Балкон

Зимний дворец в прекрасном Санкт-Петербурге поистене восхищает, ведь невозможно не восхитится безупречной работой людей. Но только, если тебе не несколько веков и подобных дворцов ты видео столько, что и не сосчитать. Безусловно, каждый из них отличается друг от друга золотыми, но от этого не становящиеся менее бессмысленными, узорами, рисунками на потолках, стенах и остальных уголках дворцов и замков, богатством их хозяев, людьми, что каждый день, а может и всего раз в жизни, ступают по дорогим коврам этого великолепия. Не прекращающаяся музыка, мешающиеся друг с другом людские голоса и остальные звуки в бальном зале раздражают даже вечно спокойного и серьёзного Вильгельма. Он уходит, отдаляется от толпы на балкон, хотя скорее он назвал бы их стадом. Слепым, малообразованным, не признающим ничего, кроме власти и денег, стадом невеж. За пределами дворцовых стен свежо и тихо. Лишь звуки шелеста листьев, утихающего щебетания птиц и приглушённых разговоров людей. Прохладный ветер словно обнимает уставшее тело и успокаивает разбушевавшиеся эмоции. Вильгельм прикрывает глаза, погружая сознание, забываясь в мыслях, воспоминаниях, в звуках, окружающих его. За спиной слышаться шаги, неспеша приближающиеся к нему, Твангсте открывает глаза поворачивается к незванному гостю в надежде, что этот человек не решит завести с ним разговор. Перед ним стоит первопрестольная столица России - Москва, держащий руки за спиной. Тот улыбается, как всегда лучезарно фальшиво, но глаза сияют искренней детской радостью. Михаил встаёт в двух шагах от Вильгельма, не смея приблизится больше. - Здравствуйте, Кёнигсберг - тихо, словно боясь спугнуть, тоскливо и тяжело говорит Московский, рассматривая мужчину перед собой. - Здравствуйте, Москва - также тихо, на немного ломанном русском, отвечает Вильгельм, сменяя расслабленное выражение лица на привычную серьёзность и строгость. Им нет ни нужды, ни причин притворятся и фальшивить. Но старые, крепко закрепившиеся в мозгу, записанные на корке черепа и переписанные на лицо привычки невозможно преодолеть. Хочется, как раньше, ещё до появления Санкт-петербурга, до рождения Петра Великого, до династии Романовых на Российском троне, вцепиться руками в чужие плечи, целовать лицо, шею, руки, шептать бессвязный любовный бред на ухо возлюбленному и когда-то даже жениху. Жаль, что обручится им так и не позволили. Впрочем, и видеться у них тоже не было возможности. Войны, конфликты, одним словом, политика, которые с головой затягивали их обоих, не позволяя почувствовать запах свободы, глотнуть свежего воздуха и в спокойствии увидится с любимым. - Уделите мне немного своего времени? - Михаил убирает руку из-за спины и протягивает мужчине перед собой, до восхищения прекрасную алую розу с несрезанными шипами. Вильгельм лишь кивает и берёт розу в свою руку. Его лицо становится мягче. Это всё ещё его родной любимый Миша, что всегда будет искать возможность лишний раз увидится с ним. Внутри всё связывается в узелки от чувств, а губы предательски растягиваются в улыбку. Щёки покрываются румянцем, а взгляд, которым Твангсте смотрит на Московского, становится нежным. Олицитворение Кёнигсберга совсем не похож на самого себя, но таким его позволено видеть только Москве и никому более. Михаил всё-таки подходит близко к возлюбленному и берёт свободную руку Вильгельма в свою, подносит к губам и нежно прикасается губами, оставляя ласковый поцелуй. - Я скучал, душа моя - шепчет русский, прижимая руку любимого к груди. Истинно, что преступление разлучать двух возлюбленных, ведь чувства их не угаснут, а лишь разгорятся адским пожаром ожидания встречи, сердца их будут гореть до скончания веков и даже сама смерть не разлучит их. Вильгельм приближается к лицу Михаила и осторожно касается его губ своими в долгожданном и таком желанном поцелуе, пока вторая рука Московского придерживает его за аккуратную красивую талию. Тело прошибает дрожью от волнения, будто это их первый поцелуй, и страхом, что их могут заметить и их заметят. Но сейчас оба старательно пытаются забыть о толпах людей в зале, обратив всё внимание друг на друга. Они отстраняются друг от друга, чтобы вдохнуть ещё воздуха, и новым жадным поцелуем впиваются в губы друг друга. Теперь то никто ни за что не посмеет разлучить их, вновь, оторвать друг от друга.