В утренний час

Это действительно было не сложно: притворяться, имитировать, играть. Авантюрин как никто другой знал, что при должном усердии можно спрятать за идеальной маской всё, от радости до печали, и он знал, что по собственной воле никто под эту маску залезть не захочет. Он по-прежнему был под прицелом КММ, он по-прежнему улыбался клиентам, он по-прежнему вёл себя как горделивый павлин, однако он понимал, что никто и никогда не будет о нём заботиться. Эта мысль зародилась в нём давно, ещё когда песчаная пыль только-только начала покрывать собой изуродованные тела авгинов. Тогда эта мысль была ещё совсем детской: друзья больше ему не помогут, сестра больше не погладит его по голове. Весь его мир оказался погребён в золотых песках Сигонии, а ему умереть не позволили. День, когда сестра в последний раз обняла его, стал и последним днём, когда о нём хоть кто-то мог позаботиться. А затем был голод, побои и кровь, много крови. Она была во рту, на руках и вокруг него, заливала собой тела других рабов и его собственное. Эта же кровь стала его первой маской. Авантюрин научился притворяться. Он научился обманывать, блефовать и хитрить столь же нагло, как и лисица, заметающая собственные следы пушистым хвостом. Он врал Яшме, он врал Эрудитам, он врал всем вокруг — и себе в том числе. Именно поэтому, когда Рацио, сонно потирая глаза, вдруг спросил его, Авантюрин снова соврал: — А чему ты удивляешься? — игриво улыбнулся он. — Я всегда красиво выгляжу, даже когда только что проснулся. В ответ Рацио насупился, словно растрёпанная сова, но спорить не стал. Порой его безоговорочная любовь к Авантюрину и вера каждому его слову могла доводить до умилённых слёз, так что Авантюрин, нарочито лениво распластавшись рядом на тёплой, залитой солнцем кровати, бесстыдно потянулся и демонстративно зевнул. — Иди в ванную первый, я хочу её поваляться, — мурлыкнул он, зарываясь обратно в одеяло. — Только не долго, мне ещё на работу собираться. И Рацио действительно ушёл. Заспанный, растрёпанный и до невозможности прелестный, он всё-таки поднялся и побрёл куда-то в сторону ванной, чертыхаясь на ранние звонки и уведомления почты. А Авантюрин остался один, продолжал кутаться в одеяло и зарываться носом в подушки. Пытался впитать в себя уходящее тепло. То, что Авантюрин беспокойно спал, знали многие. Его нездоровая тяга выматываться до последнего, любовь к стопке на ночь и постоянные вечерние загулы попросту не могли остаться незамеченными, особенно когда рядом впервые появился Веритас. К огромному удивлению Авантюрина, Веритас оказался просто замечательным парнем: хоть и самовлюблённый до одури, но в той же степени нежный и педантичный в отношениях. Он знал, когда ему стоит выключить свой собственный разум и поддаться свойственным любому существу эмоциям, и в то же время оставался самим собой — умным, находчивым и внимательным. От его зоркого глаза не укрывалось ничего: ни рабочие мелочи, ни вопросы быта, ни проблемы со сном у Авантюрина. — Две таблетки на ночь, запивать строго водой, — кивнул он, протягивая озадаченному Авантюрину разноцветную пачку. — Я лично проверил состав и изучил побочные эффекты, ничего не скажется на твоей работе. К тому же… они сладкие на вкус. Такой милый. Авантюрин лекарства забрал, и даже старательно принимал их почти месяц — и ни капли алкоголя в рот. Вот только лекарства всего лишь помогали засыпать, они не могли унять сердце, которое стягивало позабытой болью. Такой болью, от которой даже рёбра выламываются в обратную сторону. Такой болью, которую Авантюрин никогда бы не хотел испытывать вновь. Он не знал, когда это началось. Всё вроде бы складывалось как у нормальных людей: совместные миссии, ужины, свидания, постель… Рацио был очень осторожен, но необычайно настойчив: стремился к идеалу и в науке, и в быту, и потому замучил Авантюрина всяческими играми, опросами и разговорами на тревожащие темы. Лгать Авантюрин не хотел: ему было очень приятно это всё и волнительно, вот только… Он не знал, когда это закончится. Он отдавался Рацио, он впускал его в себя и пытался напиться им в ответ. У них часто случались ссоры, слёзы и битые тарелки, но всегда всё это как-то незримо уходило из жизни, раны залечивались, характеры исправлялись. Трижды Авантюрин намеревался поставить в их отношениях точку — характеры не сошлись, Рацио для него слишком хорош, статус не позволяет… Однако каждый раз Рацио приходил с извинениями и подарками. Иногда — ворчал для виду, что вообще-то в их прошедшей дискуссии было слишком много эмоционально окрашенных аргументов и соответствующей лексики, из-за чего у них возникли трудности со взаимопониманием. И каждый раз он целовал так, словно мир вокруг них вот-вот рухнет, извинялся. Каждый раз он шептал ему о том, что любит его больше всего на свете. И Авантюрин плавился, ластился. С Рацио как-то легко было забываться и отдавать контроль. Легко расслабляться, хотелось бы сказать. В конце концов, после нескольких таких ссор и извинений Авантюрин даже спать стал лучше — по крайней мере, засыпал он в покое и тепле. А затем он просыпался. Возможно, как раз в одно из таких пробуждений он и понял, что сегодня — тот самый последний день, которого он боялся. Последний день, когда ему позволено жить. Часы тихонько высвечивали системное время: раннее утро, ещё даже солнце толком не показалось из-за крыш Пир-Пойнта. Тёплая кровать, смятая подушка. И спящий Рацио на другой половине. Авантюрин соврёт, если скажет, что никогда не завидовал Рацио. Бог с ним, с умом, но ведь Рацио отличался стальным характером и до невозможности крепкими принципами. И именно этот характер выковал из его тела настоящую античную статую: крепкая грудь, точёные черты лица, густые волосы… Здоровье, цветущее в каждой клеточке организма, очаровывало Авантюрина, такого худого и нескладного, пусть и гибкого. Даже спал Рацио красиво, мирно. Растрёпанные тёмные волосы вились по мягким подушкам, а на чуть приоткрытых розовых губах то и дело замирало спокойное, глубокое дыхание. Спал Рацио спокойно, разве что никогда не выпускал Авантюрина из объятий, если вдруг нащупал его среди ночи, и кошмары ему никогда не снились, если только совсем уж бредовые и нелогичные. Рацио прекрасен. В то холодное утро Авантюрин вновь словил себя на мысли, как сильно он влюблён в этого человека, но на сей раз мысль эта казалась сильнее, глубже и больнее. Почему-то чем больше Авантюрин прокручивал ее в своей голове, тем сильнее она натягивала какие-то невидимые струны за его сердцем, закручивала их, вынуждая врезаться в плоть. Авантюрин не хотел любить. Огни просыпающегося Пир-Пойнта постепенно угасали за окном, но на смену им пришёл рёв запутанных улиц и машин, сигналящих в нарастающих пробках. Столица просыпалась, начинала новый, погружённый в суету и бюрократию день, а Авантюрин так и продолжал лежать, завидовать и любить. Через два системных часа зазвенел будильник и Рацио проснулся. Он по-прежнему выглядел очаровательно, всё такой же сонный, немного потерянный и нахохлившийся, как сова с пушистыми перьями. Смотрит на Авантюрина чуть рассеянно и думает, как бы сформулировать своё первое слово. Обнять или прогнать? — М-м… — протянул наконец он. — Давно проснулся? Голос хриплый, как от неприязни от любви. — Только что… — лениво мурлыкнул Авантюрин, прижимаясь ближе. — Не хочу вставать. Всё это время он лежал на своей половине, не шевелился, не дышал. Лёгкие и мышцы уже давно свело от боли. Он боялся спугнуть мгновение уходящей зари и свою жизнь вместе с ним. И теперь, когда Рацио проснулся сам, когда он так смело возится на их постели и поднимается, чтобы потянуться и размять затёкшее тело, Авантюрин так и хочет с замершим сердцем ему закричать: не двигайся, не отгоняй, не разрушай. Но Авантюрин молчал и сонно улыбался. — Как голова? — поинтересовался Рацио, унося из кровати своё тепло и оставляя Авантюрина одного. — Всё хорошо? Никаких побочных? — Док, не нуди, — в подушку пробормотал Авантюрин. — Или я заставлю тебя лечить мою голову народными средствами. — Это какими же? — усмехнулся он. Поцелуями, конечно же… — Ты знаешь, что некоторые племена на отдалённых планетах обматывают голову полосками из сырого бекона? Они верят, что это способствует избавлению от негативных мыслей и, как следствие, головной боли, — поведал Рацио, разминаясь. — Раз первый встал, то тогда тебе бекон и жарить. Хочу ещё яичницу, кофе и те миндальные печенья с Медичи, там как раз осталось немного. — А личного дворецкого Ваше Величество не желает? — по-доброму ухмыльнулся Рацио. — А если Его Величество будет недовольно, то сегодня с несчастных старших сотрудников КММ на собрании полетят перья, шестерёнки и головы. — Ну что ж, я пришлю им красивый венок с подписью «павшие жертвой холодного бекона и сырых яиц». Но как бы Рацио ни язвил, готовил он действительно отменно, а любил он действительно сильно. Именно поэтому Авантюрина, трепещущего от волнения и дрожащего спрятанной в кармане халата рукой, на кухне встретил желанный завтрак, чей аромат вился на солнечной кухне дымчатыми кольцами. Начинался новый день. Как и все другие, он был бесконечно суетливым, быстрым, погребённым в бесконечном ворохе бумаг, задач, отчётов, выговоров и подписей. Люди вокруг него плелись кружевом, все — карьеристы, акулы в бескрайнем мире капитализма, и каждый хочет оторвать себе кусочек послаще. Даже Топаз среди дня налетела на него с горящими глазами и предложила съездить в рабочую командировку на Аконяко, славящейся своими ягодными урожаями, но Авантюрин вздохнул и отказался — ему ещё проверять квартальные отчёты о налаженном производстве на Мориллонсе, за которое ручался своей собственной шкурой, так что увы, не совпадали в графиках. Тогда Топаз погоревала для вида, Счетовод выпросил одно из золотых колец Авантюрина в качестве закуски, и вскоре они оба исчезли в бесконечном лабиринте этажей и коридоров главного офиса. А через пару часов спрятался и сам Авантюрин, только в мягкости их с Рацио постели. — Куда ты в уличном на кровать? Кыш отсюда! — зашипел Рацио. — Я спа-а-ать хочу, — захныкал Авантюрин. Всё-таки приятно быть залюбленным до одури. Его маленький каприз и катастрофическая усталость в конечном итоге привели их обоих с Рацио в просторную и роскошную ванную. И вода была тёплой, и пена сладко пахла, и чужие руки на его больной голове ощущались мягко, и шампунь приятно пенился. Потом нехитрый ужин, книжка вслух, почти использованный блистер, стакан с водой, погасший свет, кровать и сон. И снова утро. И снова нежный, замерший во времени Рацио. Сегодня ночь свежая, и Рацио сам жмётся к нему, закутав их обоих в одеяло. Его похолодевший нос по-кошачьи зарылся в светлую макушку Авантюрина, лишь только тихое дыхание перебирало золотые пряди. На сей раз Авантюрин не видит его лица, не видит его губ, но зато видит светлую, гладкую кожу и крепкие мышцы под ней. У Рацио сильные руки, сильно обнимают, прижимают, ломают, защищают. Авантюрин как-то раз пошутил, что за книжки такие профессор таскает на своей кафедре, раз так накачался, а в ответ Авантюрин в тот же вечер получил крышесносные ласки на весу — Рацио легко мог его поднять и охотно делал это в моменты особой страсти. А Авантюрин поддавался. В тот самый момент, когда его ноги беспомощно отрывались от земли, он сразу же делал в своих мыслях ставку — прижмут его к себе или со всей ярости откинут. Пока он выигрывал. Да, у Рацио сильные руки, крепкие. Даже в ночи они обнимают его так, что ни шелохнуться, ни вздохнуть поглубже не получится — иначе непременно разбудит. А если разбудит — всему конец. Хочется ведь ещё немного побыть рядом. Позабыть о бумажной волоките, о собственных глазах, о проблемах, о жизни. Не думать ни о чём, кроме удовольствия от крепких объятий и теплоты чужого дыхания. Может, если он сейчас насытится ещё немного этим всем, то он обязательно признается Рацио в своей маленькой лжи, за которую ему всё-таки стыдно. Но он по-прежнему слишком труслив, слишком тревожен и слишком безответственен, чтобы со всей серьёзностью об этом сказать. Хочется, чтобы ночь никогда не заканчивалась. Семь системных часов. Снова звенит будильник. Сердце Авантюрина снова падает вниз. И снова это сонное: — Ты ещё не вставал? Рацио хриплый. Рацио его прогонит. Рацио только проснулся. — М?.. Авантюрин подчёркнуто сонный. Авантюрин притворяется. Авантюрин боится. — Не проспи, — тихо просит его Рацио, поверив в эту маленькую ложь. — У тебя сегодня много работы. И снова наступает утро. И снова Рацио уходит. Авантюрин честно ответил, что вот-вот встанет. Голос тихий, немного ниже обычного, а лицо отчего-то чешется. Авантюрин, прячась от солнца, роет носом подушки и слушает, как в ванной плещется вода и как чайник на кухне закипает. От этих мыслей на ресницах почему-то становится тяжело и глаза отчего-то печёт. Хорошо, что одеялом можно утереться. Оно слишком большое для него одного — никто и не заметит. Новый день несёт всё те же проблемы. Снова бумаги, совещания, на сей раз Авантюрин всё свободное время составляет аналитику и советуется с Топаз о трендах галактического рынка. Рекой льётся кофе в бумажных стаканчиках и горами вздымаются лёгкие закуски — на полноценный обед у него времени практически нет. Всё проходит как-то быстро, сумбурно, Авантюрин не доделал и десятую часть своей работы, когда наступил вечер и когда недовольная его переработками Яшма чуть ли не за шиворот выволокла его на улицу и отправила отдыхать. — И чего тебе не сидится в семейном гнёздышке? — хмыкнула она, прикуривая из резного мундштука из слоновьей кости. — А как же разделение на хранителей очага и добытчиков? — рассмеялся Авантюрин, сильнее кутаясь в своё пальто — холодно нынче, даже Яшма удосужилась накинуть тренч и шарфик в ожидании своего водителя. — Я вот деньги добываю, чтобы мой умный парень ни в чём себе не отказывал. — А что, нынче известнейшие из профессоров Университета плохо зарабатывают? Мне казалось, что средняя зарплата гениев должна хоть немного покрывать базовые потребности, — иронично заметила она, выдыхая струйку вишнёвого дыма в вечерний Пир-Пойнт. — Мальчик мой, это очень глупое оправдание. Ваш совместный капитал уже достиг таких цифр, что хватит на безбедное существование праправнуков как минимум, с учётом кризиса и инфляций. — Считать деньги в чужом кошельке — дурная привычка, — хмыкнул Авантюрин, наблюдая, как роскошная чёрная машина заворачивает к ним. — Я вовсе не считаю ваши деньги, — поправила Яшма, стряхивая в уличную пепельницу догорающую сигарету. — Всего лишь стараюсь найти корреляцию между твоим нездоровым трудоголизмом и вашими отношениями. — На кой чёрт? — Авантюрин, вы прекрасная пара, — загадочно улыбнулась Яшма, не глядя на водителя, который вышел из машины и открыл перед ней заднюю дверь. — Мне будет очень горько, если вы расстанетесь. Вскоре её чёрный автомобиль затерялся меж столичных огней, а Авантюрин, не произнеся ни слова, пошёл до дома пешком. Жгучие слова по-прежнему отдавались где-то в ушах, сотрясая при этом всё его замёрзшее на ветру тело. Расстаться?.. Дома его снова ждал Рацио. Надев очаровательные очки с золотой цепочкой, он сидел в своём кабинете и проверял работы студентов, однако всё-таки отвлёкся, чтобы выйти и встретить Авантюрина. Лениво поужинав и приняв душ, они расселись на заправленной кровати и играли в карты — так уж у них чередовался досуг. В процессе баловались, болтали и смеялись, а затем долго целовались. Рацио снова подхватил его своими крепкими руками, снова обнимал его, ласкал, утешал. Рацио всегда было много но в такие моменты — особенно. Куда бы Авантюрин ни устремлял свой поплывший взгляд, куда бы ни тянулся руками — везде Рацио, везде его жаркие прикосновения и поцелуи, везде он и везде его любовь. Пусть и на мгновение, но удовольствие прострелило всё тело Авантюрина, вышибло начисто мозги из его тяжёлой головы и всего на пару минут, но позволило дышать свободно и легко. Впервые за долгое время приятная усталость вытеснила собою всю ту суету, ложь и тревогу, в которой Авантюрин так отчаянно барахтался. Впервые за долгое время он пропустил приём лекарств, но Рацио, даже при всей его принципиальности, решил не будить — таблетки ведь должны усыплять, верно? А зачем их принимать тому, кто наконец-то сам крепко заснул, свернувшись под чужим тёплым боком маленьким клубком? К тому же, Авантюрин так устал… Утренний рассвет, тихая квартира. До будильника ещё где-то полтора часа — Авантюрин не знает, глаза слишком сильно слезятся. От сна, разумеется, всего лишь от сна. Он очнулся где-то под одеялом, уткнувшись лбом в чужую грудь. Кажется, он всем телом прижался к Рацио, словно пытался вдавить себя под чужую кожу. Сам Рацио по-прежнему спал — Авантюрин чувствовал это по мерно вздымающейся груди, по спокойному сердцебиению. Вот только на сей раз Авантюрин не знал, сколько это продлится. Все предыдущие разы он видел эти неслышные часы на их прикроватных тумбах, в крайнем случае — мог примерно узнать время по яркости розовато-золотого света, просачивающегося сквозь их шторы. Каждый раз он мог взглянуть повнимательнее и увидеть, сколько ещё времени может продлиться его сон наяву, сколько ещё он может мирно лежать рядом с восхитительным Рацио и представлять себя его возлюбленным. Будь это час или два, это время было ценнейшим для Авантюрина, потому что именно тогда ничего не могло ему помешать. Пока Рацио тихо спит, он не сможет бросить его и выгнать из дома. Пока Рацио спит, Авантюрин может любоваться им сколько душе угодно и не чувствовать из-за этого смущения — знает же, что мало кому приятен взгляд авгинских глаз. В утренний час весь мир принадлежал ему. Не проклятому авгину, что навязался умному и красивому мужчине, а такому же молодому, обаятельному и хитрому человеку, который заботится о своей паре, с которым весело проводить время и который не чувствует стыд просто за своё существование. Но сейчас он так неудобно лежал — тело Рацио загораживало ему всё. Он был так близко, что наверняка его трепещущие в агонии ресницы щекочут его алебастровую кожу и совсем скоро заставят проснуться. А когда Рацио проснётся, обязательно будет скандал о лжи, нарушенных границах, доверии, об ошибках и предательствах, и… — …Давно ты не спишь? Авантюрин моргнул, содрогнувшись всем телом от жалкого всхлипа. Из-за того, как сильно он пытался держать в себе эмоции, всю его грудь свело болезненной судорогой, от которой даже рёбра задрожали. — Я не… Снова всхлип. Рацио не стал скидывать с него одеяло, но подхватил за талию и подтянул ближе, на подушки. Из-за этого слёзы, сочащиеся из глаз, капнули на его белое плечо и испортили его идеальную кожу. — Авантюрин. — Сон плохой приснился, — снова солгал он, неловко утирая лицо рукавом пижамы. — Спасибо, что разбудил. — Ты ведь не первый раз встаёшь раньше, правда? Утро настало. Будильник вот-вот зазвенит. Рацио сейчас же исчезнет. Наконец наступило то, чего Авантюрин так сильно боялся. Сколько бы он себя ни готовил, сколько бы ни пытался запомнить этот прекрасный утренний час, а всё равно это звучит так, словно его его сердце вынули из груди и медленно сдавливали, наслаждаясь горячей густой кровью. Авантюрин знает, что дальше будет: отрицание, гнев, торг, депрессия… И расставание. — Авантюрин, — тихо позвал Рацио. — Посмотри на меня. Но Авантюрин не может смотреть, всё в глазах расплывается горячей водой. В глубине души ему страшно обидно за то, что в последний момент он даже не запомнит это нежное и обеспокоенное лицо Рацио — он просто его не видит. — Авантюрин. — Прости, — всхлипнул он в ответ. — За что?.. — Ну, ты знаешь, — с лёгкой ноткой истерики усмехнулся Авантюрин, пытаясь отстраниться первым. — Твой парень оказался лжецом и извращенцем. А я, кстати, говорил, что так будет, опять меня не слушал. Снова всхлип, снова расплывающиеся черты Рацио. — Авантюрин, — донеслось над ухом. — Всё нормально, я уйду. Дай мне минутку… — Авантюрин, не уходи. Он вздрогнул, словно от пощёчины. Не уходить, значит… — А у тебя странные пристрастия, — невесело рассмеялся Авантюрин. — Нет, правда, не бери в голову, я сейчас… — И я не злюсь. В комнате воцарилась тишина. В ней было слышно, как оба сердцебиения скачут в причудливом танце за клеткой из рёбер, у Авантюрина — от непонимания и страха, у Рацио — от волнения. Через какое-то время ко всему этому присоединился и сходящий с ума будильник, от звука которого Авантюрин снова задрожал, после слёз знобило. Тем не менее, эти звуки вскоре помогли Авантюрину хотя бы немного, но прийти в себя. Комната больше не расплывалась, а Рацио действительно не злился — на его лице вообще не было ничего, кроме волнения и искреннего желания во всём разобраться. Или же Авантюрину так показалось. — Прости, — снова повторил он, на сей раз чуть более осмысленно. Такой ответ, кажется, не порадовал и Рацио. — Ляг рядом. — Будильник зазвенел уже… — Плевать. Пришлось подчиняться. Постель рядом с Рацио уже совсем охладела — сколько же Авантюрин рыдал тут и уверял, что всё в порядке? К тому же, первые лучи солнца проникали в их тихую квартирку, дробились мириадами солнечных зайчиков и заливали собою неподвижное, но всё же отчасти напряжённое тело Рацио, лишь слегка прикрытое одеялом. Если не считать его открытых глаз и мокрых пятен на простынях, эта картина вполне сошла бы за одну из тех, за которыми так навязчиво гнался Авантюрин — нежное, светлое утро, в котором нет места ни лжи, ни тревогам. На удивление, Рацио не кричал. Он вообще почти никак не отреагировал на происходящее, лишь только спокойно наблюдал за постепенно успокаивающимся Авантюрином и обнимал его за талию, чуть поглаживая по коже большим пальцем. — Не расскажешь, что случилось? — шепнул он. За тишину его голоса Авантюрин хотел сказать особое спасибо. Если слова звучат не громко, то они ничего не разобьют, не сломают, не прогонят расцветающее утро. А ещё — они не похожи на крик. — Прости, — в третий раз вздохнул Авантюрин. — Обычно извиняются в тех случаях, когда напортачили. — А я не напортачил, что ли? — тихо усмехнулся он в ответ. — Ну, — Рацио пожал крепким плечом. — Пока ты не навредил никому, кроме себя. — Твоя правда. — И всё-таки, — Рацио вновь вернулся к своему вопросу, не отпуская его ни на миг. — Что произошло? Авантюрин замялся, отвёл взгляд. Казалось бы, ему впору рассмеяться, вновь надеть маску, заиграться, завраться… И всё же он понимал, что не мог. Не под этим взглядом Рацио. Оставалось лишь самое простое, но вместе с тем самое страшное, страшное настолько, что проще было бы шагнуть в бездну преисподней. Сказать правду. — Я… — начал было Авантюрин, чувствуя, как ком в горле мешает ему дышать. — Я просто… Боюсь, если честно. — Боишься? — удивился Рацио. Авантюрин сглотнул и скривился — горло свело спазмом, больно. — Мне кажется, что всё это вдруг рухнет, — неловко объяснил Авантюрин, уткнувшись взглядом куда-то в ключицы Рацио. — Что ты вдруг поймёшь, что я патологический лжец и что я буквально худший, кого ты мог выбрать в отношения. Ну а там битые тарелки, раздел имущества и всякое такое. — Так ты во мне сомневаешься? — бесцветно спросил Рацио, чем едва не вызвал у Авантюрина приступ смеха. — Кто в ком сомневаться должен, а? Мне просто кажется, что я тебя не заслуживаю. Странно, но когда он сказал эти страшные слова вслух ему как будто бы стало немного легче. Словно та невидимая лоза, что стискивала его грудь, наконец ослабла и отпустила его впервые за долгое время одиночества и тревоги. Вернее нет, не так. Эта несчастная лоза завяла под ошарашенным и строгим взглядом Рацио. — Поэтому ты притворялся, что просыпаешься одновременно со мной? — тихо уточнил Рацио, чуть нахмурившись — не от злости, а от искренней печали. — Прости, это глупо, я знаю, — застенчиво пробормотал Авантюрин. — Но просто… Просто… — Авантюрин. — … — Я повторю, что не злюсь на тебя. Возможно, я мог бы на тебя сейчас обидеться и закатить истерику из-за того, что ты умалчивал о чём-то подобном, однако будет ли это иметь смысл? — Рацио самодовольно хмыкнул. — Неужели я действительно похож на человека, который будет кричать из-за такой мелочи? — А как же твои студенты? — усмехнулся Авантюрин. — …опустим этот вопрос. Меня больше интересуют твои ранние пробуждения. Ты недосыпаешь, это опасно. Авантюрин взволнованно облизнул пересохшие губы. Почему-то всё шло не по тому сценарию, который он продумал в своей голове. И солнце светило мягко, и будильник больше не звенел, и Рацио на него не кричал, и слёзы больше не лились, и в груди было не так больно. Где-то в глубине души Авантюрин понадеялся, что так всё и может закончиться: без истерик, тихо, мирно. Прямо как между двумя взрослыми людьми… Нет. Как между возлюбленными. — Тогда… — смущённо начал Авантюрин, чуть покраснев. — Может, мы… немного полежим?.. Минут пятнадцать, я не задержу сильно… — Авантюрин. Сердце его забилось в волнении. На секунду ему показалось, что прямо сейчас решится исход его самонадеянной, его отчаянной ставки: всё или ничего. — Не хочешь? — засуетился он, прикрыв напуганные глаза. — Ладно, я понимаю, тогда… — Авантюрин, сегодня суббота. — А?.. — Мы можем лежать столько, сколько ты захочешь. Вскинув ошарашенный взгляд, Авантюрин вдруг понял, что Рацио мягко ему улыбался. Тот самый ослепительно красивый человек, о котором он мечтал и которого боялся будить, прямо сейчас лежал рядом с ним и улыбался. Он не хотел его отпускать и не хотел уходить сам. Он любил его. Наконец, солнце полностью взошло, но на сей раз оно не возвестило собой начало нового дня. По крайней мере, в одной из квартир Пир-Пойнта воцарилось спокойное и нежное утро, в котором не нашлось места ни тревогам, ни страху, но в которой лишь только двое влюблённых мирно уснули тихим и доверчивым сном.