Скажи мне, что ночь бесконечна

Если бы кто-нибудь сказал Куросаки Ичиго в 20 лет, что Гриммджо Джагерджак все еще будет рядом, когда ему будет за 70, он бы отреагировал очень спокойно. При всем своем сочувствии он бы немедленно отвез этого человека в больницу, чтобы поговорить со специалистом, потому что было бы совершенно очевидно, что он или она сходит с ума. Ни в одной вселенной он бы не поверил, что у его жестокого, кровожадного, вспыльчивого соперника хватит терпения к кому-либо, кто не может угнаться за ним на полном газу. Однако эта конкретная вселенная, казалось, работала очень загадочным образом, потому что ему за 70 (точнее, 74), и Гриммджо действительно был рядом с ним все это время. За эти годы он упоминал об этом несколько раз, иногда смеясь над этим, иногда поражаясь, и каждый раз Гриммджо сердито смотрел на него, как на идиота, и говорил что-то вроде «Ты старый хрен, но ты все еще мой», что всегда либо заставляло Ичиго смеяться сильнее, либо удивляться еще больше. В ответ на первую реакцию Гриммджо закатывал глаза, усмехался и делал вид, что не хочет улыбаться, что с годами ему гораздо хуже удавалось скрывать; на вторую реакцию Гриммджо по-прежнему закатывал глаза и усмехался, но иногда также нежно проводил рукой по лицу Ичиго или по его волосам, при этом еще несколько раз повторяя ему, какой он тупой. Гриммджо — за пределами чьего-либо понимания или ожиданий, — в чьем характере все еще был запал длиной с рисовое зернышко, и который насмешливо настаивал, что он по-прежнему всегда готов постоять за себя, если кто-нибудь еще спросит, был воплощением целеустремленности в том, что касалось Ичиго. Тело Ичиго, даже состарившись, все еще было достаточно упругим в форме синигами, чтобы они могли продолжать свои небольшие боевые действия десятилетиями. Ичиго больше никогда не был на вершине своего позднего подросткового периода и никогда не будет, пока он был человеком по своей сути. Гриммджо время от времени жаловался на это, но ворчал, что это все же лучше, чем ничего, и соответственно урезал себя. Большая часть их жизни (или не-жизни, в зависимости от обстоятельств) оставалась довольно последовательной на протяжении многих лет. Скучная жизнь, которую Ичиго заслужил, настаивал он Гриммджо, после всего шума и суеты своей юности. Гриммджо, вечный антагонист, конечно, утверждал, что это слишком скучно, но у него были все возможности уйти и развлечься в Уэко Мундо, если он так хотел, а он делал это редко, поэтому Ичиго решил, что не может быть слишком несчастным. Они делали много шокирующе нормальных человеческих вещей, таких как путешествия, переезд в новые дома и хобби, которые они поддерживали всего год. На самом деле это была хорошая жизнь. Ичиго иногда приходилось идти на компромиссы в обмен на участие Гриммджо, но с гигаем и некоторыми другими хитрыми стратегиями на буксире (у арранкара не было паспорта? без проблем, протащи гигай через гарганту, договорись с Ичиго, чтобы он выскочил с другой стороны незамеченным и бум, они в отпуске в Европе), многие проблемы были легко устранены. Ичиго любил его даже больше сейчас — после многих лет, когда он был надежной опорой рядом с ним — чем когда был молод и полон нового увлечения. Всякий раз, когда Ичиго размышлял о своей смертности (забавно для того, кто провел так много времени среди душ и мертвых; еще смешнее для человека, который любил и провел большую часть своей жизни с мертвецом), что случалось не так часто, но хотя бы иногда в его 60-е, когда для людей было нормально начинать предварительное планирование таких вещей, он молился всем, кто слушал, чтобы это было что-то быстрое. Черт возьми, он бы даже предпочел попасть в автомобильную аварию, если бы это означало, что никому не придется наблюдать, как он медленно угасает от хронической болезни. Он знал, что многие семьи переживали, когда любимый человек уходил таким образом, но он представлял, что для Гриммджо это было бы слишком сложно. Гриммджо никогда не старел, никогда не болел, ему никогда не приходилось думать о собственной смертности вне сражений (и у него никогда не было сражений после Ванденрайха, которые представляли бы какую-либо угрозу, чтобы сделать это необходимым). Он был вечно молод и вечно здоров, выглядел точно так же, как в тот самый момент, когда Ичиго встретил его, за исключением шрама, полученного в тот же день. Наблюдать, как Ичиго разваливается на части так, как он никогда не мог и не захотел бы полностью понять или принять, было бы слишком жестоко. Для Ичиго лучше покончить со всем сразу, без трепета, без ухудшения. Если он мог быть таким эгоистичным в этом одном, ради Гриммджо: пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет быстро. Было прохладное ноябрьское утро, когда смерть, наконец, пришла за Куросаки Ичиго. Однажды он стоял на кухне, готовил чай, чувствуя некоторую боль в груди, но не пугающую, и задавался вопросом, что могло ее вызвать. В следующие несколько минут он рухнул на пол с глухим стуком, который привлек внимание Гриммджо с противоположной стороны комнаты, где он доставал чашки из буфета. Он не был в сознании, чтобы услышать крик «что за хрень это была?» в его сторону, ни последовавшее за этим растерянное «Куросаки!», ни тихое страдальческое «Ичиго?» это было после. Слава Богу, что Гриммджо был здесь, была его первая мысль, когда он понял, что находится в духовном теле силой, а не по выбору, стоя вне своего человеческого тела. Если бы Гриммджо не было здесь и за ним пришел шинигами, ему пришлось бы попросить их подождать. Он не мог оставить труп, который неожиданно нашли, не попрощавшись, поскольку было неясно, сколько времени займет процесс вступления в Общество Душ, учитывая уникальное и, возможно, грязное прошлое Ичиго. И смерть была быстрой, как он и просил. Он был искренне благодарен. Он стоял вне своего тела с цепью, которую не видел на собственной груди много-много лет. С того сеанса с Урахарой, перед тем как они впервые отправились в Общество Душ. Гриммджо лежал на полу с телом на руках, глядя на свое духовное тело широко раскрытыми голубыми глазами. Казалось, долгое время никто из них ничего не говорил, они просто смотрели друг на друга. Ичиго попытался слегка улыбнуться ему. — Думаю, это все. Это было неплохо. Гриммджо попеременно смотрел то на духовное тело, стоящее перед ним, то на мертвое тело, которое он с большой осторожностью прижимал к себе, как будто не знал, куда должен упасть его взгляд. — Эй, все в порядке, — настаивал он, опускаясь на колени в своем духовном теле рядом с арранкаром. Было много преимуществ в том, что он столько лет смотрел на свое собственное безжизненное тело, надевая и вылезая из него, как из костюма. В противном случае он, вероятно, был бы вне себя. — Убери м… — Он все еще должен называть свое тело «я»? — …убери это на минуту. — Он как бы силой вырвал тело из рук Гриммджоу, которое, казалось, лишилось костей и упало по бокам, как только его ношу подняли и убрали. Ичиго обнял неподвижного мужчину, и звон цепи был слишком громким в такой тихой комнате, когда он двигался. — Ты видел меня таким тысячу раз, Гриммджо. Все в порядке. Он почувствовал, как лоб Гриммджо прижался к его плечу, но в остальном он не двигался, не говорил и даже не дышал. Видеть, как обычно вспыльчивый арранкар реагирует таким образом, было намного более неприятно, чем быть мертвым, подумал Ичиго. Слава богу, Ичиго не отключился медленно. Когда нынешний синигами, назначенный в Каракуру, Тачибана Кей, прибыл на консе несколько часов спустя, то, увидев, что это Куросаки Ичиго, был немного шокирован. Он был более чем реальной фигурой, даже спустя столько лет после войн, и все еще очень известен. Любому синигами, назначенному в город Каракура, заранее напоминали: «Временный Синигами Куросаки Ичиго все еще там». Каждый синигами, назначенный в Каракуру, также был предупрежден (хотя и более тихо и менее формально): «Кстати, он все еще живет со своим пустым, избегай его, если хочешь остаться целым». Кей видел их мельком, редко. Куросаки был старше, но все еще очень способным синигами с мощным реяцу, когда оно было выпущено. В Обществе Душ ходили слухи, что он сильно сбавил с годами, но его способностей все еще было более чем достаточно, чтобы справиться с пустыми, которые оказались в этом районе. Куросаки иногда протягивал руку помощи, если было аномально большое количество или особенно сильные пустоты, и он делал так, чтобы это выглядело как детская игра в его духовном теле. Поразительно, но Кей также видел, как пустой Куросаки протягивал руку помощи в нескольких таких случаях, быстро расправляясь с другими пустыми либо своим мечом, либо одними лишь темными когтями. (Кей не знал, ел ли он их потом. Он действительно, действительно не хотел участвовать в делах «меч» или «когти», поэтому он просто предположил, что Куросаки справился с этой частью, и на этом все закончилось.) Теперь, стоя в том, что предположительно было домом Куросаки, Кей снова увидел их обоих. Его явно ждали. Куросаки слегка улыбнулся ему. Пустой тоже был там, смотрел в окно, повернувшись спиной к двери. — Здравствуйте, э-э, Куросаки-сан, — неловко начал он. Обычно, когда он делал это, он не знал души; кто знал, что диктует вежливость в этой ситуации. — Привет. Извини, я забыл твое имя. Старик и все такое, — предложил Куросаки. — Тачибана, Куросаки-сан. Тачибана Кей. — Хорошо, Тачибана-сан. Ну, я… — заколебался он. — Дай мне еще одну минуту, — закончил он и повернулся к своему спутнику. — Гриммджо? Пустой не повернулся, чтобы посмотреть на него. Кей услышал тихий вздох Куросаки, наблюдал, как он сделал несколько шагов, чтобы положить руку на плечо друга. — Скоро увидимся, Гриммджо. Хорошо? Как только смогу. Ты будешь ждать меня? — …Да, я буду ждать, Куросаки. Кей не знал, о чем был этот разговор, но на самом деле это не его дело, поэтому он отвернулся, чтобы посмотреть в другую комнату, и стал ждать сам. Это, вероятно, было бы самым странным консо, которое он когда-либо исполнял. Должен ли это делать кто-то другой? он внезапно забеспокоился. Должен ли я был позвать лейтенанта или капитана для исполнения этого? — Помни, что ты должен сказать об этом девочкам, — говорил Куросаки. — …Я знаю. — Спасибо. Скоро увидимся. Подслушать все это было немного неожиданно, хотя, оглядываясь назад, возможно, так не должно было быть. Опять же: не его дело, напомнил себе Кей. Синигами услышал, как Куросаки снова шагнул к нему, и, наконец, оглянулся. — Тачибана-сан, продолжай, — и он выглядел так, словно смирился с этим, подумал Кей. — Да, я знаю, что ты знаком с процессом, так что мы можем пропустить эту часть. — Верно, — улыбнулся Куросаки. Кей поднял свой меч, и… В одно мгновение порыв воздуха и рука обхватили его горло. Он почувствовал острые уколы чего-то, что, должно быть, было когтями, на своей шее. Кей инстинктивно взмахнул мечом, защищаясь, но и эта рука была зажата в кулак, как тисками. Синеволосый пустой был разгневан до такой степени, что Кей почувствовал, как дрожат его руки в местах их соприкосновения. — Гриммджо! — Куросаки закричал и быстро схватил Кея за руку, сжимающую горло, в попытке оторвать ее. — Какого черта ты делаешь, псих?! Прекрати! Прекрати это! Прошла целая вечность, прежде чем его рука и горло освободились, и пустой скривился, как будто ему было физически больно отпускать его. Кей закашлялся, втягивая воздух обратно. Эта хватка была похожа на металлический зажим. Ему чертовски повезло, что его шея не сломалась сразу. — Какого хрена? Я же тебе точно говорил, как это работает! — услышал он ругань Куросаки на заднем плане. Слишком спокойно ругается для того, кто только что наблюдал, как он задыхался, сердито подумал Кей. Теперь он действительно хотел, чтобы кто-нибудь из высших готеев пришел сделать это вместо него; как быстро он мог бы убраться отсюда? У него было много дел сегодня, которые не включали в себя то, что его покалечил и убил вон тот полый приятель Куросаки. Кей услышал громкий треск и, подняв глаза, увидел, что упомянутый пустой теперь пробил дыру в стене с достаточной силой, чтобы оставить кратер вокруг места удара, в то время как Куросаки ругался и пытался объяснить это. — Мои сестры не смогут продать это место, если ты, блядь, его разрушишь! Нет, нет. Это катастрофа. К черту все. Капитан мог бы это сделать. Разве Куросаки не был практически почетным членом семьи Кучики? Пусть кто-нибудь из них разбирается с этим: может быть, тот малыш, отряд 13. Он ей нравился. Он слышал, как за его спиной обменивались еще несколькими словами (и еще какими-то разрушениями), но ему все равно, он уже направлялся к выходу. Рейацу в комнате изменилось, и он оглянулся через плечо из чистого болезненного любопытства, чтобы увидеть только Куросаки Ичиго — теперь без пустого, — который в настоящее время казался очень, очень уставшим. — Прости. Я беру на себя ответственность за это, — сказал он Кею. Внезапно он стал выглядеть на все свои годы старше. — Я думал, он готов, но, думаю, мне следовало знать, что это не так. Его шея все еще кровоточила, мрачно осознал он, но… Куросаки имел дело с гораздо худшими, и часто от имени Общества Душ. Все так говорили. Кей заставил себя обернуться. — Я очень уважаю вас, Куросаки-сан. Ты сказал, что он не готов. Но так ли это? Каждое сражение, каждая война и каждая ответственность были очень заметны на его лице в этот момент. — Это всего лишь следующий шаг, Тачибана-сан; Я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Карин выгуливала свою собаку в парке, когда почувствовала чье-то присутствие позади себя. Баттон, очевидно, тоже это заметила, потому что она крутанулась на лапах и дважды гавкнула. Гриммджо выглядел очень неправильно, и не таким, каким она когда-либо видела его раньше. Обычно он полон экспрессии, будь то позитивной или негативной, но сегодня у него вообще не было экспрессии. Это не хмурый взгляд, в нем не было скуки: ничего особенного. Он подошел к ней, как обычно, сутулясь, и остановился в нескольких шагах. Что-то не так. — Гриммджо, что происходит? — ее разум лихорадочно перебирал варианты, но по спине пробежали мурашки, говорившие о том, что она знала, каков правильный ответ, что заставило Гриммджо появиться в таком виде. Он даже не моргнул. — Он ушел, — произнес он. Карин не двигалась. Баттон все еще время от времени лаял. — Ичиго… — Он мертв. Этим утром. Не знал, что это случится. Синигами уже пришел, отправил его душу дальше. В парке были и другие люди, но самым последним, о чем она думала, было беспокойство о том, что люди подумают, что она разговаривает вслух сама с собой. — Не мог отойти слишком далеко от своего тела, и он не хотел, чтобы вы это видели, поэтому не стал ждать. Сказал мне найти тебя и Юзу, поговорить с вами лицом к лицу. Весь мир казался холоднее, чем должен был быть в ноябре. Карин не знала, как к этому относиться. — Как? — Не знаю. Возможно, что-то сердечное. К ее глазам подступили жгучие слезы, и ей пришлось закрыть лицо руками. Гриммджо сидел неподвижно и молчал, позволив ей выплакаться, но она услышала, как он вдохнул всего один раз, и это прозвучало неуверенно. — Ты был там? Прямо когда это случилось? Он был не один, верно? — спросила она, но не могла представить, как много Гриммджо на самом деле мог понять из того, что она говорила между прерывистыми вдохами. — Нет. Я был там. Он… — он снова сделал паузу, раздумывая, и ее зрение было слишком размытым, чтобы разглядеть его отчетливо. — Сказал, что это было неплохо. Не был расстроен или что-то в этом роде. Может быть, он притворялся для меня; я не знаю. Ее разум был очень занят, но одна часть в глубине души небрежно заметила, что — несмотря на то, что Карин знала его мертвым — Гриммджо по иронии судьбы никогда не звучал безжизненно до сегодняшнего дня. — Я должен пойти за гигаем и найти твою сестру. Кто-то должен позвонить людям, забрать тело… Я не могу этого сделать. Я не знаю, что делать. Мог бы пойти спросить Урахару, если вы двое не хотите. Карин вытерла глаза и нос рукавом. Наверное, это очень неприлично для 70-летней женщины, но ей было все равно. — Я сделаю это, мне просто нужно время. Он подождал еще несколько минут, явно пытаясь присутствовать, по крайней мере, пока она выкрикивала это. Карин снова вытерла глаза. В это было трудно поверить. Несмотря на то, что он был прежде всего человеком, даже несмотря на то, что она видела, как он взрослеет, как и все остальные, ее брат всегда казался слишком большим для смерти. Слишком вневременной. По крайней мере, у нее и Юзу было бы утешение знать, что он поймет все тонкости, как только доберется до Сообщества душ. Ичиго обвел всю команду вокруг своего мизинца; по сути, у него будет ключ от города, и он сможет вернуться сюда в любое время, когда захочет. — Хорошо. Хорошо, — это было не совсем нормально, но. — Гриммджо, возьми пока его телефон, чтобы мы могли с тобой связаться. Я дам тебе знать, когда все будет улажено. Я не знаю, что ты захочешь сделать или куда пойдешь, но мы можем, по крайней мере, сказать тебе. — Хорошо, — в этот момент он, наконец, отвернулся и выглядел так, словно был готов пойти за гигаем, чтобы Юзу могла его увидеть. Чтобы сообщить ей плохие новости. — И спасибо тебе, Гриммджо, — искренне сказала ему Карин. — Спасибо, что был с ним. Я рада, что он был не один, когда это случилось. — Ей пришлось остановиться, чтобы снова вытереть нос, из которого все еще текло. — Он очень любил тебя, я знаю, он был счастлив, что ты был рядом. Гриммджо больше ничего не сказал перед тем, как исчезнуть. Очередь Юзу, печально подумала Карин. Карин и Юзу спросили Гриммджо, не хочет ли он присутствовать на поминальной службе. Изначально Гриммджо сказал «нет». — Он мертв, а не ушел. Я собираюсь увидеться с ним снова, когда он будет в состоянии, и ты тоже сможешь увидеть его снова. Какой в этом смысл? — спросил он по телефону своим обычным грубым голосом. Позже он передумал. Или, точнее, оказалось, что Урахара передумал, как мимоходом сообщил сестрам владелец магазина. — Я указал, что вам двоим было бы полезно, если бы он пришел, — сказал им Урахара. — Он признал, что Куросаки-сан согласился бы со мной. Обслуживание было прекрасным. Приятное, ровное, но скромное. Никто бы не догадался, что это для настоящего героя войны и спасителя мира. У них было много фотографий разных лет для мемориальных альбомов, и Юзу была особенно осторожна с выбором. Учитывая, что многие спутники ее брата, по сути, не имеют возраста, определенные включения в течение длительных периодов времени вызвали бы ненужные вопросы или внимание, на которые никто из них не хотел отвечать или рассеивать. Юзу извинился особенно перед Гриммджо. — Я хотела включить много фотографий вас двоих вместе, когда ты был в своем гигае, так как у нас было несколько фотографий, и мы нашли еще больше у тебя дома, когда разбирали его вещи. Но поскольку твой гигай всегда выглядел одинаково, и ты будешь на службе, я могу включить только два, которые достаточно свежие, чтобы это не выглядело странно. Прости, Гриммджо. Гриммджо заверил ее, что все в порядке. Во время службы он сидел рядом с ней и Карин, выглядя мрачным в своем светловолосом гигаи. (Давным-давно Урахара настаивал, что он вообще не будет сливаться с синим, и Ичиго намекнул, что согласен, достаточно тонко, чтобы Гриммджо не огрызался на него по этому поводу). Присутствовало много людей, к чьим жизням прикоснулся Куросаки. Пропало много людей, к чьим жизням Куросаки тоже прикоснулся, но в любом случае скоро он будет ближе к ним. Однако маленькая женщина синигами была там в своем гигае, возможно, по той же причине, что и Гриммджо: моральная поддержка. Там были друзья Куросаки, в том числе высокий, Куинси, женщина-целительница, женщина-каратистка (все еще живы. Несправедливо, подумал Гриммджо, что у Куросаки было меньше всего времени). Другие друзья, которых он приобрел за эти годы, тоже были там. Соседи. Коллеги по работе. Некоторые из них узнали Гриммджо, поскольку видели его в гигае. По крайней мере, одна из них сделала двойной дубль, подтвердив теорию сестер о том, что он привлечет внимание, если будет выглядеть так же спустя столько лет — вероятно, этого не избежать. Ему похуй. Подобные инциденты происходили на протяжении пятидесяти с лишним лет, которые он провел рядом с Куросаки. Куросаки обычно был немного обеспокоен и пытался придумать стратегию, но в конце концов развел руками и сказал, что что бы ни случилось, это случилось, потому что они больше ничего не могли сделать. Было слишком мало конкретных доказательств, чтобы когда-либо превратить это в проблему, которая разрослась бы до реальных размеров. На службе было сказано много добрых слов в адрес Куросаки, как будто он ушел навсегда, и, услышав их, Гриммджо заскрежетал зубами. Они неправы. Он ушел не навсегда. Гриммджо скоро увидится с ним. Он знал это, но его все равно почему-то смущало присутствовать на этом мероприятии, где говорили только об окончательности. После службы он посмотрел на выбранные Юзу фотографии. На двух, о которых она упомянула, он, конечно, был в гигае, и обе они были сделаны в течение последних пяти или шести лет. На одной из них он и Куросаки были на пляже на фоне лазурных волн. Куросаки в шляпе, чтобы не обжечь голову; его волосы поредели. Гриммджо никогда не улыбался намеренно на фотографиях, но он выглядел довольным, и на лице Куросаки была легкая улыбка, которой — по мнению Гриммджо — было более чем достаточно для них обоих. На другой фотографии они были с Карин и Юзу на какой-то вечеринке. Гриммджо не мог вспомнить, по какому поводу была вечеринка. Он спросил Юзу, можно ли ему вынуть фотографии и оставить их себе, и он сунул их в карман, когда она ответила ему: «Конечно». Он не знал, куда пойдет дальше, пока ждал Куросаки. Он не возражал, если фотографии помялись у него в кармане; он просто хотел взять их с собой, куда бы ни шел. Он попросил у Юзу фотографии, которые она тоже не смогла включить в альбомы. Куросаки Ичиго наконец-то вступил в Общество Душ, на этот раз по-настоящему. Его прибытие — хотя и задержанное, как он и ожидал — не стало неожиданностью. Тачибана, конечно же, немедленно доложил своему отряду, который передал информацию остальным. Сестры Ичиго лично поставили Рукию в известность раньше остальных. То, что Ичиго сразу же окажется в Готее, было само собой разумеющимся: каким бы нетрадиционным ни был его маршрут, и несмотря на то, что ему не хватало некоторых преимуществ, которые он, возможно, имел ранее в результате объединения различных частей при жизни, все знали, что он был неоспоримым активом. И, будучи в дружеских отношениях со столькими членами готея, он решил, что не прочь продолжить выполнять свои обязанности синигами в более постоянном качестве. Чем еще он собирался заниматься весь день? По крайней мере, так он продолжал бы делать то, в чем преуспел, в окружении людей, которые ему нравились. Он встретился с Кюраку Сюнсуи, чтобы обсудить логистику, в том числе, в каких отрядах для него может найтись место («Капитан Зараки уже приходил и просил меня выделить вам место в 11-м, как только вы приедете; он был бы рад видеть вас, Куросаки-сан!» в ответ на что Ичиго кашлянул и сказал: «Возможно, нам следует рассмотреть все варианты …»). Они уладили некоторые вещи и при необходимости возобновят работу над другими, но Кьюраку открыто сказал ему, что высоко ценит его официальное возвращение. Покончив с этим, перед уходом Ичиго затронул тему, которую ему придется поднять в тот или иной момент. Он предположил, что Кьюраку, возможно, ожидал этого; сплетни пронеслись по этому месту, как лесной пожар, а Ичиго никогда не отличался особой деликатностью. Он прекрасно понимал, что, несмотря на обезоруживающее поведение, такой стратегический ум, как у Кьюраку, вероятно, мог бы читать его как книгу. — Кьюраку-сан, я хочу попросить об одолжении. — О? Ну конечно, Ичиго-кун. Я весь внимания, — ответил капитан-коммандер, харизматичный, как никогда. — Мы могли бы также не ходить вокруг да около. Ты, наверное, знаешь о Гриммджо. — Эспада, насколько я помню, — был единственный ответ Кьюраку, прежде чем он продолжил просто смотреть на него, делая глоток своего напитка (вероятно, выпивки, даже в такое раннее время дня), ожидая продолжения. Этот человек всегда держал руку раздражающе близко к груди, подумал Ичиго. — Бывший эспада, — вежливо поправил Ичиго. — Мы провели много лет вместе. Полагаю, мне понадобится твое разрешение, если я захочу совершать поездки в Уэко Мундо на постоянной основе. Если тебе нужно, чтобы я прошел через Живой Мир как проводник, а не прямо отсюда, я готов это сделать. Я все равно хотел бы иногда спускаться в Мир Живых, хотя бы еще на несколько десятилетий, пока живы моя семья и друзья, которые знают об Обществе Душ. Кьюраку напевал ему. — Я немного слышал об этом; твоего бывшего друга эспаду было трудно не заметить, когда он бродил по Миру Живых. В тот день ты вызвал небольшую тревогу, которую мы смогли успокоить, пообещав, что ситуация у тебя под контролем. Но! Как ты хорошо знаешь, мы в большом долгу перед тобой; никто не станет этого отрицать. Ты можешь отправляться в свои поездки; это будет моим решением, и я не планирую получать на это чье-либо разрешение. Я не могу представить, что ты позволишь своим внеклассным занятиям мешать твоим обязанностям здесь. Один убит. Это была та часть, где Ичиго либо испытывал свою удачу, либо отступал… Что ж, кто не рисковал, тот ничего не получал. — Будет ли мне достаточно этого долга, чтобы иногда приводить его сюда? Это заставило Кьюраку нахмуриться. — Я знаю, ты достаточно умен, чтобы понять, что это было бы намного сложнее, Ичиго-кун. Тогда слишком много, слишком рано. Было небольшое удовлетворение от того, что я застал кого-то вроде Кьюраку врасплох, поскольку капитан всегда вел себя так, будто знал каждую деталь игры. Ичиго вернулся бы к нему, если бы смог убедить Гриммджо смириться с мыслью о том, что иногда рядом с ним будет еще больше синигами, чем у него было в прошлом. В любом случае, это было бы трудно продать, хотя Ичиго танцевал вокруг этой идеи, когда они обсуждали ее в прошлом. Альтернатива встречаться только в Уэко Мундо была довольно удручающей, он тогда настоял на этом и получил неодобрительный взгляд. Ичиго говорили, что он может быть раздражающе настойчивым. Думаю, они все узнают. Куросаки не появлялся гораздо дольше, чем хотелось бы Гриммджо. Напротив, прошло совсем немного времени, прежде чем Гриммджо понял, что с уходом Куросаки ему стало совсем не к чему принадлежать. Уэко Мундо на самом деле не был домом: конечно, он мог быть там, и что? Валять дурака, убивая слабых пустых, сидеть за столом напротив и слушать, как Харрибел пытается вести себя очень официально, орать на Неллиэль, когда она действует ему на нервы. Не очень-то развлекательно. А в Живом Мире без Куросаки он принадлежал еще меньше, хотя этого и следовало ожидать. Он периодически заходил проведать сестер, что всегда требовало координации, поскольку ему приходилось доставлять занозу гигаи не только Юзу, но и Карин, у которой была семья, которая не могла его видеть, а люди всегда были особенно чувствительны к тому, что их видели разговаривающими с чем-то, что выглядело как разреженный воздух. Тем не менее, он признавал, что они были стойкими. Они хорошо приспособились и заверили его, что у них все в порядке, что они будут терпеливо ждать, когда их брат снова приедет к ним. Гриммджо ждал гораздо менее терпеливо. Он чувствовал себя даже бесцельным. Ему было очень скучно. И бездомным, больше, чем когда-либо прежде. Он предположил, что «с Куросаки», в конце концов, было единственным реальным местом, которому он принадлежал все эти годы. Это была отрезвляющая мысль, и он никогда по-настоящему не думал о ней, пока был с ним. Однажды, казалось бы, таким же скучным, как почти все остальные дни в Уэко Мундо, он почувствовал, как рейацу молнией пронзило его позвоночник. Никогда, никогда в своей жизни он не смог бы распознать это рейацу. Оно казалось ему таким же знакомым, как Пантера, даже таким же знакомым, как его собственное тело. Он использовал сонидо на пустынных песках, пока не увидел знакомую черную мантию синигами и, конечно же, эти оранжевые-пребольшие оранжевые волосы. Вот он: Куросаки, выглядящий точно так же, как когда-то в свои 30 (возможно; все эти годы старения слились воедино, когда он видел его практически каждый день), такой же сильный, уверенный и привлекательный, как всегда, каким он всегда был. Он улыбнулся, как только Гриммджо появился в поле зрения. — Вот ты где. Скучал по мне? Черт. У Гриммджо точно скучал.