Шелкопряд

Жил себе на свете юноша, нежно поцелованный самой природой. С самого своего рождения он был столь красив, что родители дали ему имя — Кауно*, любовно подчеркивая его притягательность. Кауно рос и, подобно бабочке, превратился из маленького мальчика в завидного жениха: он был высок, широкоплеч и крепко сложен. Русые волосы аккуратно обрамляли его лицо, обсыпанное маленькими веснушками. Кауно был добрым юношей, своей красотой не зазнавался и не находил свою наружность слишком уж необычной. Он помогал семье в хозяйстве, не брезгуя пачкать руки в хлеву, под палящим солнцем с усердием собирал виноград для изысканного вина, любил босиком ходить по дорогам, носил самую простую одежду и всегда смущался комплиментов. На зависть сверстникам, с детства вокруг Кауно постоянно вились девочки, неугомонно донимая юношу, кого из них он возьмет замуж. Между собой они порой ругались, кого Кауно больше любит: а он, смотря на это, устало вздыхал и уходил от них прочь отдохнуть в тишине. Девочки часто сотрясали его настроение своими визгами, и Кауно считал их очень шумными и надоедливыми. Но со временем, повзрослев, Кауно сам начал разглядывать в красоте женских тел нечто манящее, а сладостные речи звонких голосов все чаще казались ему чарующими. Его отец, стареющий ремесленник, замечая, как сын смотрит на разноцветные подолы платьев, говорил иной раз Кауно: — Не поддавайся блуду, сын мой. Храни целомудрие, как наказывает нам религия. И Кауно, повинуясь, ждал, когда отец сочтет нужным устроить ему смотрины. Старик крепко дружил с одной соседской семьей, где жили две юные девы. Сестры приходились близнецами и никто, включая их родителей, был не в силах их различить. Эмили и Алфи крепко дружили и всегда делали все вместе, но лишь в одном не могли найти компромисса: зная, что родители захотят, чтобы их с Кауно семьи слились в один род, каждая из них из кожи вон лезла, чтобы юноша обратил внимание именно на нее. Иногда, отыскивая Кауно среди виноградных полей, сестры зазывали его танцевать среди извилистых ветвей, твердя, что от их звонких песен урожай будет расти лучше, а сами крутили бедрами. Кауно по-доброму принимал их внимание, но рук не распускал, вел себя очень сдержанно и не знал, кому из сестер отдать свое сердце: до боли в глазах они были одинаковы. Однажды девушки, стоя в тени крыльца, наблюдали, как их старик оживленно договариваются с отцом Кауно о чем-то. Нутром они поняли — пора доставать свои лучшие вышивки и надевать самые изысканные платья. Эмили и Алфи многозначительно, с враждебностью, переглядывались между собой. Позже отец обрадовал их доброй вестью о скорых смотринах. Обе сестры, хлопая в ладоши, очень радовались, но внутри у каждой из них все сжималось в колющий комок тревоги. В пригороде не было больше ни одного юноши, которого Кауно не затмевал своей красотой и сердечным добром. Сам Кауно, в отличии от девушек, приходился единственным ребенком в семье и разорваться между ними не мог, а многоженству религия претила. Отец наказал Эмили и Алфи за три дня подготовить свои лучшие рукоделия, да привести волосы в лучший вид. Он суетливо все вился над сундуком с приданным — как бы разделить нажитое так, чтобы потом выдать и вторую дочь замуж? Эмили была на несколько мгновений старше Алфи. Она обладала более добрым и смиренным нравом, нежели ее младшая, порой вспыльчивая и немного нервная сестра. Эмили, пытаясь сохранять спокойствие, торопливо довязывала воздушные кружева, недоумевая, куда ее сестра повадилась ходить по ночам. А Алфи с трепетом в душе переживала, без любви Кауно ей не жить. Ее разум окутали сильные переживания, а на месте все не сиделось — она полагала, что никакое рукоделие не сможет ей помочь охмурить юношу. Поглощенная своими беспокойствами, она ходила ночью к виноградным плантациям, прося помощи у богов. — Я прошу вас, со всем почтением, помочь мне выйти замуж за Кауно… — дрожащим голосом просила она, сложив руки в молитве. — Я всего лишь желаю, чтобы Кауно выбрал меня, а не сестру… Вот бы моя сестра была дурна собой, чтобы Кауно выбрал меня… — в сердцах обреченно шепнула она, уходя прочь с виноградной плантации. Боги слышали желание Алфи, как и каждую обращенную к ним мольбу, но сочли ее просьбу столь мелочной и подлой, что отвели свой тысяч глаз от виноградной плантации. Лишь один из них, особенно шутливый и подлый, решил наказать Алфи и поглумиться над чернотой, что окутала ее душу. В день смотрин Эмили не оказалось дома. Она пропала на рассвете, уверенной походкой, не оглядываясь, ушла в сторону виноградных полей и боле никто ее не видел. Отец девушек хватался за голову, везде ища ее, но Эмили как след простыл. — Ничего не поделать, если мы отменим смотрины, это будет расценено как неуважение… — молвил он, поправляя волосы Алфи, — значит сегодня встречать гостей будешь лишь ты. — Хорошо, отец, — в Алфи перемешались радость и тревога, а вслед за ними и стыд. Она боялась оказаться виноватой в исчезновении сестры. — Но что же нам делать с Эмили? — Мы ее обязательно найдем. Наверное, у нее от волнения помутнился рассудок, все будет хорошо, — заверял ее отец, нежно придерживая за плечи. На смотринах отец Кауно возмутился отсутствием Эмили. Он счел, что девица струсила уйти под крыло другой семьи и сбежала. Но, делать было нечего, и решение сосватать сына за Алфи было принято почти сразу же. Так и зажили они в доме семьи Кауно: счастливо и в радости, с годами заведя целую ораву детишек. Эмили больше никто не видел, и Алфи, скучая по сестре, жила с режущей душу виной. Она так и не призналась никому о молитвах и небрежно брошенных злых словах. Эмили искали все деревенские, прочесывая вдоль и поперек близлежащие леса. Девушка испарилась, исчезнув подобно утренней росе в полдень. Кауно продолжал на износ работать в виноградных плантациях, пытаясь прокормить большую семью. От рассвета и до заката он отбирал лучший виноград, чтобы вино из него получилось добротно сладким. Иной раз он озадаченно посматривал на виноградное деревце, скромно стоящее в краю поля. Никто не знал, откуда оно там появилось: выросло как по волшебству из голой земли одной ночью, пока никто не видел, и так и стоит себе, до неприличия широко раскидывая свои ветви. Кауно попробовал плоды с него — в темных ягодах перемешались несъедобные горечь и кислинка, будто дерево плодоносило отравленным кем-то виноградом. Но Кауно не решился его срубать, ему стало жалко творенье природы, хоть и было оно уродливым. Так и стоит себе прокаженное виноградное деревце, гневно шурша листьями по ветру, когда мимо него проходит со своими детишками Алфи. От чего-то никто не прислушивался к шелесту ветвей — если приложить ухо к стволу, то можно услышать тихий, жалостливый плач юной девы.