Живьём

Не видно ничего, вообще, абсолютно. Боруто даже не понимает — открыты ли у него глаза — настолько темно. Но пыль висит в воздухе, отчего думать тяжело, слезятся глаза — значит, открытые, он моргает — и сердце стучит в голове. Сил нет. Совсем. Он задыхается, кашляет, а сердце так заходится в груди, что его шатает. Шатало бы, если бы было куда, если бы он не был завален землёй. Землёй, что осыпается от каждого неловкого движения. Вокруг глухо. Не слышно ничего, что уши, кажется, сдавливает. И пыль забивает нос, глаза, что слезятся. Боруто кашляет, и только больше земли сыпется на голову, на лицо, за шиворот. Руками водить в темноте страшно, да и левая тоже под землёй, прижата, ею не подвигать толком, а правой он пытается отмахнуть пыль от носа, протереть глаза. Но больно только. Не помогает. Темнота давит всё сильнее, сердце судорожно сжимается, всё внутри скручивает, дышать нечем. Страшно до одури, кричать хочется. Орать, как в кошмаре, просто орать и дёргаться изо всех сил, бежать, но сжатое горло не слушается, тело почти всё сдавлено землёй. И грудь тоже сжимает, будто его только глубже погребает. Или это паника. Ужасная паника, что ввинчивается в мозг и сжимает спазмом, удушая всё тело. Он рыдает уже не от пыли — страшно. Ужасно страшно. И что-то всё сыпется на голову. Из горла вырывается что-то похожее на скулёж. Боруто слепо отводит руку от лица, не понимая — насколько, не понимая — не зацепит ли что-то, что ещё даёт ему дышать, держа над головой хоть какое-то пространство. Да и дышать получается всё меньше. Воздуха нет. На руке вспыхивает молния, слабая, но режет по глазам в кромешной темноте, Боруто ревёт от этого. От кошмара. Вверху над головой валун, где-то в земле тоже — они пока и держат его в живых, но вокруг земля. Рыхлая, крошится от дыхания и оглушительно осыпается тут и там. А он по диафрагму в земле похоронен, лишь рука правая — свободная. Но даже её он не может распрямить в этом клочке пространства. Места меньше, чем в могиле. Боруто скулит и кричит, ревёт от ужаса, но в этой глухой… могиле звук будто уходит. Как во сне. Горло болит, а толку нет. Только земля осыпается от его движений, от того, как его бьёт дрожь, истерика. Он не хочет умирать. Ему страшно. Страшно. Страшно. Он пытается судорожно вдохнуть, но только пыль оседает в лёгкие, и он снова заходится ужасным кашлем, будто сейчас лёгкие выпрыгнут из горла. Вылетят кусками, вывернутся наизнанку. Он не хочет умирать. Не так. Пожалуйста. Он плачет через кашель и скулит, ощущая, что темнота и земля с новой силой сдавливает его. Чакры мало, и он просто не сможет выбраться из этого… Он даже не уверен, как глубоко в земле… Только рука истерично скребёт валун, пока он в кромешной темноте шарит по нему, заливаясь слезами. — Бо… руто… — Что-то отрывисто, глухо раздаётся в темноте. Он не понимает, что за бред начинается от паники, но что-то тычется в щёку. Явно трогает. Холодное, длинное, обматывается вокруг шеи. — Бо… руто… — Снова, как гулкие удары пульса в висках. И по уху что-то мажет тонкое. Он отчаянно всхлипывает. Кричит, когда его могила начинает осыпаться очень быстро. В темноте не видно, но сейчас этот здоровый булыжник упадёт на него и убьёт. Боруто кричит. По глазам режет чем-то светлым, ярким, слепит окончательно, сжимает, дёргает, в ушах гудит, крошится камень. Он готов скулить в отчаянье. Так не хочется умирать. — Всё хорошо, хорошо. — Врывается что-то в уши, в чёрное сознание — кажется, Боруто его лишился — а потом лёгкие заходятся кашлем, вылетая из груди. — Всё хорошо. — Повторяет рядом Мицки, придерживая за плечи, умывая лицо водой. Боруто заходится кашлем, дыша нормальным воздухом, плачет, захлёбывается водой, пока Мицки рядом его держит и умывает, поддерживает, чтобы Боруто не упал на землю. Тело дрожит, бьёт в конвульсиях от шока, и кроме земли перед собой Боруто ничего не видит, продолжая плакать и выкашливать пыль. — Всё хорошо. — Повторяет Мицки, придерживая его. Боруто харкает пылью, стучит зубами от ужаса и продолжает плакать, судорожно цепляясь за синий рукав. Он жив. Жив.