Хохотунья

Хохотунья На нижних уровнях Импел Дауна никогда не было скучно - особо опасные преступники всегда знали, как развлечь надзирателей. А сегодня с самого утра было весело - снова пришло время для допроса одной заключённой. Она уже не первый раз шла на дознание, но на удивление, до сих пор не выдала ни единого слова ценной информации, лишь смеялась в лицо допрашивающему. Все её соседи по уровню уже на второй неделе объявили её сумасшедшей - поведение её было странным даже для этого безумного мира : она почти всё время что-то говорила на непонятном никому языке, и явно умела это, но когда кто-то даже из сокамерников пытался заговорил с ней, она лишь непонимающе смотрела на него и смеялась. Поначалу Она очень много плакала и кричала -звала кого, что ли? - но потом, в какой-то момент она вдруг расхохоталась, словно услышав на редкость удачную шутку. С тех пор в её камере было шум почти не прекращался - разве что на скудные часы сна и на время допроса. Всё остальное время девушка то хохотала в голос, то кричала что-то на своей тарабарщине, то била цепями кандалов о стены, то пыталась ходить по камере, словно боялась тишины, словно, если она смолкнет, случится непоправимое. Девушка попала в Импел Даун уже довольно давно - уже восемь лет прошло, но до сих пор никто так и не смог от неё добиться ни слова. Открылась решетка, вошел надзиратель - пора было кормить заключённых. В момент, когда он подвинул ей тарелку с едой, что-то звякнуло, брякнуло, и дозорный свалился без чувств. Юле было страшно. Очень страшно. Да и сложно назвать человека, который был бы способен сохранять спокойствие в той ситуации, в которой она оказалась - ещё вчера вечером она засыпала у себя в родной кровати, предвкушая долгожданный выходной, в который планировала погулять, встретиться с подругой, порисовать... Да много чего - ведь это выходной! А проснулась она уже от острой ноющей боли в спине и голове, она открыла глаза в незнакомом месте, в окружении каких-то шкафов, одетых, как на маскарад или в цирк, и все они что-то говорили друг другу на незнакомом языке, наставив на неё оружие, кто во что горазд. Конечно, она испугалась! Её буквально швырнули с суши в открытый океан, как котёнка за шкирку, не дав ни единого намёка на возможность такого поворота событий! От группы чудесатых в перьях( неудачная попытка сбавить напряжение) отделился мужчина с чёрной кучерявой шевелюрой, одетый в какую-то белую форму с чайкой на кепке, и что-то заговорил на своём языке, обращаясь, видимо, к ней. Но она не понимала его, лишь смотрела расширенными от ужаса и непонимания глазами. Мужчина подставил к её лбу пистолет. Осознание всей ситуации приходило медленно, но когда Юла, наконец, поняла, что происходит, из глаз её хлынули слезы. Потом эти люди вновь стали переговариваться между собой, и, сказав что-то по странной улитке, вновь посмотрели на неё. Пришли какие-то люди и, нацепив на руки и ноги стальные кандалы, заставившие девушку осесть на пол под своей тяжестью, её подхватили за концы цепей и повели куда-то. Дальше всё было как в тумане - слезы ужаса, непонимания, ощущение, словно у неё выбили почву из-под ног - она пришла в себя уже сидя в камере, одетая в тюремную форму, в кандалах. Так, однообразно прошёл год - три раза в день в камеру приносили еду, раз в месяц допрос, осмотр у врача, и снова одиночная камера. Она не понимала, о чем с ней говорят, лишь запомнила, как звучат фразы, что из раза в раз говорил допрашивающий. Со временем допросы стали проходить реже, еду стали носить с перебоями, врач - хорошо, если раз в пол года, да и то, смотрели, лишь бы не померла. Условия были ужасными, и на месте Юлы скопытился бы каждый второй - хоть как-то спасал только опыт хождения по походам и спортивным сборам. А так - первый раз она заболела на второй неделе пребывания в тюрьме - от страха она не могла уснуть, от еды её тошнило, начались те самые дни, добавив к этому жуткую боль в животе и головокружение, подскочила температура - она не могла даже заставить себя встать. В таком состоянии ее и нашёл надзиратель. Второй раз она заболела через месяц, и пролежала в бреду две недели. Через пол года циклы прекратились, равно как и болезни. За исключением того что Юла практически не могла есть - не по-прежнему тошнило от одного взгляда на тюремный паёкпаёк. Всё это время она была словно оторвана от реальности - всё плыло, словно в тумане. Когда же она пришла в себя, страх с новой силой сдавил её грудь - пришло осознание, что она не вернется, что всё, всё, всё пропало - друзья, школа, семья, мечты - всего этого больше нет, и не будет больше никогда. Тоска по семье и близким по всему тому, что она любила и чем жила там, дома душила, словно обжигающе-ледяная рука какого-то чудовища, слезы сами собой застилали глаза, мозг отчаянно пытался отрицать реальность. Потом пришло принятие. За ним осознание - надо выживать. Надо научиться жить в этом мире, и для этого первым шагом будет побег. Живя ещё в родном мире Юла ни разу не интересовалась этой темой - не было нужды, да и интереса тоже, так что знаниями обо всех тонкостях этого дела она не обладала. Но мозг у неё был, думать она умела, так что пришла к выводу, что для побега, в первую очередь, требовалась хорошая физическая подготовка, а цепи были отличным балластом. Каждый день она тренировалась до изнеможения, пытаясь вспомнить всё, что когда-либо давал тренер. Это было тяжело - в конце концов, она занималась всего три года, да и то с перебоями, так что знания её были лишь немного глубже, чем у среднего школьника её родного мира. Но здесь, судя по тому, что все люди здесь были для Юлы шкафами, такой спортивной формой чуть ли не каждый первый щеголял, а у девушки, помимо маленького роста была ещё одна проблема - у неё была больная спина, да и стопы не самые здоровые, а о такой вещи как остеопатия или ортопедия, Юла была уверена, здесь не слышали. Да и заключённого вряд ли будут лечить от чего-то, что не несёт угрозы жизни. Так что через пол года боль в коленях и пояснице стала для неё обыденностью, с которой она уже свыклась, продолжая тренировки. За год непрерывных упражнений на истощение при весьма и весьма скудном питании она имела уже достаточную силу, чтобы справиться с обычным дозорным. Дальше было две проблемы - выбраться из тюрьмы и покинуть остров, на котором та располагалась. В итоге первый побег прошёл неудачно - ее поймали, когда она попыталась сесть на корабль и затащили обратно в Импел Даун. Только уровень, на котором не держали стал ещё ниже. Благо, хоть кандалы остались не прикованы к стене. Второй побег она готовила шесть лет - шум цепей, невнятные крики и бормотания, постоянная беготня по камере, множество бессмысленных действий - всё это, чтобы ослабить их бдительность, рассеять внимание. И своего она добилась - через два года в её камеру стали заглядывать раз в два месяца, чтобы убедиться, не померла ли она там, а допросы и вовсе прекратились. Только надзиратель два раза в день приносил ей еду(если так можно было назвать ту непонятную бурду), так что она со спокойной душой вернулась к планированию побега. План её был прост - она по нескольку дней кряду откладывала часть от завтрака и ужина, оставляя еду портиться и источать редкостное зловоние, затем возвращала всё, как было - так, даже если разлагающийся труп будет благоухать, какое-то время этого никто не заметит. Она по две-три недели не брала еду, которую приносил надзиратель(разве что чуть-чуть, чтобы быть в силах передвигаться, но так, чтобы это не было заметно). Затем, на походах ко врачу она стала внимательно вглядываться в многочисленные ходы и коридоры, пытаясь выстроить в голове более точную и подробную карту (при первом побеге она шла наобум, из-за чего и задержалась), а потом ей даже удалось украсть карту у рассеянного новичка. Юла не знала, как часто ходят корабли до Импел Дауна и обратно, но логично было предположить, что не реже, чем раз в месяц, а это значило, что она может и успеет прокрасться в трюм раньше, чем её побег обнаружат. Да, в этот раз права на ошибку у неё не было. В голове всплыла фраза, принадлежавшая какому-то картёжнику - всё, или ничего. Сбежит - объявят в розыск, листовки с её изображением разлетятся по миру, как горячие пирожки, но она получит свободу. Поймают - казнят. Останется - постигнет та же участь. Так, чем жить в постоянном страхе за свою жизнь, не видя света, в этом затхлом зловонном карцере, не лучше ли будет хоть ненадолго ощутить ветер, вздохнуть полной грудью, увидеть хоть лучик света? Юла решилась. Она сбежала на следующий вечер после осмотра у врача. Стоило надзирателю войти, как она набросилась на него и, затащив в дальний угол камеры, задушила кандалами, положив труп на ящик, заменяющий кровать. Затем стащила у него ключи, попробовала открыть кандалы - не вышло, от них отмычки у него не было. Что ж, придётся так. Раздев мертвеца она натянула на себя его форму - так, на всякий случай, лишняя мера предосторожности, вынула из заначки стащенную карту . Затем вышла из камеры и, заперев её, двинулась на выход. Кандалы звенели, гулким эхом отдаваясь в пустых коридорах. Времени было мало - пока Импел Даун спит, ей надо было пробраться на борт судна, которое отойдёт за провиантом в ближайшие пару дней, а для этого придётся прислушаться к разговорам часовых, пытаясь понять из слов хоть что-то (за восемь лет в том мире Юла стала понимать только процентов 15 от всей их речи. Ей повезло - она прокралась на корабль, который отходил на Сабаоди уже завтра. Её вынесли из трюма в одном из ящиков, а ночью когда все легли спать, она выкарабкалась из него, стискивая зубы от боли в спине и коленях, и, зажмурившись от слишком яркой луны, на цыпочках поползла подальше от порта, молясь, чтобы звон кандалов не разбудил никого.