки, вьюк с плеча скинул, да торбу из нее достал. Пьёт водицу, да й себе Думает, сколько непогода будет. А за окном ветер завывает, дождь льет, будто мольбы о солнце слышит и гневается. Думает Арсений, а где ж это Антон пропал, не холодно ль ему на улице бродить, за дровами бегать. Да тут как откроется дверь, как залетит морозный воздух с дождем, а с ним - и сам Антон, целый целехонький, с улыбкой искрящейся. — Ну и заваруха на дворе. Краше на печи сидеть, чем в дождь выходить. — улыбается юноша дрова возле печи складывая. — А ты чего ль на лавке сидишь? На печь прыгай, та теплая. Поднялся Арсений с лавки, к печи подошёл, щупает рукой - и правда, теплая. А Антон на полу сидит, дрова раскладывает, да печку вновь затапливает. Тот поднял голову на гонца, с ног до головы оглядывает, брови сводит, хмурится. — Негоже в мокром ходить, — поднялся юноша с пола, с Арсением равняясь. — снимай рубаху, я те сухую дам. Опешил гонец от слов таких, да и самому зябко в мокрой одежде стало - снял рубаху свою, насквозь мокрую, и чистую надел, сухую. Антонову. Стоит посреди хаты, двинуться не может, странно ему как-то. На печь залезть? - Хозяина не уважать. На лавку сесть? - Так только что сидел... Стоял бы так до вечности, как Антонов голос его окликает: — Та чего ж стоишь столбом? На печь прыгай, заболеешь ещё, небось. Глянул гонец на юношу, да и давай на печь забираться. Печь широкая, теплая, одеялом устеленная, да подушками покрытая. Лег на неё Арсений, да только сейчас узнал, как замёрз, под дождем бегая. Съёжился в комочек, одеяло притянул, да и забыл вовсе и о непогоде, и о дороге в Киев. Лежит, глаза прикрыл, спать собирается, забыв, что он и в гостях вовсе. Уже сон на него нагрядает, а печка греет, тело согревая, как слышит он далеко-далеко голос Антонов: — Арсений... Арсений? — а сам и пошевелиться не может, смучился сильно, да и не хочет глаза открывать, сон прерывать. Так и заснул он, на печи теплой, под одеялом тяжёлым, да в рубахе сухой. Антоновой.***
Светит солнце с востока, гулять зазывает, да не до гуляний сейчас Антону - травы сушеные рубит, чаи свежие заливает. А дело-то и не в лекарстве вовсе - Арсений заболел. Вот Антон и спохватился всеми рецептами его отлечивать - на ноги ставить. Ещё в ночи понял Антон, что не просто так Арсений вертится на печи, да в одеяло закутывается - болеть начинает, в мороз его бросает. Тогда-то и встал Антон, по мешкам рыская, травы нужные ища. Всю ночь рецепты свои перечитывал, да чаи готовил. А как проснулся Арсений - отпаивать его начал. Вот уже утро наступает, а Арсения всё в дрожь бросает. Подняться пытается - ноги слабеют, да и не держат. Схватился за голову, да и делать что с этим не знает - ехать ему надобно, чтоб в город успеть. А Антон всё бегает, травами лечит, помочь пытается, муки облегчить. И лучше гонцу становится - да только поехать на коне всё равно не сможет. Опечалился Арсений, всё о неудаче своей думая, да поделать ничего не может - слабость сковывает, руки с ногами слабеют, да головушка от боли тяжелеет. Сидит на лавке, суп, Антоном сваренный, сербает, ложку еле-как держит. Да и скучно ему стало, поговорить охота, а рядом как раз Антон - ему-то он все печали и выложит. — ... И вот я тут, болею, а мне сегодня в город уже надобно, а через недели две в Киеве быть. Ах, бедная моя головушка... Сколько ж ещё я дней потеряю от болезни чертовой?... — вздохнул гонец, голову опуская, да тарелку к груди прижимая. Но на душе спокойней стало, да и горесть разделять лучше с кем-то. Сидит Арсений на лавке, на Антона напротив смотрит, а тот лицо нахмурил - о чём-то важном думает. Молчит, ни слова не молвит, а потом как хмыкает себе под нос, да и давай улыбаться. — Неужто я что-то смешное поведал..? — нахмурился Арсений, веселья юноши не понимая. — Нет, нет! — успокоился мо́лодец, улыбку с лица убирая. — Но я знаю, как горю твоему помочь. Опешил Арсений, от слов таких громких, но самому интересно стало. — И как же? — вопрошал Арсений, тарелку рядом на лавку ставя. — Мы вместе поедем. — удивление на лице Арсения было явным, потому Антон продолжил. — Дождя уже нет, погода ясная. На коне твоём до города доскачем, я, коль ты не можешь, буду коня вести, а ты сзади сидеть. С собой травы возьму, и в дороге лечить тебя буду. А там вместе и до Киева доедем - мне и самому туда надобно было б. Сидит Арсений, слова Антона обдумывает, да и улыбка на лице всплывает. Хорошо ж, однако, сложилось. Он так и до Киева в сроки доедет, и вылечится по дороге. И Антону путь ляжет. Ах, хорошо то как! — Вместе поедем, — кивнул Арсений, улыбаясь. А Антон ему дай, и в ответ улыбнулся. Хорошо ж, однако, сложилось.***
Выехали они лишь в обед. До города от села недалеко - до вечера успеют, ещё и на площадь попадут, чтобы указ в сроки рассказать, а завтра уже в другой город поехать. Вьюк побольше травами набили, да едой из припасов Антоновых. Сам Антон спереди уселся, за поводья конем управлять; а Арсений сзади, прямо за Антоном сидит, со спины его охватывает, чтобы не упасть. Едут по дороге между полей, да и на небо голубое поглядывают - а оно-то опять чистое, и не скажешь, что дожди всю ночь поливали. Только земля сырая, и на деревьях осталось немного дождевой воды. Птицы на деревьях чирикают, и мошкара кусает, а так, куда ни глянь - то благодать. Засмотрелся Арсений на красоту природы, да и сильнее в объятьях сжал Антона. Голову на плечо его поклал, и от чего-то радостно на душе стало. То ли от природы вокруг, то ли от птиц щебетанья, то ли от... — Голова не болит? — тихо спросил Антон на ухо Арсению, что тот аж вздрогнул, из раздумий выныривая. — Нет, — так же тихо молвил Арсений, на кудри перед глазами всматриваясь. — А болит что-нибудь? — вопрошал Антон, голову ещё ниже к Арсению склоняя, чтобы ответ расслышать. — Нет, — усмехнулся Арсений. — А есть хочешь? — вновь молвил Антон, веселя Арсения. — Нет, Антон, — засмеялся гонец, руки покрепче на туловище Антона сцепляя. — И чего ль ты смеёшься? — нахмурился Антон, вдаль вглядываясь и голову от Арсения отклоняя. — Забавно мне. — От чего забавно? — хмуро молвил Антон, уголками губ усмехаясь. — От тебя забавно. — ещё краше засмеялся гонец, совсем как ребёнок веселью в душе поддавшись. — Надобно тебя травами напоить. Уже бредить начинаешь, — серьезно выдал Антон, да, не сдержавшись, тоже засмеялся. — Неужто я и бредить могу? — вопрошал Арсений. — А то! - кивнул Антон. — Как встанешь ночью темной, на мороз выйдешь, а тебя потом ищи-свищи. А я на кой черт на тебя столько трав потратил? — возмущался юноша, всё ещё усмехаясь. — Страх-то какой! — кивнул Арсений. Подвинулся ближе, шею вытянув так, чтоб Антона лицо видеть, и руку на сердце поклал. — Клянусь сапогами, не буду бредить! — и глядит на Антона серьезно, а сам улыбку кое-как сдерживает. А Антон сидит, улыбается, брови вздернув. — Сапогами? Велика честь, сапогами клясться. — смеётся юноша голову отворачивая, на дорогу смотрит. — А чем бы и нет? У меня вон они, какие! — вытянул Арсений ногу, сапог свой показывая. Глянул на них Антон, да ещё гуще засмеялся. — За 18 Серебренников на базаре выторговал! Ишь чё... Смешно ему. А сам то в старых ходишь. — Хожу. Но мне и не указы на площадях рассказывать, — кивнул Антон, коня за поводья дёргая. Так и ехали они до города, черт знает, о чем балакая. Солнце уже уходило с вершины, как остановились они под деревом отдохнуть, да поесть. Совсем немного до города осталось - поля ещё проехать, да там уже пригород покажется. Сидят на траве душистой, хлеб едят с маслом, а Арсений всё чаи пьет. Легче ему от лекарств Антона стало, да спать опять клонит - телу отдохнуть надобно. Встаёт уже Антон, к дороге готовясь, смотрит на Арсения и замечает неладное. Присел перед ним, руки его в свои взял и пальцы щупает. — Спать хочешь? — Ага, — зевает Арсений, глаза обессиленно прикрывая. — Сядь на перёд, так поспать сможешь, — молвит Антон, за локоть его поднимая и на лошадь помогая забраться. А сам сел следом за Арсением, его за грудки придерживая. — Удобно? — Мгм, — тихо кивнул гонец, в сон беспокойный проваливаясь, голову на плечо Антона откидывая. — Спи пока, до города скоро доедем, — молвил Антон так же тихо, двинувшись по дороге.***
Сколько Арсений проспал - он и сказать не сможет. Но когда раскрыл глаза - солнце уже было на горизонте, и они подъехали к городу. Шея сковывала болью от долгого лежания на плече Антона, а ноги, стало быть, были набиты сеном. Арсений глянул на Антона и опешил от серьезности во взгляде юноши. Он, видать, ещё не заметил пробуждение Арсения, и продолжал его крепко держать в объятьях одной рукой, другой управляя лошадью. — Антон, — тихо позвал Арсений, всё лицо задумчивости разглядывая. Вздрогнул резко юноша, да на гонца в своих руках глянул - и сразу лицо содрогнулось, из серьёзного становлясь спокойным и даже ласковым. — Проснулся? — усмехнулся Антон, ответ и так зная. — А мы уже к городу подъезжаем, — взглядом на город указывая, молвил юноша. — Я вижу, — улыбнулся Арсений, совсем не на город глядя. Но Антон сделал вид что не заметил. Мало ли, вдруг и правда бредить гонец начал... — На площадь ехать? Или сразу к гостевому... — не успел он договорить, как Арсений перебил: — На площадь. Завтра некогда будет. Антон кивнул, направляясь в сторону площади. Люди, разгуливающие по улицам города, озирались на гонца киевского с... А кто это? Ещё один гонец? На одном коне? — Странно это как то... — перешёптывались между собой люди, направляясь к площади, объявления гонца слушать. Остановились Антон с Арсением на площади. Спрыгнул Антон с коня, чтоб внимания поменьше к себе озирать, да всё равно все на него одного и смотрели, пока Арсений указ читать не начал. — ... Указ Князя Матвиенко», — закончил зачитывать Арсений да снова к вьюку с письмами потянулся, в церковь надобно отнести. Только спрыгнуть с коня хотел, как Антон его остановил, за поводья коня взяв. — Давай я письма отнесу, ты ж на ногах еле стоишь? — молвил Антон, на Арсения жалоствино глядя. — Нет. Они без меня письма не возьмут. Я гонец на службе, это мои поручения, — строго молвил Арсений, с коня пытаясь слезть. — Я с тобой иду, — подхватив Арсения за руку, кивнул Антон. — Антон, — прошипел Арсений, руку отдергивая. А Антон и не крепко держит - взянь, да и отпусти. Возгордился Арсений победой, два шага сделал, да тут его как повело, что за Антона вновь вцепился. А Антон и смотрит на него жалостливо, да только с усмешкой небольшой, что всё же прав оказался. Арсению бы правоту юноши признать, да горд слишком в таком положении. Антон только крепче руку перехватил, да улыбаться начал. — Молчи, — разгневано молвил Арсений, на Антона радостного поглядывая. — Молчу, — ещё больше улыбнулся Антон. — Молчи тише. — нахмурился Арсений , на Антона опираясь, до церкви шагая. Кто б увидел их - засмеяли б. Так под ручку до церкви идут лишь возлюбленные - венчаться, и старики - молиться. Да только они не то и не другое. Они гонец и лекарь, что едут на одной лошади до Киева. Шутки ради - никто б им и не поверил. Да они никому про это и не балакают. Заходят вдвоём в церковь, Арсений письма в одной руке несёт, за другую его Антон держит. Людей немного, вечерняя служба через полчаса только, но косо на них всё же поглядывают. Доходят до Батюшки, а тот как только их увидел брови поднял да чуть рот не раскрыл. — Арсений, что ж с тобой? Еле на ногах стоишь, — взволнованно начал Отец Мирослав. — Болезнь сковала бедного, — за Арсения ответил Антон, да не долго радовался - Арсений под ребра локтем толкнул так, что тот и затих. — Недомогаю, — улыбнулся Арсений на Антона зло поглядывая. — Ох, Арсений... Как же так? Али наскакался по городам без еды и сна... — вздохнул Батюшка, на гонца жалостливо глядя. — Такова моя доля, Отец Мирослав, — грустно усмехнулся Арсений, письма отдавая, да желая поскорее с церкви выйти - запах свечей голову кружит. — Да что ты, дитя моё... Коли будет нужда - приезжай, всегда поможем в храме божьем, — кивнул Отец всё также грустно вздыхая. — Ещё приедем, — улыбнулся Антон за Арсения выводя их обоих в сторону дверей. — Арсений, я помолюсь за Ваше здоровье, — улыбнулся Батюшка провожая их взглядом. — Спасибо, — кивнул Антон, уже окончательно к двери подобравшись. — До свидания, храни вас господь, — как скороговорку вымолвил Антон быстро выходя из церкви. Как только они очутились на дворе, Арсений тяжко вздохнул, сердито глядя на Антона. — Что? — опешил юноша, не понимая сердитости гонца. — Больше ты со мной в церкви не ходишь, — вздыхает Арсений, направляясь, всё также с Антоном под ручку, к лошади. — Чего-й то? — Того-й то, — перекривляв голос, молвил Арсений, обижаясь. — Ты чего?... — молвил Антон, глаза беспокойно состроив. — Ну Арсений... Ну скажи что нибудь. — Пошли к гостиному дому, — спокойно сказал Арсений, но Антону спокойнее не стало. Поселилась в груди у юноши обида за поведение своё непристойное, и вина перед Арсением, да как исправить-то, он не знал, потому просто шёл рядом, за руку гонца придерживая. Дошли до гостиного дома, лошадь в конюшне оставили, да спать пошли, не молвя ни слова, по кроватям. Лежат уже на постелях мягких, да уснуть всё никак не могут. Антону подушка колет, Арсению одеяло комкается. Дёргаются, крутятся, а заснуть никак не могут. Окно, между кроватями, фонарем уличным в комнату светит. Да и не виновато-то окно в неправильности своем, да только теперь и оно не любо Арсению с Антоном. Лежат оба, на него смотрят, а сами гневаются, да неповинное окно проклинают, что без штор. Не выдержал Арсений, вскочил с кровати, да свое одеяло на окно повесил - тут же темнее стало в комнате, да от того не легче. Лег на свою кровать Арсений без одеяла, в одной ночной рубахе, да и мёрзнуть начал. Глядел на это Антон, да и диву давался дурости гонца. Встал с кровати, взял одеяло в руки и к кровати Арсения подошёл - укрыл слегка, да к своей кровати вернулся. Лежат опять в тишине, только слышно, как оба дышат - не спят. — Дурачок своё одеяло мне давать? — тихо спросил Арсений, ни капли не гневаясь. — Дурачок своё одеяло на окно вешать? — тихо молвил Антон, не упрекая. — Лечу тебя, а ты болеть хочешь. И стыдно тот час Арсению стало за помощь Антонову, и его отношение к ней. Не будь Антона рядом - он бы, возможно, так и полег на кровать на недели. И не повез бы его никто по службе помогать, в сроки успеть. И не жалел бы его никто. Стыдно Арсению за себя стало, что и ответить Антону забыл, а коли опомнился - другое волновало: — Тебе холодно, а ты и молчишь! — спохватился Арсений на Антона испуганно глядя. — Не холодно, — врёт, думает Арсений. А сам слышит как у Антона зубы стучат. — Забери одеяло, а то оба болеть будем, — молвит Арсений, а Антон будто и не слышит вовсе. «Горделивый дурачок», думает гонец, а у самого воспоминания перед церковью вспыхивают. «Неужто я выглядел так же?» диву даётся Арсений, с кровати вставая, и одеяло на плечи свои набрасывая. Подходит к кровати Антона, а тот лежит, как ёж: скрючился, и пыхтит что-то про «Не нужно мне одеяло». — Ну не нужно, так не нужно, — вздыхает печально Арсений, рядом с Антоном ложась. — Ты чего й тут делаешь? — вопрошает Антон, к стене двигаясь. А Арсений всё шире ложится, одеялом их двоих накрывая. — Лежу. Того й то и делаю, — спокойно молвил Арсений, над Антоном потешаясь. — А чего не тама? — кивнул Антон на кровать Арсения. — Потому что тута. — Арсений уже улыбался, не стесняясь. — Спи. Завтра ехать ещё. И снова стало тихо в комнате. Да только не нервно, а спокойно так, как летним ранним утром, как осенним вечером, как на теплой печи зимой, и как первыми щебетаниями птиц весной. Спокойно. И даже будто бы очень хорошо. Уже проваливаясь в сон, Антон тихо, едва открывая губы сказал то, что мучило душу. — Прости. Никто не ответил, и Антон уже подумывал что Арсений спал, как тот тихо, полусонно ответил: — Я и не обижался.***
За ночь одеяло с окна упало, открывая вид на раннее солнце. Антон с Арсением уже были на ногах - ну, больше Антон, чем Арсений, но всё же - собирались и одевались чтобы поехать в следующий город, но если быть точнее сначала в посёлок, а уже через день в город. Так уж вышло, что до назначенного места нельзя было добраться за один день, потому Арсений всегда останавливался в посёлке у давнего друга ночь провести, а потом уже и в путь отправлялся. До поселка пол дня ехать, да только сам вести коня Арсений не может, а Антон дороги-то особо и не знает, вот и встали с первыми лучами, кабы всё успеть, да не заблудиться по неопытности. Солнце ещё только встаёт, а они уже на коне за город выезжают. Воздух летом пахнет; тем самым прохладным, лёгким ветерком. Арсений головой вертит, улыбаясь, волосы ветру подставляя. Смеётся чему-то и нарадоваться не может, что Антон тоже улыбается - тяжко было без этой улыбки. И вдруг ловит себя на этой мысли гонец, да и понять не может, «чего ж тяжко так было?». Неужто сердце по всем людям так колит? Но нет же... А по Антону - да. И тяжко становится, и грустно когда тому не радостно. Да только обнять его тогда хочется, и рассмешить хочется, и понравиться хочется. И странно это. И страшно. Да только заглушить то чувство Арсений не может. Гложет что-то изнутри, теплые чувства грея, а он и повинуется чувству - Антона крепче со спины обнимая да шутки на уши молвит, только чтоб смех Антонов слышать. Странно это. Но Арсений об этом не думает. — Обед уже, становимся на отдых? — спрашивает Антон, лицо к Арсению поворачивая. — Давай под лесом. В тени полежать можно будет, — кивает Арсений, с Антоном соглашаясь. Подъезжают к лесочку под деревьями укрыться, да и диву даются красоте той неписанной: деревья, стволы широкие, ветви все укрыты листьями, так что солнца не видно, а на поляне меж деревьями всё цветами душистыми засеяно. И какие то были за цветы! И ромашки с одуванчиками, и лютики. И ещё много-много других цветов, звать которых как Арсений не знает, но от того они хуже не становятся. Одолела Арсения радость детская, да вдруг захотелось венок сплести - как мама в детстве учила. Слез с коня, на траву мягкую ставши, да и скинул сапоги свои массивные, чтоб по полю босиком побегать. Ступил голой стопой, а трава мягкая, влажная после росы. Идёт себе меж цветов, да какой понравится - тот и срывает для венка пышного. Глядит на то Антон, да перестать улыбаться не может, радостно ему на душе за таким гонцом наблюдать. Оставил коня пастись, а сам под деревом на траву сел, всё на гонца поглядывает. Сидел бы так вечность, да скучно стало - решил тоже венок сплести. Насобирал одуванчиков жёлтых, опять под деревом сел, да и плетёт себе. Маленький венок вышел, без листьев и ещё абы каких цветов, но Антону и такой нравится. Вышел из поля Арсений, свой венок доплетая, глянул на него юноша, да и не удивиться не смог. Несёт в руках своих гонец не венок, а корону целую, десятьма руками, кто подумал бы, сделанную. И цветы разные в венке, и колоски всякие, пышным вышел венок, разноцветным. А то всё Арсений один сплел, без помощи чьей-либо. И идёт себе с поля гонец, Антону улыбается, венок на себя примеряет. И странно от того Антону на душе стало. И колит что-то в сердце от красы гонца, да чего колет - понять не может. Сидит опять, на траве под деревом с венком в руках, а взгляд оторвать от гонца не может. Красивый тот, да и хороший душой. Обнять его хочется, да ещё век не расставаться. И горестно в тот час Антону на душе стало - доедут до Киева, а там уже и дороги их разбегутся. Да только думать об этом сейчас не хочет - тягости ещё столько дней носить. Потому и не думает, с травы мягкой встаёт и к гонцу на встречу идёт, в ответ улыбается. — Ну и венок ты, Арсений, сплел... Краше моего будет, — улыбается Антон, свой венок показывая. А Арсений как глянет, да и как рассмеётся неподдельным смехом - и на душе Антона ещё краше стало, ещё легче. Присели рядом с поляной цветочной наесться и напиться. Доедают кусок хлеба, один на двоих, да тут как обернется Антон, поляну глазами окинув, да как заметит куст ягод, что и понять ещё не может как подскочил и рассматривать её начал. Оглядел куст да листочки, ягоду в руках раздавил, да смотрит - не обманка ли. Съел одну и в улыбке расплылся. Арсений на него косо глядит, понять не может, что тот делает. Уже и спросить подрывается, да Антон на него поворачивается радостный, ягоду показывает. — Ежевика, — одно слово, а радости через край. Встаёт Арсений с места насиженного и к Антону подходит. Глядит - целый куст ежевики доспевшей, будто их одних дожидалась. Отвязали от вьюка корзинку Антонову, да давай в неё ягоды собирать. Три ягоды в корзину - одну в рот. Так и сидели у куста, пока весь его не ободрали, всю корзину заполнив. Взгляд друг на друга поднимают, да в смех пускаются, от лиц в соке. Губы с щеками синие, руки об шипы поколоты, а в душе оба счастливые. — На коня и в путь? — спросил Антон, корзинку с земли поднимая. — В путь, — улыбнулся Арсений, руки от листьев отряхивая.***
Долго, али коротко ехали гонец с юношей до посёлка назначенного. Снова поменялись местами Антон с Арсением на коне; чтобы корзинку в руках держать, Арсений вперёд сел, голову пригнув, а Антон из за него на дорогу поглядывает, да коня ведёт. Так и ехали они, пока не заблудились. Да не долго блуждали они по лесу, скоро к тропе нужной выехали. Да только вечер уже клонился, поспешать было надобно. К счастью, уже за леском дома показались, а там и дом Ильи - друга Арсения. Выехали на улицу меж домов, едут на коне, взгляды детворы на себя оборачивают, а соседи меж собой уже шептаются что гонец в посёлок заехал. Подъезжают уже к воротам, хорошо Арсению знакомым, а им уже и отворяют - мужчина большого роста с улыбкой до ушей. — Встречай гостей! — кричит Арсений ответно улыбаясь. — Али не один в этот раз! — кричит Илья, коня запуская, да ворота за ним закрывая. Спускается Арсений с коня, корзинку всё ещё к себе прижимая, а за ним и Антон вскакивает. — Хозяину двора, — передает корзинку с ежевикой другу, а тот глядит, да всё улыбается. — Только корзинку верни, она его, — кивает гонец в сторону юноши, да как представить того не знает. — Антон, — протягивает руку молодец, за Арсения ту проблему решая. — Антон, — задумчиво повторяет мужчина руку пожимая. — Вы...? — Лекарь. — улыбается Антон, да только неспокойно как-то - по рукам видно. — О, лекарь - то хорошо! Хоть кто-то Арсения лечить будет, а то не ценит себя совсем. Я ему сколько уже говорю: сходи спину полечи, болит она у него всё время, а он ни в какую! — Илья... — молвит Арсений, Илью стараясь остановить, а тот только начал излагать. — ... Один раз у него спину прям на коне прихватило! Ой и намучился я тогда сь... Вдвоём с Людкой шею ему разминали, да спину мазями обмазывали. Два дня он нормально разогнуться не мог! Еле как на коня своего залез, а я его не пускаю: спину прихватит, а никого рядом не будет. Отлежаться надобно! А он ни в какую: ехать мне надо, успеть мне надо. И что в итоге? Уехал, меня волноваться оставив, — закончил Илья, зло на друга поглядывая, все проделки того вспоминая. Да взаправду он не злился - волновался за Арсения всё же. — Давно то было, чего вспоминать, — подал голос Арсений на Антона рядом поглядывая. А тот стоит, в мысли свои окунувшись, да отчего-то тихо смеётся. — Чего й ты? — молвит Арсений на юношу глядя, пока Илья за своей корзиной пошёл, ежевику перекладывать. — Неужто не изменился ты совсем? — усмехается, торбу с водой доставая. — Нет, — усмехается Арсений, из рук Антона торбу забирая и глоток делая, — я ещё краше стал. — Ой ой, губу закатай Арсений! — крикнул Илья, к ним с уже пустой корзинкой подходя. — А то наступлю. — Не любишь ты меня, Илья... - грустно молвил Арсений, печально вздыхая. — А чего ж мне тебя любить? У меня Люда есть, — улыбнулся Илья гостей к конюшне отправляя, чтоб лошадь загнать. — А где ж она? — нахмурился Арсений, жену Ильи в огороде высматривая. — Да баню моет, сегодня ж воскресенье. — кивает Илья, на баню указывая. — Хорошо что сегодня приехали, отмоетесь наконец, а то в этих гостиных даже мыться негде. — вздохнул Илья, конюшню замыкая, да во двор опять выходя. — Серафим! Не бегай в огороде, картошку поломаешь! — послышался голос Люды, а вскоре Арсений и сам увидел её. — Людка! — окликнул он её, а она как вздрогнет, будто девчонка, да обернется на Арсения, в улыбке растянувшись. — Ой, Сенька! А чего ж без предупреждения? Мы тут все в заботах, даже приготовиться не успели, — подходит, обнимает его за плечи, а Арсений и думает - совсем она не меняется. — Я ж проездом, Люд. Да и кто вам весточки доставит кроме меня? — шутя, молвит Арсений, а она и смеётся, как и раньше, открыто. Да вдруг глянет за Арсения, да как лицо её изменится, что и страшно любому становится. — Ну и чего ты стоишь?! — хмурится Люда на муженька своего довольного глядя. — Иди баню топи! К нам гости приехали. — Кричишь, как старуха... — молвит Илья, дрова собирая да к бане направляясь. — А ты ворчишь, как дед старый... — пыхтит Людмила, руки складывая. — Люди с дороги, уставшие, а ты баню уже затопить не можешь... Бес бы тебя забрал, ленивца такого!.. Переглянулись Антон с Арсением, подальше от строгой Люды отходя. — И чего это с ними..? — тихо вопрошает Антон, на Арсения поглядывая. А тот усмехается, зная, в чем дело. — Ничего. Они любят так. — Странно это, — нахмурился Антон. — А чего ж в любви не странно, — усмехнулся Арсений, на небо вечернее поглядывая. — И то верно, — кивает Антон, вслед за Арсением голову поднимая.***
Опустилась на небо ноченька, а во дворе ещё никто не спит - всё с бани дети бегают, да взрослые на улице сидят, о жизни молвят. Пошла Людмила в баню самых младших мыть, и самой мыться, остались мужчины на лавке возле дома сидеть, своей очереди ждать. Да не долго ждали, уже и Людмила, с Марфой на руках, вернулась. — Идите мыться, пока баня не остыла, я вам полотенца принесу, — тихо шептала Люда, сонную дочь на руках держа. — А где ж мы их класть будем? Печь занята, кровати - тоже, — спросил Илья Марфу по голове поглаживая. — Так на сене что ли вместе не поспите? — повернулась Людмила к Антону с Арсением. — Поспим, — кивнул Арсений, с лавки поднимаясь. — Нам не впервой, — хмыкнул Антон, прошлую ночь вспоминая. Людмила с Ильёй на сено пошли, одеяла стелить, а Арсений с Антоном, как и было велено, в баню ушли - мыться. Хорошо в бане, не холодно, но и не жарко. Да только странное чувство в груди Арсения снова окутало. Стоит в предбаннике, да одежду снять не может - стыдно от чегось ему стало. — Ты ступай первым мыться, — молвил Арсений глаза с пола не поднимая, лишний раз на Антона обнаженного не глядя. А тот стоит, наготы своей не стесняясь - полотенце на плечо повесил да ждёт гонца, а тот вот оно, что выдаёт. — Чего й то? — вопрошает Антон на Арсения глядя, а тот и в глаза юноши посмотреть боится. — Баня небольшая - толкаться будем, — врёт Арсений, да Антон всё по нему видит. Да только не молвит ничего насчёт этого, вздыхает только, да плечами пожимает. — Как знаешь. Ушёл Антон мыться, а Арсений на лавку присел, ждёт пока его очередь будет. Сидит себе, дай думает, что сейчас оголиться может, полотенцем обмотавшись - никто ж не увидит. Скинул рубаху с брюками, к сапогам потянулся, да тут то сердце в пятки его и ушло - дверь отворилась, Антон из неё мокрый выходит. У Арсения глаза по пять копеек, только и успел что полотенце на колени набросить, сидит теперь как свекла красный - сам не зная от чего. — Хороша у них банька, — молвит Антон, вверх куда сь глядя — Такую б себе построить, — задумчиво тянет Антон, на Арсения взгляд поворачивая, да понять-то сразу ничего не может. — Ты чего? — Ничего, — тихо молвит Арсений, всё от Антона взгляд не отворачивая. Юноша взглядом зорким его оглядывает, потом на вещи на лавке глядит, да усмехается. — Как же ж ты штаны снял, сапоги не снимая? — спрашивает Антон, всё на красного Арсения глядя. — Не знаю, — ещё пуще кровь к щекам подступает, но сделать с этим Арсений ничего не может. — Ладно, горе ты луковое, ступай мыться а то совсем вода остынет, — смеётся Антон, вещи свои с лавки забирая, да на себя надевая. Глянул на неподвижного Арсения, да ещё сильнее засмеялся. — Ну и чего ж ты сидишь? Сапоги помочь снять? — улыбается, руки к шнуровке тянет. Хочет уже остановить его Арсений, да замирает, дышать переставая. Глядит на картину перед глазами, и оторваться не может - и останавливать уже не хочется. Сидит Антон у него в ногах в одной рубахе, сапоги его развязывая. Да трепетно так, будто и не гонцу, а ребенку сапоги помогая снять. Закончил правый сапог развязывать, за пятку схватил, да на себя потянул снимая. Поставил обувь под лавку, да и к левой ноге потянулся, то же самое проделывая. — Мыться сам будешь? Иль тоже помочь водичку лить? — не вставая с пола глядит на него Антон снизу вверх, да усмехается, улыбкой своей хитрой. — Сам, — молвит Арсений не своим голосом. Полотенце придерживает, к двери подходит, да за неё скрывается будто и след простыл. Стоит в бане, спиной к двери прижимается, да надышаться хвойным запахом веников не может. Дурно ему как-то. Щеки печет, пальцы рук покалывает. Та не думает об этом Арсений, все чувства на болезнь проклятую списывая. Помоется, чаями Антона напьется, да спать ляжет - а там уже и лучше ему станет. И бредить перестанет.***
Постелили гонцу с лекарем на сене, что над конюшней хранилось. Ночи летом теплые, да без одеял никуда - под утро и морозец выпасть может. Поклал Илья с улицы лестницу деревянную на чердак конюшни, чтоб забираться было удобней, Людмила на сено одеяла два постелила - на одном лежать, другим укрываться. Залезли Антон с Арсением на сено, да нарадоваться, как дети, не могли. На сене сухом летом спать - милое дело. Пожелали Илья с Людкой доброй ночи им, да строго наказали с утра их разбудить, когда те выезжать будут - чтоб гостинцами юношей не обделить. Ушли Илья с Людкой в дом, Арсения с Антоном стелиться одних оставив. Кувыркались на сене колючем юноши, да всё же легли. Лежат, одеялом одним укрываются, да на небо звёздное через дверь открытую глядят. Уже и Луна на небе черном появилась полная, да никто из них так и не заснул - каждый о своем думы думает. Светят звёзды яркие, сеном сухим над головой пахнет, и одеяло теплое греет. Да только опять странно Антону как-то. Слышит Антон, как Арсений рядом дышит, и заснуть от того не может. И не злят его эти звуки, только больше к гонцу притягивают - ближе всё быть хочется. Отвернулся Антон от звёзд на небе, на Арсения смотрит - а тот и не спит вовсе, тоже на звёзды глядит. И проснулась вдруг в Антоне смелость неожиданная, как тогда, в бане, когда сапоги ради шутки развязывал, и придвинулся Антон к Арсению - не близко, но так, чтоб рукой дотянуться. А Арсений рядом лежит, не шевелится, будто и не заметил взгляда настырного, да движений Антоновых. На луну в небе глядит, да чует, как щеки розовеют. От болезни, небось, от болезни... Антон на лицо Арсения смотрит, да налюбоваться не может - красивый гонец всё же. И мало Антону вдруг стало расстояния меж ними скороченого - ещё ближе хочется, чтоб все морщинки на лице разглядеть. Да боязно снова к Арсению двигаться, да и некультурно вовсе. Вдруг гонец рассердится, а там уже и не знает, что сделает. Потому и не двигается Антон, хоть хочется, да сильно колется. Арсений всё гуще краснеет, да будто мысли Антона читает уже, и сам придвинуться хочет. Люб ему взгляд влюбленный, коим Антон его обдаровывает. Да только в ответ взглянуть боится - страсть его тогда одолеет. Лежит, всё также на небо глядя, да только звёзды уже глаза мозолят - а повернуться к Антону боится, потому и лежит в открытую дверь уставившись. Долго лежали б они ещё так, да только не стерпел Арсений, в Антона сторону придвинулся, глаза закрыв, чтоб взгляда того не видеть. Близко совсем теперь друг к другу Антон с Арсением, чуть ли ни одним воздухом на двоих дышат. Гонец со всей силы глаза сжимает, да сердце своё проклятое слышит - выбиться из груди пытается. Не видит Арсений, а чувствует, как Антон к нему ближе склоняется, да чуть ли лицо к лицу не соприкасается. Замер весь, как струна натянутая, да сделать чего - не знает. Так и лежит, в сено вжимаясь, и действий Антона ожидая. Не поверил Антон глазам своим, как увидел что гонец к нему жмётся. Дыхание в груди перехватило, да только как взглянул на лицо скорченное гонца - чуть ли смехом не подавился. Да только не позволил себе Антон и улыбнуться, чувствует, что гонец волнуется - над чем же тут смеяться? Поближе к лицу Арсения наклонился, и во второй раз уже диву дался от волнения того - дышит прерывисто, чуть ли не задыхается, а сердце в глотке у него стучит. Решил Антон волнениями ещё больше гонца не мучить, потянулся рукой к волосам смолистым и убрал колосок, что запутался. Отклонился от лица, обратно рядом ложась, да на небо взгляд направляет - улыбается всё же от ситуации такой нелепой. А Арсений вдруг как глаза распахнёт от удивления, да как посмотрит на Антона испуганно. — Чего? — вопрошает Антон улыбку с губ стирая. А Арсений глазами хлопает, да за сердце в груди хватается - понять всё никак не может. — Так это... — начинает было Арсений, да сам себя останавливает. Что он ему сказать может? Что поцеловаться с ним хотел? Иль чтоб ещё чего сделал? А может ему и вовсе то привиделось... Вздыхает Арсений устало, на одеяло обратно падая, да от Антона отворачиваясь. — Ничего. Просто бредить начинаю. Не сдержался Антон, да усмехнулся, к спине Арсения поворачиваясь. Да только Арсений не так его смех понял - повернулся к нему через плечо, да обиженно буркнул: — Сапоги не отдам. И рассмеялся Антон ещё краше, лбом в спину гонца тыкая. — Не переживай, не заберу. А как остыл Антон от смеха яркого, уже в темноте, да тишине к спине гонца придвинулся, руками обнимая. Дремал Арсений уже, да только объятья со спины почувствовал - но делать ничего с этим и не хотел. — Знаешь, — тихо молвил Антон, на сон Арсения крепкий надеясь. Да не спал тот ещё, слова юноши внимательно слушая, — кажется мне, что я тоже бредить начинаю, — и провалился в сон Антон, пока Арсений над словами этими раздумывал. Но не тяжко ему от них стало и не горестно, а спокойно так, будто не один он в этом болоте тонул. Будто есть ещё надежда на счастье тихое, да ночи долгие. Будто, расставшись однажды, они ещё встретятся снова. Так и заснул Арсений, об Антоне, что со спины обнимал, думая. И не знал Арсений, но чувствовал, что и Антон о нём во сне думает.***
Настало утро во дворе расцветать, да не спит уже никто, все по двору бегают - гостей милых в дорогу провожают. Собрала Людмила еды им, да припасов, Илья подковы коню почистил, а дети - а что дети? Бегают по траве, да улыбаются - лучше всяких гостинцев будет. Сидит Антон на лавке, - ждёт, пока гонец соберется - а рядом Марфа в сарафане бегает и прыгает, ромашки собирает, да Антону отдаёт. Уже все ладони в листах, да цветочках, а Марфе мало - ещё рвет и Антону в руки складывает. Вздыхает юноша, но не тяжко совсем, а с улыбкой, детскому нраву умиляясь. Бурчит что-то девчонка, ещё один цветок срывая, подходит к рукам, да не в руки цветок кладет, а на лавку, и снова что-то тихо шепчет. — Что? — молвит Антон, слегка удивляясь, да решает переспросить - что там Марфа под нос бурчала. — Не трогай, — трясёт головой Марфа на цветок указывая. — Чего это? — вопрошает Антон на девчонку изумлённо глядя. — Арсению, — бурчит Марфа, цветы в руках Антона оглядывая. Кивнул Антон, доброте ребенка удивляясь, да снова улыбаться начал. Оглядела Марфа траву в руках Антона, нахмурились и молвит: — Клади, — по лавке рукой стукает, а юноша и повинуется - на лавку всё из рук скидывает. Сидела Марфа над цветами, разглядывала, перебирала, а потом взяла один и с краю отложила. — Марфе, — бурчит девчонка, а Антон ещё краше усмехается. Приходит Арсений с гостинцами на перевес, лошадь за собой ведёт да Антону кивает - выезжать пора. — Айя-яй, — вздыхает Людмила, с упрёком на дочь глядя, — А кто это у нас цветы рвёт? — Илья рядом смеётся, Марфу на руки подхватывая. — Не ругай Марфочку, — улыбается мужчина, дочь по спине поглаживая. — Тебе бы только не ругать... — молвит Людмила. — Зачем цветы нарвала? — к дочери обращается, взглядом прожигая. А та не отступает - тоже брови сводит на мать смотрит. — Гостям. — бурчит Марфа, на Арсения с Антоном показывая. — Ну вот! А ты кричишь, Людка... — улыбается Илья, дочь на землю опуская. Берет Марфа с лавки два цветочка и к Антону подходит - ромашку в руке протягивает. Присел юноша на корточки, ромашку берет, да радуется больше ребенка, за ухо ромашку заправил, да встал в полный рост. Подходит Марфа к Арсению, тоже ромашку отдать. А тот ни наклониться, ни взять не может - руки заняты. Неловко ему стало, да объяснить-то ребенку не может. — Мне не надобно. Себе оставь, — улыбается гонец, да видит, как влага в глазах у девчонки собирается. Глядит на то всё Антон, к Марфе опять наклоняется, да цветочек из рук детских забирает. Во весь рост вытянулся, поднявшись, на Арсения смотрит, да ближе к нему подходит. Волосы поправил, да за ухо ромашку заправил - так же как себе. — Не надобно ему, — скорчив лицо, молвит юноша. К Марфе оборачивается, да усмехается. — А дитё плакать должно. Ая-яй таким быть, Арсений, — пригрозил Антон, шутливо гонцу по носу щёлкая. А Марфа стоит, да смеётся, за Арсением покрасневшим наблюдая. А Арсений и сам не знает, от чего больше в краску впал - от стыда, ярости иль от того, что ромашку за ухо Антон заправил. А тот стоит, со всеми смеётся, да на гонца поглядывает - и тоже румянцем покрывается. «Последнее. - думает Арсений, ещё больше краснея. - Точно последнее.»***
Скачет конь покладистый по дороге выжженной меж полей, да посёлков - гонца с лекарем на себе везёт. И не было б ничего ж странного в этом, коль другая сказка была, да другой гонец с лекарем ехали. Но, что есть - того не миновать. И ночь прошлую не воротить. Да только говорить об этом никак не могут, думают, перебесится, забудется, а там и разойдутся по дорогам разным. Да только обманывают себя. Никто по дорогам разным расходиться не хочет. Но об этом никто и сказать не может - странно то будет, и не к месту всё время. Так и едут на коне по дороге, в голове не мысля, что вот оно - ещё ж чуть-чуть и Киев будет, а там и дороги разные. И с каждой верстой ближе - тяжелее на душе у Арсения становится. И тягостнее. А руки, со спины обнимающие, теплые-теплые. И Антон, голову на плечо Арсению поклавший, тёплый. И не знает гонец, что с этим всем делать, да только думается ему, что тяжко без такого жить потом будет. Скачет конь по полю, в лес забегает, да на лёгкий бег переходит, а потом и вовсе - идти начинает. — Лошадь устала. Пить хочет, — молвит Арсений, вслух Антону оправдываясь. — Да в такую ж жару и нам бы отдохнуть под деревцем, — усмехается Антон, по лесу с коня озираясь. Подвёл Арсений коня к речке, да и сам с седла слез - руки в воду окунул, лицо умыть, да охладиться. За ним и Антон спрыгнул, только не руки окунать начал, а сапоги с ног снимать. Глядит на него Арсений, да и диву даётся: — Ты чего й то? — Как чего? Купаться буду, — спокойно молвит Антон, рубаху с себя стягивая. У гонца аж глаза на лоб полезли «Купаться?!». — А чего й то ты так глядишь? Рубаха вся промокла, про ноги и вообще страх говорить. Лучше уж искупаться и высушиться, чем мокрым до Киева скакать. — шутит юноша, да штанцы с себя скидывает. А под штанами-то ничего. Обомлел Арсений от наглости, да бесстыдности, отвернулся от Антона, а потом и думает: «Чему ж удивляться, кто летом под штанами что-то носит?» Глянул на него Антон, да смехом подавился. Взрослый мужчина, его постарше будет, а стыдится, как девки на Ивана Купала. Не выдержал от смеха Антон, да и сказал всё же: — В краску впал, будто впервые видишь. Коль не застесняешься, тоже б искупался - сам-то потом обливаешься, — молвит Антон, по пояс в воду окунаясь. — Кого ж мне стесняться... — возмутился Арсений на землю садясь, да сапоги развязывая. Брови хмурит и понять не может, отчего сапоги развязывает - купаться ж при Антоне не хочет. Но одолела его обида и азарт, что уже и оголиться перед Антоном не стесняется. А юнец по грудь в воду зашёл, из ладоней на себя поливает, да на гонца поглядывает - как сапоги развязывает. Арсений взгляда в ответ не поднимает, боится на тело Антоново взглянуть. Догадывается об этом Антон, да и смешно ему опять становится - да не хочет смеяться, сам-то также в краску впадает, когда Арсений, спиной к нему повернутый, на берегу рубаху с себя стягивает. — Я в воде по шею, кроме головы ничего не увидишь, — молвит Антон, на спину Арсения в родинках и веснушках поглядывая. Повернулся к нему Арсений - по пояс оголённый, да так бы рот и раскрыл Антон, да только вода попадет, так и задохнуться можно будет. Но Антону кажется, что он уже задохнулся, и воздух из груди уже весь вышел. Ещё немного, и как камешек под воду пойдет. Глядит на него Арсений, да и видит все взгляды пылкие и губы влажные. И самому уже в воду хочется, и забыться скорее хочется, и чтобы любо его тело Антону было хочется. Да не спешит Арсений, на берегу стоит и Антону строго говорит: — Отвернись к другому берегу, — а когда Антон от него отворачивается, сразу штаны скидывает и в воду чуть ли не бегом залазит. Холодная в речке вода: стопы колет, да живот щекочет. Но не думает о том Арсений, всё дальше идёт, к воде привыкая и к Антону ближе подбираясь. Остановился в нескольких шагах, на волосы кудрявые смотрит и думает, как бы потрогать их не заметно. — Я слышу что ты уже в воде, — усмехнувшись, молвит Антон, голову отряхивая, но не поворачиваясь - сказали ждать, он и ждёт. — Как это? — улыбается Арсений шажок вперёд делая. — Как корова в воду заходишь. Ещё три села рядом услышали, что кто-то в воду зашёл, — спокойно глаголит Антон, да по интонации слышно - смеётся. Арсений и сам в смех вдаётся от таких сравнений. — Дурак, — усмехается гонец, всё ближе к юноше подступая. Уже почти по шею оба, а взглянуть друг на друга так и не могут - ждут чего-то, сами не знают, чего. Но и не тягостно то ожидание, приторно тянущееся в секундах, а любо и дорого. Знают, что только повернутся - и мосты назад сожгутся, в пропасть упадут, а куда приземлятся - не знают. Но азарт по венам скачет, и отступать уже никак нельзя. Запустил Арсений мокрые пальцы в волосы кудрявые на затылке и выдержать так и не смог - знает, что худо будет, да прекращать не хочет. Любить хочет. — Повернись, — тихо, почти неслышно раздалось в глуши. И сердце как камень вмиг стало, и страх не окаянный одолел Арсения. Повернулся юноша лицом к гонцу и в глаза глядит. А глаза-то у Антона зелёные-зелёные, как трава поздним летом, не яркая, не жгучая, но мягкая и душистая. Глядит на него гонец, а тот бы только рад таким взглядам - как кот, чуть ли не мурлыкает от ласки. Перебирает в пальцах пряди, да и к себе ближе подводит юношу, а тот и подводится ближе, всё взгляда не разрывая. В два дюйма друг от друга остановились, в глаза друг другу глядят - насытиться не могут. Долго б ещё так неподвижно стояли, да только страсть одолела, и соприкоснулись губы алые, и камень с сердца упал. Спокойно на душе стало у каждого, а в голове пустым-пусто. Только и чувствовали, что: сухие губы, пальцы в пшеничных волосах, и ладони, переплетённые в тайне под водой. Спокойно на душе стало. И совсем капельку завидно, что так друг другу любы.***
Ветер с реки надувает прохлады в столь жаркий летний день. Солнце близится к вечеру, а с берега реки так никто и не двинулся. Конь вдоль берега гуляет, траву жуёт, да ветки обрывает, гонец на прибрежном песочке валяется, а юноша рядом сидит, на закат багровеющий глядит. — Красиво тут, — молвит Антон, в даль вглядываясь. — Красиво, — кивает Арсений, в небо темнеющее над головой глядя. — И ты красивый, — усмехается Антон, на Арсения взгляд направляя. — Красивый, — кивает Арсений юноше улыбаясь. — Ты тоже. — Странно всё это, — молвит Антон, рядом на песок ложась, Арсению под боком. — От чего же? — вопрошает Арсений колосок меж зубов вставляя. — Ты гонец, — хмурится Антон. — Я лекарь. — Так, и что? — Ну как что? Разве такое видано, чтобы любы друг другу были? — молвит Антон, к Арсению поворачиваясь. — Видано, — кивает Арсений, свято веря в свои слова. — Где? — удивляется Антон, на локти приподнимаясь и в глаза гонца заглядывая. — Тут, — щёлкает по носу юноши Арсений усмехаясь. — Дурак ты, Арсений, — улыбается Антон, на плечо гонца ложась. — Не святой, — признается Арсений хитро улыбаясь. — Но ты ж такой же. — Не знала баба горя, купила баба порося... — вздыхает отчаянно Антон, с песка поднимаясь, и к хлебу на лавке подходит. — Чем это ж я тебе порося?! — усмехнулся Арсений, с песка подскакивая. — Шутка, — смеётся юноша, хлеб отламывая. — Так ты шутом в Киев устроиться решил? Потому со мной и поехал? — усмехается Арсений, да только на душе боязно, и знать хочется, но и не знать тоже. Антон смену в голосе учуял, да только виду не подал, также спокойно хлеб ест и на Арсения глядит. — В Киеве у меня тетка живёт, и брат крестный. К ним заехать хочу, а так поехал работу искать - засиделся в селе своём, а так хоть побольше лечить людей буду. Иль чего ещё делать буду. Я ж и жнец, и швец, и на дуде игрец, — усмехается Антон, яблоко откусывая, и на лавку присаживается. Стоит Арсений и понять не может - хорошо то иль плохо, что он услышал. — А ты как в Киеве будешь? — неожиданно спрашивает Антон. — На пару дней и снова по городам? — Да нет, на недельку-две, может, останусь. Нам от службы выходные выделяют и места в лучших гостиных. А так, там уже и письма важные соберу и опять поеду. — погрустнел Арсений, о короткодлительности Антона рядом вспоминая. Погрустнел так, что и на лице его это отобразилось, но теперь не стерпел уже Антон, брови поднял и строго смотрит: — Дай мне клятву... — молвит юноша, с лавки вставая, да руки отряхивая. — Клятву? — удивился Арсений, из дум грустных выплывая. — Клятву, — Кивает Антон за руки гонца беря. — Что коль рассыпемся по городу, и коль даже знать меня не захочешь, оставь весточку, что уехал ты. Чтоб не мучился я мыслями и не ждал с тобой встречи. Опешил Арсений от слов таких резких, уже и вырвать руки хотел, и выкрикнуть, что не оставит Антона в неведении, как тот руки крепче сжал и остановил. — Знаю, что не будет такого. Но на душе легче мне будет, если клятву возьму. И если сам в том же поклянусь, — молвит Антон, на гонца умоляюще глядя. Арсений стоит, на лицо милое смотрит и поверить не может, что расстаться придется. И сердце рукой сильной сжимает, а то колется, то болит. Страшно слова такие от Антона слышать, ведь знал Арсений, как поступить хотел - знал что больше никогда не напишет и никогда не проедет село Антоново. Но не мог отказать Арсений глазам таким добрым и нежным. А сам стоит - чуть ли не плача. Совесть гложет, сердце любить хочет, а Арсений боится. Он трус. — Я не могу... — отворачивает голову гонец, а по щеке уже слеза соленая катится. Антон руки из своих выпускает, на Арсения растерянно глядит, а тот уже и губы закусывает - сказать ничего в оправдание не может. — Прости, — лепечет Антон, Арсения в объятья затягивая. — За что ж прощения просишь? — вопрошает Арсений, а слезы по горлу катятся, и в рубаху Антонову впитываются. — За то, что клятву потребовал, — молвит Антон, руками Арсения обхватывая. — Была б моя душа чиста, и клятва была б не помеха. — Не святой. Но я такой же, — повторяет слова Арсения юноша, а сам грустно усмехается. Так и остались мужчины на берегу до следующего утра. Вечер с ночью в минуты растягивали, и всё обнимали друг друга, да целовались будто в последний раз перед казнью. Но целая жизнь друг без друга казалась настоящей казнью. Городская площадь переполнена людьми. Странно-спокойно на душе у Арсения от здешней суматохи. Некогда нелюбимый шумный город со служебными обязанностями навеял домашним уютом. Бродит Арсений вдоль ярмарки средь людей совсем не как гонец, в обычном городском убранстве. Старухи по лавкам о чём-то кудахчат, купец всех его яблоки покупать зазывает, молодая красавица шелком торгует и драгоценностями разными. Где-то бегают дети, пугая дворовых котов, кто-то с кем-то спорит, торгуясь на низкую цену, а кому-то и не нужен товар, а только местные сплетни и подавай. А у Арсения на душе - тихо. Не боязно, но и не спокойно. Не грустно, но и не весело. Странно, одним словом. Совершенно пусто на душе, будто ничего там никогда и не было - ни сердца, ни любви. Они расстались с Антоном полчаса назад, на въезде в город, и каждый разошелся по своим делам. Они не разговаривали с прошлой ночи пока ехали, а когда расходились — обменялись только спокойными взглядами. И больше ничего. Но Арсению от этого не грустно. Арсению от этого - никак. Он спокойно ходит по ярмарке, разглядывая людей и не думая о жизни. До этого он часто думал, что бредит, но только сейчас понял, что бредить он начинает именно сейчас. И это правда странное чувство. Он будто в себе, но не с собой. Будто вышел из своей темной головы на прогулку и перестал помнить время, дату, имя и даже свой маршрут. Он будто остался где-то там, на берегу реки этой ночью, и отказывается думать на потом. Он и не думает. Гуляет час, два, а, возможно, и больше, ведь ярмарка начала подходить к концу - а это значит, что близится вечер. Он приехал вроде бы утром, да? Но даже в этом Арсений сейчас не уверен. Он бездумно бредёт к гостиному дому, заходит в свою комнатушку, закрывает шторы и падает на кровать. И, наконец-таки, заходит обратно в свою темную голову. И там правда темно. Даже очень. За день бездумной ходьбы, он отвык от той темноты, что хранится внутри него. Но выйти уже не может. Так и засыпает на нерасправленной кровати с мокрыми щеками от слез.***
Антон был бы дураком, не рассчитай он такой вариант событий раньше. Он знал, что будет тяжело. И что, возможно, будет горестно до слёз - тоже. Но выдержать так и не смог. Не смог не струсить и сказать, что должен был. Сердце разрывалось на части, глядя на пыльную дорогу от копыт убегающего коня вдаль. Он не напишет. Он уедет и никогда не скажет. До тети Антон прибыл заплаканный и с покрасневшим носом. Он бы рад ей всё рассказать, да негоже старушку беспокоить, та и так о нём волнуется. Покормила его, кровать ему сразу постелила, а сама на рынок убежала - картофель покупать. Притомился Антон от ночи бессонной и дум грустных, как прилёг на кровать, так и заснул до вечера. Будит рука его ласковая, что по лбу горячему водит. — Антошенька... — зовёт тихим голоском тетушка. — Антош. Горячий ты, хворать начинаешь. Приоткрыл глаза Антон, и сам диву дался как заболеть умудрился - тело ломит, голову колет, а спина потом обливается. Приподнялся Антон на локти, а тетя - Светлана - уже и чай из трав сварила, в руках держит, Антону подносит. — Спасибо. — хрипит юноша, а в горле ком делается и кашлем задыхаться начинает. — Ты пей, пей. — успокаивает Света, с кресла поднимаясь. — Я, коль чего нужно, ещё тебе сварю. Поблагодарил Антон мысленно тётушку свою добродушную, а сам принялся чаи пить и от хворобы лечится. Да только тяжело он недуги переносит, так и залёг на три дня в кровати, на улицу лишь подышать выходил. И хотел бы слукавить Антон, что об Арсении всё то время не думал, да только врать - нехорошо, его так с детства учили. Да и не то, чтобы всё время в мыслях образ гонца держал - лишь когда полегчает, под сумерки шумной улицы думалось Антону: а как он там, и что с ним? Думает ли Арсений о нём? А может он и вовсе уже уехал, и в Киеве его и след простыл. И снова горестно на душе становилось, потому и не думал много о глазах синих, волосах смолистых и сапогах дорогих, что ещё недавно на гонце развязывал. Днём побольше отсыпался и пил чаи, ночью также спал, а если не спится - книги по лечению перечитывал и во двор выходил, на ночное небо посмотреть и свежим воздухом подышать. — Негоже на морозце в рубахе стоять. Лечу его, а ему и хворать в радость... — бурчит Светлана, на крыльцо выходя. — Простите, и правда, не думая, выскочил. — промолвил Антон, из дум выскальзывая. — Али думаешь, не вижу я, что с тобой творится? — бухчит женщина, на плечи юноши кафтан накидывая. — По кому ж горюешь уже которую ночь? — Чего ж это сразу горюю? Коль горевал бы, сказал бы. А так не горюю. И с чего ж это вам привиделось такое?... — оправдываться начал Антон, да только тётка его старания остановила. — Ты меня дурить не думай. Вижу ж, что о ком-то сердце болит, чего уже отнекиваться? Я таких горестных сдалека вижу, дух у вас другой - влюбленный. Опешил Антон от слов таких, на тётку Свету взглянул, а та рядом стоит и вдаль смотрит. — Ты, мо́лодец, не смыслишь ещё разумно, да и не поступишь, как я скажу. — вздыхает женщина, свой кофтан на плечи натягивая. — Но сказать я всё же должна. Ты сам знаешь, что детей мне бог не подарил, а муж мой, храни его господом, рано скончался. Да только была у меня любовь и до него, когда совсем молодая была, встретила пастуха из села соседнего. Он из бедной семьи был, а мы, хоть и не богаты, но среднего достатка. Юноша молодой был, семнадцать лет от роду только, а мне девятнадцать - как раз сватать меня начали. И он на сватанья пришёл, да только как и думалось не приняли его мои родители - после того дня я больше с ним не виделась. Через месяц я вышла замуж, через год мы переехали сюда, в город. — Продолжала рассказ женщина, горестно вздыхая в темноте. — Да только не было в нашем браке счастья. Муж работал, я занималась хозяйством. Все соседи и делали, что только шептались, почему у нас нет детей. А я не могла их родить, и от того ещё тягостнее было жить с мужем. Вскоре, после долгой службы, он заболел и скончался у меня на руках. С тех пор и до сегодняшнего дня я вдова и спокойно живу, соблюдая траур. Я не могу натакать, что у меня был плохой муж - он был правда лучший человек с чистой душой. Но коль спросил бы ты, чего я изменила б в своей жизни - я бы никогда не отпускала пастуха с того самого дня как его встретила. Насколько б добрым ни был мой покойный муж, я бы рискнула ради любви, — закончила рассказ Светлана, закутываясь потеплее в кафтан. На горизонте расцветал рассвет, и где-то на ветках яблони чирикали птицы. На небольшом деревянном крыльце пахло летом и чем-то горьким, будто пылью на старых полках. Антону впервые в жизни подумалось, как хорошо встречать рассвет самым первым из всех людей на свете. Ещё Антону подумалось что он хотел бы встречать его каждый день. И Антон теперь полностью уверен, с кем. — Но если б я только знал, где он... — как об камни разбились смелые порывания встречи с нужным ему человеком. Если б я только знал.***
Серое небо застилалось пеленой ночи - и уже сложно было понять - то грозовые тучи надвигаются или вечер. В Киеве уже два дня, как ударили дожди. Улицы в лужах, а дороги в придорожной грязи. Была б воля Арсения - закрылся б в избе и нос на улицу ещё неделю б не совал. Да только, к несчастью, бродит гонец по улицам в армяке и сапогах, уже как несколько часов нечистых, в поисках чего-то, чего не знает сам. Ещё с первой ночи в столице понял Арсений, что не правильно поступил, что с Антоном хотя бы переговорить надобно, да только не знает гонец, куда писать весточку, куда прийти, чтобы лекаря увидеть. Да и увидит ли вообще? Дурно от мыслей становится. А дождь уже и под шиворот заскакивает. Оглядывается Арсений - и сам не знает, на какой улице сейчас. Точно знает, что где-то ещё на начале города - где расстались, и последний раз виделись с Антоном. От туда и пошёл Арсений по всем улицам подряд на «чудо» надеясь. Да только ж чуда в жизни не бывает?...***
Через три дня выдужал Антон от хворобы, да только несчастье во второй раз случилось - тётушка заболела, а она уже не молода, тяжко болячки переносит. И ко всей неудаче погода на дворе подпортилась, просто так на улицу не выйти, ещё хуже станет. Мучилась тётя Светлана недугом, Антон чаи варил, да мази делал, да только мало, чем то помогало. Одним днём всё намного хуже стало, и понял Антон, что его травами, да мазями тут мало, чем поможешь, в город нужно, к лекарю более опытному. Собрался потеплее, оставил тётушке травы с мазями на всякий случай, и на улицу в дождь выскочил. Идти до дома лекаря не долго, через три улицы за полчаса дойти можно. Да только даже этих полчаса может и не быть у Антона, Света совсем слабая, как тучи белая да и недуг у неё серьёзный. Как подумал Антон об этом, на бег перешёл да и уже перед глазами мало, что видит. Дождь глаза заливает, а в сапогах уже и вода от луж хлюпает. Перебежал две улицы юноша, совсем немного осталось - за поворотом дом лекаря будет. Решает с лица воду стряхнуть, рукой от лба до подбородка проводит, да как откроет глаза - перед собой силуэт видит, да только остановиться не успевает, так и сбивает с ног незнакомца, а заодно и сам падает следом. Сидит на дороге, руки от грязи отряхивает, да на незнакомца поглядывает - тот всей спиной в мокрой земле измазался. Встаёт с земли юноша, уже думает извиниться, да дальше идти, как слышит голос осипший от незнакомца до боли знакомый. — Антон? — удивлённо переспрашивает гонец, с земли поднимаясь.***
— Антон... — также не понимая кивает юноша. И Арсению сейчас бы расплыться в извинениях, да обнять-поцеловать Антона, но видит, что не так что-то, в глазах у юноши страх не окаянный хранится. — Ты чего... — начинает Арсений, да только опережают его, на вопрос отвечая: — Тётушка захворала, совсем плохо стало. До лекаря бегу, — быстро промолвил Антон, уже в сторону, к дому лекаря, отходя. — С тобой?... — начинает Арсений. — Пошли, — кивает Антон уже полностью отворачиваясь, снова переходя на лёгкий бег. Как добрались до лекаря Арсений с Антоном, как обратно к дому Антоновой тётушки дошли - гонец не помнил. Не в мире реальном он был то время, а где-то там, в дивных мыслях о том, что «Вот он. Антон.». И чудилось ему, что во сне он, что не может так в жизни быть, чтобы раз, и столкнулся лбом к лбу с человеком который тебе так нужён. Но вот, он сидит на лавке у крыльца дома, а рядом сидит Антон. На дворе опять дождь и из-под навеса капают дождевые капли. Несколько минут или часов назад, лекарь ушёл, оставив лекарства и двор в тишине. Свинцовые тучи закрывали небо, полностью окуная его в темноту. Близилась ночь, и люди нехотя выходили во двор, чтобы покормить свой скот и подоить коров. А те, у кого не было домашнего хозяйства - спокойно отогревались в избах. У тёти Светы не было хозяйства. Как и у Антона с Арсением. Но они всё равно зачем то сидели на лавке наблюдая за вечерней суматохой. — Ты спать не хочешь? — тихо шепчет Антон, на гонца не глядя. — Нет. — шепчет в ответ Арсений. — Жалко. Думал постелить тебе на своей кровати, — вздыхает юноша, кафтан потуже завязывая. Арсений удивлённо оборачивается, глядя на спокойное лицо юноши. — Мне остаться? — вопрошает Арсений, не переставая удивляться. — Я боялся, что ты гневаешься на меня... — Гневаюсь, — брови гонца в ещё большем удивлении поднялись. — Но не сильно. Так что оставайся... ...Навсегда. Тихое слово из восьми букв осталось висеть в воздухе, но каждый и сам понял, что речь идёт не только про сегодняшнюю ночь. Антон невесомо поклал руку на ледяные пальцы Арсения. Оба резко вдохнули морозного воздуха, что щипал тонкую кожу щёк. Прошла минута, а возможно и больше, как Арсений неожиданно придвинулся ближе, склонив свою голову на Антоново плечо. Дождь закончился, но воздух был наполнен приятной влагой. Вокруг крыльца летали комары, а в траве звенели кузнечики. Люди уже давно разбрелись по домам, затухая свечи и расстилаясь спать. — Пойдём? — тихо молвит Антон, руку ледяную обхватывая. — Ага... — зевает Арсений глаза прикрывая. — А куда? — В дом, — смеётся Антон, с лавки вставая. — Ты ж уже спишь, сидя... — Я не хочу спать, — хмурится Арсений, да только глаза открыть не может - прав Антон, спать всё же хочет. — Верю, — Усмехается юноша, за туловище гонца одной рукой подхватывая, а другой дверь в избу открывая. — На ногах еле стоишь. Не спал, небось, все те дни, пока не виделись? — Как не спал? — бурчит Арсений полусонно. — Спал. Только ты мне часто снился. От того не спалось... — закончил грустно гонец, на юношу облокачиваясь да ещё больше засыпая. — И какой черт тебя просил так себя изводить... — гневается Антон, гонца спящего за шкирку до кровати дотаскивая. — Дурак дураком, ей богу. Да только не мог юноша сильно гневаться, когда гонца спящим завидел. Мил тот ему был, да люб. Но только скверный у того гонца характер бывает, но то не беда, не может же он только добрым быть. И люди они совсем разные: гонец и лекарь, да где ж оно видано?! Да только всякие чудеса в мире случаются, что и юноша юношу любит, что и лекарь с гонцом водятся. Да и худо ли от той любви? Иль от того водения? Решать тут точно не нам. Да и не кому-то другому. Ну, а пока, лекарь ложится на кровать к гонцу, засыпая под тихое сопение. И пусть никто так и не сказал вслух, но оба знают, что завтра проснутся вместе. И послезавтра, и через неделю вместе. А возможно даже через десять лет, когда уедут в село, оставив службу и поездки за плечами, как пережитый опыт, и останутся навсегда в тихом доме со своей баней и даже сараем. Но это будет когда-то. После испытаний на прочность, неизбежных временных разлук, ярких счастливых улыбок и теплых поцелуев. И это будет. С красивым счастливым концом. Потому что они любят.