***
Ужин проходит в раздражающей тишине. Вилки лязгают о тарелки, солнце светит прямо на стол, и Гермиона замечает пятно на скатерти рядом со стаканом. Ей на него плевать, но она вспоминает Дина. Дин бы применил десяток заклинаний, чтобы пятно вывести. Они были вместе почти два года, она собиралась за него замуж и примеряла его фамилию, она покупала сервиз для его матери и нянчилась с племянницей. Они подходили друг другу лучше, чем кто-либо. И отвыкнуть от мыслей о нем она не может. Гермиона поднимает глаза выше, и взгляд падает на предплечье Малфоя. Рукав его свитера задран, и она видит край метки. Сердце начинает биться чаще. Она почти забыла, с кем сидит за столом. Удержаться и не посмотреть на него не получается. Она смотрит. Он смотрит в ответ. Цепляет рукав свитера пальцами и подтягивает его вверх. Теперь метку видно почти полностью.***
У Гермионы нет сомнений в том, что Малфой считает их идиотами. Они перемалывают то, что уже давно собрано, разобрано и проанализировано. Главных свидетелей нет, и никто не собирается их вызывать. Почему уехал сын Буххарда, Гермионе понятно: сложно растить ребёнка там, где умирает все живое. Кроме Малфоя. Насколько живой Малфой, Гермиона не знает: от его взгляда у нее по спине бежит холод. И объяснить это Гермиона не может. Иногда он смотрит на нее просто так, потому что знает, что ее это бесит, но иногда он делает это пристально, прищуриваясь, будто изучает. Как бабочку, пришпиленную булавкой.***
Стабильный магический фон здесь есть только в двух местах: в доме, в котором они живут, и в рыбацком домике. Дом с пятью волшебниками должен трещать магией, что он и делает, а в рыбацком так много безделушек и хлама, что изучать каждую из них почти бессмысленно. Даже если какая-то из вещей имеет магическую природу, темной она не является. Фон слабый, едва заметный, и определяет его Гермиона только потому, что ей нужно найти хотя бы что-то. Кто-то из Буххардов явно увлекался живописью: целый стеллаж завален холстами, в углу стоит мольберт, а на полу следы краски. Гермиона вытягивает несколько картин из ряда и разглядывает их внимательно. Одни пейзажи, кажется, изображающие это место. Еще пара фантазийных, похожих на морское дно. Ни от одной картины магических импульсов не исходит. Даже следов. Падма разбирает ящики, раскладывает на полках старые книги и предметы утвари, и все это занимает у них не меньше пяти часов. Уже вечером они достаточно точно определяют, что магию излучает что-то в большом деревянном ящике с крышкой. Он доверху забит лоскутами, бусинами, тетрадями с рисунками, кроличьими хвостиками, разрисованными камушками, шишками и потертой бижутерией. Возможно, что-то из этого когда-то имело волшебную силу, но навредить никому точно не могло. Состав хлама подсказывает Гермионе, что все это принадлежит ребенку. Уставшие, вымотанные и очень злые они возвращаются в дом. Сегодня Падма даже не шутит.***
Гермиона выглядывает в коридор, как только солнце садится за горизонт. Она снова подходит к двери Малфоя. Снова заносит руку, чтобы постучать, но застывает. Потому что слышит, как прямо за ее спиной раздаются шаги. — Ты что-то хотела, Грейнджер? — голос такой располагающий, каким не был никогда. Она оборачивается. Малфой смотрит на нее третьим видом своих взглядов — ироничным и насмешливым. Заготовленный вопрос вылетает из ее головы.***
Гермиона ставит будильник, чтобы не пропустить рассвет. И не пропускает. Она стоит у окна, подоконник впивается в бедра, а от ее дыхания запотевает стекло. Гермиона ждёт. Она смотрит на двор дома и впервые понимает, что здесь хорошо. Спокойно и уютно на этом берегу озера. Над озером туман. Он закрывает плотной дымкой остров, и острова теперь совсем не видно. Ее затягивает в омут тумана, усыпляет, расслабляет. Туман расползается даже по берегу, доходит до рыбацкого домика, но дальше его сил не хватает. У Гермионы сил не хватает тоже. Она плохо спала эту ночь, как прошлую, как и десяток до нее. Так выматывает, когда не можешь принять решение о своей жизни сама. Висишь в воздухе, болтаешься, ждешь. А потом за тебя его принимают. И ты в целом не против, но тобой будто пренебрегли. Наверное, она прикрыла глаза и отключилась на десяток секунд. Но когда Гермиона их открывает, то видит на берегу Малфоя. Он идет к дому. Резко останавливается. Смотрит под ноги. Наклоняется и поднимает что-то с земли. Мертвая птица. Малфой держит ее двумя пальцами, разворачивается, подходит к краю берега и забрасывает ее далеко в озеро.***
Никакого смысла в их поисках нет. Малфой знает то, чего не знают они. Они глупые пешки в его игре. Фигуры на его доске, которые он просто сбросит. Малфой чего-то ждет. Гермиона тоже умеет ждать. Но не умеет бездействовать.***
Падма рассказывает о своем муже. Какой он прекрасный. И добрый, и внимательный, и любящий. Гермиона за нее рада, но разговор поддержать не может совсем. Нахваливать чужого мужа она не умеет, не нахваливать — грубо. Она кивает, улыбается и думает о том, что не представляет, что может рассказать о Дине. Дин любит порядок, Дин талантливый музыкант, у Дина есть план на всю оставшуюся жизнь. Гермиона не уверена, что в этот план была когда-нибудь вписана она. Она хочет добраться до деревни и позвонить ему по телефону. Телефон в деревне есть, у родителей Дина телефон тоже есть. Гермиона знает, что Дин живет у них. Джентльменское благородство — он оставил их арендованную квартиру ей и продолжал за нее платить, пока их отношения стояли на паузе. Теперь придется платить самой, но Гермионе так легче: не чувствовать себя обязанной.***
Иногда Гермиона забывает, что они расследуют смерть реального человека. Не имени в отчете, а совсем еще недавно живого отца, деда, мужа. Напоминают ей об этом только бесконечная грусть в глазах Анабель и ее заплаканные глаза по утрам. Анабель вскользь говорит о том, что это была любимая чашка отца, что он неплохо колдовал, но магию использовал редко, что заботился о них с братом, когда ее мать не выдержала однообразной жизни здесь и уехала. Именно тогда ее брат начал рисовать. Большинство картин принадлежат ему, и еще несколько — их прадеду. Гермиона задумывается о том, насколько жизнь здесь может как утомлять, так и вдохновлять.***
Гермиона больше не занимается расследованием. Ее цель изменилась. Ее цель исчезла за сорок минут до заката. Гермиона посчитала. Она сидит на подоконнике и выжидает, когда Малфой появится. Но потом решает спуститься вниз, чтобы поймать его на месте преступления: если она увидит его на берегу, когда будет в своей комнате, то он успеет зайти в дом, пока она спустится. Скажет, что сидел на кухне, а у нее были продолжительные галлюцинации. Поэтому Гермиона идет на первый этаж, проходит по тесному коридору сквозь полную тьму. Удивительно, насколько этот коридор темный, а все потому что в нем нет окон, зато есть две двери: в самом начале и самом конце. Конечно, можно зажечь свечи, но Гермионе это не нужно. Она становится у входной двери и начинает ждать. Темнеет стремительно, и она открывает дверь, чтобы видеть хоть что-то. Луна светит ярко, но на озере снова туман. Он ползет по берегу, и Гермионе приходится напрягать зрение, чтобы различить фигуру Малфоя. Полагаться на зрение сложно — ей помогает слух. Плеск воды, шуршание песка, голоса. Голоса. Малфой разговаривает сам с собой? Он может, он непредсказуем. Гермиона щурится, чтобы увидеть его вовремя. Сердце начинает стучать чаще, рука тянется к палочке. На всякий случай. Если Малфой виновен во всех этих смертях… До этой секунды Гермиона об этом не думала. Теперь мысли сбиваются в кучу и пальцы леденеют. Гермиона раскрывает рот — пар выходит маленьким облачком, ее бьет дрожь. Из тумана выходят двое. Малфой и… Колин Криви. Колин не так весел, как обычно, но страдающим и подневольным не кажется. Его фигура выглядит еще массивнее на фоне гибкого тела Малфоя. Малфой двигается плавно, но уверенно, Колин чуть подпрыгивает и машет руками: что-то живо рассказывает. Гермиона выдыхает. Колин точно не убийца. Она делает шаг вперёд и ступает на гравийную дорожку, складывает руки на груди и задирает подбородок. — Как погуляли, ребята? Выходить из дома нельзя только женщинам? — она старается сказать это насмешливо, но от прохладного ночного воздуха голос ее вздрагивает. Малфой замирает. Поднимает глаза. Они огромные. И в следующую секунду он бросается к ней. Потом Гермиона не сможет понять, как Малфой преодолел это расстояние за пару мгновений, но сейчас она успевает только схватить ртом воздух, а потом он толкает ее внутрь дома. Она спотыкается, больно ударяется рукой, врезается в комод бедром, вспоминает, что где-то там стоит ваза для зонтов, но не успевает переставить ноги, как Малфой почти бросает ее на скамью. Дверь за его спиной захлопывается и Гермиона слышит только дыхание. Тяжелое и шумное. Свое собственное и еще двух людей. Глаза не успели привыкнуть к темноте, и не видно абсолютно ничего. Полная тьма. — Иди наверх, — это точно Малфой. Он пытается отдышаться. Он хрипит. И он злой. — Может, ей нужна помощь? — Иди, блять, наверх! — рявкает он, Гермиона вздрагивает и слышит удаляющиеся шаги. Как в этом мраке Криви находит выход, она не понимает. Гермиона сидит на скамье, прижатая спиной к стене, и почти не дышит. Она не может различить силуэт Малфоя, хотя бы понять, где он: напротив нее, над ней, рядом… Ей нужно время, она едва замечает очертания. — Сука! Я знал, что так будет! — то ли шипит, то ли выплевывает он. Гермиона не знает, он назвал сукой ее или это было его мнение о происходящем, но теперь она точно понимает, что он прямо напротив нее, в паре футов. Потом что-то происходит. Шаг. Шорох. Положение его меняется. — В ту самую секунду, как я тебя увидел, я знал, что так будет. — Малфой рядом. Он в нескольких дюймах от ее лица, а его ладонь лежит рядом с ее бедром. Палец почти касается, и это почему-то очень беспокоит. Так сильно, что все внутри Гермионы сжимается и начинает дрожать. Она чувствует волны гнева, которые накрывают его одна за другой. Уже совсем не холодного гнева. — Мне обещали Чанг. Но появилась ты. — Его рот рядом с ее ухом. Дыхание такое горячее, а Гермиона близка к тому, чтобы потерять сознание от недостатка воздуха. — Иногда то, что скрывают, не должно быть вскрыто. Сердце бьется в ушах. Ее палочка валяется где-то на полу и все, что она может, — надеяться, что Малфой отойдет хотя бы на шаг и она сможет нащупать ее ногой. Звучит не просто глупо, звучит безумно. К тому же она не понимает, какой смысл ее использовать. Все выглядит так, будто Малфой ее спас. — Дело ведь не в волках, да? Он резко выдыхает, и она чувствует воздух из его легких на своей щеке. — Малфой, что происходит? Что ты знаешь? Я же могу помочь, мы все можем. Он усмехается. Она не видит его лица, но знает, что это так. Она слышит его усмешку. Удивительно, что осязание, которое обычно ценится меньше всего из всех органов чувств, хотя теряется реже, чаще всего становится тем, что связывает тебя с реальностью. Пальцы Малфоя все еще там: у самого ее бедра. И теперь кожа под ними начинает гореть. — Если это что-то незаконное, я могу подумать, как сделать так… — Чтобы спасти меня от Азкабана? — он снова насмехается. Гермиона сглатывает. Она не может ему обещать, и не знает, с чем имеет дело. Если Малфой имеет отношение к убийству Буххарда, вряд ли она его спасет. И нужно ли его спасать. Но рядом с Малфоем был Колин и он, похоже, знает куда больше, чем они с Падмой. — Если ты совершил преступление, от Азкабана я тебя не спасу, — ее голос хриплый, она прочищает горло, чтобы продолжить. — Но если ты расскажешь обо всем, что знаешь, мы можем попробовать смягчить… Малфой отталкивается от скамьи и задевает ее ногу носком ботинка. В один миг тело Гермионы напрягается. — Идём, — бросает он. — Может, есть смысл тебе рассказать. — Он делает два шага и останавливается. — И еще ты врешь меньше, чем остальные.***
Гермиона не понимает, куда они идут, пока Малфой не останавливается у двери на первом этаже дома. Его пальцы крепко вцепились в ее плечо, видимо, чтобы она не смогла сбежать, но желания вырваться абсолютно нет. Во-первых, Гермиона хочет узнать правду, а во-вторых, она сомневается в том, что попытка побега будет успешной. Она снова и снова прокручивает в голове тот момент, когда Малфой бросился к ней. Гермиона не знала, что он может быть похож не только на сытого кота, но и на дикое животное. Малфой стучит в дверь удивительно деликатно. Теперь, когда в коридор падает лунный свет из окна, она может хорошо его рассмотреть. Ничто не выдает пережитое в Малфое. Только растрепанные волосы. Которые в ночном свете выглядят пугающе белыми. — Анабель, это я. Открой, пожалуйста, нам нужна твоя помощь. Гермиона удивляется дважды: тону Малфоя и «пожалуйста», так легко вылетающему из его рта. За дверью слышен шорох, и через пару секунд она открывается. Видимо, Анабель уже была в постели, потому что волосы ее, обычно собранные в пучок, теперь лежат волнами, а на плечи наброшен халат, который она торопливо запахивает на груди. — Что-то случилось? — Нам с мисс Грейнджер нужна помощь. Мы можем войти? Анабель растерянно кивает и отходит в сторону, пропуская их. Ровно настолько, насколько Малфой вежлив с ней, он бесцеремонен с Гермионой. Пальцы его все еще сжимают ее плечо чуть выше локтя и никаких «проходи, пожалуйста» она, конечно, не слышит. Комната Анабель небольшая, но уютная. Намного уютнее комнаты Гермионы. В полумраке, где единственный источник света — свеча, довольно сложно что-то разглядеть, но уходить отсюда не хочется. — Мисс Грейнджер хочет дать Непреложный обет о неразглашении тайны, которую я ей открою. Могла бы ты его скрепить? Ее начинает трясти от нервного смеха. «Мисс Грейнджер хочет…» Мисс Грейнджер хотела бы вырвать руку из стальной хватки мистера Малфоя, припереть его к стене и заставить рассказать все в подробностях. — Я… никогда этого не делала, но я могу, я учила. — Я подскажу, — кивает Малфой. Гермиона не знала, что у него может быть такой ласковый голос.***
Комната Малфоя просторная и очень светлая. Даже ночью. Малфой кивает в сторону кресла в углу, и Гермиона понимает, что так он предложил ей сесть. На секунду в голове мелькает мысль, что сейчас она лояльна к нему как никогда. Она настолько хочет узнать правду, что запихивает все свои эмоции из-за его пренебрежительного отношения поглубже, опускается в кресло и складывает руки на груди. — Все, что будет сейчас сказано, относится к твоему обету, — Малфой подходит к своей кровати и садится на нее. Прямо напротив окна. Теперь Гермионе видно его слишком хорошо и она позволяет себе рассматривать. Малфой не выглядит ни насмешливым, ни безразличным. Он выглядит уставшим, даже вымотанным. И это ему тоже, как ни странно, идет. Впалые щеки и вечерняя щетина делают его странно притягательным, каким он никогда не будет в смокинге и с идеальной прической. — Этой землей мы владеем четыре века, но не жили здесь никогда. Слишком много маглов вокруг, слишком мало места, чтобы построить что-то приличнее этого дома. Гермиона усмехается про себя: конечно, этот дом ничтожно мал в сравнении с Малфой Мэнором, но здесь хотя бы чувствуешь себя живым. — Ценность этого места не в доме, не земле вокруг него, и даже не в озере. Ценность этого места в маленьком острове, — он поворачивает голову и смотрит прямо на нее. — Том самом острове, который по ночам скрыт туманом. Она знала. Просто чувствовала, что с этим поганым островом что-то не так. Слишком он был идеально красивым, почти картинно. Еще в первую ночь она чувствовала от него странное напряжение. Не мрак, но и не свет. Слишком далеко, чтобы прикоснуться и понять. — Я впечатлена, ты можешь продолжать, — кивает она. — О нет, — Малфой невесело улыбается, — ты еще совсем не впечатлена. Он замолкает и смотрит в окно. Десять секунд, двадцать. Потом снимает с ног лоферы, которые в темноте кажутся черными, но на самом деле они коричневые, это Гермиона заметила еще утром, и ложится на кровать поверх покрывала. Ей кажется, что он даже прикрывает глаза. — Решил вздремнуть? — Мне некуда спешить: ты все равно никуда не уйдешь, пока я не закончу. А я очень сильно устал. Он ее бесит. Особенно тем, что прав. — Я тоже хочу лечь спать, я валюсь с ног. Целый день я занималась бессмысленной работой. Мы можем закончить живее? — Гермиона собирает всю свою выдержку, чтобы звучать вежливо, даже просяще. Все же она тоже немного умеет манипулировать. — У тебя бессонница. Я слышу твой топот каждую ночь. Поэтому нет, не можем. На него ее манипуляции не действуют. Малфой лежит на белом покрывале, весь в черном, с голыми стопами, и выглядит настолько умиротворенно, что Гермиона уже уверена, что он уснул. И она сама высосана всем тем, что произошло за последние полчаса, и тоже готова провалиться в сон. Несмотря на бессонницу, которая и правда ее замучила. Стопы Малфоя худые и белые в лунном свете. Он шевелит ими, будто едва заметно отбивает такт музыке. У него даже на ногах длинные пальцы. — Семья Буххардов здесь не просто живет, они несут свою службу, — вдруг хрипло произносит Малфой и тут же прочищает горло. — Они лучше других знают правила острова. И, я уверен, всегда их соблюдали. — Пока это похоже на разорванный рассказ, Малфой. И у меня есть чувство, что ты придумываешь на ходу. Малфой глубоко вздыхает. — Может, уже и придумываю. — Он издает звук, похожий на стон. — Завтра вечером пойдешь со мной. Не хочу рассказывать дважды. А сейчас я буду спать. Гермиона не может поверить, что это все происходит на самом деле. Он взял с нее обет, он притащил ее сюда, он разбудил Анабель и теперь решил поспать. — Какой же ты мерзавец, Малфой. — М-м, спасибо за комплимент. — Он поворачивается на бок и подминает под себя подушку. — Дверь за собой закрой.***
Уснуть она, конечно, не может. Даже не пытается. Лежит и смотрит в потолок, злится, потом встает и начинает ходить по комнате. Потом вспоминает слова Малфоя и садится на кровать. Она даже не пытается разделить свои чувства и к нему, и вообще. В груди такой клокочущий комок, что ей становится трудно дышать. Она паршиво спит, она паршиво ест, сегодня с ней чуть не случилось что-то очень нехорошее, о чем Малфой так и не рассказал, и Малфой ее спас. В этом теперь у Гермионы сомнений нет. Завтра она выпытает у него все, а сегодня уже сама соображает плохо. Или сейчас уже сегодня? Гермиона падает спиной поперек кровати и прикрывает глаза. Голова становится такой легкой, и все вокруг кружится. Она трется щекой о шершавую поверхность покрывала и мурчит от удовольствия. Тело хочет спать, но мозг его не отпускает. Так каждую ночь. Но если вчера и днем раньше Гермиону терзали тревожные мысли, то прямо сейчас она вдруг запрыгнула на облако других чувств. Перед глазами всплыл тот самый миг, когда она сидела в полной темноте, ловя дыхание Малфоя, чтобы понять, откуда он на нее нападет. Почему она ждала нападения? Потому что их язык — нападение. На нем они говорили друг с другом годами. Тьма поглощает ее, утягивает глубже в вязкий омут. Гермиона плавится, теряет нить, растекается. Опасность скрыта, но она точно там. Глубоко во тьме. За туманом. Там, откуда на нее смотрит Малфой. Она не видит его, но знает, что серые холодные глаза следят неотрывно. Гермиона вырывает себя из сна и видит цветочную ткань покрывала. Цветы в этой комнате везде: на обоях, ковре, подушках, кресле. Этот дом построил цветоман. Он помешан. В комнате Малфоя цветов нет. Такая светлая, а он темный. Касается рукой ее бедра, поднимается выше. Его нужно остановить. Он ждёт и насмехается. Ведет за собой, наблюдает, забирается под кофту, под кожу, бежит по венам. И Гермиона проваливается в сон.