Пещеры

Конечно, Йонас рассказывал о них. Не мог не рассказывать. За столько лет, проведенных рядом, Ноа сумел собрать их образы из сотен разрозненных кусочков, точно сложную мозаику из битого стекла. Марта — решительная и смелая. Совсем юная — это уже оценка самого Ноа, не Йонаса. Смотреть на неё странно. Он столько раз слышал от других её имя: Марта, Марта, Марта. Казалось, весь мир вертится вокруг Марты. А потом она оказалась девочкой-подростком в мятой футболке. Бартош — про него Йонас обычно не вспоминал нарочно. Но часто машинально оговаривался «мы с Бартошем». Вокруг него никогда не было того золотого ореола, который окружал Марту. Хотя может быть, дело было в том, что Ноа и сам знал его гораздо ближе — живым человеком, а не образом, запечатлённым в чужой памяти. Но никогда раньше Ноа не пытался совместить их в одну картинку. — Марта? Марта, пожалуйста? — Бартош откровенно всхлипывает, слыша за спиной шаги, но не зная, кому они принадлежат. Пытается задержать дыхание, чтобы прислушаться, но надолго его не хватает. — Она ушла. Они все ушли. Не бойся, — Ноа обходит лежащее на голых камнях тело, чтобы попасть в поле зрения и не пугать. Бартош дёргается, пытаясь отшатнуться от его руки, но почти ничего не может сделать, лежа со связанными за спиной запястьями. — Ну, тихо, — повторяет Ноа. — Всё случилось, как и задумано. Смахивает ладонью с чужого лба влажные спутавшиеся волосы. — Освободите меня, — просит Бартош. Его мелко потряхивает — скорее от нервов, чем от холода. В пещерах сыро, но душно. Чтобы всерьез замёрзнуть здесь, нужно, как минимум, остаться на ночь. Впрочем, его ведь и правда бросили здесь на всю ночь или даже больше. Ноа не без труда распутывает верёвку. Затягивали на совесть, к утру руки должны совсем онеметь, а если дёргаться и пытаться освободиться... Бартош пытался. Кожа на запястьях содрана до крови и уже распухла розовыми рубцами. Освобождённый, Бартош продолжает сидеть на земле. На камнях. — Успокойся, — просит Ноа. Скидывает веревки в сторону. Протягивает раскрытую ладонь, за которую Бартош машинально хватается. Поднять его на ноги слишком легко — он худой и ниже Ноа почти на голову. Совсем мальчишка. — И она тоже ушла с ними? — в тусклом свете фонаря карие глаза кажутся огромными и темными. Влажными, как у оленят, которые испуганно смотрят на чужака. — Да, — Ноа вынимает из сумки бутылку воды, щедро плещет на платок и прикладывает его угол к разбитым губам Бартоша. — Она вернётся, — с неожиданным отчаянием заверяет его Бартош, отворачиваясь от прикосновения. — Марта вернётся, чтобы меня освободить. — Я не думаю, — честно признается Ноа. Протягивает ему бутылку, в которой воды ещё осталось не меньше двух третей. Рассматривать Бартоша неуютно. Он кажется и знакомым, и совершенно чужим. Легко угадываются привычные жесты: недоверчивый взгляд искоса, дрожащие ресницы, нервное движение пальцев, размазывающих влагу по бокам бутылки. Но вся картинка совершенно иная, непривычная. Ему шестнадцать. И он любит Марту — девочку в розовой футболке с тёмными волосами, не собранными в хвост. Возможно, это должно вызывать негодование. Как он может любить кого-то, кроме Сильи, кроме мамы? Как он может любить Марту, ведь Марта — это та, о ком постоянно тосковал Йонас? Но никакого возмущения не рождается внутри. Кажется, сам Ноа стал уже слишком взрослым, чтобы походя осудить эту несчастную детскую влюбленность. Она пройдет и уступит место чему-то большему. Или просто — другому. Пусть даже именно сейчас и причиняет им такую боль. — Мы можем отсюда уйти? — сделав несколько глотков воды, Бартош просто сидит рядом и крутит в руках бутылку, никак не успокаиваясь. — Нет. Мы останемся здесь и утром мне придется снова связать тебе руки. Бартош даже не отшатывается от него в этот раз. Только поднимает изумленный взгляд. Словно щенка подманили, обещая приласкать и вдруг озлобленно пнули. — Они придут завтра и найдут тебя таким же, как оставили, — Ноа скидывает с себя куртку и набрасывает на плечи Бартоша. Тот сжимается, вряд ли ощутивший себя более защищённым в чужой одежде не по размеру. Хотя бы не замёрзнет. — Хочешь есть? — разговор приходится вести с самим собой, потому что Бартош, осознавший, что спасать его никто и не собирался, просто молча пялится в каменную стену. — Она меня ударила, — вдруг произносит Бартош. Спокойным безжизненным голосом. — Так, словно ей... «Словно ей всё равно. Ведь ты не он. Не Йонас, которого она так ищет». — Здесь хорошее место, — легко прерывает его Ноа. — Мне нравится. Я столько раз оставался тут, когда место перехода ещё не было... Активировано. Тогда здесь были просто пещеры. Люди боятся пещер, потому что в них темно. Но какой смысл бояться темноты, когда знаешь, что в ней нет никого, кроме тебя? Бартош равнодушно пожимает плечами. Он никогда не полюбит эти пещеры. Для него это место, где Марта оставила его одного. Легко. С лёгкостью шестнадцатилетней девчонки. А разве она не? — Скоро станет не так больно, — обещает Ноа. Всем приходится обещать одно и то же. Бартош поворачивается к нему, смотрит возмущенным взглядом, губы болезненно кривятся почти сказанной фразой. А потом он вспоминает — Ноа и правда видел будущее. Ему хочется взъерошить грязные волосы. Прикоснуться — они всегда спокойно касались друг друга, даже тогда, когда уже не были близки. Когда Ноа успел повзрослеть. Но этот Бартош опасается его прикосновений — чужак, пришедший из будущего, сделавший всё слишком сложным. Сделавший так, что стало больно. Воспоминания заставляют отвести взгляд. — Попробуй уснуть, — советует Ноа. Подталкивает свою сумку к Бартошу, свернувшемуся под курткой в клубок, чтобы тот положил ее под голову. — Я расскажу тебе, как строились штольни... Если даже уснёшь, то не пропустишь ровно ничего интересного. Его рассказа хватает минут на двадцать, в течение которых Бартош нервно дышит разбитым носом, то и дело почти сбиваясь на всхлипы, но с усилием сдерживая себя. Совсем мальчишка. Где-то сейчас такой же потерянно бродит Йонас. Ещё ничуть не похожий на Адама. Нет смысла в сентиментальной нежности — известно, чем закончится эта история. Но Ноа, зная, что не разбудит, осторожно укладывает ладонь на загривок Бартоша и гладит его по голове, словно извиняясь. Утром все произойдет так, как и было задумано. Даже для Марты. Для каждого из них.